Зерократия

Все творческие стили здесь смешались до неразличимости – точнее, различимости за ними лишь тех или иных технологий. Даже не политических – ибо политики теперь не существует также, постполитическая игра сводится к консервации «стабильности». Акторы этой игры приняли по умолчанию, что всякий переход в новый исторический цикл, как ему и свойственно, чреват тем или иным изменением социальных статусов – а терять, как в позднем Риме, никому ничего не хочется. Если публика требует «перезагрузочных» зрелищ – ей их охотно дают: есть такой тип зависания компьютера, когда он непрерывно перезагружается…

Последней реальной культурной «перезагрузкой» в России была «рок-революция» конца 1980-х годов, превратившая эту запрещенную стилистику в мейнстрим и выведшая из подполья целый слой творческих людей, которые никак не вписывались в советские союзы композиторов и писателей. Старшее поколение тогда возмущалось, что молодые люди при знакомстве интересуются не тем, «что ты читаешь», а тем, «что ты слушаешь». Однако? обретя полную свободу, русский рок стремительно утратил свои «революционные» черты, во многом и привлекавшие к нему молодежь. А став в лице некоторых своих кумиров «солидным и респектабельным», он быстро деградировал в «рокапопс». «Андеграунд» из культурной уникальности, зачастую весьма рискованной, превратился в навязчивую моду, что напрочь лишило его всякого внутреннего содержания. Ирокез на голове, серьга в ухе и прочие «стиляжьи» прикиды более не означали вызова унылым обывателям – напротив, они стали просто новой внешней упаковкой для тех же самых обывателей, уже более никак не желающих менять мир…

Поэтому в 1990-е годы после рока уже практически не появлялось иных стилей, которые можно было бы назвать поколенчески знаковыми. Рэп, рейв, хип-хоп уже не являли собой какого-то особого «мейнстрима», по которому было бы возможно составить «портрет поколения». Точнее, этот «портрет» просто расслоился на все эти стили, и вопрос «что ты слушаешь» утратил какой-то идентификационный смысл. Он теперь мог коррелироваться с самыми разными идеологиями – и режиссер Алексей Балабанов поставил удачный эксперимент, соединив патриотический сценарий «Брата-2» с саундтреком из модных групп того времени, которые «пели о совсем другом».

Нулевые годы в этом отношении и вовсе ликвидировали все идейные оппозиции. Символично, что именно в это десятилетие ушли из жизни Егор Летов и Илья Кормильцев – очень разные деятели, которые были, однако, каждый по-своему символами контркультуры. Все попытки воплотить утопию фатальным образом виртуализовались и ушли в сеть – где они чувствуют себя относительно свободно, но без всяких надежд на реализацию по эту сторону монитора.

Утратила смыслы и политическая оппозиция – не столько по причине запретов со стороны власти, сколько из-за отставания на целую культурную эпоху. Оппозиция все еще живет догматами модерна – либеральными, коммунистическими, националистическими – и даже поныне бьется за их «чистоту», тогда как у власти они давно уже превратились в постмодернистский микс, элементы которого задействуются ситуативно и инструментально. Власть стала тотальной – но вместе с тем «незаметной», воплотив тем самым мечту даосов. Временами она может, конечно, производить впечатление оруэлловской антиутопии – но беда в том, что ее противники мечтают лишь о «возрождении» чего-то прошлого (и потому неизбежно проигрывают), а об основах новой эпохи и не помышляют. Или привычно откладывают их за горизонт своей виртуальной «победы»…

Новые эпохи часто начинаются с молодежных субкультур – и последние пару лет в этом смысле много говорят о хипстерах. Однако наблюдатели слишком зациклены на каких-то внешних атрибутах (цвет очков, форма штанов, айфон-айпод и т.п.), чем демонстрируют лишь собственную принадлежность к прошлой эпохе модерна. Особенно показательна расхожая в Москве классификация хипстеров как «очень обеспеченных» людей – но это типично «совковая» характеристика, ибо в «буржуйских» странах стилеобразующим является вовсе не уровень потребления. Даже напротив – самоценное потребительство оказывается в новой системе ценностей характеристикой низшего класса – «консумериата». Причем консумериатом могут быть даже миллиардеры – количество их дворцов и яхт играет все меньшую роль. А для нового творческого стиля внешняя атрибутика имеет совершенно ничтожное значение – в нем гораздо важнее внутренняя общность интересов. Но впрочем, раз уж российские культурологи сформировали для себя специфический образ «хипстера» – то и оставим его им на здоровье, пусть в очередной раз идут особым путем…

* * *

Для содержательной характеристики этого интегрального «пост-постмодернистского» стиля гораздо более полезна книга шведских авторов Яна Барда и Александра Зодерквиста «Нетократия». Она как раз и посвящена поколению, выросшему в сети – но не просто на уровне потребителей, а в качестве создателей своих собственных проектов. И, разумеется, они себя могут вовсе не называть «нетократами» – это лишь удобная внешняя дефиниция.

Нетократы любят тайны и загадки и потому часто выглядят «непонятными». Все «массовое» и «общепринятое» им смертельно скучно, и чтобы развеять тоску, они изобретают всевозможные римейки и приколы над этим. Между нетократией и консумериатом есть ясная и фундаментальная разница – первые сами производят желания, а вторые лишь следуют тому, что «модно». Консумериат – это объект перемен, те, кто меняется, а нетократы – это их субъект, те, кто меняет.

Стиль жизни нетократа создается его уникальными способностями и особым мироощущением. «Особым» – с точки зрения массового потребителя, и потому порой пугающим его. Нетократ, конечно, тоже живет в обществе потребления, но оно у него подчеркнуто эксклюзивно и не зависит от какой-либо рекламы. Нетократы слушают «неформатную» музыку (кстати, старый рок сегодня парадоксальным образом тоже выглядит «инди-культурой»), получают информацию на сайтах, которые не рекламируют свое собственное существование, и предпочитают те товары и услуги, которые не известны широким массам. Причем это зависит вовсе не от цены и «статусности» – такое потребление может быть совершенно минималистским, но непревзойденным по доставляемому удовольствию.

Нетократы – фанаты путешествий. Однако путешествуют они преимущественно в места, не изгаженные массовой туристической индустрией – причем контрасты между пятизвездочными отелями, студенческими хостелами и прочими экзотическими «вписками» их не только не смущают, но наоборот – создают уникальность каждого маршрута. Этот стиль жизни можно назвать и эллинским словом «космополитика», а можно и термином «глокализация» – синтез глобального и локального. Они с большим интересом относятся ко всем самобытным локальностям, вывешивая в своих блогах немереное множество краеведческих фотонаблюдений. Видимо, в этом и проявляется то самое «восстание пространства», о котором я писал в РЖ в прошлом году, прослеживая культурную эволюцию последних десятилетий.

Этот стиль невозможно зафиксировать – он мобилен по самой своей природе. Причастные ему живут вне всяческих религиозных и идеологических догматов, и даже возрастных «стандартов» – единственным «домом» для них является свой сайт или блог, да и тот постоянно обновляется. Это для консумериата базовая ценность – некое оседлое «место жительства», примерное «семейное положение» и очередные «прочные убеждения». Именно в таком состоянии они легче всего поддаются телеобработке и превращаются в послушную потребительскую обслугу власти.

Однако нетократ не «борется» с властью – он ее старается просто не замечать, и срывается лишь когда она своим абсурдом тормозит его свободу. Вообще, в качестве иллюстрации «общепринятого» ныне абсурда тотальной «стабильности» очень актуально смотрится обогнавший свое время фильм Карена Шахназарова «Город Зеро» (1988).

Поэтому, возможно, этот стиль, возникший в нулевых годах, разумнее именовать «зерократией». У него есть лишь один, уже упомянутый недостаток (впрочем, для кого-то это и преимущество) – он не способен кристаллизоваться в неких четко узнаваемых, «исторически однозначных» формах и потому обречен на эзотеризм. Утешаться остается лишь напутствием Председателя Земного Шара Велимира Хлебникова: «Мы будем свирепствовать как новая оспа, пока вы не станете похожи на нас как две капли воды. Тогда мы исчезнем…».

Вадим Штепа, Русский журнал