Выкиньте из головы все, что вы привыкли думать про украинский раскол. Здесь есть не только условные Запад и Восток — здесь есть еще молодые и старые, богатые и бедные. И это дает надежду на выход из затянувшегося идеологического противостояния.
Очередная канистра бензина, вылитая Партией регионов в угли языкового вопроса, вновь заставила экспертное сообщество рассуждать об украинском расколе. Ну, вы знаете – все эти традиционные киплинговские – запад есть запад, восток есть восток и так далее.
Картинка украинского раскола, как ее принято преподносить, выглядит не очень сложно. Юго-восток – носитель имперского самоощущения с языком Пушкина в устах и мечтой об объединении в сердце. Запад и центр – носитель украиноцентричной ментальности, стремящейся увести страну на запад под флагами моноязычия и моноэтничности. Только апологеты этой теории не хотят признавать один простой факт. Она устарела – примерно на 20 лет.
Современный украинский раскол совершенно иной, чем о нем принято думать. Как минимум, он сложнее. И виной всему – те самые двадцать с небольшим лет, которые Украина варится в своем собственном котле. Пускай в этот котел с завидной регулярностью подсыпают ингридиенты внешние повара, но внутренние процессы никто отменить не сможет.
Первый дополнительный фактор, который всякий раз упускают из вида – это время. Поколенческий раскол бьет по Украине куда сильнее, чем, скажем, по соседней Польше. Все те, кто уже лет десять как получил избирательные права, сегодня живут в совершенно иной повестке, чем поколение, помнящее Союз. Их главная точка расхождения с поколением «отцов» завязана именно на бессмысленности окопных войн под флагами культурно-языковых интерпретаций. Это поколение не знало железного занавеса, цензуры в СМИ, социального благополучия очередей. Им не понять, как можно раз за разом голосовать за буржуазных банкротов из компартии или спекулянтов из Партии регионов. Они уже получили прививку от надежд на ветеранов национально-демократического лагеря и безнадежно отставших от жизни борцов с советской властью. И в этом неприятии ушедшего в небытие противостояния у молодежи Харькова и Львова нередко больше общего, чем сходства с поколением собственных родителей.
Им нужны социальные лифты и конкурентоспособное образование, рабочие места и адекватная правоохранительная система. Их раздражение на старшее поколение вполне очевидно – ведь именно «отцы» так и не смогли построить в стране хоть что-то, отдаленно напоминающее пресловутое «комфортное общежитие». Украинские тридцатилетние уже не хотят примерять на себя самоидентификацию ущербности – тот самый хомут, что десятилетиями на себе носят поколение их родителей. Вне зависимости от языка, на котором те разговаривают.
Другой фактор, о котором привычно забывают эксперты всех мастей, связан с имущественным цензом. Именно он поделил страну на люмпенизированное население, которое за годы украинской «автономки» оказалось на социальном дне, и тех, кто сумел выплыть в водовороте фискальных экспериментов и бандитских наездов. У предпринимателя из Ялты и Ивано-Франковска больше общего, чем у соответствующих региональных чиновников и политиков. Им одинаково тошно от системы, в которой им нет места, от государственной пиявки, призванной бороться с растущим чувством собственного достоинства. И в то же время они оба одинаково далеки от тех, кто меняет свой голос на пакет гречки или призыв развешать москалей по фонарям.
Если разобраться, то в украинском обществе можно легко насчитать куда больше групп, чем предлагает привычное монохромное зрение. Но весь опыт последних лет показывает, что властно-оппозиционный тандем апеллирует лишь к первой линии противостояния. Даже налоговый майдан был очень скоро перекрашен в цвета «национально-демократического лагеря», хотя этот самый лагерь за годы своего правления не сделал ничего, что бы облегчило жизнь условного мелкого лавочника. А запрос на обновление элит тупо и топорно приватизируется околовластными проектами в лице персонажей, наподобие Натальи Королевской или, прошу прощения, Олега Ляшко.
А ведь именно молодежь вкупе с мелким и средним бизнесом обладают куда более мощным запасом пассионарности, чем их оппоненты. Пока что численный перевес остается на стороне люмпенизированных слоев, украино- и русофобов, а также тех, кто привык мыслить категориями отжившей эпохи. Именно это до сих пор оставляет незыблемой ту политическую реальность, которую Украина раз за разом наблюдает в итоговых отчетах ЦИКа. Но этот дискурс не может быть вечным – он обречен на перемены, как и любой другой. Ведь никто не твердит сегодня в России об опасности коммунистического реванша – как это происходило в том же 1996-м.
Да и любое иное – более глубинное и болезненное противостояние – рано или поздно проходит аналогичный Рубикон. Когда-то Гражданская война воспринималась как эпическое полотно борьбы Добра и Зла. Сегодня она стала всего лишь синонимом беспощадной братоубийственной рубки. Точно так же обречено на устаревание современное украинское идеологическое противостояние. Пусть сегодня это еще очевидно и не всем.
Конечно, политики старой эпохи (и речь сейчас вовсе не о физическом возрасте) станут бороться с новой реальностью. Можно попытаться мазать дегтем бизнес, дискредитировать молодежь, рубить на корню ростки низовой пассионарности. Но это все бессмысленно. Новую реальность не придется придумывать – она уже существует. И с каждым месяцем она будет отвоевывать себе жизненное пространство. Пусть даже кому-то она не кажется столь актуальной, как традиционные рассуждения об «австро-венгерской сущности» украинского проекта или «врожденной прививке византийщины» в каждом русском.
Павел Казарин, Росбалт
