Кризис в Судане: пост-авторитарный транзит в нестабильной среде

Суть нынешнего кризиса в Судане, взорвавшегося вооруженными столкновениями 15 апреля, состоит из нескольких значимых исторических, социальных, личностных и политических факторов, повлиявших на стабильность и целостность государства, и напрямую зависит от общего регионального и внутриполитического фона.

Генералы и варлорды

Данный кризис — это, прежде всего, следствие внутренней борьбы за власть между двумя генералами: председателем Суверенного совета Судана (де-факто военная хунта) Абдель-Фаттахом аль-Бурханом и его заместителем, командующим подразделениями «Сил оперативной поддержки» (RSF) Мухаммедом Хамданом Дакло, известным также под своим прозвищем «Хемедти».

Между ними всегда существовала целая дыра в мировоззрении, образовании, взглядах на внутреннее устройство Судана, общество и культуру.

Абдель-Фаттах аль-Бурхан родом из северного Судана, принадлежит к нубийской семье суданских арабов, всю жизнь посвятивший службе в армии: военное училище в Шанди, военная академия в Хартуме, офицерские курсы и учения в Египте и Иордании, командование регулярными войсками в Дарфуре, Южном Судане, Йемене, работа в Генштабе и штабе сухопутных войск.

Мухаммед Хамдан Дакло родом из юго-западного региона Дарфур, родился в бедной семье чадских иммигрантов, погонщиков верблюдов. Всё его образование — три класса начальной сельской школы. Дальше — торговля верблюдами, вождение караванов, участие в различных меж-племенных стычках в разных ополчениях и военизированных группировках.

Он не учился в военной академии и не оканчивал никаких офицерских курсов. Свой боевой опыт Дакло получал на практике, участвуя в вооруженных конфликтах в Дарфуре и Чаде в составе ополчений, которые стали известны как «Джанджавид», а позднее были легитимизированы как «Силы оперативной поддержки» (RSF).

По сути, Дакло — классический варлорд, ставший политическим субъектом по протекции разных суданских политических деятелей, использовавших его и его «парней с большой дороги» для выполнения различных грязных дел.

Отношения между дарфурцами и суданцами-северянами всегда были напряженными. Северные суданцы считают жителей Дарфура малограмотными, невежественными бедняками, которые не могут ничего знать об управлении государством.

Такое пренебрежительное отношение закономерно вызывало ресентимент и злость дарфурцев, постепенно кристаллизуясь в анти-элитарные настроения, которые разделял Мухаммед Хамдан Дакло, с которыми он также рос и развивался в своей социальной среде. В каком-то смысле, это было похоже на то, как большевики, вышедшие из бедных провинциальных слоев, воспринимали старую царскую военную аристократию и офицерство.

Я думаю, что это отношение лучше всего можно передать словами одного известного героя из не менее известного произведения Булгакова: «Мы в университетах не обучались. В квартирах по 15 комнат с ванными не жили. Пора бы это оставить. Сейчас каждый имеет свое право».

Неудивительно, что как только оба генерала остались единственными сторонами политического процесса, между ними тут же завязалась борьба, переросшая в их личную войнушку. Абдель-Фаттах аль-Бурхан хотел подчинить RSF регулярной армии в течение 2 лет, справедливо полагая, что силовой центр в стране должен быть один, и это — официальные Вооруженные силы.

А Мухаммед Хамдан Дакло считал, что RSF кровью и потом заслужили почетное отдельное место в военной иерархии, и их автономия в системе была своего рода «вознаграждением» за десятки лет верной службы на благо отечества.

Подчиняться всяким карьерным штабистам, которые, по мнению Дакло, не имели отношения к подавлению бесчисленных восстаний на юге, было неприемлемо.

Разумеется, подчинение означало потерю не только политической автономии, но и контроля над финансовыми потоками в Дарфуре, отказ от личных амбиций самого Дакло, который в свои 48 лет не собирается заканчивать свою карьеру и уходить на второй план, уступая первенство 63-летнему Аль-Бурхану.

Единственное, что объединяло обоих генералов — это общий покровитель. Они оба сделали свою карьеру при президенте Омаре аль-Башире, правившем Суданом с 1989 года. И они оба участвовали в его свержении в апреле 2019 года на фоне масштабных антиправительственных волнений из-за социально-экономических проблем.

Правда, каждый видел переворот по своему. Аль-Бурхан считал, что необходимо перезагрузить политическую систему, оставив её основы нетронутыми. Для него правление Аль-Башира не было сущим злом и мраком, а скорее примером неэффективного управления.

Президент стал слишком токсичным, и слишком упрямым, чтобы договариваться с внешними силами. Он утратил доверие своих близких союзников в регионе, а потому должен был уйти на покой.

В свою очередь, Мухаммед Хамдан Дакло видел в перевороте завершение эпохи правления целого поколения суданских лидеров, к которым относился и Аль-Бурхан. В конце концов, для Дакло Омар аль-Башир и Абдель-Фаттах аль-Бурхан — одного поля ягоды.

И тот, и другой, северяне, из одного арабизированного племени джаалин, почти из одного региона, учились в престижных военных академиях и на курсах за рубежом. Оба олицетворяли эпоху старых генералов, которые, по мнению дарфурца Дакло, недостаточно внимания уделяли племенам на юге и молодым офицерам из RSF.

После переворота 2019 года, Аль-Бурхан заручился поддержкой части функционеров старого режима и, опираясь на них, попытался сохранить фундамент системы Аль-Башира. А Дакло, наоборот, видел в этом своеобразную угрозу реванша старых сил, старых правил, в рамках которых ему не было места в этой среде, и его амбиции были бы разрушены.

Восход солнца над Дарфуром

Восхождение RSF и таких варлордов, как Мухаммед Хамдан Дакло, исторически было следствием нескольких сложных процессов.

Прежде всего, это развал общественного порядка и дисбаланс в Дарфуре, приведший к формированию местными племенами собственных военизированных группировок.

Плохие отношения с центральным правительством в Хартуме, засуха в Сахеле и последующий голод, миграция огромного количества людей из Чада в Дарфур, обострение конфликта между мусульманским севером и христианским югом Судана усилили тенденцию к милитаризации Дарфура.

Впервые, дарфурские племена (к которому принадлежит командующий RSF) начали получать оружие в середине 1960-х годов, когда их родной Дарфур активно использовался как перевалочная и тренировочная база для арабоязычных мусульман, участвовавших в гражданских войнах в соседнем Чаде.

Огромную роль в превращении Дарфура в такой оружейный хаб сыграл Муаммар Каддафи, воевавший с Чадом руками местных исламистов и арабов. Многие дарфурцы были завербованы в его «исламские арабские легионы», которые он использовал как свои региональные прокси в борьбе против соперников, за которыми часто стояли США и/или Франция.

После их поражения в 1988 году, многие бойцы вернулись в Дарфур, уже имея оружие и боевой опыт, который они затем начали применять в войнах и конфликтах на территории самого Судана.

По мере обострения конфликтов между северным и южным Суданом, арабоязычные племена в Дарфуре всё больше втягивались в водоворот боев. Правительство в Хартуме с 1970-х годов активно снабжало их как естественных союзников в борьбе с христианским суданским югом.

Разгром коммунистов в Судане в 1980-х ещё больше усилил позиции исламистов, и их влияние на дарфурские арабоязычные группировки, впоследствии сформировавшие проправительственные ополчения «Джанджавид», в ряды которых влился и молодой Мухаммед Хамдан Дакло.

В ядре «Джанджавид» были арабы-мусульмане из племенных групп махарийя и махамид, занимавшиеся перегоном верблюдов на территориях Чада, Ливии и Дарфура. Впоследствии, «Джанджавид» кооптировали в свои ряды и представителей других народов, необязательно суданских арабов.

После 1989 года Омар аль-Башир активно использовал дарфурские «Джанджавид» для борьбы с оппонентами, подавления восстаний в Дарфуре и Кордофане и в качестве противовеса регулярной армии. Открытое покровительство со стороны центра и участие в силовых операциях в ключевых (и богатых) регионах страны постепенно усиливало позиции ополчения «Джанджавид».

Мухаммед Хамдан Дакло начал резко подниматься в иерархии полевых командиров именно в этот период, в частности во время войны в Дарфуре в 2003-2005 годах. Тогда же он и заработал свой неформальный титул «генерал» за командование отрядами ополчения.

В 2007-2008 годах, недовольный тем, что правительство не оказывает ополчению должного внимания и финансовой поддержки, он заключил союз с дарфурскими повстанцами и поднял мятеж, угрожая взять в осаду суданский военный гарнизон в городе Ньяла, административном центре Дарфура.

В итоге, стороны договорились, и президент Аль-Башир решил интегрировать молодых и горячих ополченцев в армейские структуры, понимая их ценность в управлении этим проблемным регионом.

В обмен на поддержку ополченцев в противостоянии Аль-Башира с южно-суданскими повстанцами, Дакло получил формальный титул «генерала», хороший военный оклад, а правительство взяло на себя выплаты зарплат его бойцам, и семьям погибших и раненых. Другими словами, «Джанджавид» фактически стали ещё одной официальной военной структурой, признанной со стороны Хартума.

Раздел Судана на два государства в 2011 году привел к процветанию в Дарфуре золотодобычи. На эти потоки «сели» ополченцы из «Джанджавид», к тому времени имевшие существенное влияние в регионе как один из основных силовых центров.

В сентябре 2013 года, когда в Судане начались протесты в связи с отменой правительством субсидий на топливо и введением мер жесткой экономии, Омар аль-Башир решил формализовать статус «Джанджавид».

В ответ на угрозу со стороны «улицы», он принял решение создать на базе ополчения подразделения «Сил оперативной поддержки» (RSF), поставив их под контроль военной разведки. И в дальнейшие годы RSF оправдали доверие, нанеся ощутимое поражение повстанцам в Дарфуре и вытеснив их из города Ньяла в апреле 2015 года, а также подавляя демонстрации в Хартуме и других городах.

Таким образом, к середине 2010-х годов дарфурские варлорды получили практически всё, что нужно, для собственной политической субъективизации: финансовую подушку в сферах добычи золота и контрабанды, стабильные оружейные поставки из Хартума, политическую поддержку президента Аль-Башира, кормовую и социальную базу в Дарфуре и других регионах, боевой опыт после участия в конфликтах на юге и западе Судана, на востоке Чада и в Йемене после вторжения туда Саудовской Аравии в 2015 году.

Последнее сыграло особенно важную роль, так как дало Мухаммеду Хамдану Дакло дополнительный источник «кэша», которым расплачивались с его бойцами саудовцы. В 2017 году RSF монополизировали контроль над золотодобычей в Дарфуре, захватив крупнейшую в регионе золотую шахту Джабаль Амер. В том году 40% экспорта Судана приходилось на золото.

Бойцы RSF охотно продавали добытое в их регионе золото правительству по ценам выше рыночных, или контрабандой «сплавляли» в соседний Чад, где обменивали на оружие и пикапы для своих потребностей.

После потери нефтяных месторождений из-за отделения Южного Судана, появление золотых шахт стало для Хартума спасением, а потому Омар аль-Башир готов был смириться с присутствием там RSF, на которых можно было положиться, и которые обеспечивали Судану поток валюты. «Хемедти» тогда же основал свой собственный конгломерат Al-Junaid Company, который занимается нынче крупным региональным бизнесом в очень разных сферах: добыча, транспорт, аренда автомашин, железо и сталь.

Естественно, вокруг такой компании моментально выросли мощные клиентелистские сетки, опутавшие Дарфур и не только.

Наконец, в том же 2017 году произошло ещё одно событие, довершившее восхождение Мухаммеда Хамдана Дакло к вершине власти. Муса Хиляль, его бывший наставник и ментор, лидер ополчения «Джанджавид», собственно стоявший у его истоков, впал в немилость к Аль-Баширу, поднял против него бунт, и был арестован. Таким образом, у «Хемедти» не осталось конкурентов, и он смог подмять RSF под себя.

Примерно в то же время RSF получает ещё один ценный функционал, конвертируемый в политическое влияние: пограничная сила, способная останавливать потоки африканских беженцев из субсахарской Африки в сторону Ливии. Программы, направленные на остановку беженцев, щедро финансировались Европейским союзом.

Взлет RSF – классический пример государственного наемничества, вышедшего из-под контроля его покровителей. Поскольку RSF занимались практически всеми сложными делами в стране по указке президента, суданская армия прозябала в своей рутине, деградировала и постепенно слабела, продолжая, при этом, получать бюджеты на покупку красивой техники, которую они очень редко использовали.

В какой-то момент, RSF стало тесно, а генерал Дакло понял, что лишь уход Омара аль-Башира — этой фигуры угасающей эпохи — гарантировал реализацию его личных политических амбиций. Так что, неудивительно, что в 2019 году RSF не стали мешать отстранению Омара аль-Башира от власти, и даже поддержали переворот против своего шефа.

Взаимное недоверие между Хартумом и Дарфуром имеет глубокие исторические корни. Хартумом почти всегда правили выходцы из севера, из районов реки Нил, тогда как дарфурцы считались чужаками с юга. Лишь однажды, в конце XIX века, дарфурский вождь Халифа Абдаллахи Таиши сумел захватить власть в Хартуме.

До сих пор его правление считают тираническим и страшным, и поэтому суданский истеблишмент боится делить власть с дарфурцами. А «Хемедти» считается, ни много, ни мало, первым за 120 лет представителем не-истеблишмента, оказавшегося так близко к вершине власти в Судане.

С другой стороны, именно политика многих правительств независимого Судана, направленная на использование местных дарфурцев в региональных междоусобных войнах для управления регионом, привела к взращиванию этого монстра под названием RSF, поднявшего сегодня мятеж против истеблишмента.

«Парад переворотов» и начало транзита власти в Судане

Безусловно, с политической точки зрения, нынешний кризис — прямое следствие провала первых пост-авторитарных трансформаций в Судане 2019-2022 годов. Разгром президентской вертикали Омара аль-Башира в апреле 2019 года не привёл к демонтажу его политической системы, и тем более не мог гарантировать процесс демократизации страны.

Сам по себе, переход от законсервированной персональной автократии к демократии — это довольно сложный, многообразный, нестабильный и, часто, кровавый процесс. Не существует магии «демократической волны», которая сама собой рождает функциональную демократию на руинах старой, неэффективной, но глубоко укоренившейся автократии, да ещё и в регионе, для которого идея западной модели демократии является чуждой, неизвестной и неосмысленной.

Протестная волна в Судане в 2018-2019 годах имела социально-экономическую, а не идеологическую основу. Другими словами, люди устали от Омара аль-Башира из-за ухудшающихся условий жизни, а не потому, что у них родилось новое видение альтернативного, демократического Судана. Гражданская оппозиция, которая оседлала протестную волну в 2019 году, была очень разнообразной, и не имела целостного видения дальнейших реформ государства.

В оппозиционную коалицию входили студенты, политические активисты левого толка, умеренные исламисты, чиновники-технократы, средний бизнес, группы этно-религиозных и социальных меньшинств, уличные манифестанты, старые политические оппозиционеры, политэмигранты и т. д.

Их объединяло желание свергнуть Аль-Башира, чего они добились за счет вмешательства военных. Дальше — появились проблемы с целеполаганием и четким понимаем своих дальнейших действий.

Изначально было ясно, что мотивации военных и гражданских оппозиционных лидеров были разными. Армия, убирая Аль-Башира, считала, что избавляется от токсичного президента, заодно стабилизируя место Судана в региональных и международных процессах, но не более того.

В этом плане их действия были похожи на действия их коллег в Алжире в том же апреле 2019 года: военные разгромили президентскую вертикаль Абдель-Азиза Бутефлики, нейтрализовали его близкое окружение и спецслужбу, провели косметические изменения, перераспределили власть и потоки, и оставили систему неизменной.

Суданская оппозиция же видела в этом скорый перелом всей системы и решение целого ряда вопросов, разных по своему характеру и приоритетности. Для одних важным было расширение прав племенных меньшинств на юге и востоке, для других — воцарение прозападной светской демократии, равной для всех, для третьих — возвращение умеренного политического ислама, для четвёртых достаточно было прорвать дипломатическую изоляцию Судана.

Однако всё это были общие идеи: абстрактные, словно эмоциональные порывы, работавшие до того момента, пока власть не упала им в руки. Столкнувшись с политической реальностью, эти идеи не были развиты, и уменьшились до банальной борьбы за власть и портфели, расколовшей оппозицию.

Первым делом, начался передел политического влияния, спровоцировавший острую борьбу за власть: внутри армии, внутри гражданской оппозиции и между военными и оппозицией. В апреле военные делят власть между собой. До августа они пытаются её удержать в своих руках, и не хотят договариваться с оппозиционерами.

Однако под внешним давлением соглашаются, и в итоге формируют Суверенный совет для управления государством, куда входят представители армии, RSF и гражданской оппозиционной коалиции «Силы за свободу и перемены» (FFC). Согласно первоначальным договорённостям, транзит власти в Судане должен был завершиться через 3 года. В 2023-м году должны были пройти всеобщие выборы, а затем военные окончательно передают власть гражданскому правительству.

Однако уже к 2020 году стало ясно, что военные и гражданские не смогут договориться, и не хотят идти на уступки друг другу. Они ссорились по целому ряду вопросов, начиная от выдачи Омара аль-Башира Международному уголовному суду и заканчивая реформой силового аппарата.

Дестабилизация трехстороннего Суверенного совета произошла окончательно в феврале 2021 года, в разгар пандемии COVID-19, ударившей по экономике Судана, когда в состав Совета вошли представители повстанческих группировок с юга и запада, с которыми власти полугодом ранее подписали историческое мирное соглашение.

Провал переговоров между военными и гражданскими заканчивается тем, что армия и RSF решают избавиться от гражданских министров и членов Совета.

В октябре 2021 года они совершают бескровный переворот, и в Судане устанавливается фактическое военное двоевластие. RSF и регулярная армия (Мухаммед Хамдан Дакло и Абдель-Фаттах аль-Бурхан соответственно) целый год пытаются наладить отношения и управлять страной, но в итоге им не удалось избежать конфликтов по всё тем же вопросам: будущее Судана и роль в нем двух генералов и их структур.

По большому счету, бои в Судане — следствие периода первых пост-башировских пост-авторитарных трансформаций 2019-2023 годов, которые смело можно считать проваленными. Внутренние политические субъекты, участвовавшие в этом процессе, не смогли найти компромисс и запустить изменение системы. Внешние игроки не смогли направить их в нужное русло, а в какой-то момент и вовсе перестали обращать внимание на ситуацию в Судане.

Как отмечает в своей статье известный исследователь Судана Алекс де Вааль, в последние годы дипломатическая активность вокруг Судана заметно уменьшилась и ухудшилась качественно.

Предыдущие вспышки конфликта на территории современных Судана и Южного Судана успешно купировались скоординированными усилиями экспертов ООН и Африканского Союза, а также личной дипломатией региональных тяжеловесов, таких как Табо Мбеки (экс-президент ЮАР), Абдель-Салям Абубакар (экс-президент Нигерии), Пьер Буйоя (экс-президент Бурунди), Хайле Менкериос (эритрейский дипломат в ООН), Принстон Лиман (спецпредставитель США) и Мелес Зенави (экс-премьер-министр Эфиопии).

Нынешние посредники очевидно не справляются с суданской ситуацией и показали слабость во время событий 2019-2023 годов.

Внешнеполитические импровизированные танцы

На мой взгляд, внешнеполитический фактор в нынешнем вооруженном конфликте в Судане является второстепенным. Другие страны во многом импровизируют и пытаются сформулировать свою позицию по Судану по ходу развития конфликта.

Никто не хотел превращения Судана в очередную «горячую точку», поскольку регион и без того переживает один из крупнейших гуманитарных кризисов в мире. Впрочем, нежелание большой войны не означает, что у разных внешних игроков отсутствуют свои интересы в этом конфликте.

Международные игроки в основном самоустранились от событий в Судане, и пока что пытаются потушить пожар или хотя бы его локализовать.

США несколько раз пытались уговорить стороны конфликта сесть за стол переговоров. Госсекретарь США Энтони Блинкен дважды договаривался о гуманитарном перемирии, но каждый раз оно срывалось.

Ещё со времён администрации Д. Трампа, Вашингтон отдал регион Африканского Рога на аутсорс своим союзникам в регионе — Израилю, Египту и аравийским монархиям Залива. Администрация Дж. Байдена, судя по всему, продолжает двигаться в этой же логике. Единственное, что их интересует по Судану — это ослабление остатков позиции РФ и недопущение доминирования Китая.

Первое достигается за счет ослабления позиций суданских генералов (что уже происходит), а второе — за счет противодействия попыткам КНР вмешаться в политический процесс или выступить посредником.

В Китае пока не определились с позицией. Вернее, не определились, стоит ли проявлять излишнюю активность, или же не распылятся на попытки решить второстепенный для них конфликт. Пекину не принципиально, какая из военных фракций победит.

Более того, даже усиление многообразной гражданской оппозиции вполне устроит китайцев, которые готовы работать с любым правительством, ведь последнее будет нуждаться в дополнительных капиталовложениях после войны.

В Европейском Союзе занимаются эвакуацией своих граждан и призывами к перемирию, но существенной активности не наблюдается. В период «холодной войны» ФРГ была особенно активной на суданском направлении. В частности, основу суданского национального ВПК заложил именно Берлин, снабжая оружием суданскую армию и строя им первые оружейные заводы и базы.

Но сейчас влияние европейцев на Судан резко уменьшилось, особенно на фоне войны в Украине, которая забирает у них большую участь времени и ресурсов. Единственный аспект войны в Судане, который беспокоит ЕС — беженцы. Гуманитарная ситуация в Восточной Африке и без того сложная из-за конфликтов в Эфиопии, Южном Судане, Эритрее, Сомали и Мозамбике.

Региональные государства более активно вовлечены в суданские дела, однако тоже пытаются скорее подстраиваться под ситуацию, а не управлять ею.

Египет открыто поддерживает генерала Аль-Бурхана и регулярную армию. У президента Египта Абдель-Фаттаха ас-Сиси хорошие отношения со своим суданским коллегой. У них похожие стили правления, общий взгляд на регион и мир, общий многовекторный подход к внешней политике, общие региональные партнеры (Израиль, Саудия, ОАЭ).

Кроме того, суданский генералитет близок к египетскому, благодаря чему официальный Каир считает, что может сохранять свое влияние на Судан, в том числе в контексте своего соперничества с Эфиопией. Наконец, Египет стал для Абдель-Фаттаха аль-Бурхана неким политическим мостиком во внешний мир.

Некоторые бывшие функционеры режима Аль-Башира живут в Каире, и по некоторым данным, помогали Аль-Бурхану наводить связи в регионе и с Вашингтоном, в частности бывший глава башировских спецслужб Салах Гош.

Со своей стороны, Эфиопия пока что держит формальный нейтралитет. В целом, им выгодно ослабление обеих сторон конфликта, так как это приведёт к ослаблению суданского военного потенциала, и таким образом выведет из игры одного из соперников Эфиопии в регионе, и союзника Египта.

Можно предположить, что Аддис-Абеба не сильно расстроится, если конфликт в Судане затянется. Не исключено, что Эфиопия может тайно поддержать «Силы оперативной поддержки» (RSF) в противовес регулярной армии, поскольку последняя считается близкой к Египту.

В соседнем с Суданом Чаде наоборот: не хотят усиления «Хемедти» и его RSF. Чад слишком часто страдал от участия бойцов RSF в их конфликтах, и считает Мухаммеда Хамдана Дакло и его варлордов в Дарфуре угрозой.

По этой причине, победа регулярной армии видится там как победа более конструктивного, предсказуемого субъекта, с которым можно будет уладить двусторонние разногласия и усилить контроль над соседним Дарфуром.

Ливия оказалась расколотой. Протурецкое правительство Абдель-Хамида Дбейбы в Триполи и восточно-ливийское правительство Фатхи Башаги в Тобруке призывают держать дистанцию и де-факто поддерживают регулярную армию.

Однако Халифа Хафтар, командующий восточной «Ливийской национальной армии» симпатизирует силам RSF, хотя официально опровергает какую-либо помощь со своей стороны. Хафтар считается близким к ОАЭ, и если Эмираты поддерживают «Хемедти», то именно силы Хафтара могут стать логистическим мостиком для снабжения их оружием.

Саудовская Аравия имеет тесные отношения со всеми политическими силами в Судане, и считается одной из внешних сил, которая покровительствовала перевороту 2019 года.

Тем не менее, у саудовцев сложились тесные и проработанные связи с бывшими функционерами режима Аль-Башира, включая военные круги. Хотя саудовцы держат формально нейтральную позицию, можно предположить, что они будут склоняться к поддержке Аль-Бурхана и регулярной армии, считая силы RSF слишком токсичными и непредсказуемыми.

ОАЭ, наоборот, склоняются ближе к «Хемедти» и его подразделениям RSF. Эмираты являются одним из хабов, через которые из Судана вывозится золото. А золотодобыча — бизнес, который крышуют именно RSF. Сам командир RSF, генерал «Хемедти», имеет активы в ОАЭ, такие как недвижимость в Дубай, а свои деньги он хранит на счетах эмиратских банков.

Президент ОАЭ Мухаммед бин Зайд — единственный из трех мировых лидеров, который лично встречался с Мухаммедом Дакло (остальные — это президенты Эритреи и Чада).

Личным другом генерала Дакло в Эмиратах называют родного брата правителя ОАЭ, владельца британского ФК Manchester City Мансура бин Зайда Аль Нахайяна. Впрочем, неясно, как эти связи сыграют в данной ситуации. Эмираты любят хеджировать риски, и им, как и саудовцам, не принципиально, кто победит в этом противостоянии, поскольку у них имеются связи и с одними, и со вторыми.

Судан: интересы Украины

На данный момент, исход конфликта в Судане неизвестен. Однако на базовом уровне можно сформулировать сценарий, который был бы максимально приближенным к интересам Украины.

Разумеется, я не говорю о прямых интересах Украины, связанных с конкретными проектами, инвестициями, политическими связями в Хартуме, поскольку таковых у Украины нет и никогда не было ввиду нашей чудовищной пассивности на этом направлении. Всё, что нам остается, это предположить, какой исход войны был бы выгоднее Украины в контексте нашей нынешней геополитический ситуации.

Наиболее благоприятными сценариями являются два.

Первый — победа Вооруженных сил Судана, после которой военные, скорее всего дискредитированные после нескольких недель кровавых боев в столице, в сжатые сроки передают власть гражданскому правительству под давлением и присмотром внешних игроков.

В таком случае риск «забронзовения» нового военного режима уменьшается, как и влияние генералов, имеющих связи с Россией (а значит, могущих предоставить РФ ресурсы, логистику, политическую поддержку и военно-морскую базу на побережье Красного моря).

При этом, стабилизация Судана через сохранение целостности суданской армии, является важной для Украины, так как хаос в стратегическом регионе Африканского Рога в результате краха Вооруженных сил или после-конфликтного разброда будет играть лишь в интересах нашего противника.

Анархия в Судане и, как следствие, дестабилизация целого региона, который и так является крупнейшим гуманитарным кризисом в мире, создаст множество уязвимых точек, через которые Россия (и другие страны) смогут проецировать свою силу или влияние, тем самым обостряя соперничество на международном уровне между Западом не-Западом.

В таком случае, Судан будет закрыт для Украины в качестве партнера и страны, с которой мы можем и должны иметь хорошие и стабильные отношения, где мы собирались открывать посольство и разворачивать экономическую деятельность.

Второй — военный тупик, вследствие которого происходит договорная передача власти от военных к гражданским партиям из-за невозможности победы одной из сторон и дискредитации обоих генералов. Этот сценарий также предполагает, что Судан вернётся на этап политического транзита, и попытается совершить его во второй раз.

В случае успеха, опять же, суданская политическая система преобразуется, станет более многообразной и открытой внешнему миру, что само по себе будет способствовать здоровой конкуренции разных стран, и позволит заходить в страну для продвижения своих интересов и товаров, в том числе и украинских в средне- и долгосрочной перспективе.

Оба сценария вполне вероятны, но зависят от хода боевых действий (на которые мы не влияем) и эффективности внешней дипломатии (в работе которой мы не участвуем).

Для Украины важно, чтобы в основе любого урегулирования в Судане лежала идея стабилизации политической системы, даже если это предполагает очередной «договорняк» о разделении власти между различными политическими субъектами в этой стране, и даже если в этих договорённостях будут участвовать военные (наивно исходить из того, что для нас стабилизация и урегулирование — это ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО полная маргинализация армии, такой сценарий не очевиден и не гарантирован).

Однако второстепенная роль генералов, обусловленная ухудшением их имиджа из-за постоянных боевых действий в городах, будет способствовать повышению конкуренции в политической системе Судана и повысит шансы проведения транзита власти и переформулирования общественного договора.

А это, в свою очередь, позволит Украине наладить отношения с властями Судана, и продолжать свою работу в этой стране и регионе без лишних рисков.