Зигмунт Бауман: «Социальные медиа как западня»

Зигмунт Бауман, только отпраздновав свое девяностолетие, покинул родной северный английский Лидс, чтобы совершить два перелета подряд в Северную Испанию — на конференцию в Бургосе. Он признается в усталости в начале интервью, но все же ему удается говорить спокойно и четко, с расстановкой — он ненавидит давать простые ответы на сложные вопросы.

После создания и разработки им в конце 1990-х годов теории «текучей модерности» — а в ней он развил мысль о нашем времени как о таком, в котором «все договоренности — временные, мимолетные, действительные только до следующего обращения к ним», — Бауман стал лидирующей фигурой в области социологии. Его исследование о неравенстве и критика того, что он полагает провалом политики удовлетворения массовых ожиданий, наряду с невероятно пессимистичным видением будущего социума, были подхвачены так называемым «Движением возмущенных 15 мая» в Испании, хотя он сам не перестает подчеркивать его слабости. Родившийся в 1925 году в Польше, после германского вторжения 1939 года он бежал вместе с родителями в СССР. В 1968 году, лишившись должности учителя и будучи исключенным из коммунистической партии (наряду с тысячами других евреев) в ответ на события Шестидневной войны, Бауман уехал в Великобританию, начав преподавание в Университете Лидса, где ныне является почетным профессором социологии. Его работы были отмечены многочисленными международными наградами, среди которых — почетный знак принца Астурийского 2010 года. Бауман очертил контур вполне пессимистичного взгляда на мир в ряде недавно выпущенных книг: к примеру, в книге 2014 года «Идет ли богатство немногих на пользу всем прочим?» (русский перевод Н. Эйдельмана вышел в 2015 году. — Ред.), где автор отстаивает ту позицию, что мир заплатил высокую цену за начавшуюся в 1980-х годах неолиберальную революцию — богатство не было распределено равномерно, оставив львиную долю общества за бортом. В «Моральной слепоте», вышедшей в 2015 году, Бауман и его соавтор Леонидас Донскис предостерегают от утраты общности во все более индивидуалистическом мире.

— Вы описали неравенство как «метастаз». Находится ли демократия под угрозой?

— Мы вправе характеризовать происходящее в настоящий момент как кризис демократии, коллапс доверия: общую убежденность в том, что наши лидеры не только коррумпированы и глупы, но и ни к чему не годны. Любое действие, чтобы обеспечить результат, нуждается во власти — нам необходима политика, демонстрирующая решительность в текущих и будущих начинаниях. Но «брак» между властью и политикой руками национального государства изжил себя. Власть стала глобальной, а политика, как и прежде, локальна. И рук она лишилась. Население больше не верит в демократическую систему, поскольку та не сдерживает своих обещаний. Мы видим это, в частности, по кризису с мигрантами: это глобальный феномен, но мы до сих пор действуем по-местнически… Наши демократические институты толком не были приспособлены к ситуациям взаимозависимости [на глобальном уровне]. Современный кризис демократии — кризис демократических институтов.

— В какую сторону в настоящее время склоняется описанный вами маятник между свободой и безопасностью?

— Есть две ценности, которые невероятно сложно примирить. Если ты хочешь большей безопасности, ты вынужден отдавать на откуп часть свободы; если ты хочешь большей свободы, ты должен отдать на откуп безопасность. Эта дилемма никогда не исчезнет. Сорок лет назад мы уверовали, что состоялся триумф свободы, и пустились в оргию потребительства. Все казалось доступным для имеющего денежный заем: машины, дома… и ты должен был просто вовремя расплатиться… Тревожный звонок 2008 года был тем горше, что займы начали «усыхать». Катастрофа, последующий социальный коллапс в особенности тяжко ударил по средним классам, «перебросив» их в опаснейшую ситуацию, в которой они и остаются: они не представляют, сольется ли их компания с другой или они будут выброшены на улицу; не знают, принадлежит ли им в реальности приобретенное прежде… Теперешний конфликт — конфликт не между классами, а между любой личностью и обществом. Не просто нехватка безопасности — нехватка свободы.

— Вы утверждаете, что прогресс — миф, коль скоро люди больше не верят в будущее, которое многим лучше, чем прошлое.

— Мы находимся в периоде «междуцарствия» между временем, обладающим определенностью, и другим временем, в котором прежние способы действия уже не срабатывают. Мы экспериментируем с новыми стратегиями действия. Испания попробовала поставить новые вопросы в лице «Движения 15 мая», когда люди захватывали общественные места, пытаясь заменить парламентские процедуры чем-то наподобие прямой демократии. Но это не могло продлиться долго. Политика экономии (austerity policies) будет возобновлена, ее никому не пресечь, но население может продемонстрировать некоторую эффективность в поиске новых стратегий действия.

— Вы проводите идею, что сторонники Движения 15 мая и глобальный «Окупай» знают, «как расчистить путь, но не как создать нечто солидное».

— Люди на время забывают о своих различиях на городских площадях — ради достижения общей цели. Если эта цель негативна, играя на струнах ярости против того-то, они имеют шансы на успех. В некотором роде эта цель может порождать взрыв солидарности; но подобные взрывы отличаются и мощью, и кратковременностью.

— Вы также считаете, что по природе «радужные коалиции» (коалиции меньшинств) и не могут иметь лидеров?

— Как раз потому, что в таких движениях нет лидеров, которых они переживут, но также нет и лидеров потому, что эти «минутные» лидеры не способны превратить свое понимание задач в реальное действие.

— В Испании Движение 15 мая способствовало созданию новых политических сил.

— Замена одной партии на другую не решает проблемы. Проблема не в том, что партии ошибаются, а в том, что они ничего не контролируют. Проблема Испании — только часть глобальной проблемы. Неверно думать, что вы решите ее в национальном масштабе — своими силами.

— Что вы думаете о проекте независимости Каталонии?

— Полагаю, мы еще не освободились от принципов Версальской системы, благодаря которой утвердилась идея права каждой нации на самоуправление. Сейчас любое государство — всего лишь собрание диаспор. Люди примыкают к обществам, к которым они лояльны и внутри которых платят налоги, но в то же самое время они не собираются отказываться от своей идентичности. Связка между местом проживания и идентичностью разрушилась. Ситуация в Каталонии, как и в Шотландии и Ломбардии, — это несовпадение между племенной идентичностью и гражданством. Каталонцы — европейцы. Но они хотят говорить с Брюсселем не через Мадрид, а через Барселону. Та же логика возникает практически в каждой стране. Мы все еще находимся в фарватере принципов, установившихся в конце Первой мировой войны; но с тех пор мир пережил массу изменений.

— Вы скептически относитесь к протесту, реализуемому через социальные сети, — так называемому «активизму в кресле», говоря, что Интернет делает нас идиотами с помощью дешевок-развлечений. Но готовы ли вы утверждать, что социальные сети — новый опиум для народа?

— Вопрос об идентичности изменился: это уже не вопрос о том, «откуда ты», но «какова твоя задача»! Поэтому каждый хочет создать сообщество «под себя». Но сообщества не создаются! Ты его либо имеешь, либо нет. Потенциально создаваемое социальными сетями сообщество — субститут. Разница между сообществом и сетью в том, что сообществу ты принадлежишь, а сеть принадлежит тебе. В ней верховодишь ты! Захотел — добавляешь друзей, захотел — уничтожаешь. Более того, ты контролируешь значимых людей, от которых зависим. Люди испытывают некоторое облегчение, поскольку одиночество и оставленность — сугубый страх века индивидуализма. Но велик искус легкости манипулирования друзьями в Интернете — и люди не учатся реальным социальным навыкам, неоценимым, как только ты выходишь на улицу, пришел на рабочее место, как только начинаешь устанавливать любое эмоциональное общение. Папа Франциск, человек из числа великих, свое первое по избрании интервью дал Еугенио Скалфари — итальянскому журналисту, публично признавшему свой атеизм. Это было знаком: реальный диалог — не общение с людьми одних с тобой убеждений. Социальные медиа не учат нас диалогу, поскольку в них легче уклониться от противоречий. Большинство людей используют социальные сети не для объединения или расширения горизонта — наоборот, для того, чтобы окопаться в зоне комфорта, а в ней единственное эхо — звук твоего же голоса, а единственные видимые глазу вещи — отражения твоего же лица. Социальные медиа удобны, никто не спорит. И вызывают удовольствие. Но что это, как не западня?

Беседовал Рикардо де Кероль

Источник: El Pais,   перевод gefter.ru