Кризис архаичной идеологии: пролог

Жизнь — это всегда адаптация к реальности. И чем адекватнее определенная форма жизни “отражает” реальность, тем выше у нее шансы на адаптацию. Это выживание.

В процессе эволюции любой вид появлялся, сохранялся и трансформировался под влиянием внешней среды. Эта среда всегда была изменчивой. А, значит, требовала новых адаптивных стратегий. Как правило, к новым вызовам уже сложившиеся организмы подходили с уже готовым набором стратегий к предыдущим трудностям. Делать все заново? С чистого листа? Это бы потребовало невероятного количества ресурсов. Проще новый приспособительный механизм сформировать поверх старых. С течением времени, высокоразвитые организмы стали напоминать “слоеный пирог” адаптивных инструментов.

Для человека одним из последних таких инструментов стало сознание. Дорогостоящий, ресурсоемкий механизм. Многие замечали, что интенсивный умственный труд быстро истощает. Он буквально пожирает в “топке” нейрональной активности небезграничный ресурс организма. Но в таком странном расточительстве есть свой резон. Сознание позволяет строить модели реальности. Понимать ее закономерности и предвидеть ход событий, а не слепо плестись за “случайными” капризами среды в виде неблагоприятных изменений.

Сознание значительно расширило наши адаптивные способности. Именно оно позволило человеку стать доминирующим видом на планете. За неэкономную растрату ресурсов были получены иные, гораздо более выгодные бонусы.

Однако наш “внутренний мир” тоже стал средой, к которой нужно адаптироваться. Облегчив внешнее выживание, он сформировал новую реальность: виртуальную реальность человека, общество, сложную коммуникацию. Он сам стал системой, которая усложнила уже социальное, а не биологическое выживание.

Это привело к эволюции самого сознания. Усложнявшаяся реальность человеческого бытия требовала понимания его природы, а, значит, породила модели, помогающие обществу приспосабливаться к самому себе. Так появляется культура.

Мир древнего человека еще не знает разделения на внешний и внутренний миры. Как и ребенок, он не различает внешней реальности “железных законов мироздания” и внутренней реальности “желаний и чудес”. На этом фоне развивается мифология. Взаимовлияние мира вещей и мира человека. Это мир, где стихии наделяются волей и мотивами, циклы природы и циклы человека отождествляются, а человеческая реальность, наоборот, описывается аналогиями из мира все еще близкой природы. А самое главное — зарождающиеся абстрактное мышление требует внешних “оболочек”, проекций.

Для нас важной является одна из этих проекций. Человек архаики не осознает себя отдельной личностью. Он мыслит целым обществом, его полнотой. Это смутное единение он проецирует на “тотем” — внешний символ целого общества. Так, тотем становится выразителем всех. Он символически представляет все общество. Одновременно тотем становится “отцом”, “прародителем” племени и источником его жизни. Согласитесь, неплохая адаптивная модель для первобытного ума.

Но самое интересное, что эта модель, трансформируясь через религию, культуру, философию (но, конечно, в основном через религию) дожила до наших дней. Точно так же, как биологические адаптации, “культурное приспособление” тоже накапливалось слоями: более новые (развитые) поверх древних (менее развитых).

Итак, получается, что в нашей глубине живет тот самый тотемический первочеловек, который все еще жаждет объединения со своим сообществом и растворения в нем. Это единение снимает тяготу частного бытия человека модерна.

Кстати, о человеке модерна. Процесс эволюции сознания, как мы пониманием, не завершился. И пропасть между миром внешним (в т.ч. социальным) и внутренним миром человека ширилась. Особенно это отчетливо заметно на примере эволюции западного сознания. Именно там адаптация (а, значит, сложившаяся среда) привела к формированию человека автономного. Этот человек был новинкой. Он уже значительно меньше чувствовал свою чуть ли не мистическую связь с обществом. Он осознал себя самостоятельной единицей и готов был вступать в общественные отношения на договорных, а не “родительстких” началах. Общество для него перестало восприниматься как целостная семья, во главе которой (и у истоков которой) стоит волшебный тотем (будь то образ, например божества, священного императора или… “отца народов”).

Надеюсь, что проницательный читатель уже понял, куда клонит автор. Да, наше современное “цивилизационное противостояние” — ни что иное, нежели конкурентная борьба двух адаптивных моделей — архаичной и модерной.

За архаикой — проверенная временем, надежная, но устаревшая система общества-семьи, где есть тотем-прародитель-отец, олицетворяющий все общество, низы-“дети”, иерархия (как у социальных животных) и культурная модель, которая все это объясняет и закрепляет. Мир архаики цикличен, он направлен назад, в “золотой век” и старается закрепить миропорядок навсегда. Прогресс ему чужд… ибо уничтожает самые основы такой неподвижной и авторитетной вселенной. Вселенной воли и чуда.

Модерн — молодая и свежая модель адаптации. За ней — автономность личности, линейное время, конкуренция и прогресс. Модерн основывается в актуальном моменте, но направлен в неповторимое будущее (чего не может быть у архаики). Для модерна нет незыблемых авторитетов и абсолютных ответов. Это мир релятивизма и закона. Механизма и системы.

Это объяснительный пролог ко второй части, где будет описываться “антропологическая” модель современной российской политики (и даже больше — “русского мира”), украинский разлом, непонимание между представителями разных мировоззрений, идеократия, вируальные миры народов, борьба “воли и закона”, архаики и модерна.

Продолжение следует