Азбука модернизации

Почему одни страны бедны, а другие богаты? Когда Украина станет процветающей? Когда Россия станет демократической? Каковы условия победы «цветных революций»? Почему такое случилось с Донбассом? В чем разница между Майданом и Тахриром? Что дальше будет с Китаем? Что делать лично мне для процветания моей страны?

Вопрос, почему одни страны процветают, а другие бедствуют, является наиболее острым в современных общественных науках. В последнее время на него с переменным успехом пытались ответить такие выдающиеся мыслители, как Френсис Фукуяма, Дуглас Норт, Дарон Аджемоглу, Эрнандо де Сото, Джаред Даймонд, Рональд Инглхарт, Найял Фергюсон, Эрик Райнерт и другие, начиная отсчет каждый со своей точки: с истории, социальных практик, политики, экономики, ценностей, социальных институтов, экологической среды и так далее. Интегральный взгляд, который предложил американский философ Кен Уилбер, позволяет соединить достижения разных подходов и не только прийти к пониманию отличий между процветающими и бедствующими сообществами, но и найти путь перехода.

1. Улитки на склоне

Начнем с необычного вопроса: а можно ли вообще сравнивать разные общества между собой? Вопрос не праздный, ибо ряд исследователей утверждает, что все общества самобытны и сравнению не подлежат. Австралийские аборигены ничем не уступают британцам, а культуры труднодоступных районов Индии столь же развиты и интересны, как и современная французская культура.

Такой подход основан на понимании многими людьми ограниченности концепции прогресса, ограниченности перспектив общества потребления и невозможности всерьез сравнивать страны по уровню ВВП на душу населения (тем более что страны с постиндустриальной и страны с сырьевой экономикой могут демонстрировать сходный ВВП и при этом очень разное качество жизни).

Поэтому исследователи всё чаще берут за основу индексы, не связанные непосредственно с экономикой, а отражающие качество жизни. Конечно, качество жизни — понятие сугубо субъективное: можно предположить, что жители Северной Кореи, если бы мы могли их спросить, были бы по собственным оценкам еще более счастливы, чем кубинцы. Однако даже самым заядлым релятивистам приходится признать, что есть объективные показатели: средняя продолжительность жизни, детская смертность, положение женщин и детей, уровень голода, доступ к чистой воде, к медицинской помощи, грамотность и так далее. И по этим показателям одни страны существенно опережают другие, причем (что важно) большинство отстающих не удовлетворено своим положением и пытается догнать. Так что придется признать: общества не равны, и те, которые продвинулись вперед, не были такими изначально, им пришлось пройти длинный и трудный путь.

Человеческие сообщества, таким образом, можно уподобить улиткам на склоне. Все они стремятся вверх, хотя вниз их тянет неумолимая сила, подобная гравитации, которая тянет вниз обычных улиток (ниже мы назовем эту силу и попробуем ее изучить). Некоторые улитки ушли далеко вперед, иные остались позади. Одни улитки движутся довольно быстро, другие впали в спячку и долгое время остаются на месте. Есть улитки, медленно сползающие вниз, но никто не видел летающих улиток или прыгающих далеко вперед, только ползущих быстрее или медленнее. Голова каждой улитки продвинулась дальше хвоста, но хвост нужно подтягивать, иначе улитка порвется на две части с трагическими последствиями. И конечно, каждой улитке приходится нести свой домик: сколько бы он ни весил, оставить его невозможно.

2. Средневековье и Модерн

Человеческие сообщества эволюционируют, и эту эволюцию каждая гуманитарная наука описала на своем языке. Экономисты говорят о смене социально-экономических формаций: первобытнообщинный уклад, рабовладение, феодализм, капитализм… Политическая история различает эпоху безгосударственных племен, эпоху тираний, эпоху правовых государств, эпоху демократий… Социальные психологи говорят об инстинктивном мышлении, затем магическом, героическом, этическом, рациональном…

Развитие технологий, экономических отношений, ценностей и парадигм мышления, социальных и политических институтов, культуры и духовности идет несинхронно, но взаимосвязано. Подталкивая и сдерживая, взаимно катализируя и снабжая ресурсами друг друга, эти сферы создают взаимно накладывающиеся волны, не позволяющие точно определить границы эпох. Но, так или иначе, можно определить несколько основных типов обществ, которые характеризуются определенными признаками в ключевых сферах.

Более всего исследователей интересует переход от общества, которое мы будем, по причине отсутствия лучшего термина, называть Средневековьем, к обществу Модерна (Современности) — переход, именуемый модернизацией. Механике этого перехода и посвящена настоящая статья.

Отличия эпохи, названной нами Средневековьем, от эпохи Модерна описаны множеством мыслителей с разных точек зрения и в разной терминологии. Дуглас Норт говорит о переходе от развитого естественного государства к открытому доступу, Аджемоглу и Робинсон — об экстрактивной и инклюзивной системах. Фукуяма обращает внимание на формирование ответственного правительства. Маркс фокусируется на отношении к средствам производства и говорит о становлении капитализма. Клэр Грейвз и его последователи рассуждают о переходе от фундаменталистских, патерналистских ценностей к рационалистическим, гражданским. Рональд Инглхарт обращает внимание на снижение значимости традиционных религиозных ценностей и рост значимости ценностей самовыражения.

Итак, что же собой представляют тип общества, который мы условно назовем Средневековьем, и тип общества, именуемый нами Модерном? (Еще раз подчеркнем, что названия условны и отражают лишь отсутствие терминов, интегрально отражающих характеристики соответствующих обществ.)

Средневековье устанавливает в экономике систему ренты статуса: хорошую жизнь обеспечивает не физическая сила и героизм, как в предыдущую эпоху, и не капитал и таланты, как в последующую, а особый правовой статус, закрепленный неписаными (но оттого не менее реальными и совершенно бесспорными) правилами. Мы можем называть получателей ренты статуса помещиками, баронами, олигархами или номенклатурой, но суть остается неизменной: богатство является следствием особого правового статуса, а не его причиной. Право и суд защищают статус, нередко применяя к носителям разного статуса разные правовые нормы и принципы правосудия. Социальные лифты закрыты (есть небольшие исключения, чтобы общество не разорвало от кипения пассионариев). Человек в основном остается тем же, кем были его родители.

Политическая система Средневековья характеризуется кланами, построенными на системе отношений «патрон — клиент» или «сюзерен — вассал». По такому же принципу строят отношения государства этой эпохи: это империи и их колонии, а также сложная иерархия полузависимых регионов, где перемешаны люди разных идентичностей. Такое государство воспринимается людьми как нечто высшее и чуждое, здесь нет и не может быть осознания гражданства, личной ответственности, а лишь осознание подданства, личной зависимости.

Большинство населения Средневековья имеет этническую идентичность, основанную на языке, культуре, общей истории и общем ареале проживания (данная идентичность вовсе не является универсальной, как полагают романтики; по историческим меркам она возникает довольно поздно, часто оказывается специально сконструированной). Преобладающие ценности — патерналистские, семейные, часто традиционно религиозные (вплоть до фундаментализма), ориентированные на стабильность и порядок, равное для всех благосостояние.

Не удивительно, что такие общества даже в XXI веке способны использовать лишь сравнительно несложные технологии (ведь уровень используемых технологий ограничивается доступным человеческим капиталом). Они живут сельским хозяйством и промышленностью с невысокой добавленной стоимостью, хотя способны непродолжительное время эксплуатировать без развития заимствованные технологии более высокого порядка. Такие общества не способны перейти с траектории стабильности на траекторию роста, хотя и стабильность их относительна: любые кризисы существенно уменьшают благосостояние, а восстановление происходит медленно.

В противоположность этому, эпоха Модерна устанавливает и защищает систему ренты капитала, и поэтому соответствующие социально-экономические отношения получили название капитализма (из вышеизложенного понятно, что «олигархического капитализма» не бывает, это оксюморон). В экономике и политике царит открытый доступ: в экономике он называется свободным рынком, который формируется слегка регулируемой конкуренцией субъектов, среди которых особую роль играют корпорации (хозяйственные общества). В политике открытый доступ называется демократией, она формируется слегка регулируемой конкуренцией политических партий, инструментом которых служат идеологии.

Государства эпохи Модерна — это в основном национальные государства, основанные на сложной, обращенной в будущее идентичности политических наций, на патриотизме и гражданской ответственности, что со стороны государства предполагает ответственное правительство. Ценности граждан преимущественно рационалистические, ориентированные на развитие и прогресс, образование и карьеру, часто секулярные, а социальные лифты разнообразны и открыты. Такие общества выращивают и накапливают значительный социальный капитал, что позволяет развивать промышленное производство с высокой добавленной стоимостью и хай-тек, а также индустриализовать сельское хозяйство. Вследствие этого общественное богатство неизмеримо растет и, что важнее, растет постоянно, за исключением отдельных кризисов, после которых быстро восстанавливается. Средневековая линия развития колеблется с небольшими отклонениями от горизонтали, в то время как общества Модерна демонстрируют траекторию стабильного роста. Можно сказать, что долгосрочное процветание может обеспечить только Модерн.

Понятно, что в чистом виде ни Средневековье, ни Модерн не существуют. Каждое общество сочетает в себе черты той и другой эпохи. Экономика всегда многоукладна, различные системы ценностей сталкиваются и плавно перетекают, технологии заимствуются, политические системы насаждаются развитыми или отсталыми агрессорами или прогрессорами. Всё это создает обильное разнообразие ситуаций и контекстов, формирующее историю человечества. Однако в любом обществе мы всегда увидим доминирующий экономический уклад, доминирующую систему ценностей, доминирующую систему идентичностей, вокруг которых всегда будут более продвинутые и менее продвинутые экономические и ценностные меньшинства. Это и есть центр тяжести улитки, определяющий ее положение на склоне, независимо от того, как далеко продвинулась голова или где застрял хвост.

3. Направление и темп

Тут уместно сделать небольшое отступление и зафиксировать, что большинство постсоветских стран до сих пор не может выбраться из Средневековья. По своему типу экономики и политики, ценностям и идентичностям большинства населения Украина и Россия, Беларусь и Казахстан относятся к позднему Средневековью. Вместе с тем, в них довольно ярко проявляется меньшинство, ориентированное на Модерн: ответственное, рационально мыслящее, стремящееся к развитию и возможностям скорее, чем к стабильности и порядку. Становится понятно, что «цветные революции» неизбежны по всему пространству бывшей империи, хотя далеко не везде они способны победить. Поскольку нас интересует механика модернизации, в данной статье нам придется изучить и сформулировать набор условий победы.

В Украине оценки 2011 года дают нам 55% патерналистского большинства и 15% ориентированного на Модерн меньшинства (остальное население относится к более ранним или более поздним ценностным системам, речь сейчас не о них). К сожалению, аналогичных данных по другим постсоветским странам у меня нет (кроме того, по России для анализа нужно иметь региональный расклад ввиду очевидной неравномерности ценностного поля; что же касается Украины, региональные отличия оказались существенно меньше, чем можно было бы предположить; впрочем, это не помогло, и ниже мы рассмотрим, почему).

15% — много это или мало? Безусловно, это достаточно много, чтобы начать изменения, но недостаточно, чтобы завершить их и сделать необратимыми. Активное меньшинство задает направление движения, пассивное большинство определяет темп.

Итак, постсоветские страны находятся на том самом переходе в Модерн, когда в экономике, политике, мышлении и культуре, с одной стороны, уже накопились новые элементы, и в то же время, к ним обращены наибольшие запросы и ожидания.

4. Механика перехода

Каким же образом происходит переход от Средневековья к Модерну? Для начала заметим, что окончательная победа Модерна происходит только тогда, когда он закрепился и в экономике, и в ценностях, и в политике. Прорыв в одной из областей, не подкрепленный другими, либо закончится реваншем Средневековья, либо приведет к катастрофе вследствие разрыва между сферами жизни. Достаточно привести в качестве примеров слабую попытку модернизации России Петром I и сталинскую ускоренную технологическую модернизацию, сопровождавшуюся спуском остальных сфер жизни в жуткое Средневековье и даже ниже. Революция 1917 года — пример неудачной политической модернизации в отсутствие ценностного сдвига.

Значит, нам нужен полный комплект модернизационных инструментов. Не удивительно, что большинство исследователей считает: свободный рынок без демократии не работает, и точно так же наоборот. «Ценности мажутся на хлеб», — подчеркивает Ярослав Грицак. Безусловно, краткое в исторической перспективе время могут существовать какие угодно химеры, и даже средневековая страна может летать в космос. Но, не имея возможности развивать необходимый человеческий капитал ввиду отсутствия Модерна в других сферах, помимо технологической, она быстро теряет и технологический уровень, превращаясь в «Верхнюю Вольту с ракетами».

Движение в Модерн происходит, как и любые фазовые переходы, вначале накоплением необходимых условий, а затем скачком.

Накопление необходимых условий для Модерна происходит постепенным прорастанием его элементов в разных сферах:

— в экономике: появление вначале торгового, а затем и элементов промышленного капитала; появление субъектов хозяйствования, отделенных от человека и живущих после него (корпораций, трастов и т.п.);

— в технологиях: накопление мелких технологических достижений, способствующих углублению разделения труда, а значит, формированию условий для коллективных форм труда;

— в науке: не только открытия, но и формирование научных сообществ, научного обмена;

— в культуре: повышение интереса к человеку, его жизни и чувствам, перемещение человека в фокус внимания искусства;

— в сфере ценностей: рост значимости ценностей развития, образования, гуманизма;

— в религиозной жизни: реформации, призванные возродить якобы утраченные смысл и чистоту религий, а на самом деле направленные на нужды человека с новыми ценностями;

— в сфере идентичностей: появление чувства общности исторической судьбы в масштабе, существенно превышающем локальный, а вследствие этого, возникновение патриотизма и национализма;

— в социальных институтах: рост организаций и прочих институтов, независимых от центральной власти, таких как университеты, церковные братства, ремесленные цехи, торговые гильдии, городское самоуправление и т.п., а в наше время — гражданские организации, независимые медиа, интеллектуальные клубы, социальные сети и т.д.

Все эти элементы Модерна проявляются постепенно и несинхронно, однако они очевидным образом взаимосвязаны. В тот момент, когда потенциал модернизации накапливается до необходимого уровня, происходит прорыв. Старое разрушается более или менее кровавым способом, а новое с первой или не с первой попытки закрепляется и в политике, и в социальных практиках, и в других сферах жизни. Средневековая траектория стабильности сменяется современной траекторией роста (вопросы пост-современности, постмодерна мы оставляем за рамками этой статьи и переносим в следующую).

Как уже было сказано, попытка обеспечить прорыв лишь в одной сфере заканчивается поражением модернизации. Это позволяет нам понять, каковы условия победы «цветных революций»: нужен серьезный ценностный сдвиг, нужны независимые медиа, независимые структуры гражданского общества и так далее. Никакие иностранные спецслужбы не смогут организовать «цветную революцию» там, где для нее не сложились условия. Невозможно «организовать» Майдан или Тахрир как проект: он вырастает сам из невостребованной социальной энергии, а лидеры и идеологи могут лишь направлять его в ту или иную сторону, с большим или меньшим успехом.

Важно, чтобы первый импульс к модернизации не сменился импульсом к установлению справедливости. Модернизация — это движение вперед, а справедливость обычно понимается как движение назад, как восстановление утраченного. Именно под этим лозунгом обычно происходит реванш Средневековья, примерами которого служат октябрь 1917 в России и завершение «арабской весны» в ряде стран, охваченных этим движением. Украинский Майдан тоже еще не избавился от риска закончить поиском справедливости вместо стремления к модернизации, но, в отличие от Тахрира, гражданское общество пока не позволяет отбросить вектор модернизации, поскольку именно он определял ценностный базис Майдана.

Условием для победы «цветных революций» является прорастание Модерна в нескольких сферах, чтобы политическому Модерну было за что зацепиться. Без активного меньшинства, исповедующего ценности Модерна, революция превратится в обыкновенный бунт или переворот, закрепляя Средневековье или даже опуская общество еще ниже. Нужны зачатки Модерна в политике: какой-никакой парламентаризм, минимальная свобода слова, общественные дискуссии о судьбе страны и т.п. В Украине перед Майданом эти предпосылки были, в сегодняшней России они практически отсутствуют.

Следовательно, стремясь провести модернизацию, мы должны параллельно выстраивать инструменты для продвижения всех сфер жизни, а не только экономики, например, или только образования (упрощенно, это и можно назвать интегральным подходом). Такими инструментами являются социальные институты, формальные и неформальные.

5. Два трека

Существует два основных пути модернизации. Типичный европейский путь состоит в постепенном проявлении новых ценностей и социальных практик, их воплощении в новые социальные институты, прорастающие снизу. Распространение новых социальных практик приводит к медленному накоплению людей с новыми ценностями. Инструментами модернизации в европейской истории были упомянутые выше независимые городские социальные институты. Накопление нового, представляющего Модерн, создает противовес старой средневековой политической системе, и это противоречие рано или поздно разрешается революцией, кровавой или бескровной, и тогда политическая система также модернизируется, делая возможным дальнейшее движение.

В то же время азиатский путь совсем иной. Сильное государство принудительно инсталлирует новые социальные институты и практики сверху, и люди вынужденно перенимают новые ценности, исполняя новые для них социальные роли и практики. Основными инструментами азиатских модернизаций были жесткая верховная власть и крупные корпорации. (Впрочем, история учит, что небольшой авторитаризм рекомендуется всем модернизаторам.)

Мы же в Украине не имеем ни столетий для постепенного прорастания, ни сильного государства, которому доверяют и которого слушаются. Что же у нас в активе? Только активное гражданское общество, которое стало движущей силой изменений. Не доверяя политикам, оно само создает новые прецеденты и практики. Страна, которая возникает в результате, может быть с полным право названа страной «сделай сам», “a Do-It-Yourself country”, и это совершенно новая модель. Дело тут не в традиционном поиске «третьего пути», а в запоздалости украинской модернизации.

И в клубе запоздалых модернизаторов мы не одиноки. Постсоветские страны и наиболее продвинутые страны Мира Ислама, Китай и Индия, Латинская Америка — все они имеют множество предпосылок к модернизации, но этот процесс пока не развернут. Украинский опыт будет весьма полезен, поэтому «экспорта цветных революций» стоит бояться всем диктаторам. Но их должны пугать не спецслужбы западного мира, а собственные независимые медиа и гражданские активисты, сильные независимые религиозные организации, интернет и социальные сети, университеты и независимые профсоюзы. С другой стороны, противникам модернизации в разных странах, стоящих на пороге Модерна, есть на кого опереться: это не только олигархи и крупные землевладельцы, коррумпированные бюрократы и силовики, но и коррумпированные религиозные и профсоюзные лидеры.

Отдельно в этом ряду хотелось бы упомянуть Китай, в котором Модерн активно проявляется в экономике и технологиях, в духовной сфере (распространение протестантства как модерной формы христианства в противовес традиционным учениям), но сдерживается в политике и в идентичностях. Сумеют ли китайские лидеры провести огромную страну по пути модернизации, не свалившись в силовое противостояние между старым и новым, между зарождающимся гражданским обществом и структурами власти, между модернизированными промышленными городами и средневековой сельскохозяйственной глубинкой, между разнообразными региональными идентичностями, которые неминуемо начнут искать себя, как только ценности сдвинутся к Модерну? На этот вопрос нет ответа, но я уверен, что интеллектуальная элита страны его активно ищет.

6. Успех модернизации

Выше мы уже много говорили о предпосылках модернизации и условиях ее победы. На примере Украины видно, что экономическая модернизация без политической может быть ужасной (30-е годы ХХ века), а политическая модернизация без ценностной и идентичностной проваливается («Оранжевая революция»). Сейчас мы имеем хороший шанс, поскольку все «потоки» модернизации включены одновременно: Майдан нес лозунги и экономической свободы, и национальной независимости, и Революции Достоинства.

Неудача модернизации означает реставрацию традиционных институтов, пусть и под другими вывесками. Советское средневековье было непохожим на имперское в лозунгах и образах, но, по сути, мало что изменилось. (Мало что изменилось и впоследствии: по меткому выражению В.С.Черномырдина, «какую бы общественную организацию мы ни создавали — получается КПСС».) Разница в институтах является не случайной, не ошибкой выбора, закрепленной впоследствии культурными традициями, как полагает Александр Аузан. Разница в институтах определена разницей в ценностях, форматах религиозной и экономической жизни и так далее, как прекрасно показывает сравнение судьбы бывших британских и испанских колоний в Новом Свете.

Безусловно, сторонников Модерна мало обрадует тот факт, что Модерн есть исключение, а Средневековье — правило. Модернизация ни в коем случае не является естественным процессом, это всегда ломка естественного, происходящая под влиянием множества взаимосвязанных факторов. Лишь 25% стран мира сегодня находятся в Модерне, и многие отстающие предприняли уже не одну попытку запустить этот процесс.

Что же является силой, которая тянет вниз улиток, символизирующих общества? Что не позволяет накопить энергию для рывка? Что является аналогом гравитации, тянущей вниз обычных улиток на склоне Фудзи? Эту силу следовало бы назвать социальной энтропией, которая проявляется в неспособности создавать социальные институты и структурировать общество из-за недостатка доверия, веры, позитивной энергии.

Для прорастания Модерна нужно не уничтожение институтов Средневековья, а их «творческое разрушение». Например, простое уничтожение религии, замена ее атеистическими верованиями фундаменталистского толка (типа «научного коммунизма» или «религии разума») никак не помогает расстаться со Средневековьем. Как мы видим на примере Украины, падение значимости традиционных религиозных ценностей, особенно явное на Донбассе, далеко не всегда означает модернизацию. Говоря о Донбассе, нужно вспомнить и о системах идентичностей: Советский Союз уже давно исчез, а советская (имперская) идентичность никуда не делась, отсутствие украинской идентичности вовсе не означает формирование русской национальной.

Итак, для успеха украинской модернизации необходимо как можно более быстрое внедрение институтов Модерна во всех сферах. Экономическая модернизация предполагает быстрое достижение максимального уровня экономической свободы (сегодня — 162 место в мировом рейтинге), что приведет к появлению среднего класса, исповедующего модерные ценности. Духовная модернизация предполагает открытый диалог церквей и конфессий, порождающий саморазвитие религий навстречу духовных потребностям человека Модерна. Культурная модернизация предполагает появление новых героев, исповедующих новые ценности, и проникновение их в детские и взрослые книжки, сериалы и комиксы. Эволюция идентичностей связана с формированием и принятием идентичности политической нации, объединенной общим проектом будущего (для этого он должен существовать), а не общим прошлым, которое у разных этнических групп, очевидно, разное. Интеллектуальная модернизация связана с повышением статуса, роли и независимости университетов. Все эти аспекты являются площадками для работы украинских «прогрессоров», и только согласованная и напряженная работа сотен тысяч людей (упомянутого выше активного меньшинства) способна сделать Украину тем самым 26% Модерна, о котором пишет Ярослав Грицак в одноименной книге.