Признаюсь, было острое желание сразу «жестко и по сути» (местами – с матом, ибо про информационную политику и наше противостояние с Россией иначе никак), но сдержался. Без некоторого обзора взглядов автора на то, в чем лежит принципиальная проблема нашей (и украинской и европейской) сегодняшней вялой реакции на действия Мордора, дальнейший текст будет выглядеть непонятным и абсурдно-экспрессивным.
Общее место сегодняшнего публичного дискурса — постоянные обвинения со стороны общества к государству(ам), что они «не могут ответить на гибридную войну». «Догадки», на тему того, почему «не могут» высказываются всеми и на всех доступных площадках. Ключевое, это, конечно же, «трусы», «предатели», «всех купила Россия» и вообще «#зрада кругом». В т.ч. – в Брюсселе.
Пару слов в защиту государства
Имея какой-никакой опыт и понимание того, почему у нас (да и почти в любом бюрократическом аппарате) решения принимаются именно так, а не иначе, возьму на себя неблагодарную функцию — немного выступлю адвокатом государства. Но и пожурить не забуду. Зрада ж…
На самом деле проблема «не реагирования» двойственная.
Первая (но наименее важная с точки зрения оправдания вины государства) – нельзя требовать от глубоко бюрократизированной машинерии быстрых реакций. Вы когда-нибудь видели, что бы тектоническая плита резко сменила направление движения? Вот и я не видел. Иллюзия, что госаппарат это мобильный механизм – опасная иллюзия с которой надо раз и навсегда расстаться. Сама квинтэссенция смысла существования бюрократического госаппарата – в его неповоротливости. Он это то, что удерживает государство в том виде, в каком оно есть и не позволяет «лихим молодцам да на быстрых конях» все порубать в капусту за год-два. Да, госаппарат можно немного подрихтовать, иногда ему можно дать пинок (и госаппарат этому очень удивится), но заставить сумоиста бежать стометровку глупо и бессмысленно. Если вы хотите сменить движение большой массы, толчки должны быть продуманны, системны, идти по касательной, а сами вы – терпеливы. Тогда результат будет.
Кстати поэтому целый ряд наших «молодых реформаторов» и рванул с госслужбы назад, на «вольные хлеба» – не потому, что они плохие или «госаппарат сопротивляется». Они просто не понимали (да думаю и сейчас искреннее не понимают) как эту самую госмашину нужно реформировать и направлять. Несколько понимающих (интуитивно или сознательно) людей есть, и они продолжают делать свое дело. И в их успех я как раз верю. Однако это только в сказке Илья Муромец десятками лет лежал на печи, а потом вдруг стал богатырем. В реальности бы он встал с пролежнями. Если бы вообще встал. Поэтому предлагаю воспринимать как чудо, что мы все еще здесь после марта-апреля 2014 года. Это покруче, чем чудо лазаревого воскрешения, поверьте мне.
Но я отвлекся. Вторая проблема куда серьезнее. И она имеет глобальное выражение, но больше всего от него страдаем мы и Европа (на которую мы, собственно, и ориентируемся). Так вот, этот «секрет Полишинеля» в том, что все основные игроки продолжают воспринимать мир как нечто «рациональное» и «логичное». То есть они мыслят категориями нормального «человека экономического», где есть шаг и реакция, где есть действие и последствия действия, где есть проблема согласования шагов и т.д. Реальность же такова, что все это – галиматья чистейшей воды. Россия, с одной стороны, вернула к жизни дремучий реализм (то есть рационализации низшего порядка, замешанные на подходах жизни времен питекантропа), а с другой – перевела форматы противостояний на новый уровень – значительно более современный, чем это в состоянии воспринять Европа. США те то, как раз, понимают. А Европа, воевавшая столетиями – нет. Такой вот парадокс. Впрочем, те страны мира, которые сохраняют зачатки здравого взгляда на мир все же действуют. Первая ласточка – готовность лишать гражданства за терроризм. Вторая – закрытия волевыми решениями российских телеканалов на своих территориях.
«Мир изменился», но изменились ли мы?
«Мир изменился». Эта фраза рефреном звучит из уст политиков, экспертов, журналистов и т.д. Правда же в том, что никто на самом деле не осознает смысл этой фразы. Мир не просто изменился. Сменилась сама парадигма «правильного» и «неправильного», «актуального» и «неадекватного». Все (я хочу подчеркнуть – все!) институты безопасности в нынешних условиях не то, что не эффективны – они не могут быть таковыми, поскольку сменились сами правила игры.
Условно: все играли в шахматы, и вдруг один из игроков начинает «делать странное»: ходить вашими фигурами, своими фигурами, вводить новые фигуры на поле, перекрашивать клеточки, выставлять на стол шашки. А вы продолжаете с умным видом делать вид, что играете в шахматы и лишь иногда удивленно и жеманно восклицать «Позвольте сударь! Но так же нельзя!…», получая при этом в лицо от оппонента. Но мы же интеллигентные хлопцы – мы не опускаемся до уличной драки. На радость тому же оппоненту. Между тем понятно, что шахматами тут уже не пахнет. То есть речь идет не про то, что кто-то не умеет играть в шахматы или плохо в них играет – просто мы теперь играем в совершенно другую игру.
И вот именно этого никто не хочет признать. Геополитическая «зона комфорта» слишком сильна. Европа так привыкла к другой реальности, что разрушить ее она сознательно не может. То есть она готова пойти даже не дно, но «не предать свои идеалы». На самом деле никакими идеалами тут не пахнет – это пусть они себя сами обманывают. Это просто страх. Животный такой, как от темного переулка в незнакомом районе, где видны неясные движущиеся тени. Многие упрекают Путина в том, что его психологически травмировало падение Берлинской стены. Европа стоит сейчас перед своей виртуальной «Берлинской стеной» и видит, что непонятные граждане уже вовсю ее обрабатывают кайлом. Но вместо того, что бы их отогнать (боязно, ведь можно кайлом и по голове получить) Европа предпочитают «сильно зажмуриться» — а вдруг эти неприятные люди уйдут сами и все станет как прежде?…
Морози до -6, сніг, дощ та сильний вітер: мешканців Київщини попередили про небезпечну погоду
СтратКом ЗСУ підтвердив перше у світі застосування міжконтинентальної ракети проти України
В Україні почали діяти нові правила купівлі валюти: як тепер обміняти долари
Путін скоригував умови припинення війни з Україною
Именно отсюда все эти «не готовности». Ведь все эти квази «гибридности» (которые, по большей части, никакие и не гибридности вовсе) требуют жестких (местами – сверх меры, но это «сверх», только в сравнении с нашими нынешними представлениями о «норме») мер реагирования, которые на самом деле никакие не жесткие – это и есть новая реальность «правильности» и «рациональности». То, что она не соответствует идеалам либерально-социалистической идеологии Европы последних 60-70 лет… ну что ж… бывает.
«Зеленые человечки» и «ополченцы» будут появляться и дальше – никто не отказывается от удачных решений. Появляться будут до тех пор, пока на их действия государства не будут сразу отвечать ракетными ударами или жестким отстрелом со стороны своих «зеленых человечков». Да, такими же бойцами ВС или ЧВК, делающих вид что они – «просто местные трактористы-патриоты». Мы вступаем в эпоху «несистемного сверх насилия». Будет ли эта эпоха долгой или нет – непонятно. Но это – новая реальность.
И вот исходя из этих предпосылок мы переходим к предмету статьи.
Почему «громкий крик» не ведет к реформам в госсекторе?
Война с Россией породила в Украине огромное количество разнообразных «специалистов» и «экспертов» по информационной политике вообще (особенно по государственной – тут себя специалистом считает каждый второй) и по информационной безопасности в частности. Правда в большинстве своем эти «специалисты» не в курсе, какие законы действуют в стране, кто и за что отвечает, как происходит согласование решений, что может быть сделано в рамках текущего законодательства, а что нет. Но их это не смущает. Все эксперты. Как говорил персонаж «Бумера»: «Не мы такие – жизнь такая».
Львиная доля этих экспертов пребывает в состоянии перманентной шизофрении. «Запретите «Вести»!… но не вводите цензуру… Прекратите вещание российских каналов!… но соблюдайте права человека и высокие стандарты журналистики…». Попытки указать этим «экспертам» на их непоследовательность и непонимание сути механизмов госуправления обычно приводит к обвинению в «реакционности» и «нежелании меняться».
Все реформаторы (в т.ч. – информационной сферы) отказываются видеть очевидную любому госслужащему вещь: простая смена министра и постановка задачи громким голосом не приводит к результату. Это они (реформаторы) у себя в частной лавочке на 10 подчиненных – цари и боги, а все госслужащие (рано или поздно) приходят к конфуцианскому пониманию реальности госуправления, суть которого чрезвычайно проста: начальники меняются, а мы остаемся. К сожалению, донести этот простой, как 3 копейки, факт до больших начальников-реформаторов не получается. Неоднократные объяснения им, что иногда поменять рядовую инструкцию регулирующую работу небольшого круга лиц важнее»), чем заниматься прожектерством на тему «информационной борьбы» заканчивается нервным выпиванием дома вечером бокала вина или виски. Просто чтобы успокоиться. Ибо «государство это я» (в смысле конкретный министр/начальник и т.д.). А между тем реально решения принимаются и выполняются вовсе не министрами и замминистрами, а где-то на уровне «заместитель отдела овощеводства департамента сельского хозяйства управления лесов, полей и рек» — именно на них по служебной вертикали в итоге спускаются директивы/указания и именно их идеи вы потом видите как «инициативы органов власти». Ладно, снова немного отвлекся, но без этого отступления сложно объективно понять ситуацию, в которой нам и нужно формировать обновленную информационную политику.
На самом деле направлений таких политик у нас куда больше, чем «информационное противоборство». Другое дело, что сейчас это вопрос экзистенциональный и потому наиболее заметный. И хотя мы дальше будет говорить в основном об этом, но все же следует помнить, что к таким направлениям относится, например, и вопросы построения информационного общества, о котором помнит лишь малая группа «революционеров» (и пусть никого не обманывают многолюдные «парламентские слушания» на данную тему – фасады, фасады, фасады…)
Основной вопрос, на который сегодня все хотят получить быстрый и резкий ответ – что нам делать с российской информационной политикой, ее пропагандой.
Сегодня, наша информационная политика это классические «шашечки» против «ехать». Причем «шашечки» сковырнуть сложно. За них всё текущее нормативно-правовое обеспечение. И международные договора. И риторика «обсе» и «советаевропы» (кстати, до сих пор не могу понять кто они такие, что мы должны слушать их в вопросах, как нам защищать СЕБЯ). И «цивилизованный» дискурс «приличного», «ответственного» государства.
На стороне «ехать» только одно – наша свобода, наши интересы и наше выживание. Странным образом «шашечки» пока в большем почете.
Мы с упорством достойным лучшего применения продолжаем делать страшную ошибку, играя вместе с Европой в описанную в начале статьи игру про «ценности», в то, что все «незыблемо», что «надо говорить рационально» и «правдиво», что «нельзя отвечать на пропаганду пропагандой» и много иной ерунды. Все это ересь чистейшей воды. Если мы не дадим эффективный отпор, то обо всем этом будет просто некому рассказывать – трупы и поверженные не имеют права голоса.
И здесь мы, наконец, подходим к осознанию реальных проблем и того, что нам нужно делать.
Особенность российской информационной политики
Прежде всего – следует отказаться от заезженных клише, которые хороши в полемике, но мало помогают вырабатывать решения.
Если мы говорим об информационной политике России то первое, что мы вынуждены признать – она не «ретроградна». И уж тем более не «возвращает нас к временам холодной войны». Она глубоко современна. Нет, даже не так – она современнее, чем все существующие (может быть кроме сферы искусства) модели социальных отношений и информационных продуктов.
Она – это постмодернизм в чистом виде.
Удивительным образом огромное количество образованных людей (прекрасно знающих философию, историю и другие не менее хорошие гуманитарные науки) оказываются «слепы» когда дело заходит о российской информполитике. При всей преувеличенной репутации Петра Померанцева в вопросах российской пропаганды он действительно подметил ключевое: «цель российской информационной политики (пропаганды) вовсе не убедить вас в своей правоте. Ее цель – доказать, что правды нет и все врут».
Реальности нет – есть лишь рассказы. Рассказы одинаково ценны и правдивы как и реальность. А значит, реальность вещь относительная. Нарративы важнее реальности. А симулякры важнее вещей. Вымышленный герой ничуть не менее реален, чем настоящий, живой (привет «распятому мальчику») – все это легко узнаваемые конструкции присущие постмодернизму в его самом рафинированном виде.
Российская инфополитика просто перевела абстрактные философские конструкции в технологическое русло, применив эти концепции на практике. В таком ключе, российскую инфополитику следует рассматривать даже не как пропаганду, а как совершенно мегаломанский пиарпроект посмодернистской философской школы, поставленный на живых людях, но с политическими целями.
Если мы соглашаемся с этим, то возникает лишь один вопрос: что мы можем противопоставить этому самому постмодернизму?
Когда-то один из французских классиков постмодернизма, который много времени потратил на описание того, что «реальности не существует», во время известного противостояния во Франции между «арабскими французами» и французскими же правоохранительными органами (из за смерти арабского мальчика), разразился во французской газете злобной статьей, в которой от его постмодернизма не осталось и следа. В ней он апеллировал к тому, что «мы им дали культуру» (оказывается она существует!), «образование», «социальную систему» и т.д, а они ответили нам сожженными машинами! Психологический слом престарелого постмодерниста нам не сильно интересен, но показательно другое: постмодерн не выдерживает удара кулаком в лицо. Столкновение с реальностью ломает этот карточный домик с эффективностью молота и быстро приводит всех в чувство. А значит молоток – это и наше решение. Не эффектная и пафосная шпага мушкетера, не стилет, не яд – только молоток. Или ок, — моргенштерн. Что угодно, но так, чтобы при столкновении с целью та превращалась в кровавое месиво.
Другая важная особенность российской инфополитики – характер того, как она работает. Что на Западе, что в Украине. Она это вирус. Хотя нет, это было бы слишком просто. Она – это паразит. Она использует сам организм, его внутренние ресурсы, его возможности чтобы, в конце-концов, его уничтожить. То есть деятельность все этой «паразитирующей пропаганды» полностью легальна. Во многих ли странах запрещен RT? Может проблемы возникли у «Спутника» (кроме отдельных случаев)? Россия не просто издевается над миром. Она это делает, как иногда пишут в уголовных делах, «с особым цинизмом». А мир это проглатывает. Мы (а на самом деле реакции Украины лишь немногим лучше реакций критикуемого нами же Запада) до сих пор пребываем в иллюзии, что «правила они для всех», что «если у нас нет войны, то какое мы имеем право…», что «ценности незыблемы…» и прочая ерунда. Да, ерунда. Потому что мы на войне. То, что она так не называется, не означает что ее нет. Вы можете не называть человека с ножом, который встретил вас вечером у парадного, «бандитом», но он от этого не перестанет им быть. И жизнь он у вас все равно хочет отнять.
Итак, нам то что делать?
Что Украина должна изменить в своей деятельности, что бы начать действительно эффективно реагировать на то, что делает Россия?
Первое и самое главное нужно признать, что наш сегодняшний реальный приоритет – запреты и ужесточение наказаний. За все.
Да, нужно развивать свое. Да, «запретами нельзя ничего создать». И много других самых разнообразных «да» в пользу развития и против запретов. Однако еще раз – мы воюем. Сейчас, на самом деле, нет никакой дилеммы между «запрещать» или «развиваться». Сейчас мы находимся в стоянии, когда гангрена начала пожирать конечность, а нам говорят: «Давайте серьезно обсудим: будем ли мы отрезать отмирающую часть или может применим гомеопатию и займемся физкультурой?». Можно, конечно, попробовать жрать витамины и отжиматься, но есть «обоснованные сомнения» в эффективности таких действий. А вот сначала разобраться с гангреной (отрезав пораженные части), а потом уже восстанавливаться – куда более эффективная и непротиворечивая стратегия.
Поэтому «здесь и сегодня» адекватный текущему моменту поведением будет не рассуждения про «страну эльфов» где нужно «позитивное развитие», «защита прав человека» и «журналистские стандарты». Нам нужна, для начала, адекватная репрессивная машина. Ни у кого не вызывает вопросов, что у государства есть монополия на насилие. Но когда тоже самое мы говорим о информпространстве – сразу крики.
Любому адекватному человеку, который занимался вопросами государственной инфополитики хоть сколько-то продолжительное время (занимался не в перерывах между вождением такси и прослушиванием пар на 4-м курсе института) очевидно, что на сегодняшний день у нас есть объективная потребность в создании
А) особого правового режима для информационного пространства прифронтовых территорий и
Б) существенных изменений законодательства в вопросах регулирования общеукраинского информационного пространства в контексте противодействия государству, официально признанному нами «агрессором».
Если говорить по первому, то этот режим должен быть естественной частью более широкого понятия — правового определения того, что у нас сейчас происходит. Не может «борьба с террористами» продолжатся годами. Причем на малой площади. Не может быть этих самых террористов – десятки тысяч. При этом – продолжать торговать с этими террористами. Фактически, Парламент приняв официальное решение о том, что против Украины осуществлена агрессия РФ сказал «а», но на «б» (режим правого функционирования) его уже не хватило.
Да, мы не можем объявить войну России (хотя Москва была бы рада, безусловно). Однако де-факто мы имеем все факторы формирования какого-то нового правового режима, который мы до сих пор так и не сподобились назвать. И частью этого правового режима будет новый принцип работы с информационным пространством. Подчеркну – именно в части противодействия стране, которая официально признана нами агрессором. Естественно, если Парламент передумает и аннулирует/отзовет/дезавуирует свою позицию, то нужно просто возвращаться к общему формату функционирования информационного пространства.
Каких информационных вопросов должен касаться этот самый «особый правовой режим функционирования информационной сферы государства»?
Если откинуть в сторону разговоры о «свободах», «правах» и «ценностях каждого гражданина/человека», то в сухом остатке мы можем прийти лишь к одному выводу – на этих (а также прилежащих к ним территориям) нужен жесточайший правовой режим регулирования инфопространства. Карательный (как никак мы ж «хунта» — надо соответствовать). Такой, как был установлен американским генералом Робертом Маклюром в послевоенной Германии, когда без его кивка не то, что какая-нибудь газета «Вести» не могла выйти – все ходили на цыпочках и старались «не отсвечивать». От него и его команды зависело, кто получит право распространять новости и идеи, преподавать в государственных заведениях, а в некоторых случаях и заниматься коммерцией. Какие там к черту «законы» и «права»? Им нужно было «ехать» и они «ехали». Результат – цивилизованная Германия, ядро союза, который на 50 лет обеспечил мир в Европе.
Надо признать, что вся прифронтованя зона это наш «Фронтир». Такой же как был в США в период становления: с беззаконием, с огромным количеством оружия на руках у населения и отсутствием внятных правил. Только у нас к этом добавляется беспокойный сосед и постоянные перестрелки. И если Фронтир не удержать там, где он есть, не превратить его в крепость – то приготовьтесь рано или поздно встречать «братьев Моторолла» и банду «Гиви» и в других областях нашей прекрасной родины. Я сейчас не говорю про вопрос физического контроля за этим Фронтиром – это к военным. Мы про информационную часть.
Каким должен быть режим информационного контроля на этих территориях? Прежде всего – право без дополнительных объяснений (если хотите – да, это практика «троек», а в нашем случае это должно быть что-то вроде совместной тройки СБУ, МВД и Нацсовета по телевидению) останавливать работу любого СМИ в регионе. Жесткая цензура всего контента (вот где найдется работа для тонн «гуманитариев», выпускаемых ВУЗами страны) который распространяется там. Полная перепись всех собственников «тарелок» с последующей кодировкой сигнала (а может быть даже и принудительный демонтаж тарелок с компенсацией от государства). Речь не идет о том, чтобы создать гражданам сложности – лишь сделать условиях существования этого пространства адекватными текущему моменту.
Деятельность СМИ – по специальной разрешительной системе. Точно так же – разрешения на работу там для журналистов и особенно – главных редакторов. В качестве «пряника» можно подумать о дополнительном финансировании из госбюджета тех, кто там работает. Если деньги будут.
Никакого поступления «ДНР/ЛНР»овских газет. Специальное разрешение для правоохранительных, контрразведывательных органов на уничтожение тиражей без дополнительных отчетов и документов. Тоже самое — для любой иной литературы, которая может трактоваться как деструктивная.
Естественно более жесткий контроль за любой преподавательской деятельностью. Особенно в школах. Эти латентные рассадники сепаратизма пора взять под пристальный контроль. Только проверенные люди. Без вариантов.
Рассмотреть возможность использованию «глушилок» всего чего только можно. Тревожащяяся либеральная общественность воскликнет «Да вы же строите там Северную Корею в миниатюре!». На этом мы можем ответить — да, строим. Потому что иначе нельзя. Аллегории про «драконов» и их победителей звучат модно и пафосно, но не дают ответа на главный вопрос: если не убивать, то что с драконом делать? Пусть жрет нас по кускам дальше? Сколько еще «девушек» и «парней» мы должны ему скормить?
Как долго должен действовать такой режим? На самом деле установить его следует бессрочно. Однако на это вряд ли кто пойдет. Значит раз в два года – рассмотрение его результативности СНБО и принятие решение о продлении или прекращении. И никак иначе.
Еще раз повторю: это как раз тот самый случай, где нам нужно «ехать» и черт с ними – с «шашечками». Не нужно бояться «превратится в еще одну Россию». Наши невротические сомнения о «этичности» и «моральности» того, что еще даже не случилось – абсурд чистейшей воды. Нас бы к хорошему психоаналитику отправить, но где же такого возьмешь?…
Я ничего не сказал про ОРДЛО. Мол, как же так – мы же должны бороться за умы наших граждан. Скажу контрреволюционную вещь: помнить мы о них должны, но сильно париться на эту тему – нет. Совершенно очевидно, что то информационное гетто, которое строит там Россия она делает не для того, что бы вдруг дать нам возможность доносить туда свою позицию. А наши с ними финансовые возможности явно не равноценны. Если эта проблема кого-то персонально волнует – вперед, никто останавливать вас не будет. Даже грамоту потом дадим. Но и могучей господдержки (с последующим неэффективным распилом миллионов бюджетных денег) – тоже. Пожалуй, единственное, что может сделать государство – обеспечить инфраструктурную возможность доносить сигнал. Дальше – сами. Естественно – под присмотром «троек». Тот максимум, который мы можем себе позволить на данном этапе – работа в соцсетях и интернете в целом. Все остальное – бессмысленная трата сил и денег налогоплательщиков. А, ну естественно вполне конкретные специальные операции (информационные и психологические), но это уже к другим людям.
Говоря об общеукраинском контексте, следует понять самое главное: залог успешной борьбы с российской пропагандой не в «развенчании фейков» и даже не в принципе «говорить только правду». Нет. Как уже было сказано выше — нам объективно требуется больше «молотка». Пусть наказания перестанут быть административными и перейдут в плоскость уголовных. Вообще, следует рассмотреть концепцию, при которой все нарушения законов касающихся информационного пространства будут не административными, но уголовными. Включая нарушения теле и радио каналами лицензионных условий. Или нарушений СМИ режима санкций. Или «случайных» включений российских телеканалов кабельными операторами. Да вообще любых нарушений. Многие журналисты превратно понимают свободу слова. Видимо, пепел Кацубы стучится в их сердца. Задача государства – помочь им найти друг-друга.
Кто-то может нам внятно объяснить, почему в Украине до сих пор транслируются телеканалы страны, которую мы официально признаем агрессором? Вот действительно? Что за уникальный такой там контент, который не может быть заменен «загнивающим Западом»?
Кстати о запретах. Не должно быть абсурдных препираний между СБУ, Нацрадой по телевидению и Минкультом на тему кто из них больший демократ или патриот и сколько фильмов или другой инфопродукции было запрещено. Непонятно почему это вообще является предметом дискуссии? Например, те 500 человек, которые подписали известное письмо в поддержку политики Путина свой выбор сделали. Ок, они все взрослые люди и должны понимать, что у решений есть последствия. На них априори должен распространяться запрет на профессиональную или публичную деятельность на территории Украины. Равно как и уголовная (да-да – больше уголовных преступлений) для тех украинских СМИ, которые дают им площадку или цитируют их. Не уверен, что запреты на въезд эффективны (в конце концов, это могут быть частные визиты), однако любая деятельность, связанная с публичностью или профессией для них на территории Украины должна быть закрыта. И это не имеет никакого отношения ни к «шедеврам мирового кино» (куда ту же «Иронию судьбы…» может отнести лишь человек психически неадекватный, ибо сам фильм построен для таких людей), ни к «праву граждан выбирать». Мы живем в век высококонвергированных СМИ, в условиях, когда почти любой инфопродукт может быть доступен, если есть желание его получить. Какие тут вообще дискуссии?
Вообще, некоторые заявляют, что у нас «недопустимо высокий уровень ненависти в обществе». Где они его увидели??? Я могу категорически заявить, что этот уровень ненависти – недостаточен. Он вообще не соответствует нашему состоянию войны, когда 98% населения делает вид, что это их не касается и позволяют себе рассуждать на тему «ну мы же не можем опускаться до их уровня?».
Нам нужен махровый «маккартизм». Ну, может, «неомаккартизм». Да, тот самый которым пугают друг-друга интеллектуалы всех мастей, пересказывая страшную историю про высланного из США Чарли Чаплина. Тот самый, где министры обороны прыгают из окна с криком «Русские идут!». Все это – издержки процесса. Неизбежные издержки. Страшные? Да, с точки зрения мирной, либерально-демократической действительно страшные. С точки зрения тех тысяч, которых уже убили «мотороллы» и «гиви»? Ну как сказать… США благодаря ужасам маккартизма получила феноменальную прививку от «сотрудничества с врагом». Там до сих пор быть обвиненным в сотрудничестве (или даже симпатии) к социалистам/коммунистам весьма неприятное дело. У нас же этим (сотрудничеством с врагом) откровенно бравируют, называя это «взвешенной позицией» и «необходимостью слышать аргументы оппонента». Другая крайность – откровенные провокаторы типа Парасюка и иже с ним.
Нам нужны компании вовсе не повышения «толерантности», а «социальной неприемлемости». Человек, идущий мимо газеты «Вести» и иже с ней, мимо борда, ее рекламирующего, должен чувствовать постоянное ощущение неправильности, желание изменить это. Люди, вступающие во взаимодействие с этой продукцией (условно, берущие тиражи таких газет) должны сразу же становиться изолированными и по отношению к ним никаких неформальные стандарты поведения (например, уступить место в транспорте) не должны работать. Причем им это должны пояснять – что условное «место» им не уступили именно потому, что они держат условную «газету Вести».
Следует законодательно признать саму идеологию «Русского мира» человеконенавистнической и противозаконной, а любой, кто публично поддерживает эту концепцию может быть и должен приговорен не к административному наказанию, а уголовному.
Открытым остается вопрос о том, что делать с сонмом разнообразных СМИ, которые вроде бы и за руку поймать невозможно (те же «Вести», 112 канал и т.д). На самом деле проблема с «Вестями» относительна. Очевидно, что правовыми методами этот вопрос почти не решаем (если только не имплементировать полноценно британский опыт регулирования рынка СМИ). Однако есть множество «серых» средств которые можно применить. Самое напрашивающееся — 5-10 человек «патриотических трактористов», которые пару дней погоняют распространителей по туннелям подземных переходов и сожгут пару тиражей. Однако этим мы лишь еще больше дискредитируем государство. Не вижу проблемы, почему сотрудники милиции не могут каждое утро задерживать «до выяснения личности» распространителей? Ну а то, что тираж при этом куда то пропал… жаль конечно, но что поделать? Как долго такая газета сможет функционировать?
Про интернет я говорить не буду. Не потому, что сторонник идеи «последней территории свободы», а потому, что те решения, которые я тут вижу лучше вслух не проговаривать – затопчут поборники «последней площадки свободы слова». Главный вопрос лично для меня: сможем ли мы воспользоваться передовым демократическим опытом наших американских друзей и начать наконец снимать информацию/блокировать прямо на магистральных линиях? На самом деле вопрос только в одном – контроле за входящими потоками на предмет отсеивания сигнала вещания российских телеканалов и блокирования наиболее одиозных российских (и российско-террористических) ресурсов. Если технически это не реализуемо — DPI нам в помощь…
Вообще важно понять, что на самом деле в государстве самими же госструктурами еще ни разу полноценно не проводился аудит доступных информационных ресурсов. Все попытки таких «аудитов» (известные автору) наталкивались на жесточайшее противодействие со стороны самих же госорганов. Оно и понятно: никто с кормушками и точками устраивания многочисленных жен, любовниц, детей, внуков и т.д. расставаться не хочет. И показывать это «проверяющим» тоже желанием не горит. Между тем ресурсы эти, на самом деле, есть и перед нами сейчас стоит лишь одна макрозадача – выявить их, взять «на карандаш», построить адекватную систему управления ими и целеуказания им. Текущий уровень координации и оперативности сотрудничества между различными госведомствами прекрасно иллюстрируется скоростью действий ленивца в мультфильме «Зверополис». Да-да, именно так. С чувством, тактом, расстановкой. В итоге это приводит к неэффективному использованию средств, массовому киданию всех ведомств решать одну и ту же проблему и созданию «информационных потемкинских деревень». Ответственно заявляю: если нам бы удалось навести в этом вопросе порядок – за будущее государства можно было бы быть спокойным.
В качестве небольшого заключения
Безусловно, все сказанное выше это даже не короткий обзор проблем и решений. Это так… легкий «position papers» не более того. Однако тут и не ставилось за цель решить все мировые проблемы раз и навсегда.
Самое главное, к чему я всех отчаянно призываю в вопросе противодействия информационной агрессии Кремля и поиске решений противодействия – перестать цепляться за реальность, которой больше не существует.
Мы всё отчаянно пытаемся найти такие примеры «исторического опыта» борьбы с пропагандой, что бы и менять ничего не надо было и что бы все «хорошо закончилось». На самом деле для нас есть только несколько вариантов действительно успешных моделей, но в разном контексте. Первый – американская политика в Западной Германии после войны. Вторая – нынешняя модель Южной Кореи. Собственно все. Первая – это что нам делать здесь и сейчас (приоритетно для ОРДЛО и прифронтовых территорий). Вторая – что нам делать, когда активная фаза противостояния уйдет немного в тень, но никогда не исчезнет вовсе.
Ничего другого пока не предвидится.
Реальность поменялась и нам пора измениться вместе с ней. Веселые покатушечки на качелях «хиповатости» (что было пресуще всей украинской информполитике на протяжении более 20 лет независимости) разбились о реальность пришедшего злобного дядьки с дубиной. И хиппи, для того, что бы продолжать жить своим образом жизни придется на некоторое время взять в руки кирпич или что потяжелее. Ибо в известной фразе грабителя, который угрожает жертве ножом «Готов ли ты умереть за свою семью?» нам все же нужно сконцентрироваться на ответе жертвы, которая неожиданно достает из кармана пистолет: «Нет, но я готов за нее убить».