Ближний Восток расколот, но не религией

Призрак межрелигиозных конфликтов тенью падает на Ближний Восток. Именно в них зачастую видят причину хаоса, конфликтов и экстремизма. Религиозные разногласия определяют то, что многие видят как главную линию раскола на Ближнем Востоке: сунниты против шиитов.

Это словно фундаментальная теория, способная объяснить абсолютно всё. Сунниты, преследуемые шиитами, радикализуются, и вступают в «Аль-Каиду», или записываются в ряды «Исламского государства». А шииты, ведомые чувством униженного меньшинства, желают заполучить влияние, несоразмерное их численности.

Безусловно, давние противоречия между двумя основными направлениями ислама играют свою роль в региональных процессах. Однако большая часть современных конфликтов, принёсших разрушения и запустения значительной части Ближнего Востока, имеют с этими спорами мало общего.Самые кровавые, жесточайшие и наиболее яростные конфликты происходят в мире суннитов.

Межрелигиозные конфликты — это политически удобная сказка, которую используют для прикрытия старомодной борьбы за власть, преследования меньшинств и тоталитарных практик.

Наибольшее число жертв террористов «Исламского государства» — этого самого кровавого и яростного суннитского актора в регионе — составляют именно сунниты, несмотря на анти-шиитскую направленность группировки.

Сражения за Мосул в Ираке и Ракку в Сирии столкнуло лбами одних суннитов против других суннитов. Террористические нападения «ИГ» в Египте, Сомали, Ливии, Нигерии и в других странах почти всегда били по суннитам. Существует лишь несколько примеров массовых убийств шиитов со стороны «Исламского государства».

Арабские восстания, как наиболее значимые политические события в регионе за последнее поколение, обычно включали в себя борьбу суннитов с суннитами: в Тунисе, где она начались, в Египте, где она росла, и в Ливии, где она до сих пор продолжается. Это же применимо и к трагической, кровавой гражданской войне в Алжире в 1990-х годах.

Каждый из этих эпизодов сопровождался насильственными столкновениями и быстро меняющимися альянсами между «Братьями-мусульманами», нео-османистами, салафитами, ваххабитами (как саудовского, так и катарского толка) и джихадистами.

Более умеренные силы — Университет «Аль-Азхар» в Каире, Хашимиты в Иордании и большая часть мирных суннитов — беспомощно наблюдали, надеясь, что их пронесёт, и нервно ожидая своей возможности быть услышанными.

В случае с трагедией в Сирии, раскол между суннитами и алавитами традиционно рассматривается в контексте более широкого суннитско-шиитского противостояния и в качестве основы понимания природы конфликта.

Однако режим Башара Асада не является полностью алавитским. Он был построен на базе договорённостей между алавитами, суннитским средним классом и целой плеядой религиозных меньшинств.

Сложно представить себе, как режим мог выжить без поддержки хотя бы какой-нибудь части мейнстримных суннитских групп, учитывая, что на протяжении большей своей истории он зависел от финансовой и политической поддержки суннитских монархий Персидского Залива. В первую очередь, речь идёт о Саудовской Аравии.

На начальных этапах американского вторжения в Ирак, сирийское правительство поощряло отправку через свою территорию бойцов-суннитов, которые действовали там против американцев и, в том числе, против про-иранских шиитских групп.

То, что Иран и «Хезболла» бросились на помощь Асаду, было продиктовано отнюдь не чувством общей религиозной идентичности, а стратегическим и политическим расчётом. На самом деле, сирийский режим настолько далёк в своей религиозной ориентации от Исламской Республики, насколько это вообще возможно.

По большей части, война в Сирии стала ареной сражений между суннитскими исламистскими группировками с разными убеждениями и покровителями. Они провели больше времени и истратили больше ресурсов на то, чтобы воевать между собой, а не с сирийским режимом.

Делать упор исключительно на суннитско-алавитском противостоянии в войне в Сирии — это не замечать другие очевидные факты. Повстанцы-сунниты нападали в основном на суннитов, а не алавитов. Исламистские группировки осаждали христианские города, оскверняли их символы, уничтожали деревни, убивали их религиозных лидеров и изгоняли из земель, на которых они живут издревле.

Когда Россия спасла режим в Дамаске, попутно убив множество суннитов, лидеры суннитских арабских государств не отвернулись от Путина, а наоборот: пустились в частые паломнические путешествия в Москву с предложениями по торговле, оружию и создания стратегических союзов.

Будучи наиболее густонаселённой суннитской арабской страной и одним из самых уважаемых центров суннитского богословия, Египет сохранил тесные связи с режимом Асада и держится подальше от оппозиции. В Каире угрозу видели не в шиизме или алавизме режима, а в исламизме оппозиции.

Крупнейшая страна в арабском Магрибе — Алжир — действовал точно также. Неудивительно, что, как только война начала стихать, Бахрейн и ОАЭ решили восстановить дипломатические отношения с сирийским режимом. Оба государства озабочены противостоянием с Турцией и Катаром и разделяют опасения по поводу суннитского исламизма. Саудовская Аравия, вероятно, также не сильно далёко ушла.

Сложная история Йемена действительно имеет религиозный контекст, однако было бы ошибочным рассматривать эту гражданскую войну лишь сквозь призму суннитско-шиитского раскола. Действия повстанцев-хуситов преимущественно продиктованы убеждённостью в том, что их идентичность находится под угрозой.

Исламская революция в Иране породила модель для подражания и союзника, который ей следует. Однако корень проблем хуситов — это социальные вопросы: они возмущены утратой своего статуса и запустением их бастионов в северной части страны.

Конфликт трансформировался в саудовско-иранскую прокси-войну не из-за древних религиозных разногласий. Получив ограниченную помощь Ирана, хуситы решили попросить у Тегерана больше, столкнувшись с вторжением Саудовской Аравии. А Иран, увидев в этом неожиданную возможность, согласился.

Конфликт между хуситами и про-саудовской коалицией — лишь один из многих, разрывающих Йемен на части. Когда он завершится, вспыхнет противостояние между южными сепаратистами, «Аль-Каидой», «Исламским государством», салафитами и суннитами, подстёгиваемое соперничеством, амбициями и грызней Саудовской Аравии и ОАЭ.

Последний яркий, и наиболее загадочный, акт насилия — убийство Джамаля Хашкаджи — также является внутренним делом суннитов. Убитый журналист был суннитом. Исполнители убийства были суннитами. Турция, страна, в которой произошло преступление, и которая сыграла ключевую роль в «сливании» информации об этом, преимущественно суннитская.

Фон убийства — это перетягивание каната между разными ветвями суннитского ислама: аскетичными ваххабитами, движением «Братья-мусульмане» и нео-османистами, борющимися за власть. Как можно заметить, из этой всей схемы сложной драмы выпадает Иран — главная шиитская страна региона.

Продолжаем список. Премьер-министр Ливана, задержанный Саудовской Аравией в 2017 году, был суннитом. «Хезболла» увеличила число своих суннитких союзников в парламенте и правительстве после вмешательства в гражданскую войну в Сирии против суннитских боевиков.

Шииты не участвуют в междоусобной борьбе между двумя палестинскими фракциями — ФАТХ и ХАМАС. Шииты не участвуют ни в конфликте между Алжиром и Марокко вокруг Западной Сахары, ни в саудовско-иорданских противоречиях, ни в саудовско-марокканских спорах, ни в саудовско-катарском противостоянии, ни в борьбе за влияние между Саудовской Аравией, Катаром и ОАЭ в регионе Африканского Рога.

Турецкая военная кампания против курдов точно также является внутри-суннитским вопросом. Продолжающийся хаос в Ливии, где не существует очевидной религиозной подоплёки, исходит из этнических, племенных и региональных конфликтов среди суннитов, как и столкновения на западе Ирака и географическое напряжение в Тунисе в отношениях побережья и глубинки.

В сегодняшнем Ираке политическую ситуацию определяет скорее внутри-шиитская конкуренция, нежели межрелигиозные конфликты, и, вероятно, так останется и в будущем. Именно шиитский Иран — не суннитская Турция, или суннитские монархии Залива — стал первым, кто начал поставлять оружие и содействовать курдам-суннитам, когда их начало притеснять «Исламское государство».

Попытки Саудовской Аравии выстроить связи с некоторыми шиитскими силами в Ираке и тесные контакты Ирана с отдельными иракскими политиками-суннитами совершенно не соответствуют бинарному представлению о межрелигиозном расколе, также, как и отказ Пакистана, имеющий крупнейшую в мире суннитскую общину, поддержать Саудовскую Аравию в Йемене.

На фоне недавнего обострения конфликтов в Ливане и Ираке, шиитские районы на юге обоих стран, граничащие с суннитскими провинциями, не подвергались никакому преследованию со стороны своих соседей-суннитов.

Конечно же, суннитско-шиитский раскол действительно существует. Его постоянно используют Саудовская Аравия и Иран для мобилизации своего населения в рамках борьбы за региональное господство. «Аль-Каида» и «Исламское государство» нападают на шиитов в надежде посеять религиозную смуту, из которой они извлекут выгоды. Но это лишь инструменты войны, но не её причины.

В регионе и религии, чьи славные дни были в прошлом, история становится тем средством, которое мобилизует массы. Политические лидеры провоцируют дискуссии для возрождения памяти о благоприятных и величественных временах прошлого. Неспособные апеллировать к высоким ценностям типа свободы и толерантности, они склоняются к разговорам о конфликтах древности, дабы воодушевить людей и добиться лояльности.

Существует объяснение, почему конфликты чаще возникают в среде самих суннитов, а не между суннитами и шиитами. Сунниты знают, что составляя 80% населения региона, они являются неоспоримым большинством, а поэтому едва ли их шиитские братья сумеют поработить их. Шииты уже давным давно признали, что будут оставаться меньшинством в преимущественно суннитском регионе. Сунниты различных убеждений и направлений борются за влияние и доминирование над своей веткой ислама, а от войны с шиитами они мало что могут извлечь.

Ошибочное определение конфликтов, охватывающих Ближний Восток, порождает неправильные рецепты их разрешения. Разговоры об «умеренных суннитских арабских государствах», удивительно укоренившиеся во внешнеполитических кругах США — это чушь.

Те, кто выступал за поддержку сирийской вооруженной оппозиции, обычно утверждали, что она необходима, дабы не отталкивать «суннитский мир». Однако решение вооружать и поддерживать сирийскую оппозицию вовсе не означало поддержку суннитов против не-суннитов. Оно означало втягивание во внутри-суннитские конфликты. Это было решение, продиктованное ложным представлением о том, что обыкновенные сирийские сунниты надеялись на победу исламистской оппозиции над режимом Асада из-за его преступлений.

Ошибочные представления Запада также привели к тому, что они не сумели предвидеть, как Иран — самое могущественное шиитское государство — и Турция, как самая сильная суннитская страна, сумеют отложить в сторону свои реальные расхождения во взглядах ради общих интересов.

Это привело к неправильному пониманию процессов, лежащих в основе отношений между иранскими и иракскими шиитами, которые больше зиждятся на солидарном недовольстве деятельностью США, а не на религиозной общности. Как только американские войска покинут Ирак, расхождения между ними — между иранским и иракским национализмом, иранской и иракской версией шиитского ислама — скорее всего снова станут главенствующими.

Ошибки также привели Вашингтон к ложному пониманию поддержки сирийского режима со стороны России. Через неё Москва не подорвала свои отношения с суннитскими арабскими странами, в возродила своё влияние и установила новые связи в регионе.

На сегодняшний день, суннитско-шиитский раскол порождает иллюзорные цели. Попытка создать арабское НАТО с целью объединения суннитских арабских государств против Ирана, утонула в междоусобных дрязгах стран Залива.

Сунниты в регионе до сих пор считают Иран основной угрозой. Однако вера США в то, что их воинствующая риторика способна объединить арабов-суннитов в анти-иранский альянс, превалирует во времена, когда большая часть суннитских режимов поглощены вызовами, которая несёт для них Турция.

Нео-османские мечты являются реальной угрозой, в отличие от Ирана. Исторические корни противостояния османов и арабов насчитывают сотни лет: Османская империя правила Меккой и Мединой на протяжении четырёх столетий, в то время как Персия — никогда.

Страстные порывы к великому прошлому не исчезают просто так. Тяготение к незамысловатым, упрощенческим теориям несёт за собой реальные последствия. Они не дают увидеть реальную суть противостояния, от которого зависит будущее Ближнего Востока.

Оригинальная статья: «The Middle East’s Great Divide is not Sectarianism»

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook