Реквием по кудриномике

{advert=1}

 

Анализ кудринской финансово-экономической политики, которую я предлагаю для определенности окрестить кудриномикой, начнем со следующей наглядной диаграммы, демонстрирующей четкую корреляцию совокупного внешнего долга РФ и международных резервов Банка России («Ведомости», 22.12.2008), вплоть до начала кризиса конца 2008-го.

Из диаграммы видно, что внешний долг, начиная с октября 2006-го, очень хорошо коррелирует с резервами Банка России, более того, практически полностью перекрывается ими, иногда даже с запасом, как будто инвалютные пассивы российского Правительства, банков и корпораций просто механически отражаются в активах Банка России.

Осень 2006-го – это момент, когда резко упали темпы погашения внешнего государственного долга РФ – до этого его гасили форсированными темпами из нефтяных сверхдоходов. Информационный сайт Минфина дает динамику внешнего государственного долга (рис. ниже).

Как видно из сопоставления графиков, период относительно стабильного совокупного внешнего долга соответствует периоду интенсивного погашения государственного долга. Как только большая часть внешнего государственного долга была выплачена и он стабилизировался, совокупный внешний долг стал стремительно расти, и этот рост при более или менее стабильном государственном долге отражал стремительный рост внешней задолженности российских банков и корпораций. До 2006-го года этот стремительный рост компенсировался стремительным падением государственного долга, т.е., в определенном смысле, происходило замещение государственного долга корпоративным, среди которого, впрочем, значительную часть все равно составляли долги госкорпораций [Михаил Ершов, О «ДЛИННЫХ ДЕНЬГАХ» В ПОСТ-КРИЗИСНЫХ УСЛОВИЯХ, «Вестник Финансового Университета» №4 (64) 2011].

Далее, возьмем денежный агрегат М2, выраженный, для удобства сопоставления, в USD:

По оси абсцисс – временной период с 2006-го по осень 2011, по оси ординат – млрд. долл.

Локальный минимум провала — дно 2009-го года – $320 млрд., соответствует значениям, ранее достигнутым в конце 2006-го – начале 2007-го года. Значение международных резервов Банка России в этот период времени тоже чуть больше $300 млрд. Локальный максимум 2008-го, как и резервов Банка России, чуть больше $600 млрд. И только после кризиса произошло нарушение приблизительного соответствия резервов Банка России и М2 – сегодня М2, выраженный в USD, составляет 731 млрд., тогда как резервы банка России – около $517 млрд. Это указывает на то, что Банк России после кризиса 2009-го года стал более охотно рефинансировать банковскую систему РФ, по-видимому, в силу роста объемов рынка ОФЗ – бюджетный дефицит сыграл в данном случае позитивную роль, вынудив Минфин развивать рынок рублевых заимствований. До кризиса же соотношение М2/ЗВР достаточно стабильно выдерживалось неподалеку от единицы.

Стоит также отметить, что даже при режиме классического currency board, при котором необходимо 100% покрытие денежной базы при фиксированном валютном курсе, не требуется покрытия денежной массы. В РФ же валютными резервами перекрывалась не только денежная база, но и львиная доля денежной массы М2. Зачем?

Если сопоставить все три кривые: совокупный внешний долг, М2 и международные резервы Банка России, можно прийти к нескольким простым выводам о характере денежного обращения в России, сложившимся с начала 2006-го года, и существующего по сей день, хотя сегодня можно, все-таки, наблюдать некие движения Банка России в сторону от существующей модели.

Почти все денежное предложение (money supply) в России осуществлялось до кризиса, да и по большей части осуществляется и сегодня, за счет притока иностранной валюты в виде доходов экспортеров, валютных займов банков и корпораций и иностранного капитала, притекающего на российский финансовый рынок. Этот капитал, как правило, имеет спекулятивный характер. Под этот приток валюты, когда он придавливает рубль к нижней границе таргетируемого Банком России «валютного коридора», ограничивающего колебания курса рубля, Банк России «печатает» рубли. Именно таким образом в России расширяется денежная база и одновременно формируются резервы Банка России. Если Вы посмотрите на баланс Банка России, то не найдете там постоянного объема активов, номинированных в рублях – разве что обеспечение по сделкам РЕПО. Вся денежная база России обеспечена госдолгом иностранных государств. Госдолг России такой чести – обеспечивать российские деньги – не удостоен.

Денежная масса является производной от денежной базы, продуктом «банковской мультипликации», и коль скоро денежная база формируется через операции на валютном рынке, денежная масса также целиком и полностью зависит от притока и оттока капитала из России. Приведенный выше график M2, выраженный в USD, и его сопоставление с резервами Банка России как раз и демонстрируют эту зависимость.

Когда внешняя конъюнктура провоцирует отток капитала, денежная масса, выраженная в долларах, сжимается за счет продажи валюты Банком России, когда курс рубля упирается в верхнюю границу валютного коридора. Именно это мы наблюдали недавно во время последней валютной паники, спровоцированной обострением греческой долговой проблемы. Соответственно, дефицит рублевой ликвидности загоняет краткосрочные ставки по рублевым бумагам и кредитам вверх. При этом сжимается и М2, выраженный в рублях, правда, не настолько резко, как выраженный в долларах – из за девальвации рубля к доллару в такие моменты. Динамику М2, выраженную в рублях, демонстрирует рисунок ниже, взятый с информационного сайта Минфина.

Политика Банка России определяется компромиссом между достаточным, по мнению Банка России, размером резервов и потребностями внутреннего рынка в ликвидности. Компромисс достигается курсовой политикой Банка России. График выше демонстрирует этот компромисс. Провал 2009-го года не столь заметен, как на графике, выраженном в USD, и мы помним, что именно в этот момент Банк России проводил «управляемую девальвацию» рубля.

Таким образом, «лишний» приток капитала в периоды укрепления курса рубля «стерилизуется» в резервах Банка России, которые играют роль пресловутой «подушки безопасности», которая растет пропорционально внешнему совокупному долгу, за рост которого с конца 2006-го отвечает именно его корпоративная часть. Профицит бюджета, получаемый Минфином от экспортных «сверхдоходов», также размещается в иностранных ценных бумагах (т.н. стабфонд и фонд национального благосостояния).

Чем оправдывалась такая денежно-кредитная политика регулирования ликвидности через валютный курс при сохранении очень высокого уровня валютного обеспечения денежной массы? Перечислю основные доводы, которые доводилось слышать из разных источников:

1. Минфин: «сверхдоходы», изымаемые в профицит бюджета, нельзя было использовать, потому что это вызовет высокую инфляцию, поэтому см.п.2.

2. Минфин: «сверхдоходы» надо копить на «черный день». При этом опыт 2008-го года как раз приводится в качестве обоснования правильности этой политики. Мол, Минфин накопил кубышку, и тем самым спас экономику.

3. Банк России: резервы нужны для обеспечения курсовой стабильности.

4. Российский Союз Промышленников и Предпринимателей: сдерживание укрепления рубля в периоды притока капитала выгоден экономике, т.к. дает конкурентное преимущество слабой валюты российским производителям.

Разберемся по-порядку с этими утверждениями, которыми частенько пичкали общественность до кризиса.

1. Траты Минфина не могут спровоцировать инфляцию, потому что Минфин не создает денежное предложение, он тратит те деньги, которые УЖЕ есть.

Рублевая инфляция зависит от динамики агрегата М2, выраженного в рублях. Прежде, чем Минфин собирает налоги, в том числе и со «сверхдоходов», под эти «сверхдоходы» Банком России уже «напечатаны» рубли, которые уже мультиплицируются банковской системой. Следовательно, от того, как Минфин потратит свои деньги, уже ничего не зависит – они УЖЕ в экономике. Инфляцию создавал Банк России, печатая «несвязанные», «горячие» деньги ради того, чтобы «связывать» экспортные доходы в свои резервы. От того, что Минфин продал свои рубли комбанкам в обмен на валюту, которую разместил в US Treasures, рублей в экономике меньше не стало – они просто перешли от Минфина комбанкам, последние же выдали из них кредиты, купили акции или облигации или выплатили зарплату своим сотрудникам.

{advert=2}

Я вообще не понимаю, как кому-то в голову может прийти мысль о том, что инфляцию создает что-либо, кроме самой банковской системы, так как только сама банковская система создает денежное предложение.

2. Кубышка «на черный день»?

Сравните «черный день» России, который растянулся на период с начала осени 2008-го по весну 2009-го с аналогичным периодом в Австралии, Бразилии, Канаде или Норвегии – государствах, также имеющих, во-многом, экспортно-сырьевой характер экономики. Где-нибудь был такой же по глубине спад ВВП, как в России? Россия оказалось рекордсменом по всей G20. Почему?

Потому что у России – не экспортно-сырьевая зависимость, а экспортно-кредитно-сырьевая. Мы не только зависим от стоимости сырья, но также во многом от стоимости кредита для наших экспортеров и импортеров. В силу специфики экономической модели, в которой все денежное предложение, в том числе, и для внутреннего рынка, создается извне, весь кредит в экономике зависит от внешних условий. Именно в этом причина того, что в периоды плохой внешнеэкономической конъюнктуры, внутриэкономическая конъюнктура оказывается еще хуже, и ориентированный на внутренний рынок бизнес страдает еще больше экспортеров. Перечисленные страны в период кризиса могли опереться на внутренний спрос, Россия – нет. ЦБ этих стран могли снижать ставку и увеличивать денежное предложение для внутреннего рынка, и это тормозило спад. Банк России же был вынужден сжимать денежную базу, продавая иностранную валюту за рубли для того, чтобы банки и корпорации, назанимавшие денег у иностранцев, могли погасить свои долги, и не перейти в руки кредиторам.

Но почему возникла такая ситуация? Чтобы понять это, см. снова п.1. Инфляция, создаваемая Банком России, «печатавшим» рубли под экспортные доходы, с которой он сам же и боролся, удерживая ставку рефинансирования на высоком уровне, провоцировала высокие ставки по рублевым кредитам и, как следствие, бегство заемщиков на внешние рынки. Это привело, с одной стороны, к зависимости от внешнего кредита, с другой стороны – к тому, что российская финансово-банковская система не смогла вырасти вместе с российскими корпорациями – ей не дали такой возможности. То, что могло бы стать ее активами, стало активами иностранных банков.

Почему же Банк России упорно печатал рубли под нефтебаксы, вместо того, чтобы регулировать денежное предложение через национальный облигационный рынок, как это традиционно делают почти все ЦБ развитых стран, да и развивающихся, по большому счету, тоже? Потому что это нужно было Минфину – это было обусловлено его политикой «стерилизации», подразумевающей размещение резервов Минфина в иностранных ценных бумагах. А чем Минфин оправдывал эту политику? Борьбой с инфляцией! Парадоксально, но такая борьба с инфляцией создавала инфляцию. И из-за инфляции ставки по рублевым кредитам оставались высокими, и заемщики ушли за кредитом иностранным.

Если бы Банк России вместо таргетирования курса занимался бы таргетированием ставок на облигационном рынке, инфляция была бы не меньше, при тех же темпах роста М2, но по крайней мере, российские банки и корпорации охотнее рефинансировались бы в рублях, и столь пагубной зависимости от внешней ликвидности, которая обрушила экономику в конце 2008-го, не было бы.

Как резюме — пресловутая «подушка безопасности» была (и остается) не чем иным, как гарантийным депозитом по внешним займам достаточно узкого круга экспортно-сырьевых и финансовых компаний, некоторые владельцы которых получили маржин-колы на падении российского фондового рынка в конце 2008-го, вслед за этим получив из резервов стабилизационные кредиты для «расшивания» своих долгов.

Практика изъятия ликвидности из российской экономики и размещения ее в иностранных ценных бумагах привела к тому, что российские банки и корпорации все равно пришли за этой ликвидностью к иностранным банкам. Российской экономике ссудили ее же собственные накопления, и ссудили их по ставке коммерческих займов, тогда как размещены эти накопления были под ставку ниже инфляции. И когда пришло время платить по счетам, вся эта «подушка безопасности» стала таковой для банков и корпораций. Фактически, она хеджировала их валютную позицию. А народ в то же время получил «плавную девальвацию», сжатие внутреннего кредита и рост безработицы.

Так что подушка безопасности была (и есть сегодня) не для всех, а для избранных. Но, по большому счету, она была бы не нужна никому, если бы вместо ее накопления на внутреннем рынке были бы созданы условия для инвестирования экспортных доходов. С этой точки зрения, гораздо больше пользы для экономики было бы в том, чтобы оставить нефтяные «сверхдоходы» нефтяникам, обусловив нефтяников требованиями по их реинвестированию и геологоразведке.

Теперь затронем еще один вопрос — а откуда берутся «сверхдоходы» как таковые? В циклы надувания сырьевого пузыря в долларовых ценах, они берутся от избытка долларовой ликвидности. Но почему они отражаются пузырем в рублевом эквиваленте? Только потому, что рубли «печатают» под эти доллары. Таким образом, «сверхприбыли» сырьевых экспортеров в рублевом эквиваленте создаются Банком России. И затем изымаются в виде налогов Минфином. Весь этот процесс сопровождается разгоном инфляции, которая дополнительным бременем ложится на наименее защищенные в финансовом отношении слои населения.

Исключая коммерческие банки и компании из этой схемы, мы получаем предельно простую картину: Банк России, в конечном итоге, проводит эмиссию для российского бюджета и аффилированных с ним компаний, и эмиссия вводится в экономику через валютные поступления от экспорта и таможни. [Игорь Лавровский, Россия в мировом кризисе: результаты 2008 — 2009 годов и прогноз на 2010 — 2015 годы, Москва, 2009. — С.22.].

Банк России не решает главную задачу – поддержание достаточной ликвидности в экономике, он обеспечивает рублевой ликвидностью Минфин, фактически, являясь вторичным по отношению к Минфину институтом. И делает он это не под обязательства Минфина, как это обычно делают ЦБ, держа на балансе гособлигации – это нормальная практика, а в какой-то извращенной форме – под валютные поступления в экономику.

Сопоставим консолидированный бюджет с М2, выраженном в рублях. Данные по консолидированному бюджету возьмем у Минфина:

До 2009-го года мы получим очень хорошее совпадение цифр: максимум 2008-го – около 16 трлн., примерно соответствует максимуму М2. Минимум 2009-го в 13.6 трлн. примерно соответствует минимуму М2. М2, если его перевести в USD, напомню, соответствует резервам Банка России (сейчас это соответствие несколько размыто из-за дефицита), а резервы Банка России отражают внешний долг.

В первую очередь показательна именно корреляция, которая указывает на то, что бюджетные поступления до кризиса почти на 100% коррелировали с ростом внешних займов и привлечённых иностранных инвестиций. Следуя этой логике, раскорреляцию последних лет следует объяснить тем, что бюджетный дефицит, во-многом финансируется не валютными, а рублёвыми займами Минфина. Не в этой ли критической зависимости бюджета от притока иностранной ликвидности кроется главная причина того, что фраза – «привлечение иностранных инвестиций» – давно стала главной «мантрой», постоянно декларируемой всеми на различных посвященных России инвестиционных форумах? Прямая зависимость от сырьевой ренты не так уж велика, но косвенная зависимость бюджета, связанная с тем, что все денежное обращение завязано на доходы экспортеров и коррелирующий с ними приток иностранных инвестиций и кредитов – огромна.

Получается, что почти весь годовой оборот денежной массы проходит в России через бюджет [Игорь Лавровский. Финансовый оборот и системные проблемы российской экономики. Москва, 2009. — С. 11.] и через валютную биржу. В некотором смысле получается, что бюджет и валютная секция ММВБ – две стороны одной медали. А тот нюанс, что корреляция между внешним долгом и доходами бюджета до кризиса 2008-го была не просто корреляцией, и даже не линейной зависимостью, а вообще практически достаточно точным соответствием, указывает еще и на то, что скорость денежного обращения в бюджетном контуре и в контуре рефинансирования внешнего долга приблизительно одинаковы.

Тогда о каком «демпфирующем эффекте» пресловутой «подушки безопасности» можно говорить? При таких связях бюджета с внешним финансовым рынком, как только экономике отказывают во внешнем кредите, доходная часть бюджета тут же начинает «сыпаться». Кроме того, горизонт бюджетного планирования в такой модели определяется сроком дюрации внешнего долга, и никакое независимое развитие хоть сколько-нибудь долгосрочных проектов, в частности – инфраструктуры, в принципе невозможно.

{advert=3}

Сами по себе иностранные инвестиции неплохи, но поражает критичность ситуации для экономики, которая с ними связана, и берется эта критичность от существующей системы денежного обращения. Она ею создается, и хуже того, провоцирует зачатки национального капитала также уходить из под российской юрисдикции, становясь иностранным. Потому что «подушка безопасности» Банка России хеджирует неконтролируемо наращиваемый банками и корпорациями в периоды финансового изобилия внешний долг ценой того, что навешивает на весь внутренний рынок риски внешней конъюнктуры. Эта политика служит интересам «эффективных менеджеров», главным образом, госкорпораций, госбанков, и тесно аффилированных с государством крупных компаний-экспортеров, для которых Банк России решает задачи риск-менеджмента, освобождая их, таким образом, от значительной доли ответственности за качество управления активами.

И кто-то может называть эту экономическую модель либеральной рыночной экономикой? По-моему, эта экономика либеральна только для перетока капитала, в том числе спекулятивного и оффшорного, а также для мелкой торговли, ведущейся на базарах индивидуальными предпринимателями. Это – не либерализм в подлинном смысле этого понятия, не общественно-экономический строй, при котором экономика формируется частной инициативой свободных людей — деньги делает частный бизнес, а бюджет и государство служат его интересам. Это – какой-то странный социализм за счет всего общества для особой касты избранных управленцев.

3. Тут мы подошли к третьему пункту, касающемуся валютной стабильности, которую якобы обеспечивают эти пресловутые резервы.

Посмотрим, чего стоит это утверждение.

В период с начала кризиса 2008-го, которое традиционно относят к августу, и до пика 2009-го USD/RUB проделал путь с 23.43 до 36.37. Это – 55% роста (доллара против рубля). Последующий тренд укрепления рубля привел к концу 2009-го USD/RUB к значению 28.7– это 21% укрепления рубля против доллара. В последующие полтора года рубль ходил в коридоре от летних максимумов 2010-го в районе 31.8 до минимумов прошлой весны в районе 27.3. Это – 29.55 ± 2.25, т.е. ± 7.6% или с размахом 15%. С летних минимумов в районе 27.5 во время недавней валютной паники доллар против рубля улетел к недавним максимумам в районе 32.7, – это 19% роста. Кто-то может называть это стабильностью

Волатильность в период крупных потрясений на финансовых рынках, действительно, бывает высокой, но вы не увидите таких же по размаху колебаний в парах AUD/USD, USD/NOK, или USD/CAD. USD/NOK, например, с летних минимумов на ухудшении глобальной конъюнктуры вырос с 5.35 до 5.92 (сентябрьский максимум), т.е. на 10.6%. Почему маленькая Норвегия, которая также как и Россия является экспортером углеводородов, причем экспортирует их значительно больше, чем Россия, в пересчете на душу населения, лучше России в плане курсовой устойчивости? Ответ прост: внутренний рынок Норвегии закредитован норвежскими банками в норвежских кронах, поэтому в моменты кредитных передряг он импортирует риски не в большей пропорции, чем внутренний спрос зависит от деятельности экспортеров. USD/AUD в тоже время проделал путь с 0.9 летом до 1.05 в сентябре, т.е. доллар вырос против австралийца на 16.6%. Это – много, но все же меньше, чем 19%. Австралия с ее 22.5 миллионами населения, далеко не самым лучшим климатом и огромными ненаселенными территориями в глубине континента (этим она похожа на Россию) держится лучше. По той же причине – ее внутренний рынок финансируется ее банками, а Резервный Банк Австралии – это, действительно, банк, а не обменный ларек, подобный Банку России до кризиса конца 2008-го года.

Политика таргетирования курса в целях накопления резервов, и политика стерилизации, провоцируют утрату контроля над инфляцией и над рисками внешних заимствований. Можно третировать либо курс, либо ставки и, соответственно, контролировать риски и инфляцию. Но невозможно делать и то, и другое в условиях свободы конвертации национальной валюты по капитальным операциям, потому что попытка делать и то и другое невозможна без директивного контроля над трансграничными потоками капитала.

Можно, однако, «скрестить ужа с ежом», что и сделал Банк России: пока рубль внутри установленного Банком России коридора, у нас – свободное курсообразование, и контролируемая инфляция. Лично я связываю успехи в деле снижения инфляции в последние два года именно с тем, что курс рубля стал более свободен, и если бы не алчность монополий, инфляция в этом году в России была бы на уровне Восточной Европы, что было бы очень неплохо с точки зрения роста прямых инвестиций. Ну а когда внешняя конъюнктура неблагоприятная, или чересчур благоприятная, Банк России восстанавливает контроль за курсом, и, соответственно, заставляет все страну платить за валютные риски банков и корпораций. Плата всегда инфляционная, вне зависимости от того, укрепляется рубль, или ослабляется. Почему?

Потому что когда сдерживается укрепления рубля, в экономику поступают несвязанные в инвестиции рубли, вброшенные под валютное обеспечение, и кроме того, создаются диспропорции между занижаемым конечным спросом и растущими в соответствии с мировыми трендами ценами на сырье. А когда сдерживается падение рубля, сжимается денежная масса и растут рублевые ставки, закладываемые под контролируемую девальвацию, а следовательно, и издержки, связанные с кредитованием внутреннего рынка, что можно было наблюдать в период кризиса 2008-2009 гг. И эти издержки в условиях высокой степени монополизации российского рынка легко перекладываются на потребителей. Добавьте к этому рост цен на импорт, и картина того, почему у нас кризис ликвидности оборачивается не дефляцией, а стагфляцией, станет вполне ясной.

4. Механизм же долгосрочной раскрутки инфляции в России прост, и тут мы подходим к последнему пункту из приведенного ранее списка утверждений, к утверждению о том, что слабый рубль хорош для российской промышленности.

В пример успешной политики «валютного демпинга» обычно приводят Китай, почему-то забывая (или тактично умалчивая) при этом, что в Китае нет свободы конвертации юаня по капитальным операциям. Китайская финансовая система, полностью государственная, контролирует и курс, и инфляцию, и кредит, и это позволяет китайцам финансировать свою промышленность юанями по нерыночному курсу на нерыночных условиях. Платой за эту политику становятся структурные перекосы в экономике и критическая зависимость производителей от внешних потребительских рынков, но эти проблемы – тема отдельного разговора.

В России по ряду причин, которые опять же, являются отдельной темой для разговора, подобная денежная политика сегодня затруднена, если не невозможна вовсе. И в России выбор между слабым и сильным рублем в период притока капитала, это на самом деле, выбор между высокой и низкой инфляцией на внутреннем рынке. Кому высокая внутренняя инфляция безразлична, и даже выгодна? Экспортерам, кредитующимся под залог своих экспортных мощностей в иностранных банках. Для них, зарабатывающих доллары, дешевый рубль, дополнительно напечатанный под их экспортную выручку, это эмиссионная субсидия, а валюта, связанная впоследствии в госдолг США и европейских стран – субсидия внешним потребителям. Поэтому, когда РСПП, члены которого – представители и владельцы крупнейших российских сырьевых экспортеров, заявляет, что дешевый рубль выгоден отечественному производителю, он забывает уточнить, кому именно он выгоден. Им – да, а остальным?

А как привлечь инвестиции бизнесу, работающему на внутренний рынок, если любой инвестор видит, что в период притока капитала, Банк России уменьшает интервенциями покупательную способность рубля в реальном выражении? В этот период рубль копит девальвационный потенциал, а в период оттока, когда рубль девальвирует к верхней границе коридора Банка России, резко возрастают валютные риски. И весь этот процесс шараханья курса обусловлен спекулятивными метаниями нефтяных котировок на мировых биржах, которые вообще никак не связаны ни со спросом, ни с предложением собственно на российском рынке.

С точки зрения привлечения инвестиций, крупные компании-экспортеры оказываются при такой политике в заведомо более выгодном положении, чем любой другой бизнес, и львиная доля капитала в периоды его притока достается им. А в периоды его оттока у них есть «подушка безопасности» резервов Банка России, а у остальных?

Этот дисбаланс в конкурентоспособности по привлечению инвестиций порождает двухукладную экономику, в которой, в цикл притока капитала в «первом эшелоне» надувается пузырь, тогда как вся остальная экономика растет лишь на мультипликативном эффекте от этого пузыря. А в период спада, когда пузырь лопается, «первый эшелон» получает поддержку, но вся остальная экономика впадает в кому, и показывает худшую среди всей G20 динамику.

В итоге, все инвестиции концентрируются в горстке «голубых фишек», а большая часть внутреннего потребления – в Москве, еще паре-тройке крупных городов, где надуваются пузыри недвижимости, отражающие бюджетные траты в период притока капитала, значительная часть которых трансформируется в «административную ренту».

В Китае, к слову, тоже двухукладная экономика, но чего своей политикой добивается Китай, а чего – Россия?

Китай, субсидируя своей денежно-кредитной политикой свой экспорт конечной продукции, и используя резервы для гарантий по прямым иностранным инвестициям, привносящим в Китай технологии и компетенции, добивается форсированной индустриализации, и становится индустриальной сверхдержавой. Россия, субсидируя своей денежно-кредитной политикой экспорт непереработанного сырья, и хеджируя резервами связанный с ростом сырья пузырь российских активов, докатилась уже до того, что некоторые доморощенные горе-экономисты полагают, что и нефтепереработка не нужна, а Дальний Восток уже, насколько мне известно, стал закупать японский бензин. Россия становится не индустриальной сверхдержавой, а сырьевой сверхдержавой, в которой вся экономика – это пузырь активов, надутый вокруг нефтяной трубы, даже та ее часть, которая формально никак не связана с сырьем, так как весь денежный оборот в России, так или иначе, замыкается на трубу и таможню. Когда пузырь лопается, выясняется, что только труба и остается, но доходов от нее в момент, когда пузырь лопается, не хватает на то, чтобы прокормить бюджетников, а не то, что всю страну.

И, в такой ситуации «заначка» Кудрина, действительно, становится спасением, но не страны, а сложившейся системы, потому что она может продлить жизнь системы и соответствующую системе политику на год-полтора, которых в прошлый раз хватило на то, чтобы проскочить волну кризиса. Но не стоит забывать, что именно эта «заначка», как часть всей политики, заведшей Россию в сырьевой тупик, является одной из причин того, что угроза краха российской экономики из-за серьезного ухудшения внешнеэкономической конъюнктуры вообще существует.

Хочется верить, что с уходом гаранта финансовой стабильности в нефтяной коме с поста министра финансов, те здоровые ростки, которые в последнее время наблюдаются в политике Банка России, направленной на обретение им независимости от Минфина и на переход к свободному курсообразованию, начнут прорастать более интенсивно. Хочется надеяться на то, что в будущем Банк России больше будет руководствоваться реальными потребностями банковской системы в ликвидности и контролем над инфляцией и ставками, а не потребностями в сверхприбылях экспортеров, с которых Минфин собирает налоги (потому что собирать налоги с трубы и таможни – проще всего). Хочется, конечно…

Но Премьер-министр Владимир Путин, выступая на прошедшем намедни форуме «Россия зовет», снова заговорил о необходимости обеспечения «стабильности» и необходимости нарастить «подушку безопасности»… Как хорошо американцам, чьи свеженапечатанные доллары будут «отмыты наоборот» российским экспорто и наполнены, таким образом, реальной стоимостью! Для российских экспортеров тоже неплохо – народ оплатит им инфляцией неформальную экспортную субсидию, они покажут хорошую прибыль и привлекут новые инвестиции. Плохо, однако, всем тем, кто связывает свое будущее с внутренним рынком России, да и с Россией (за вычетом трубы) вообще.

По всей видимости, ожидания, высказанные ранее в статье «Россия до и после выборов» оправдаются – мы после очередных выборов получим консервацию существующей социально-экономической модели, а не ее модернизацию. Модернизацию придется отложить до $40 за баррель. Правда, если такая конъюнктура установится надолго, это для неподготовленной страны и, в особенности, для элиты, всерьез верящей в то, что она долго сможет прятаться от неприятностей за бумажными подушками безопасности, увы, чревато, и не столько модернизацией, сколько болезненной сменой политического режима, а то и распадом государства.

Нечто подобное уже случалось – чуть более двадцати лет назад.

Автор является аналитиком Калита-Финанс