Иранско-американская война: анализ и расстановка сил

События последних 3 недель на Ближнем Востоке заставили содрогнуться многих. Целая череда провокаций в районе двух важнейших международных морских артерий – Ормузского пролива и Оманского залива – посеяла страх в мировых столицах, расшатала мировые рынки и резко подорвала с мест дипломатов.

Пожалуй, подобной танкерной мини-войны не видели уже более 30 лет. Последний раз, когда нефтеналивные суда в районе Персидского залива так часто подвергались нападениям, был в 1984 году, и привёл к обострению ирано-иракской войны, ставшей самой кровавой и масштабной со времён Второй Мировой войны. Интенсивность взаимных ударов по танкерному флоту была настолько высокой, что начала угрожать глобальным поставкам нефти, и вынудила вмешаться США.

Сегодня, кульминацией международного напряжения, сохранявшегося на протяжении последнего месяца, стал инцидент со сбитым над Ираном американским беспилотником, который чуть не привёл к войне между двумя странами.

Президент США Дональд Трамп издал приказ о военно-воздушных ударах по территории Ирана, однако затем, когда авиация уже была в воздухе, он отменил его, ссылаясь на вероятные жертвы среди мирного населения. 10 минут отделяли мир от начала очередного ближневосточного конфликта, который мог стать гораздо более страшным и масштабным, чем все предыдущие.

Поскольку разговоры о потенциальной войне не утихают до сих пор, я решил, что неплохо было бы очертить расстановку сил, и проанализировать, а могут ли стороны воевать друг с другом, и какие ресурсы у них для этого есть? Как Иран и США могут ударить друг по другу, какие карты они могут разыграть? Каковы их слабые и сильные места? На какие региональные союзы им придётся опереться в потенциальной войне? И кто из стран региона на чью сторону встанет?

Об этом всём в рамках анализа расстановки сил перед вероятным конфликтом и пойдёт речь.

 

Цели и смысл конфликта

Прежде, чем рассмотреть силы сторон, необходимо понять, какая логика стоит за нынешней эскалацией противостояния между США и Ираном. Ведь информации о происходящем действительно много, но практически никто не задаёт вопрос: «А нафига?». Зачем Соединённым Штатам и Ирану воевать друг с другом? Зачем вообще вступать в конфликт, особенно после заключения многообещающей мирной «ядерной сделки» 4 года назад?

Цели и смысл войны, как их видят в разных заинтересованных столицах, не менее важны, чем ход и последствия самого конфликта, если он вспыхнет. Они позволяют понять динамику процессов, логический бекграунд, стоящий за действиями сторон и, возможно, даже предугадать интенсивность противостояния.

Восприятие «иранской проблемы» в Соединённых Штатах зиждется на двух основоположных противоборствующих подходах. Один подразумевает использование всех возможных силовых методов давления на Иран, дабы наказать его за «неправильное поведение», то бишь, за антиамериканскую политику, которая не вписывается в интересы США.

Этот подход активно продвигают преимущественно республиканцы, особенно неоконсервативное, правое крыло партии – архитекторы «глобальной войны с террором», Патриотического Акта и сакральной миссии США как «глобального полицейского», адепты американской внешней политики после 11 сентября во времена администрации Буша-Чейни.

Второй подход предусматривает менее агрессивные инструменты влияния на Иран. Его логика заключается в том, что нейтрализовать «иранскую угрозу», в том числе в вопросах нераспространения ядерного оружия, можно не изолируя эту страну и загоняя её в угол, а наоборот – открыв её миру.

Дескать, если Иран получит доступ на мировые рынки, возможность завести в страну иностранный капитал, потуже связать себя с мировой экономикой и вмонтироваться в международную систему, то необходимость во владении ядерным оружием не будет для него столь необходимой, а любой конфликт станет слишком дорогим. Гарантии безопасности со стороны глобальных игроков могли бы закрепить эту уверенность.

К тому же, это будет усиливать умеренное, реформаторское крыло иранского политикума, которое охотнее воспринимает язык денег и бизнеса, и имеет поддержку значительной части населения, что в будущем нейтрализует негативное воздействие пропаганды силовиков и радикалов из консервативного духовенства.

Во времена администрации Барака Обамы, демократы решили попробовать именно второй подход. Они уже начали его реализовывать в отношениях с Кубой, и переключились на Иран. Это была первая реальная попытка воплотить в жизнь эту идею урегулирования кризисов не через силу, а путём диалога и торговли.

После пары десятков лет безуспешной санкционной политики, Белый Дом всё же решился на мирные переговоры и убедил иранцев пойти на широкий компромисс, вылившийся в форму Совместного всеобъемлющего плана действий, ставшего известным как «ядерная сделка». Документ, который готовился 10 лет, был подписан Ираном с одной стороны и шестёркой международных переговорщиков с другой стороны (США, Великобритания, Франция, Россия, Китай и Германия).

Договор предусматривал полное снятие санкций с Ирана, введённых в связи с разработкой его ядерной программы. В обмен на это, Иран гарантировал мирный характер своей ядерной программы, обязался перепрофилировать завод по обогащению урана в Фордо и ядерный реактор в Араке, экспортировать за рубеж тяжёлую воду и в течение 15 лет не иметь у себя более 300 кг обогащённого до 3,67% урана.

Международные наблюдатели и сами участники переговоров называли это соглашение одним из важнейших и самых комплексных в мире – прецедентом, который, в случае успеха, мог быть использован и в урегулировании других подобных кризисов, например с Северной Кореей или индийско-пакистанским конфликтом.

С приходом к власти в 2017 году администрации Дональда Трампа – ярого критика «ядерной сделки» и махрового республиканца, ситуация, естественно изменилась. Новая власть развернула иранскую политику на 180 градусов. В основе такого разворота лежали личные предубеждения и мировоззрение Дональда Трампа, влияние его ближайшего окружения и воздействие иностранных лобби.

Дональд Трамп, ещё в ходе предвыборной кампании критиковавший соглашение, считал, что договор слишком мягкий, и его можно ужесточить. В логике президента США, сформировавшегося в мире нью-йоркского крупного бизнеса, невыгодная сделка – это хуже, чем её отсутствие. По его мнению, любой договор можно переписать, обновить или переломать через колено. Нужны лишь переговоры.

Поэтому, в мае 2018 года США выставили Ирану ряд нереальных требований: от отказа от производства ракет и ядерного оружия до полной капитуляции своих позиций на Ближнем Востоке. После ожидаемого отказа Тегерана рассматривать этот ультиматум, Трамп в одностороннем порядке вывел США из этого соглашения, и восстановил санкции.

С тех пор Штаты планомерно проводят политику по максимальному давлению на Иран, пытаясь его изолировать, отрезать от рынков сбыта и перебить экспорт нефти и газа, который генерирует большую часть прибыли. Таким способом в Штатах пытаются заставить Тегеран сесть за стол переговоров и сдать свои позиции, подписав новое соглашение, которое Трамп сможет «продать» публике накануне выборов и доказать всем, что он всё таки лучше, чем Обама.

 

 

Последним ударом по Ирану стала отмена в конце мая этого года программы исключений из санкций, действовавшая для восьми стран, которые продолжали покупать иранскую нефть. Это Турция, Япония, Южная Корея, Тайвань, Китай, Греция, Италия и Индия. В этот же день США ввели и новый пакет анти-иранских санкций, направленный против их металлургической отрасли и нефтехимии.

Я уже писал в одной из своих статей, что проследить чёткую стратегию США по Ирану крайне сложно. Администрация Дональда Трампа, находясь под воздействием разнообразных идеологических концепций старой формации, бросилась в бой против Ирана без понимания и видения точек выхода из ситуации и целей, которые они хотят достигнуть.

Реванш республиканцев-неоконов в 2017 году привёл к тому, что в администрации Дональда Трампа появилось множество одиозных персонажей из, казалось бы, забытой в собственном позоре эпохи Буша-Чейни.

 

 

Многие из этих людей были «ястребами» во внешней политике, сторонниками концепций агрессивного нападения, использования военной силы для разных форм внешнеполитической экспансии. Назначение Джона Болтона советником президента по нацбезопасности и Майкла Помпео госсекретарём цементировали анти-иранский ближневосточный курс, который взяли США при Трампе, откатывая назад все решения Обамы и демократов.

Сегодня, ближайшее окружение Трампа – это в основном люди, которые считают правильной и необходимой конфронтацию с Ираном. А команда Джона Болтона и вовсе представляют наиболее радикальную фракцию в Белом Доме, ратующую за силовую смену режима в Тегеране любой ценой, как в старые-добрые времена Джорджа Буша-младшего или Рональда Рейгана, который, к слову, и был тем, кто вмешался в иракско-иранскую войну в 1987 году.

Впрочем, неоконы, видящие в борьбе с Ираном сакральную миссию США, не единственные, кто влияют на Трампа в этом вопросе. Вторая крупнейшая фракция после них – это транснационалы, с которыми активно общается зять президента и его старший советник Джаред Кушнер. Международные корпорации – особенно нефтяники – поддерживают разворот Трампа в иранской политике, однако доводить ситуацию до открытого вооружённого конфликта считают лишним.

Для них главное – это заработать деньги на скачках на нефть, отрезать враждебное государство-конкурента от мировых энергетических рынков и выбить более выгодные условия «ядерной сделки», чтобы потом использовать это на выборах. Собственно, сам Дональд Трамп больше тяготеет именно к этой группе влияния – она ему ближе и понятнее, ведь он сам – крупный делец и торгаш.

Противостояние двух вышеупомянутых фракций и создаёт сегодняшний иранский дискурс внутри Белого Дома, формируя иранскую внешнюю политику. Именно из-за постоянных внутриполитических склок между двумя группировками Вашингтон очень часто посылает противоречивые сигналы касательно Ирана. Впрочем, от исхода этого противостояния и зависит будущее иранско-американской борьбы.

Анализируя риторику администрации Трампа и её действия на протяжении последних 2 лет, можно выделить следующие цели США в этом противостоянии:

• Подписание нового «ядерного соглашения» 2.0 с новыми уступками от Ирана;
• Мобилизация своего электората на выборах 2020 года;
• Отвлечение внимания от внутриполитических проблем;
• Выбить Иран из региональной гонки вооружений и не допустить появление у него ядерного оружия;
• Отрезать своего конкурента в сфере энергетики от внешних рынков, и постепенно захватить его позиции самостоятельно или с помощью союзников, заблокировать его энергетические проекты;
• Снизить активность Ирана в регионе, дабы плавно передать функции «полицейского» региональным союзникам, создав для них специальную устойчивую геополитическую структуру.

 

В самом Иране конфликт с США видят сквозь призму внутренней политики и исторического опыта. Отношения американцев и иранцев всегда были напряжёнными. В Иране до сих пор не могут простить Штатам несправедливые нефтяные сделки, полуколониального отношения к себе и гнусного госпереворота, в результате которого Запад сверг националистического премьер-министра Мухаммеда Мосаддыка, дерзнувшего вернуть стране контроль над нефтяной промышленностью.

Для политического руководства Ирана Соединённые Штаты – это главный внешний враг, вокруг которого выстроено уже столько символов, образов, нарративов и ужасающих историй, что противостояние с Вашингтоном стало основой их внутренней легитимности.

 

 

Иранцы – довольно сложный народ для переговоров, упёртый, с обострённым чувством национальной гордости, смешанного с ностальгией по «славным временам» прошлого. Они никогда не принимают решений под внешним давлением, никогда не уступят в вопросах, касающихся сакральных духовных скреп и всегда ревностно относятся к национальному суверенитету как высшей ценности своего государства и основы своей независимости.

Именно по этой причине, история с переговорами США и КНДР никогда не повториться с Ираном в том же форме и при таких же обстоятельствах. Азиатская гибкость не присуща иранской политической культуре.

В Иране на сегодняшний день существует три основные политические группировки, борющиеся за влияние и власть, и формирующие внешнюю политику страны. Это умеренные реформаторы во главе с президентом Хассаном Роухани, консервативное духовенство во главе с Ибрагимом Раиси и силовики во главе с иранскими генералами Корпуса стражей исламской революции (КСИР).

Все три фракции активно сотрудничают между собой, и так же активно ссорятся. Однако существует кое-что, что объединяет всех в трудные времена: антиамериканизм, укоренившийся в обществе на протяжении последних 40 лет. Как только возникает угроза национальному суверенитету страны, все три группы выступают единым фронтом, и победить их практически нереально.

Другими словами, если азиаты или европейцы способны, при определённых условиях, идти на компромисс, пытаться «отпетлять» через переговоры, навязывая бессмысленные и демонстративные мирные инициативы, то на Ближнем Востоке это всё не работает. Если вы их давите, они будут отвечать тем же, вне зависимости от того, чем это обернётся для их собственного благосостояния или жизней. Это то, что до сих пор не понимают ни в США, ни в Европе, когда пытаются выстроить отношения с этим сложным и многогранным регионом.

Поэтому, неудивительно, что в ответ на давление США, Иран, терпеливо прождав целый год (благодаря виртуозной гибкости европейских и российских дипломатов), решился дать Штатам «ответку». 8 мая 2019 года официальный Тегеран сообщил, что приостанавливает выполнение части своих обязательств в рамках «ядерного соглашения» 2015 года.

Они также пригрозили пойти на более жёсткие меры, если в течение 2 месяцев не будут выполнены их требования: смягчение тем или иным способом банковских и нефтяных санкций США. В противном случае, иранцы угрожают прекратить экспорт тяжёлой воды и снять ограничения на обогащение урана.

Сегодня Иран официально превысил порог в 300 кг обогащённого до 3,67% урана, который они могут хранить в рамках положений «ядерного соглашения». Это резко поднимает ставки в игре, и вынуждает Штаты и Европу действовать активнее.

 

 

Ясное дело, что этот посыл был прежде всего направлен европейцам, русским и китайцам – сторонам, оставшимся приверженными «ядерной сделке» и пытающимися держать её на плаву. Иран недоволен тем, что за прошедший год у них не получилось обойти санкции, убедить международные компании остаться на рынке и заставить ЕС создать действенный механизм по обходу американских ограничений. Созданный в феврале этого года механизм для торговли с Ираном (INSTEX) пока что сыроват, не подходит для больших объёмов торговли и пока что охватывает лишь товары, не попадающие под санкции США.

Очень важную роль в действиях Ирана играет вопрос сохранения лица. Проявление слабости в иранской политике недопустимо, особенно в наэлектризованной атмосфере «осаждённой крепости», которую власти в Тегеране щедро культивируют многие годы, во многом благодаря действиям самих Штатов. После выхода США из «ядерной сделки» 2015 года в Иране резко усилились группировки силовиков и консервативного духовенства.

В некотором смысле, для них решение Дональда Трампа стало настоящим подарком: наконец-то, они получили шанс отомстить своим противникам-реформаторам, доказав, что все эти годы они были правы насчёт переговоров с Западом. После решения Вашингтона выйти из соглашения, влияние президента Ирана Хассана Роухани, для которого эта «сделка» была смыслом его первой каденции и главным «щитом» от силовиков, уменьшилось.

Радикалы бросились на него, обвиняя в «предательстве», «халатности» и «попустительстве» в  вопросах национальной безопасности. Чудом, Роухани удалось удержаться в кресле президента, хоть и не без политических жертв.

На протяжении последнего года парламент, ведомый силовиками, уволил под разными предлогами сразу несколько министров правительства Роухани, а его главный соперник – радикал и консерватор Ибрагим Раиси – стал главой судебной власти Ирана, могущественной структуры, способной прямо влиять на политику. Обычно, именно глава этой институции имеет высокие шансы в будущем стать новым верховным лидером (рахбаром) вместо нынешнего аятоллы Али Хаменеи.

Сейчас, иранские власти изо всех сил пытаются сохранить лицо. Умеренные реформаторы вынуждены подыгрывать своим соперникам, а те не могут позволить себе проявлять слабость, дабы не упасть в глазах населения. Отсюда можно сделать вывод, что хотя Иран не желает войны, но скорее ввяжется в неё, нежели примет унизительный и позорный мир, капитулируя перед США на тех условиях, которые им слепо предлагает администрация Трампа.

Впрочем, не стоит обманывать себя, и считать, что раз там все такие неуступчивые, то войны не избежать. На самом деле, главная цель иранского политического руководства в нынешней ситуации – это не только сохранить лицо и отстоять свои позиции, но и… не допустить войны с США.

Иранские лидеры многократно повторяли, что открытого конфликта не желают, и готовы идти на мирные переговоры. Сам верховный лидер Ирана, аятолла Али Хаменеи, против которого Вашингтон недавно ввёл персональные санкции, говорил, что «не собирается вступать ни в какую войну с США». В конце концов, Хаменеи был именно тем человеком, который в 1987 году, будучи президентом Ирана, инициировал мирные переговоры с администрацией Рейгана в США.

Однако в Вашингтоне и Тегеране переговоры видят по-разному. Если американцы настаивают на том, чтобы Иран сел с ними за стол переговоров под давлением санкций и сразу же выложил все на стол, подняв руки вверх, то иранцы считают, что диалог возможен лишь с позиции уважения.

Ирану очень важно завершить конфликт переговорами и каким-то договорняком, но ещё важнее сделать это под соусом «победы». Мало кто обратил внимание на информационное поле Ирана после того, как на днях Трамп чуть не развязал против него войну, и в последний момент отменил воздушные удары по его территории.

В Тегеране немедленно начали говорить о том, как смело и решительно они противостояли Штатам и отпугнули американцев от начала боевых действий. В Иране искренне верят, что контрдавление на США – это эффективный способ выйти на мирные переговоры. Парадоксально, но в каком-то смысле Иран и США действуют по очень похожей схеме: запугивания, агрессии, давления, нагнетания и эскалации с целью склонить своего врага к переговорам с позиции слабого. Вопрос лишь в том, кто первый уступит?

Таким образом, главными целями Ирана в нынешнем противостоянии с США являются следующие:

• Сохранение собственного лица;
• Склонение Соединённых Штатов к переговорам без предварительных условий и со сменой риторики на более «уважительную»;
• Максимальное давление с целью продемонстрировать, насколько дорогой для американцев может оказаться конфронтация с Ираном;
• Мобилизация населения вокруг правящих элит;
• Выход на новый всеобъемлющий договор, который закрепит иранские интересы и позволит говорить о победе;
• Нейтрализация внутреннего социального напряжения и протестного потенциала путём нагнетания ситуации на внешних направлениях;
• Защита собственных инвестиций и влияния на Ближнем Востоке, накопленных за последние 20 лет.

 

США на Ближнем Востоке: расстановка сил и союзники

Пришло время посмотреть на расстановку сил на Ближнем Востоке накануне потенциального конфликта. Начнём с позиций США в регионе.

Американское военное присутствие на Ближнем Востоке действительно впечатляет. США имеют в этом регионе более 30 военных баз (не считая разного рода прочих военных объектов). От Турции и до Пакистана, от Туркменистана до Омана, Штаты имеют весьма внушительную, мощную военную инфраструктуру, обвивающую Иран по прилегающих к нему территориях, и замыкающую вокруг него кольцо.

Военные базы, морские порты, лагеря, аэродромы, наблюдательные пункты, ударные флотилии, силы быстрого реагирования, пустынные рейнджеры – в общем, тут в арсенале всё, что можно представить себе из популярных фильмов.

 

Крупнейшими базами США владеют в ключевых для себя странах: в Саудовской Аравии, Катаре, Ираке, Афганистане, Пакистане и Бахрейне. Расквартированные здесь для защиты, прежде всего, американских долгосрочных инвестиций в энергоресурсы, эти войска стоят на первой линии обороны в случае потенциального конфликта с Ираном.

«Мозг» и «сердце» американской военной машины на Ближнем Востоке расположены в Катаре на территории военно-воздушной базы «Аль-Удейд» — крупнейшей в регионе. Здесь находится Центральное Командование Вооружённых сил США (US CENTCOM) – управление, отвечающее за планирование и осуществление операций во время военных действий на Ближнем Востоке, в Восточной Африке и Центральной Азии. В случае конфликта с Ираном, именно отсюда Штаты будут осуществлять оперативное управление военными операциями, и выбирать цели для ударов по противнику.

Крупнейшими военно-логистическими узлами Штатов являются Иордания, Кувейт, Турция и Пакистан. Все четыре страны – это «оружейные хабы», через которые США поставляют оружие своим союзникам. При этом каждая из четырёх стран, имея несколько военных баз США (за исключением Турции), дают американцам доступ к стратегически важным районам, которые потенциально могут стать ареной для сражений с про-иранскими силами.

Через Иорданию США традиционно влияли на Сирию, Египет и палестинские территории. К примеру, через Амман США перебрасывали оружие антиправительственным группировкам в Южной и Восточной Сирии на протяжении 2011-2017 годов.

Турция давала возможность контролировать северные регионы Сирии и соседний Ирак, а доступ к военно-воздушной базе «Инджирлик» фактически сделал всю военную кампанию США «Непоколебимая решимость», начатая в 2014 году против террористов «Исламского государства».

Кувейт и Пакистан позволяют США шпионить за передвижениями иранцев и мониторить его границы, а также район Персидского Залива. Кувейт, среди прочего, является и перевалочным пунктом для переброски оружия в Ирак и Сирию. До недавнего времени, Пакистан служил главной военно-разведывательной базой для Штатов на афганском направлении, а также для шпионажа за действиями Тегерана в Центральной Азии и на мусульманских территориях Индии. Впрочем, после 2017 года отношения между Исламабадом и Вашингтоном испортились по мере постепенного дрейфа Пакистана в сторону Китая.

Бахрейн является одной из крупнейших военно-морских цитаделей США, с 1948 года являющейся постоянным домом для 5 Флота США, в полномочия которого входят обеспечение стабильности и безопасности международных морских коммуникаций: Аравийского моря, Суэцкого канала, пролива Баб Аль-Мандаб, Оманского залива, Ормузского пролива и Персидского залива. Именно флот будет задействован в первую очередь в случае, если конфронтация между США и Ираном примет открытый вооружённый характер и вспыхнет на море.

Кроме флота, Штаты имеют в Бахрейне более 7 тысяч военнослужащих, которые действуют здесь в рамках соглашения, подписанного с королевством в 1991 году после Войны в Заливе. Они размещены на военно-морской базе США, где бросил якорь и американский флот. Между 2010 и 2017 годами Штаты потратили полмиллиарда долларов на расширение военной инфраструктуры в этом крошечном государстве. Американские самолёты F-16, F\A-18 размещены на военно-воздушной базе «Шейх Исса» и на базе ВВС «Мухаррак», которая является частью международного аэропорта Бахрейна.

 

 

Дополнительными картами США в регионе являются ударная военная сила и мобильность Израиля, военная база в Джибути, доступ к стратегически бесценным оманским портам, боеспособные саудовско-эмиратские войска и цепочка тыловых баз в Саудовской Аравии.

К тому же, Штаты располагают и недавним «приобретением» — 4 военными мобильными лагерями на территории восточных, юго-восточных и северо-восточных регионов Сирии. Это преимущественно курдские территории в провинциях Аль-Хасака, Ракка и Алеппо, ставшие оплотом проамериканских сил после 2014 года, когда Штаты начали операцию против боевиков «ИГ». После разгрома террористов, этот курдский анклав используется для сдерживания сирийских правительственных войск (которым помогает Иран) и турецкой армии, желающей зачистить приграничные территории северной Сирии от курдских вооружённых группировок.

 

Иран на Ближнем Востоке: расстановка сил и союзники

Влияние Ирана на Ближнем Востоке охватывает преимущественно четыре арабские столицы, стоящие вдоль так называемого «шиитского полумесяца» — цепочки государств, имеющих внушительное шиитское меньшинство. Это Бейрут, Дамаск, Багдад и Сана. Хотя религиозное деление мусульман в этом регионе не является решающим фактором противостояния, оно исторически предопределило те страны, которые стали союзниками Ирана, или предпочитали не идти с ним на конфронтацию.

Ливан – один из крупнейших форпостов иранского влияния, ближе всех находящийся к границам Израиля. Главными союзниками Ирана в этой стране является шиитское движение «Хезболла». Кроме того, что эта организация считается террористической в ряде стран мира, она ещё и один из крупнейших политических игроков в Ливане.

Партия «Хезболла» на последних парламентских выборах в мае 2018 года заняла одно из первых мест, и резко усилила своё присутствие в новом коалиционном правительстве. Именно на штыках десятков тысяч бойцов «Хезболлы» держится иранская военная инфраструктура в Ливане, и именно благодаря движению Тегеран способен оказывать политическое влияние на Бейрут. Из-за обильного присутствия «Хезболлы» у границ Израиля, официальный Тель-Авив не оставляет надежд начать новую войну с про-иранскими силами в южной части этой страны.

 

 

По разным данным, количество бойцов «Хезболлы» может достигать от 20 до 50 тысяч. При этом, организацию часто считают параллельными Вооружёнными силами Ливана. В арсенале «Хезболлы» имеются баллистические ракеты, РСЗО «Град», ПТРК, ПЗРК и даже средние танки, хоть и устаревшие – советского или югославского образца.

Хотя такая сила не является прямой военной угрозой для Израиля или, тем более, США, это один из неприятных уколов, который может совершить Иран в случае вооружённого конфликта, и отвлечь силы противника от основной арены боевых действий: собственной территории и района Персидского Залива.

Кроме «Хезболлы», Иран сохраняет дружественные отношения с другими политическими кланами Ливана. Прежде всего, это право-христианские про-сирийские партии типа «Свободного патриотического фронта», к которому относятся президент Ливана Мишель Аун и министр иностранных дел Джебран Бассиль. Также, неплохие отношения иранцы имеют с частью ливанских суннитов.

Ещё одним бастионом про-иранского влияния в регионе является Сирия. Начиная с 2013 года, Иран активно помогает сирийскому правительству Башара Асада в конфликте, который длится уже 8 лет. Ударными силами Ирана в Сирии выступают бойцы той же «Хезболлы», афганские шиитские бригады «Аль-Фатемийюн», пакистанские отряды «Аль-Зейнабийюн» и иранские военные советники с несколькими отрядами спецназа, помогавшие сирийцам в нескольких крупных военных кампаниях.

Точное количество про-иранских бойцов в Сирии неизвестно, однако по некоторым данным, за 8 лет конфликта там погибло около 5 тысяч про-иранских наёмников, включая десяток бригадных генералов. Иранцы имеют там обширную агентурную сеть и несколько штаб-квартир, расположенных на сирийских военных базах вокруг Дамаска и Хомса.

 

 

После падения Саддама Хусейна иранское влияние в Ираке выросло в несколько десятков раз. Ныне, официальный Тегеран – близкий союзник Багдада. Ирак импортирует из Ирана электроэнергию, нефть, газ, а также активно торгует со своим соседом.

Иранцы имеют обширную агентурную сеть по всей стране, а их форпостами считаются южные и юго-восточные провинции – штаб-квартиры военизированных формирований «Силы народной мобилизации», созданные Ираном и местными лидерами шиитской общины в 2014 году для борьбы с террористами «Исламского государства». С тех пор они стали одними из самых боеспособных подразделений в Ираке, и со временем были включены в официальный состав Вооружённых сил Ирака. Впрочем, финансируется коалиция до сих пор из иранской казны.

Наконец, Йемен – ещё один довольно неожиданный бастион про-иранского влияния, хотя и не такой мощный, как Ирак или Ливан. Местные шииты в Йемене исторически враждовали с Ираном, а потому союз между ними скорее вынужденный – у обоих существует общий враг в лице Саудовской Аравии. Данных о том, что Иран в больших количествах участвует в конфликте в Йемене, нет, однако страна открыто помогают шиитским отрядам хуситов оружием, финансовой помощью и гуманитарными грузами.

Во всех четырёх странах Иран имеет своих агентов влияния (журналистов, политиков, сельских старейшин, духовных лидеров) и прокси-инфраструктуру в виде мобильных лагерей, схронов с оружием, подпольных ячеек военных специалистов. В отличие от США, Иран не имеет полноценной цепочки военных баз в регионе, предпочитая делать ставку на партизанскую войну – герилью.

Для этого им достаточно иметь в кармане пару десятков тысяч вооружённых бойцов различных парамилитарных формирований, которые являются либо «параллельными военными структурами» в государстве (движение «Ансарулла» в Йемене, движение «Хезболла» в Ливане), либо частью этого государства («Силы народной коалиции» в Ираке, палестинские бригады «Аль-Кудс» в Сирии).

Кроме того, Иран имеет и дополнительные карты для розыгрыша в противостоянии с региональными врагами. Это полученное недавно влияние на Катар (из-за конфликта между Дохой и Эр-Риядом в 2017 году), а также торгово-экономические и финансовые связи с Оманом, Кувейтом, Бахрейном, Палестиной, Турцией и Пакистаном.

 

Если завтра – война: основные вызовы для США

А теперь самое время проанализировать основные проблемы, стоящие перед сторонами противостояния в случае вооружённого конфликта. Это те факторы, которые, на мой взгляд, не позволяют говорить о реалистичности масштабной войны, по крайней мере, с рациональной, геостратегической точки зрения.

Почему обе страны не готовы к войне при всём желании отдельной части их политических элит и, вероятно, привилегированного класса? Здесь и появляются следующие вызовы, которые сделают из потенциального конфликта мировую катастрофу.

У Соединённых Штатов главным и основным преимуществом перед Ираном является полное и неопровержимое военное превосходство. В этом американцы бьют Иран при любом раскладе. Количество военных баз позволяет Штатам быстро мобилизовать силы, а системы ПРО защитят основные пункты управления, аэродромы и военные объекты на территории стран-союзниц.

Однако силовое доминирование уже давно не является чем-то определяющим в современных конфликтах. Несмотря на безумное количество военных объектов США на Ближнем Востоке, у них существуют значительные военно-политические пробелы, которые не позволят одержать полную победу над таким противником, как Иран.

Одной из первых и, на мой взгляд, фундаментальных проблем для США стоит выделить ненадёжность региональных союзников. Несмотря на бравурные, оптимистичные речи Дональда Трампа о его «чудесных» отношениях с «отличными парнями» из Эр-Рияда, Абу-Даби и Тель-Авива, реальное отношение этих стран к перспективе конфликта с Ираном оставляет множество вопросов и даже заставляет задуматься, а существуют ли у США вообще союзники в этом регионе как таковые? В особенности, это касается арабских монархий Персидского Залива.

Арабская хитрость заключается в том, чтобы выиграть для себя максимальную выгоду при минимальных издержках и, желательно, не взяв на себя никаких обременяющих обязательств. Что-то подобное происходит сейчас в отношениях США и Саудовской Аравии.

 

 

Администрация Дональда Трампа в своей иранской политике делает однозначную и безапеляционную ставку на Эр-Рияд. В этом и заключается одна из самых глупых и грубых ошибок Вашингтона. Дело в том, что Саудовская Аравия, из-за своего фанатичного и агрессивного стремления доминировать во всех арабских делах, фактически не имеет на сегодня надёжных союзников.

А потому, любые идеи и планы Белого Дома (наподобие концепции формирования «арабского НАТО») по созданию проамериканского регионального военно-политического альянса при ведущей роли саудитов – обречены на провал. Корень проблемы заключается не только в историческом религиозно-политическом соперничестве разных арабских стран Ближнего Востока, но и в отдельных личностях, в которых Трамп видит совсем не то, что есть на самом деле.

С тех пор, как в Саудовской Аравии к власти пришёл наследный принц Мухаммед бин Сальман – сын нынешнего короля Сальмана бин Абдель-Азиза – внешняя политика королевства ушла в тотальный разнос. За три с лишним года саудиты успели поссориться практически со всеми своими соседями и партнёрами в регионе, даже с теми, которые много лет считались союзниками и щедро финансировались из саудовской казны. На сегодня, Эр-Рияд одинок в своих геополитических амбициях. Посудите сами.

Йемен уничтожен. После вторжения про-саудовской арабской коалиции в 2015 году, страна погрузилась в вялотекущую многослойную гражданскую войну, которой не видно конца. Старое законное правительство превратилось в сборище саудовских марионеток, разрываемое внутренними склоками за влияние, деньги и контрабанду оружия и наркотиков через южные порты. Как целостного государства, Йемена больше не существует.

Обескровленный 6-летней войной с террористами «Исламского государства» и ослабленный вследствие краха старых элит на фоне молодеющего населения, Ирак ещё больше отдалился от Эр-Рияда. Сомнительные схемы финансирования саудитами боевиков «ИГ» посеяли подозрение и презрение в Багдаде, из-за чего отношения между двумя странами до сих пор остаются напряжёнными.

Это способствовало усилению позиций Ирана, который, в отличие от саудов, сыграл решающую роль в обороне Багдада от сил «ИГ» в 2014 году. Более того, парламентские выборы в Ираке в прошлом году лишь закрепили иранское влияние и усилили позиции иракских националистов. Неудивительно, что на прошлой неделе президент Ирака Баргам Салих прямо заявил: в случае войны с Ираном официальный Багдад не встанет на сторону США.

Сирия все ещё входит в послевоенный период реконструкции и примирения. Саудовская Аравия, сыгравшая ключевую роль в финансировании,  вооружении и тренировке различных антиправительственных группировок в Сирии с 2011 года (включая «ИГ» и «Аль-Каиду»), окончательно потеряла влияние и позиции в этой стране. При этом, раньше Дамаск охотно шёл на тесное партнёрство с Эр-Риядом, пытаясь играть в политику балансирования между Ираном и Саудовской Аравией. Отношения между Дамаском и Эр-Риядом до сих пор плохие, и вряд ли будут восстановлены в ближайшее время.

Иордания переживает острый социально-экономический кризис в связи с проваленными реформами, программой МВФ и войной в соседней Сирии, развалившей региональную торговлю. Это сподвигло короля Абдаллу II изменить свою позицию по Сирии и с 2016 года самоустраниться от тамошних процессов, а в следующем году и вовсе перекрыть кислород для антиправительственных группировок, которые финансировались и вооружались с территории Иордании через Амман. Это испортило отношения с Саудовской Аравией. А попытка Эр-Рияда «по-братски» навязать иорданцам кредит на пару миллиардов долларов в прошлом году на фоне финансового кризиса вызвала прямо противоположную реакцию, и ещё больше усилила анти-саудовские настроения в обществе.

Более того, даже сам король Абдалла II стал с подозрением относиться к саудитам после того, как те инспирировали против него восстания юго-восточных племён летом 2018 года, и участвовали в планировании государственного переворота в мае прошлого года. Понятно, что в случае войны с Ираном, Иордания не будет поддерживать саудитов и их союзников.

Палестинцы также утратили доверие к Саудовской Аравии после того, как наследный принц Мухаммед бин Сальман публично поддержал сомнительный план Дональда Трампа по урегулированию израильско-палестинского конфликта, прозванный «сделкой века». Начав сближение с Израилем, Эр-Рияд оттолкнул от себя значительную часть палестинцев, включая их политическое руководство. Громкое молчание саудовского принца по поводу переноса столицы США в Израиле из Тель-Авива в Иерусалим окончательно подорвало доверие к Эр-Рияду.

 

 

С Ливаном произошла самая показательная история. В ноябре 2017 года по приказу наследного принца Мухаммеда, премьер-министр Ливана, про-саудовский политик Саад Харири был насильно задержан во время официального визита в Эр-Рияд.

Его заставили подать в отставку с поста премьера, зачитав соответствующее заявление по телевизору. Этот акт публичного унижения, организованный для провоцирования политического кризиса в Ливане, позднее оттолкнул от саудитов часть про-саудовских суннитских элит Бейрута, а на парламентских выборах в следующем году подорвал рейтинги их партии, усилив влияние Ирана. Обида за тот инцидент сохраняется до сих пор, а наследный принц не особенно общается с Харири.

Монархии Персидского Залива – казалось бы, ближайшие друзья Саудовской Аравии – также умудрились рассориться с новым принцем Мухаммедом. Кувейт и Оман, обескураженные агрессивной и безбашенной внешней политикой Эр-Рияда в Йемене, Сирии, Ираке и Ливане, решили отстраниться от процессов и сохранить связи с Ираном. Они не присоединились к арабской коалиции саудитов в Йемене и отказались финансировать группировки в Сирии. Оман также отказался поддержать Саудию в её блокаде Катара в мае 2017 года.

Бахрейн – ближайший союзник Саудовской Аравии, страна, де-факто являющаяся протекторатом Эр-Рияда из-за находящихся там с 2011 года саудовских войск. Большинство населения – мусульмане-шииты, которые не питают большой любви к саудовцам. Единственное, что удерживает Бахрейн в орбите влияния Эр-Рияда – правящая суннитская семья Аль-Халифа. Тем не менее, и это не стало гарантией полного подчинения Бахрейна саудитам. В конце декабря 2018 года королевство официально восстановило дипломатические отношения с Сирией.

Объединённые Арабские Эмираты, будучи союзниками Саудовской Аравии в их борьбе с Ираном, имеют собственные региональные амбиции и планы, не всегда соответствующие их соседу. В Йемене между Эр-Риядом и Абу-Даби – жёсткое соперничество, доходящее вплоть до открытых вооружённых столкновений между лояльными им группировками. В конце 2018 года ОАЭ, как и Бахрейн, восстановили отношения с Дамаском, и придерживаются более прагматичной позиции касательно Ирана, предпочитая не воевать с ним.

Саудовско-катарские отношения находятся на дне уже 3-й год подряд, с того самого дня, как Эр-Рияд решил наказать газовый эмират за слишком самостоятельную внешнюю политику и тесные отношения с Ираном. Блокада Катара, осуществляемая по приказу лично принца Мухаммеда, бумерангом ударила по саудовским элитам. Катар не просто пережил её, но и упрочил свой союз с соперниками Эр-Рияда – Ираном и Турцией.

 

 

Египет – одна из немногих стран, где политическое руководство страны является союзником саудовских властей. Однако этот альянс вымощен не доверием, хорошими отношениями или родственными связями, а скорее нефтедолларами. Саудиты профинансировали и поддержали военный переворот 2013 года, в результате которого к власти в Каире пришли военные во главе с Абдель-Фаттахом Ас-Сиси. Впрочем, на уровне египетской общественности, Саудовская Аравия остаётся крайне непопулярной, в основном из-за анти-рейтинга Мухаммеда бин Сальмана, сближения саудитов с Израилем и мутной историей с продажей Каиром двух спорных островов Саудовской Аравии.

Остальные страны Северной Африки имеют очень похожую ситуацию.

Между Марокко и Саудовской Аравией несколько месяцев назад вспыхнул дипломатический конфликт. Сперва, Марокко покинули саудовскую коалицию в Йемене, а затем саудовские СМИ впервые назвали Западную Сахару «спорным регионом», отказавшись поддерживать позицию Марокко. А официальный Рабат даже отказался принимать принца Мухаммед бин Сальмана у себя, когда тот пытался приехать в рамках своего североафриканского турне.

Сосед Марокко – Алжир – пытается дружить со всеми, а недавний крах режима президента Абдель Азиза Бутефлики обнулил договорённости Мухаммеда бин Сальмана с алжирскими элитами. С Тунисом саудовцы сохраняют осторожные отношения, имея конфликт с частью их правящих сил, в частности с исламистской партией «Ан-Нахда». Наконец, Ливия – страна, которой нет. После убийства Каддафи в 2011 году, там не прекращалась гражданская война.

Отношения Саудовской Аравии с Турцией остаются напряжёнными из-за регионального соперничества и убийства Джамаля Хашкаджи в октябре 2018 года. Другие мусульманские страны мира холодно относятся к принцу Мухаммеду и его политике. В начале этого года наследный принц внезапно, без объяснения причин отложил свои визиты в Индонезию и Малайзию.

Даже внутри самого Саудовского Королевства, принц Мухаммед бин Сальман и его окружение имеют проблемы. Принц не может договориться с собственным отцом по ряду вопросов внутренней и внешней политики. Многие члены королевской семьи не воспринимают политику принца Мухаммеда в Катаре и Йемене, а некоторых возмутили его попытки узурпировать власть.

Всё это означает, что ставка США на Саудовскую Аравию и её мнимых «союзников» обречена на провал. Даже позиция Эр-Рияда по конфликту с Ираном не настолько однозначна. Часть элит предпочитает не провоцировать войну, которая ударит по ним в первую очередь, а это подрывает сами основы иранской политики Дональда Трампа, которая во многом зависит от действий саудовцев.

Кроме ненадёжности региональных союзников, Штаты имеют и ещё одну проблему – нейтралитет Европы. Страны Евросоюза не особенно радостно восприняли односторонний выход США из «ядерной сделки» в прошлом году, и заняли противоположную Штатам позицию. Это столкнуло интересы Вашингтона и Брюсселя. Европе не нужен конфликт. Они слишком боятся новой волны беженцев, последствий кризиса, дестабилизации Ближнего Востока и перебоев с поставками нефти и газа.

Поэтому, европейцы, совместно с русскими и китайцами, делают всё, чтобы держать на плаву «ядерное соглашение» с Ираном. На прошлой неделе они официально запустили механизм для торговли с Ираном в обход американских санкций (INSTEX), и не поддержали попыток США выставить Тегеран виновным за нападения на нефтяные танкеры в Оманском заливе 2 недели назад. Пока у Штатов нет поддержки Европы, им будет крайне сложно осуществить успешную военную операцию, получить морально-нравственное превосходство в этой истории и справиться с последствиями кризиса.

Более того, проблема с отсутствием союзников касается и самого Ирана. Вне зависимости от того, какую конечную цель преследуют в администрации Трампа, у них не на кого опереться в самом Иране. Смена режима, если американцы придут к ней, должна сопровождаться приходом лояльной к Штатам власти. А такой в Иране не существует. Диссидентов из-за рубежа общественность просто не примет, и повториться история с Ираком после 2003 года.

 

 

Ещё одним вызовом для США станет низкий уровень влияния на локальном уровне. Хотя Иран не имеет тех рычагов влияния в глобальной политике, которым владеют Штаты, Тегеран с лёгкостью переигрывает американцев в локальной политике и игре местных элит. Это имеет чрезвычайно важное значение, когда начинается реализация определённых задач на оперативном уровне. А здесь, как показали ситуации в Сирии, Ираке и Йемене, Иран имеет очевидные преимущества: связи с племенами и кланами, понимание местной культуры и языка, способность различать полутона и оттенки политической игры. США действуют более широко и размашисто, не опускаясь на уровень микроконтроля.

Неприятностью для американцев в случае вооружённого конфликта с Ираном станет их уязвимость к многоуровневой партизанской войне, которую Иран способен развернуть по всему региону. Речь идёт о многочисленных военизированных формированиях, которые имеет в своём кармане Иран в разных странах Ближнего Востока.

Они не представляют прямой военной угрозы США и даже Израилю. Однако, в случае конфликта, они могут развернуть террор в тех районах, где, к примеру, американцы много лет сосуществовали рядом с про-иранскими силами. Это касается, прежде всего, Ирака, где позиции американских войск уязвимы к нападению со стороны иракских про-иранских сил. Саботаж, диверсии, точечные убийства – всё это вынудит Штаты тратить больше ресурсов на подавление очагов противостояния по всему региону, что приведёт к конфликтам с другими странами.

Внутри самих Штатов, администрация Трампа столкнётся с двумя вызовами. Один из них – общественное мнение. Согласно последним социологическим данным, более 60% американцев не поддерживают идею совершить даже упреждающий удар по Ирану. Лишь 12% считают, что Штаты должны нанести удар первыми.

Более того, 61% граждан США до сих пор поддерживают «ядерное соглашение» 2015 года, которое президент Обама подписал с Ираном. В случае конфликта, если общественное мнение не будет на стороне Дональда Трампа, это может обернуться для него катастрофой, особенно в свете приближающихся президентских выборов в 2020 году.

Кроме того, в Штатах отсутствует политический консенсус относительно противостояния с Ираном. Оппозиция в лице Демократической партии выступает категорически против любой эскалации конфликта, и поддерживает «ядерную сделку». Республиканская партия расколота между умеренными прагматиками, которые поддерживают санкционное давление на Иран, но не хотят войны, и радикалами-неоконами, которые видят в этом единственный путь избавления от «иранской угрозы». Даже в самой администрации идут бои между сторонниками жёсткой линии и умеренными относительно того, что делать с Тегераном, особенно после сбитого американского БПЛА.

Все вышеперечисленные факторы непосредственно влияют на способность США вести войну с Ираном, а также на её интенсивность, географический охват, длительность и даже исход. Если данные проблемы администрация Трампа не решит, они рискуют подорвать всю военную кампанию, будь она краткосрочной и ограниченной, или длительной и масштабной, с применением наземных сил.

 

Если завтра – война: основные вызовы для Ирана

Иран имеет похожие вызовы, связывающие ему руки в случае вооружённого конфликта с США. Думаю, стоит их также обозначить, чтобы лучше понимать внутренние процессы в Тегеране и его позицию касательно противостояния с Вашингтоном.

Начнём, пожалуй, с союзников Ирана. Как и в случае с США, у иранцев немало «колеблющихся» партнёров, которые не встанут на его сторону в случае, если «запахнет жареным». В основе неопределённой позиции большинства из них не ссора или конфликт, как в случае с Саудовской Аравией, а скорее страх перед последствиями конфликта.

Иордания, которая рассорилась с монархиями Залива и США из-за палестинского вопроса и финансов, сохраняет отношения с Ираном и считает, что его роль в соседней Сирии скорее стабилизирующая, нежели деструктивная. Однако вступать в войну с США и Саудовской Аравией официальный Амман не собирается – слишком велики риски и слишком затратное мероприятие, на которое денег и ресурсов и страны нет. К тому же, сохранение связей с США важно для получения финансовой помощи по линии НАТО и кредит МВФ.

Страны Северной Африки, имея прохладные отношения с Эр-Риядом из-за деструктивного фактора принца Мухаммеда, не поддержат войну, и не встанут ни на одну сторону. Даже Алжир, переживая собственные политические трансформации после коллапса режима Бутефлики, не бросится на амбразуру ради своего давнего приятеля.

Йемен, Ливия, Ирак и Ливан разрываются между разными кланово-племенными группами, борющимися между собой за власть и ресурсы. В каждой из этих стран лишь часть элит может пойти за Ираном, однако сразу же столкнётся с противодействием на национальном уровне. Это будет означать, что эффект от помощи этих государств будет лишь половинчатым. Максимум, на что Иран будет делать здесь ставку – это на развёртывание точечных ударов по американским силам и их союзникам.

Оман, Кувейт, Катар и Бахрейн традиционно займут нейтралитет, убедить их выступить на своей стороне Иран не может – слишком разные страны и слишком малое влияние на них. Разве что, Бахрейн может стать одной из арен регионального противостояния, из-за сильного иранского влияния на шиитское большинство королевства. А так, большая часть этих маленьких монархий не имеет сильной армии и не заинтересована в конфликтах.

Саудовская Аравия и ОАЭ – первые два государства, с которыми Иран развернёт войну. Однако в Эмиратах не все региональные шейхи поддерживают идею конфликта, а в Эр-Рияде позиции принца Мухаммеда держатся на силе и подавлении оппозиции, что является крайне хрупкой политической конструкцией.

Наконец, Сирия также полностью не подвластна Ирану, хотя и выступит на его стороне. Соперничество с Россией за влияние и контроль над Дамаском ослабило позиции Тегерана, а санкции США вынудили его снизить военное присутствие в этой стране. Так что, предугадать, какую позицию займёт Башар Асад – сложновато.

 

 

Кроме проблемы «колеблющихся» союзников, Иран проигрывает Штатам сильно слаб в экономическом плане, чтобы позволить себе вооружённый конфликт. Санкции США, введённые в августе 2018 года, а затем в ноябре и, наконец, усиленные весной этого года, действительно больно ударили по иранской экономике. Ограничения коснулись банковского сектора, нефтехимии, экспорта нефти и газа и металлургии.

Они обвалили экспорт Ирана за рубеж, и резко ухудшили благосостояние населения, вызвав антиправительственные протесты. Санкции связали руки Тегерана, и сузили ему поле для манёвра. Вооружённый конфликт лишь усугубит эти проблемы и отправит иранскую экономику в нокаут.

 

 

Национальная валюта Ирана — риял — потеряла две-трети своей стоимости. Экспорт нефти упал на 50%, а импорт лекарств и продовольствия стал невероятно сложным из-за блокирования Ирану доступа к мировым финансовым платёжным системам, его отключения от SWIFT. Это обостряет гуманитарный кризис в стране и бьёт по населению.

К тому же, Иран очень серьёзно проигрывает Штатам в информационном плане. Медиа-ресурс США – очень мощный. Они располагают одной из самых могущественных информационно-пропагандистских машин, и способны осуществлять информационные интервенции на глобальном уровне. Битву за морально-нравственное превосходство Ирану будет выиграть сложно.

 

Общие выводы

Вооружённый конфликт между Ираном и США, хоть и имеет риск начаться, крайне нежелателен для всего Ближнего Востока и мира. Парадоксально, но обе страны не желают войны, однако движимые амбициями, замкнутые в собственных предубеждениях и политических ловушках, на всех парах двигаются в сторону войны. Ни США, ни Иран не имеют достаточно средств, поддержки, желания и готовности победить в потенциальном конфликте, не говоря уже справиться с его последствиями.

США, не имея стратегического видения выхода из конфликта, не смогут достигнуть своих целей, даже спровоцировав падение правящего в Иране режима верховного аятоллы. Непонятно ни что они будут делать потом, ни как они будут действовать в случае реального вооружённого конфликта. Любой из вариантов плох.

Сценарий наземного вторжения США и их союзников крайне маловероятен и безумен по своей природе. Во-первых, союзников у Штатов в регионе нет, за исключением, может быть, Израиля, пока у власти находится Биньямин Нетаньяху.

Во-вторых, для вторжения в Иран, разгрома его армии и оккупации территории, Штатам потребуется военная инфраструктура для разворачивания ударных сил и наступления по суше. Таких военных объектов у них нет, как и соответствующей логистики. Они никогда не готовились к вторжению в Иран.

Один из самых удобных плацдармов для наступления на Иран – это Ирак. Но если Штаты захотят там развернуться по полной программе и мобилизовать войска для вторжения (что не пройдёт незамеченным для Багдада и Тегерана), то, с высокой долей вероятности, американцам придётся свергать ещё и нынешнее правительство в Багдаде. Даже высадка десанта на побережье станет катастрофой, поскольку войска будут уязвимы к иранским ракетам и артиллерии.

Более того, оккупировать и удержать Иран практически невозможно. Это потребует долгосрочного участия США в полноценной военной кампании, которая заберёт в десятки раз больше человеческих жизней, нежели война в Ираке, и будет стоить президенту Дональду Трампу его должности и политического рейтинга. Ведь именно Трамп обещал на выборах, что при нём Штаты никогда не втянутся в очередную бессмысленную войну на Ближнем Востоке.

В-третьих, у США нет плана по смене режима. Даже если американские войска войдут в Иран и свергнут правящие элиты в Тегеране, кем они их заменят? И как долго придётся удерживать ситуацию до её полной стабилизации?

Сценарий ограниченной войны более вероятен. США могут задействовать свой флот и ВВС, чтобы нанести удары по военным объектам Ирана на побережье, а также по инфраструктуре, в том числе ядерной. У США есть и ресурсы, и возможность это сделать. Воздушные удары США, скорее всего, придутся на основные военные и военно-морские базы Ирана, ракетные комплексы, а также нефтегазовую инфраструктуру и транспортные коммуникации. Это серьёзно ударит по ВВС и ВМФ Ирана, нанеся им непоправимый ущерб. Штаты будут обстреливать Иран со своих баз в Саудовской Аравии, Катаре и Бахрейне.

Однако никто не знает точно, какие потери они могут понести. В условиях, когда общественное мнение не на стороне Дональда Трампа, любые потери среди личного состава будут остро чувствоваться в Вашингтоне, и могут в любой момент завершить маленькую победоносную войнушку президента.

К тому же, ответ Ирана может стать неприятным для американцев и поставить под угрозу тысячи жизней американских солдат в Ираке, Иордании, Афганистане, Бахрейне и Сирии. А гибель иранских мирных жителей в результате бомбёжек промышленных объектов может и вовсе превратить конфликт в Ирак №2 для США в следующее десятилетие и развалить доверие к Штатам окончательно.

В самом Иране, не имея чётких союзников, США будут вынуждены поддерживать две основные антиправительственные группы – курдов и экстремистов типа «Моджахедов Ирана». Насколько это надёжно – смотрим пример Ирака и то, что с ним произошло.

США рискуют развалить Иран на несколько условных «ДНР», которые станут чёрными дырами в регионе, провозглашая собственные «халифаты» и «этнические автономии». Что с ними делать в стратегической перспективе никто не знает, а в Белом Доме не готовы брать ответственность за очередные государственные формирования, которые надо будет поддерживать, финансировать, вооружать и передавать разведывательные данные.

Сценарий экономического удушения – это то, что сейчас делает администрация Дональда Трампа. Вероятно, так всё и останется. Однако даже этот вариант вызывает множество вопросов. Как и в случае с предыдущим вариантом, свержение режима через использование комбинации экономических и военных методов, провоцируя восстание, может иметь крайне непредсказуемые последствия. Это потребует от США огромных финансовых ресурсов и поддержки мировых игроков для полной блокады Ирана на короткое время, чего у Вашингтона пока что нет.

Если в результате экономического удушения, иранский режим падёт сам собой, возникнет вопрос, а кто придёт после него. На фоне отсутствия у Штатов союзников на местах, они будут представители ещё более радикальных и фанатичных кругов иранской политики, более непредсказуемые, чем те, с которыми Вашингтон 10 лет вёл переговоры по ядерному оружию.

Более того, иранские элиты могут просто взять тайм-аут и подождать, пока общественное мнение не склониться на их сторону. Они прекрасно понимают, что оно и сейчас играет против администрации Трампа, а в случае длительного конфликта, которые перебьёт поставки нефти и газа и спровоцирует дестабилизацию региона, мировые лидеры встанут на сторону Тегерана.

Одной из главнейших проблем в санкционной политике США против Ирана является абсолютное непонимание восприятия этой ситуации в самом Тегеране. Иранцы, в отличие от Штатов, не рассматривают санкции как метод «наказания» или просто «давления». Иран убеждён, что истинная цель Вашингтона — уничтожение их режима, а значит санкции — это просто очередное оружие.

Это подводит их к мысли, что сдаваться не стоит. Необходимо сопротивляться и выживать, что Иран научился делать на протяжении последних 30 лет. Для них выжить под санкциями — это уже победа, даже если она «пиррова». При этом, иранцы верят, что история и правда — на их стороне. Они переживали резкое падение экспорта нефти и обеднение населения уже трижды — во время иракско-иранской войны 1980-1988, финансового кризиса в Азии 1997 года и нефтяной блокады 2012 года со стороны США и ЕС.

К тому же, Иран в своём сопротивлении Штатам преследуют сакральную, по мнению его руководителей, историческую, а может быть даже концептуальную, миссию — доказать миру, что стратегия максимального давления и жёсткой силы не работает с Ираном.

В США этого не понимают или не хотят понимать. Администрация Трампа следует старым-добрым, понятным всем методам, проверенным ещё в 1980-х годах. Поэтому, сценарий экономического удушения Ирана может провалиться и привести либо к полноценной войне, либо к переговорам, как это было с Обамой в 2012 году.

С учётом всего вышесказанного, можно сделать следующие выводы:

1. Страны региона не готовы и не желают войны;
2. Риск вооружённого конфликта между Ираном и США невелик, и может реализоваться лишь в виде ограниченных военных ударов по территории Ирана;
3. Обе страны хотят переговоров, и противостояние ими завершится;
4. США связаны по рукам и ногам избирательной кампанией и отсутствием союзников в мире, а Иран – падающей экономикой и колеблющимися странами региона;
5. Конфликт между Ираном и США при любом раскладе станет слишком дорогостоящим и одиозным в глазах мирового сообщества и даже для самих США, что делает его крайне непопулярным и маловероятным;
6. Единственный условно «победный» вариант для США – это совершить воздушную бомбардировку Ирана, ослабив его военный потенциал и вызвав внутренние политические беспорядки, что снизит его активность в регионе, а на фоне санкций может заставить сесть за стол переговоров, хотя и сомнительно;
7. Единственный условно «победный» вариант для Ирана – это уйти в глухую оборону, ждать, пока на США не начнут давить все подряд, а региональные союзники – искать выходы из кризиса, а самому организовать террор против американских сил в регионе, обескровливая США стратегией «тысяч малых порезов»;
8. Любой вооружённый конфликт на Ближнем Востоке будет иметь катастрофические последствия для мировой экономики и может приблизить очередную волну финансового кризиса;
9. Война с Ираном взвинтит цены на нефть и газ, что ударит по странам-импортёрам этих ресурсов, включая Украину. В свою очередь, это поднимет цены на транспортировку товаров, и в итоге приведёт к общему росту продовольственных цен, вызвав негодование населения целого ряда стран. Отдельные государства, экспортирующие нефть и газ, лишь заработают на скачке цен, однако длительный конфликт быстро нивелирует этот кратковременный эффект.