О власти, насилии и государстве

У туземцев племени тиммов в Сьерра-Леоне вплоть до XIX в. существовала одна любопытная традиция. Перед провозглашением нового верховного вождя его заковывали в цепи и изрядно избивали. Иногда настолько жестоко, что дальнейшее правление новоявленного монарха могло длиться совсем недолго. Но когда оковы снимали и выжившего вождя облачали в царские одежды, он получал из рук старейшин главный символ верховной власти — топор палача.

Этот обычай может показаться откровенной дикостью для большинства современников. Но в то же время, он помогает развеять туман, который веками нависал над пониманием природы власти, позволив многим уверовать в ее метафизическое начало. Благодаря этому примеру власть можно представить как особую формулу социального насилия, которая бывает очень разной, приобретая иногда мягкие, а иногда крайне жесткие формы. Чем более цивилизовано общество, тем эта формула сложнее. Цивилизация наполняет ее институтами парламентаризма и демократии, системой норм права и принципами, такими как, например, разделение властей… В туземных обществах формула лишена всех этих сложностей. Там она иногда низведена всего лишь до одного простого закона: «делай как скажет вождь»; и до одного наказания: «смерть».

Когда мы смотрим на сложные конструкции власти, формировавшиеся тысячелетиями, то воспринимаем их как само собой разумеющееся, придавая значение деталям, но не замечая главного. Такие примеры, как традиция туземцев из Сьерра-Леоне, хороши как раз своей очевидностью и простотой, дающей совершенно ясную картину.

Во-первых, в основе власти, как и любой другой формулы, лежит уравнение или закон компенсации. Так, например, жестокость тирана может быть компенсирована жестокостью по отношению к нему самому (и как показывает история, иногда даже авансом). По этой же логике, жестокое наказание тирана, перегнувшего палку в настоящем или в прошлом, служит гарантией тому, чтобы «другим не повадно было» в будущем. Иначе, на следующем круге истории, тирания будет еще более жестокой. Во-вторых, социальный консенсус — это не просто когда всех все устраивает. Это когда исходя из закона компенсации, существует особый баланс, где, например, жестокость правителя компенсируется выгодами, которые дает обществу его правление. В-третьих, когда этот баланс нарушен, для социального равновесия необходимы новые силы, новые интересы и новые игроки. Тогда изменяется сочетание элементов формулы, но не меняется суть уравнения. И, наконец, в-четвёртых, когда люди делают что-либо или воздерживаются от определенных действий без необходимости принуждения или угрозы применения к ним насилия, то в этой части власть (над ними) вообще утрачивает всякий смысл.

В дополнение к этому и для лучшего понимания сути проблемы, я хотел бы обратить внимание на то, что власть и все, что с ней связано, находятся в отдельном классе признаков государства — в классе признаков субъектности. Подробно этот вопрос был описан в моей работе «Государство как пространство, люди и интересы«.

В фундаменте власти, особенно если мы говорим о ее генезисе в историческом ракурсе, действительно легко найти самые разные политико-правовые и социальные артефакты, где градус насилия иногда просто зашкаливает. Из этого может сложиться иллюзия, что власть обладает монополией на насилие не потому, что в определенный момент это бывает социально необходимо, а потому, что без насилия она просто не может, т.к. она (т.е. власть) была зачата с помощью насилия, в насилии рождена и сама суть насилие, легализованное с помощью государства. Но это крайне ошибочное представление, т.к. оно основано всего лишь на одной, притом, довольно сомнительной переменной. Это путь в мир, где насилие неизбежно. Напротив, используя несколько переменных, и, в первую очередь, таких, как «разум» (ratio) и «ценности» (values), мы получим более совершенное представление о власти.

Итак, добавив переменные и объединив их как бы в систему уравнений, получаем совершенно другое и гораздо более комплексное понятие — «сила». Таким образом, насилие следует понимать как одно, причем, отрицательное проявление силы власти, в то время как ее положительным проявлением вполне можно было бы считать «влияние». Этот важный вывод помогает понять, почему без таких предохранителей, как разум и ценности все, что связано с властью, включая и борьбу за саму власть, проявляет себя преимущественно через механизмы принуждения.

Надо сказать, что власть действительно имеет прямой и при этом постоянно открытый канал связи с насилием, но отождествление власти и насилия (даже при самых жестких ее формах) было бы большой ошибкой. В самом деле, мы можем найти в истории массу примеров тому, как крайне жестокая и антигуманная власть находила себе оправдания, например, в необходимости выиграть войну или построить светлое будущее. Возможно, в определенной ситуации, это бывает действительно необходимо. Но это не отменяет вопрос о том, ради чего нести жертвы и лишения и есть ли какой-то альтернативный путь. Любая, казалось бы, самая жесткая конструкция власти разрушается, когда она переходит границы необходимости и становится чистым произволом, особенно, если в это же время на горизонте появляется мираж в виде ее более мягкой альтернативы.

Возможно ли бесконфликтное общество?

Общество без внутренних противоречий, а точнее, без предпосылок к конфликтам интересов, выглядит, скорее, как утопия. Существует, как минимум, две оси социального напряжения, которые возникают всякий раз, как только общество доходит до каких-либо форм своей организации: первая идет по вертикали «власть – народ», а вторая – по горизонтали «власть – претенденты (на власть)». Движение насилия возможно как в одну, так и в другую сторону, причем, как по одной, так и по другой оси. Понятно, что такие насыщенные насилием события, как бунты, народные восстания и революции (вертикаль), а также такие, как дворцовые перевороты и заговоры (горизонталь), — являются следствием, а не причиной тех противоречий, которые изначально заложены в существующие социально-экономические и политические конструкции и которые в силу системных или случайных обстоятельств, не могли быть решены в рамках этих конструкций.

Теоретически, мы можем представить себе идеальное общество, где правитель, например, обладает высочайшими моральными качествами, знаниями и опытом, а также необходимой для интересов всего общества предприимчивостью и решительностью. Мы также можем представить, как вокруг этого правителя сплотился терпеливый, мудрый и трудолюбивый народ, и как все они живут в мире, достатке и процветании… Но это, скорее, фантазии, чем реальность. Ведь даже если по какой-то счастливой случайности все это могло бы однажды иметь место, то рано или поздно лучшие правители умирают и на их место приходят худшие; соседние народы из друзей превращаются во врагов, а природные или климатические условия из благоприятных становятся враждебными. Изменчивость окружающего мира накладывает свой отпечаток на стабильность любой социальной конструкции. Следовательно, такая конструкция должна обладать гибкостью, чтобы изменения, с которыми она сталкивается, не могли ее окончательно сломать.

Сменяемость власти и условия ее реализации

Итак, реальное (а не идеальное) государство подразумевает наличие противоречий, а, следовательно, и определенной степени насилия. Но когда эта степень зашкаливает, конструкция, как правило, не выдерживает и происходят события, за которыми может последовать тотальное обрушение. В связи с этим иногда возникает иллюзия, что любое сопротивление власти подрывает государство как бы изнутри, создавая предпосылки для гражданской войны, интервенции и, в конечном итоге, — к потере суверенитета (исходя из представлений о его исходном состоянии). Так надо ли сопротивляться? Но я бы поставил вопрос иначе: а надо ли такое государство?

Когда имеют место структурные сдвиги среди основных элементов субъектности, изменения в классе признаков формы, а проще говоря — полная утрата суверенитета или образование на том же месте нового (возможно, и не одного) государства, — становится практически неизбежным. Подробнее вопросы становления субъекта я раскрыл в работе «Политический организм. Становление субъекта и основ государственности«.

Нет ничего нового в том, что единственная сила, которая позволяет сдержать звериные инстинкты власти и при этом направить ее энергию в нужное русло – это общество сознательных граждан. Приводной механизм, использующий эту силу – это сменяемость власти, без которой формула насилия рано или поздно становится всеохватывающей, достигающей своего апогея в виде тирании. Не надо искать идеального правителя или выдумывать универсальные правила, которые можно было бы установить в виде такого же идеального закона. Это дорога в никуда, с большой долей вероятности уводящая в пропасть. Гораздо важнее подумать о том, как обеспечить сменяемость власти, имея тем самым практическую возможность укротить тот потенциал насилия и произвола, который составляет ее исторически первичную природу.

Итак, избирательное право и политическая конкуренция, а, проще говоря, — выборы, являются тем предохранительным клапаном, который позволяет одновременно обеспечить два условия: а) имплементацию изменений посредством сменяемости власти и b) ненасильственный способ этой сменяемости, позволяющий сохранить преемственность власти и/или устойчивость суверенитета.

Однако, выборы не следует переоценивать. Ведь если в одних странах они проводятся уже не первую сотню лет и все, что связано с процедурой как самого избирательного процесса, так и с функционированием политических механизмов этих государств, было придумано, выстрадано и претворено в жизнь в результате тяжелейшей борьбы, то в других — это сравнительно недавнее нововведение, которое часто является следствием деколонизации и глобализации, а не проявлением национальных политических традиций. В этом смысле избирательное право не одиноко среди прочих законодательных новаций, которые, как показывает исторический опыт постколониальных и постсоветских стран, иногда очень трудно культивировать на неподготовленной почве. Более подробно этот вопрос раскрыт в статье «Почему бывают законы, которые не работают«.

Фрагментация власти и профицит силы

На первый взгляд, может показаться, что в бесконфликтной среде, где все внутренние противоречия нейтрализуются благодаря справедливой и эффективной процедуре, характерной для гражданского общества и правового государства, власть действительно утрачивает какой-либо смысл. И здесь не идет речь о тех избирательных механизмах принуждения, которые, безусловно, необходимы для выполнения правоохранительной, фискальной, надзорно-регулятивной функции или для отправления правосудия. Понятно, что любые отклонения от установленного общественного порядка должны быть встречены адекватной реакцией со стороны власти, иначе сам факт ее бездействия в подобных случаях будет означать такой же коллапс, как и в случаях чрезмерного прессинга. Речь о том, что в относительно бесконфликтной среде с властью начинают происходить интересные вещи, которые я постараюсь очень кратко представить в виде двух тенденций.

Первая тенденция состоит в том, что такая власть легко адаптируется к процессам глобализации. Сейчас это все больше проявляется в таком ее тренде, как «фрагментация власти», набирающей обороты теперь уже в мировом масштабе. Среди основных признаков данного тренда можно выделить следующие:

1) разукрупнение суверенитетов: число государств в мире неуклонно растет и процесс их дробления пока не предвещает снижения темпов;

2) денационализация компетенций: все больше традиционных государственных задач и механизмов их реализации переносится с органов национальной власти на различные международные и трансграничные структуры;

3) деконцентрация функций: это когда центр государства теряет часть своих полномочий в пользу периферии, включая усиление роли городов и других суб-государственных образований;

4) разгосударствление институтов: фактически, это частичный переход власти к негосударственным субъектам, включая такие, как транснациональные корпорации и неправительственные организации;

5) горизонтальная интеграция: рост возможностей суб-государственных структур по установлению собственных отношений с миром, минуя фильтр национального государства.

Однако, у данного тренда есть и обратная сторона. Так, если об условно бесконфликтных обществах можно сказать, что они органично вписываются в процесс фрагментации, относительно спокойно дрейфуя в этом глобальном потоке, то страны с повышенной концентрацией власти часто вынуждены плыть против течения, активно сопротивляясь любым проявлениям глобализации. Для них фрагментация власти — это крайне болезненный процесс, который вызывает дополнительный всплеск насилия и очаги новых конфликтов как внутри этих государств, так и на их периферии. Во многом, благодаря именно этой тенденции, рассматриваемой в мировом масштабе, в последнее время так усилилось явление трансграничного терроризма. Сейчас некоторые террористические сети обладают такими колоссальными организационными возможностями и степенью влияния, что их вполне можно поставить в один ряд с другими негосударственными субъектами, такими как ТНК и неправительственные организации, особенно, когда мы говорим о фактическом разгосударствлении традиционных институтов власти. Вообще, все то, что мы привыкли называть «национальное государство» (nation-state), вошло сейчас в фазу грандиозных трансформаций и любые вопросы, связанные с властью, неразрывно связаны с этим. Однако, это отдельная и очень объемная тема…

Вторая тенденция связана с использованием избытка или «профицита силы», который образуется вследствие внутрисоциального баланса (в т.ч. и в результате первой тенденции) и который позволяет власти перенаправлять свою энергию в другие, можно сказать, перспективные направления. В самом деле, если структура общества и существующая в нем социально-экономическая система не требуют чрезмерных усилий для обеспечения устойчивости внутри, то вся высвобожденная энергия может и должна быть употреблена во вне. Но где именно? Сейчас, в век глобализации, такие усилия просто необходимы, например, для поддержки национальных производителей в условиях жесткой конкуренции на внешних рынках, для продвижения продуктов национальной культуры, а также в целях усиления политического влияния страны и получения благодаря этому дополнительных преимуществ, связанных с международными источниками капитала, сырья, рабочей силы и т.д.

Итак, рассматривая проблему комплексно, включая такие тенденции, как фрагментация власти и профицит силы, можно сложить более целостное представление о векторах приложения той социальной энергии, которая может генерироваться как благодаря усилиям власти, так и в связи с борьбой за власть. Так, конструктивный вектор, взятый в ракурсе внешней политики, выражается, как правило, в таких проявлениях, как экономическая экспансия, разумный протекционизм, прагматичная международная интеграция и способность контролировать ключевые для данной экономики рынки; во внутренней политике — это создание социального капитала, реализация инфраструктурных проектов, а также установление и поддержка других механизмов устойчивого развития. В то же время, деструктивный вектор, как правило, связан с такими проявлениями внешней политики, как агрессия, интервенция, поддержка международного терроризма, стратегия изоляционизма и т.д.; основной чертой внутренней политики здесь часто выступает прямая зависимость национального суверенитета от эффективности репрессивной машины, а также бесконечная череда сопутствующих этому революций, переворотов, и других гражданских конфликтов.

В любом государстве можно найти признаки как конструктивных, так и деструктивных проявлений. В то же время, в некоторых случаях мы можем наблюдать явное доминирование одних признаков над другими. Наверное, можно было бы сказать, что в конечном счете, вопрос не в векторе, а в эффективности власти. А если так, то это, в свою очередь, напрямую связано с устойчивостью суверенитета. Но там, где раньше устойчивость подразумевала монолит силы и фундаментальность конструкций, сейчас необходима гибкость и готовность к изменениям. Вот почему открытое общество, состоящее из просвещенных граждан и достигшее баланса внутренних интересов, имеет в современном мире гораздо больший потенциал устойчивости благодаря самоорганизации, чем его закрытый аналог, опирающийся на деструктив силы и комплекс традиционных услуг, предоставляемых архаическим государством. В этом смысле, любые тезисы о необходимости сильной власти якобы для того, «чтобы был порядок», всегда сильно попахивают нафталином, если не сказать монархизмом. Когда кто-то предлагает вам порядок в обмен на усиление своей власти, то ценой такого обмена неизбежно окажется ваша свобода.

В действительно цивилизованном обществе порядок — это естественная среда обитания людей, а не плод таких проявлений власти, как влияние или насилие. Конкуренция с другими народами – вот для чего на самом деле нужна сильная и эффективная власть. А чтобы сила власти не превратилась в насилие по отношению к собственному народу, необходимо сильное гражданское общество. Оно также необходимо для того, чтобы эта сила не переросла в неоправданную агрессию по отношению к народам чужим, которые, в конечном счете, рано или поздно обратят свой справедливый гнев против граждан или подданных государства-агрессора. История знает много таких примеров и, к сожалению, сейчас эта история, похоже, повторяется.

* * *

Есть страны, где многие вещи, связанные с темой власти, проще всего объяснить двумя словами: «все сложно». Наверное, к ним можно отнести и Украину. К сожалению, народ этой страны безуспешно потратил сотни лет на то, чтобы научиться использовать власть как средство простой организации, необходимой для сдерживания своего общества от распада вследствие внутренних противоречий. Отсутствие разумного консенсуса и бесконечная борьба за власть многократно провоцировали хаос, междоусобные конфликты и, как следствие, — беззащитность в отношении внешних угроз и погружение в то состояние, которое отлично характеризует украинское слово «руїна». А в это время другие народы, сумевшие добиться внутреннего баланса и устойчивости своего суверенитета, перешли к следующим этапам, где сама власть, а точнее целая система, представляющая собой сплав социально-экономической, политической и культурной модели, стала использоваться как совершенный инструмент и как главное конкурентное преимущество таких народов в вечной борьбе интересов на глобальной арене.

Для Украины сейчас наступило время колоссальных вызовов, но и больших возможностей. Украина, наконец, созрела к более сложным вариациям формулы власти, когда основной задачей должно быть не просто выживание или сосуществование, а, создание условий для использования власти как конструктивной силы. Идеальной власти не бывает, но качество политики (а как следствие, — и уровень жизни) зависит от зрелости общества, частью которого является каждый из нас.

Facebook автора

Изображение: The Unwanted by crilleb50