Нестор Махно и «Крым наш»

Когда в начале 80-х я работал в археологической экспедиции, в одном маленьком селе на Николаевщине с нами разговорился местный житель, пожилой мужчина.

— От тут, — сказал он в ходе беседы и указал пальцем, — на цьому самому місці у двадцятому році латиши розстріляли мого батька.

— За что? – поинтересовались мы.

— Що він був головою сільсовєта.

Нас слегка удивило, что красные латышские стрелки казнили председателя сельского совета, но история нас, молодых и горячих, в тот момент мало интересовала. Мы уверенно смотрели в будущее, в котором не ожидалось социальных и политических потрясений, а уж тем более вооруженных конфликтов, в которых иностранные добровольцы будут наводить на Украине свои порядки.

К началу 1920 года Красная Армия безоговорочно одерживала верх. Но не за счет своих боевых качеств и таланта командиров, как показалось большевистскому руководству в Кремле. Гражданская война имеет свои правила, и часто в ней побеждает та сторона, которая в состоянии удержать себя от внутреннего коллапса. Коммунисты образца 1920 года весьма отличались и по составу, и по образу мышления от самих себя в середине 1930-х. Насилие, неизбежное в условиях гражданской войны, казалось временным, необходимым лишь для победы над силами классового угнетения для торжества общей свободы. Поэтому требовалось единство, вынужденная вертикаль власти. Туда махновцы, которых сегодня, вполне возможно, записали бы в стан “либералов-толерастов”, никак не вписывались. Летом 1920, в разгар противостояния махновцев с красными, Маяковский писал в “Окнах РОСТА”:

Если жить вразброд,

как махновцы хотят,

буржуазия передушит нас, как котят.

Что единица?

Ерунда единица!

Надо

в партию коммунистическую объединиться.

И буржуи,

какими б ни были ярыми,

побегут

от мощи

миллионных армий.

Великий поэт слегка передергивал. Буржуи бегали и от гораздо меньших армий и били гораздо большие. Дело было не в количестве армий, и не в махновцах. Дело было в видении будущего. А оно хорошо описано в рассказе Бабеля, где, вызвав старого биндюжника на допрос просто для сбора информации, чекист его взял и расстрелял. На вопрос, зачем он это сделал, чекист ответил в том плане, что, мол, неужели ты думаешь, что такой вот человек нужен в светлом будущем. Его собеседник подумал и согласился.

Несмотря на то, что большинство из руководства махновцев было готово пойти на сотрудничество с новой властью, в светлое будущее они не вписывались. За Махно и другими командирами началась охота, совмещенная с негативной пропагандой, предвестником информационной войны. Попавшихся или расстреливали, или садили в тюрьму, где от них ожидались показания, которые выставляли махновцев в негативном свете. С точки зрения большевистской морали, конечно. Так, например, видный анархист Волин, попав в ЧК, рассказывал о распущенности в стане Махно, упоминая целые штабные оргии. Понятно, что люди везде были одни и те же, часто буквально одни и те же, и с переменой цвета ленточки на папахе их нравы не менялись. Но, как и сегодня, пропаганда изгалялась вовсю, очерняя супостата любыми средствами.

Но пропаганда не могла заменить умение. Генерал Слащев, который, по слухам, заявил, что целью его амбиции было стать вторым Махно, умело раскатал превосходящие силы красных, стремящихся на его плечах ворваться в Крым. Впоследствии, говорят, когда в середине 1920-х Слащев вернулся в Россию и преподавал в военной Академии своим же бывшим оппонентам, ему случилось разбирать эту операцию в присутствии Дмитрия Жлобы, того самого красного командующего, которого он и побил. Ехидные комментарии бывшего генерала вывели красного комкора из себя. Жлоба в ярости выстрелил в лектора и… промахнулся. “Видите, — не преминул съязвить Слащев, — как вы воевали, так вы стреляете”. Успех Слащева позволил белым эвакуировать остатки сил из Новороссийска и укрепиться в Крыму.

Если присмотреться, то все военные и политические провалы случаются из-за того, что кто-то выдает желаемое за действительное. Как летом 1919-го УНР уверовала, что это она победила Красную Армию, а белые решили, что Махно всего-навсего местечковый бандит, которого можно проигнорировать, так и зимой 1920-го польский отец нации Пилсудский решил, что успешное продвижение поляков на восток в Белоруссию и Украину, при активном участии сил Булак-Балаховича и Петлюры (галицийцы, наверное, были в полном восторге от такой новости!), было обусловлено его военным гением, а не занятостью красных в Сибири и на юге, и настало время восстановить Речь Посполитую в границах какого-нибудь там 1595 года. Ведь и у них деды воевали!

На этом фоне оклемавшийся от болезней и потрясений Нестор Махно в очередной раз, как и летом 1918-го, с небольшой группой оставшихся Гуляй-Польских анархистов начинает понемногу организовывать сопротивление. Но широкого массового движения на этот раз не получится. Махновщина все больше приобретала характер партизанской войны не за социально-политические цели переустройства общества, а исключительно против представителей центральной власти на местах. Зато, к вящей радости поклонников стереотипов и мифов, на главную роль вышли махновские тачанки.

Приходится слышать и читать, что тачанка – это нечто вроде танка, мол, махновцы тачанками прорвали оборону, и тому подобное. Позволю себе напомнить экспертам, что танк это такая металлическая штуковина на гусеницах с пушками-пулеметами в передней части. С другой стороны, тачанка впереди имеет несколько очень уязвимых коней, а пулемет, на удивление, расположен сзади. Посему, в отличие от танков, тачанки могут что-то прорывать только пятясь задом наперед. Конная повозка удобна для подъезда к месту действия, ведения огня из стационарного положения позиции и быстрого отхода или смены позиции. Идеальна для засад и налетов, но бесполезна в позиционной войне или лобовой атаке. Не случайно конные махновцы предпочитали ручные пулеметы “Льюис” и “Томпсон”, позволявшие вести огонь не спешиваясь.

Усевшись на тачанки, махновцы принялись разъезжать по району, без особого успеха пытаясь раздуть новое пламя восстания, по пути уничтожая представителей советской власти, комнезамы (комитеты бедноты) и милиционеров. Коммунисты, конечно, негодовали, что бандиты-предатели атакуют родную советскую власть (в которой заправляли они же). Тут напрашивается параллель с бандеровцами. Их, как до этого махновцев, советская власть считала предателями, хотя ни бандеровцы, ни махновцы никогда не были и не считали себя советскими подданными. Для них новая власть была оккупационной, а ее местные представители – коллаборационистами. К тому же, перед тем как установить новую администрацию, красные часто устраняли старую, пусть даже и формально советскую власть. Объясняет, почему латыши вывели за село отца моего собеседника в начале статьи и расстреляли.

По контрасту повстанцы были довольно толерантны к местным администрациям. Заняв очередной населенный пункт, махновцы обычно собирали жителей, читали стихи Шевченко, назначали военного коменданта для несения гарнизонной службы, а всю остальную власть передавали гражданским. Причем формат гражданского самоуправления их не особо беспокоил – даже дореволюционные земства, если находились таковые, вполне их устраивали. Но с 1920 года их мишенью становятся советские учреждения, назначенные коммунистами. Причем, больше для общего устрашения, чем уничтожения. Но если за людей просило население, их могли и пощадить, а если обреченных на смерть добрые люди выдергивали и прятали, махновцы, как правило, не особо за ними и гонялись. Есть анекдот, который прекрасно передает отношение махновцев к таким казням.

Понурые пленные красноармейцы стоят пред тачанкой Нестора Махно. Батька полирует ногти алмазной пилочкой и командует своим хлопцам, которые немедленно приводят приговор в исполнение:

— Этого расстрелять!

— И этого расстрелять.

— Этого повесить.

— Этого расстрелять.

Услышав такой приговор, красноармеец падает на землю и начинает биться в истерике: “Нет, не хочу умирать, не хочу!”

— А этого не надо. Отпустите его.

— Как так, Батько?

— А он не хочет.

Закономерный результат отрицания необходимости тюрем, между прочим.

Массы хоть и не поднимались, но и не противились. Тем не менее, Махно в очередной раз оказывается центром движения сопротивления, Постепенно многие махновцы, изначально согласные на сотрудничество с большевиками, устали находиться на нелегальном положении и стали возвращаться под знамена возрождавшейся РПАУ. С махновцами стало сливаться и так называемое движение “зеленых”, названное по имени атамана Зеленого. Многочисленные и широко разбросанные отряды “зеленых” не имели единого центра и конкретной политической направленности, особенно после развала УНР, но их объединяли идеи местной автономии и самоуправления, похожие на махновские. И это только на Украине. В России вовсю полыхали восстания, самое известно из которых, Тамбовское под руководством Антонова, фактически создало независимый анклав. Лозунги “За советы без коммунистов!” и “За свободную торговлю!” (про этот лозунг мало упоминают, ибо торговать у нас, благодаря советской идеологии, стало позорным) объединяли всех в вооруженном протесте. Большевистская политика конфронтации приносила свои плоды.

Скажу снова, коммунисты тогда еще не были дубовыми сталинистами. Сталин сам не был сталинистом. Они, в принципе, еще с весны 1918-го понимали, что политика военного коммунизма, насильственные реквизиции и централизованное перераспределение, не только не работают, а просто приводят к обратному результату. Достаточно было увидеть, что, несмотря на то, что насильно реквизировали у населения все стороны, так как брать, собственно, было больше неоткуда, голод случался исключительно на большевистской территории. Более того, за исключением годов Нэпа, голод или угроза голода не покидали Советский Союз до конца 1950-х. Голодомор 30-х не был одноразовым или уникальным явлением, а трагедией огромного масштаба на фоне трагедий масштабом лишь относительно поменьше. Экономика, основанная на принципе отобрать у кого есть и раздать кому надо, обречена на провал где угодно — современной Украине, Северной Корее или Чили во времена правления Альенде.

Большевики в Кремле, несомненно, понимали необходимость реформ. Но ведь война! Как и Временное правительство до него, Совнарком никак не мог решиться на неприятные ему, но жизненно необходимые всем действия. Хотя ради этих реформ война и велась! Тем временем, созданные усилиями Троцкого огромные армии нужно было кормить, и, волей-неволей, а пришлось вернуться к продразверсткам. Украинские крестьяне, которые зимой хлебом и салом встречали оголодавших на мизерном пайке красноармейцев, среди которых кроме латышей выделялись и китайцы (в России тогда их было немало), опять начали пересматривать свое отношение к идее третьей революции Батьки Махно.

К лету РПАУ(м) превратилась в реальную силу, подвижную, неплохо снабжаемую населением и имевшую союзников в каждой губернии. Махновцы пошли рейдами по Украине и Дону, нанося поражение за поражением красным войскам, большей частью разочарованным в политике Кремля и деморализованным необходимость сражаться с людьми, чьи воззрения они, по сути, разделяли. Дошло до того, что махновцы стали задаваться вопросом – а не способствуют ли наши успехи против Красной Армии делу нашего общего врага – барона Врангеля? Ответ был – скорее да, чем нет. Во всяком случае, Врангель это тоже заметил.

Антон Иванович Деникин был традиционалист и вел дело с российским размахом и безалаберностью. Вооруженные Силы Юга России исповедовали традиционные духовные ценности – пока на фронтах умирали, в тылах воровали. Когда летом 1919-го Деникин восторженно объявил о наступлении на Москву, Врангель мрачно предсказал, что для России это начало конца. За что его, по доброй военной традиции, и поперли из армии. После того, как предсказания Врангеля сбылись, и вместо празднования Рождества в первопрестольной, белые собирали остатки зубов в Крыму, барона не только пригласили обратно, но и вручили бразды правления. Врангель действительно стал наводить порядок, первым делом постаравшись избавиться от героических, но слишком шебутных атаманов-генералов типа Шкуро и Слащева. Вскоре Крым представлял собой, более-менее функционирующую, самодостаточную, скажем так, страну. Во всяком случае, нигде в мире не было такого количества людей с высшим образованием на квадратную версту. И при удачном раскладе “Остров Крым” Аксенова был бы не альтернативной, а просто историей. С чем главнокомандующему не повезло, так это с фамилией и титулом. “Врангель” режет русское ухо, а “барон” – это вообще из сказки Гофмана.

Белая армия, черный барон, снова готовят на царский трон!

Кроме словосочетания “белая армия”, все остальное в песне было неправдой, но на слух ложилось очень даже неплохо. Между тем, черный барон выработал вполне внятную программу земельной реформы, с которой он мечтал перетащить крестьянство на свою сторону. Проблема состояла в том, что за три года до этого ей цены бы не было, а лет сорок еще дальше в прошлое Врангеля возможно бы избрали царем, но летом 1920-го никто всерьез не стал бы перераспределять перераспределенную землю, да еще за деньги. Хотя смысл реформа имела. Как, впрочем, имело бы смысл просто объявить Нэп в 1917 году и избежать ненужного кровопролития.

Подзуживаемый французами, к концу лета Врангель опрометчиво вышел из Крыма и, помахивая земельной реформой, двинулся освобождать народ. Отсидеться на полуострове он не смог, потому что к лету Красная Армия, поднатасканная за три года в маневренной войне, погнала поляков на запад. Да так удачно, что поляки запаниковали, Европа заволновалась, а красный полководец Тухачевский уже заглядывал в светлое будущее: “Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках понесем счастье и мир трудящемуся человечеству. На Запад!”

Поляки поспешно пригласили героя первой мировой французского маршала Фоша и с его помощью наладили линию обороны по Висле по всем канонам военного искусства. И не прогадали. Произошло “Чудо на Висле”. Наткнувшись на хорошо эшелонированную оборону, созданная для мобильной гражданской войны Красная Армия, со всеми ее бронепоездами и конными армиями, не знала что делать. Как писал Бабель в “Конармии”: “…(наше) гиканье перестало действовать на воображение неприятеля и конные атаки на окопавшегося противника сделались невозможными”. Поражение было ужасным, потрясающим воображение, оно преследовало вождей большевиков до 1940-х годов.

Выход Врангеля из Крыма во многом был определен необходимость снять давление Красной Армии на западе. Но ко времени его похода поляки уже уверенно побеждали, что, — о, ирония! – освобождало бронепоезда и конные армии для борьбы с черным бароном и царским троном.

Барон был интеллигентом и политиком, и как все российские и украинские интеллигенты и политики, он плохо представлял образ мышления тех, кто не является интеллигентом или политиком. Он считал, что хорошую идею не нужно продавать или заворачивать в красивую упаковку, что считаться с мнением тех, кого ты намериваешься облагодетельствовать, необязательно. Поскольку его реформа была неплохой, Врангель решил, что все недовольные Советской власть радостно присоединятся к его победному маршу, включая Батьку Махно. Не дожидаясь реакции Батьки, белые объявили о своем союзе с ним, что, честно говоря, ввело в заблуждение некоторые отряды махновцев, перешедших на сторону кадетов. В теории, такой союз имел какой-то мизерный шанс состояться. Но они плохо знали Махно. Посланник Врангеля, привез не только предложение союза и реформ, но и какой-то совершенно сумасшедший титул для Махно, что-то из оперетты “Свадьба в Малиновке” – “пан-атаман Грициан Таврический”, что указывало на совсем несерьезный подход к серьезному делу со сторону белых. Посланника повесили публично, чтобы никаких сомнений ни у кого больше не возникало.

Тем временем, уже большевики, нервные после Польши, запаниковали. По любому раскладу, Врангель по силе и близко к полякам не стоял, и задавить его огромная Красная Армия вполне могла. Но пуганая ворона куста боится. Как и в 1919-ом, решили, что лучше иметь Махно в союзниках, чем в противниках. В Старобельске стороны подписали соглашение, по которому в обмен на военную помощь, анархистов и махновцев оставляли в покое, давали возможность вести политическую деятельность, а махновскому району предоставлялась полная автономия для социальных и экономических экспериментов. То, что один из четырех пунктов соглашения большевики никак не подписывали, значения не имеет. Мы сегодня знаем, что не подписи делаю соглашения, а намерения им следовать.

Непременно стоит подчеркнуть один момент. Вызволенные соглашением из лап кровавой гебни, то есть чеки, идейные анархисты конфедерации “Набат” собрались на конференцию по вопросу махновщины. Дело в том, — и это не я, а настоящие анархисты так говорили, — что все три года вплоть до осени 1920-го махновщина была чем угодно, но не анархистским движением, и пора было бы ей привить чуток анархизма. То есть, вот вам официальная оценка знающих людей – махновское движение к анархизму отношения не имело, а было как бы само по себе. Что в нелицеприятных выражениях и высказали махновские командиры городским товарищам при попытке объясниться.

Сам Махно был в то время в -надцатый раз серьезно ранен, и присланный красными доктор провел ему операцию на ноге. Поэтому экспедиционный махновский корпус из, скорее всего, 4-5 тысяч человек направился в поход на Крым без него.

Несмотря на фетиш Кремля по поводу стратегической значимости Крыма, за последние пять тысячелетий его не брал только ленивый. Как мы уже знаем, звали его Дмитрий Жлоба, и Слащев даже не побеспокоился перекрыть Перекоп. Без ожидаемой поддержки в тылу красных, наступление белых даже с танками и самолетами выдохлось уже у Каховки, и вопрос конца стал вопросом времени. Если бы красные тупо не штурмовали в лоб укрепления на Перекопе, преграждающие вход на полуостров, по старой подлой традиции подгадывая к очередной годовщине Великого Октября, то Крым бы, скорее всего, сдали бы и так. Но что было, то было.

Красный командующий Фрунзе приказывал махновцам под командованием Каретника переправляться через Сиваш, относительно мелкий с песочным дном эквивалент Мертвого моря, чтобы зайти в тыл перекопским сидельцам. Махновцы резонно отказывались тонуть с конями и тачанками, и ждали, пока не сойдет прилив. Между тем, два пехотных полка Красной Армии, потеряв при переправе до двух третей состава под огнем ожидающего их противника, держались за полоску земли на другом берегу. Такое пренебрежение к человеческой жизни показалось диким даже суровым повстанцам, никогда не стеснявшихся порубать врага в капусту, и повторять подвиг они не желали. Но, дождавшись благоприятных погодных условий, махновцы все-таки форсировали Сиваш, и Крымская компания была решена.

Кстати, все фильмы о тех события, которые мне довелось смотреть, снимались, видимо, летом, и не учитывают, что ноябрь, даже в Крыму, очень неприятен. Все эти эффектные падания в воду, хождения по грудь в воде и просто купания (?), на самом деле вели бы к переохлаждению и серьезным заболеваниям, если не смерти. Так что просто форсирование гнилого моря было достаточно проблематичным само по себе. Основной задачей для всех войск в холодной, продуваемой мокрым ветром степи, было найти тепло и ночлег. Как в свое время полагал еще великий Суворов, преимущество всегда имеет выспавшаяся армия с сухими ногами.

С легкой руки бывшего анархиста, беллетриста Тепера, в читательском воображении укоренилась картинка грандиозного боя под Ишунью, где несколько тысяч конницы Барбовича лобовой атакой, на манер наполеоновских кирасиров при Ватерлоо, попытались скинуть в Сиваш переправляющихся махновцев. Однако знаменитый командир пулеметного полка Фома Кожин красиво гаркнул: “Хлопці, роби грязь!”, шестьсот пулеметных тачанок резво поскакали навстречу атаке, безукоризненно развернулись и кинжальным огнем положили цвет белой кавалерии. Мне, лично, очень нравится. Но, во-первых, ничего такого не было, во-вторых, просто быть не могло. На самом деле начались относительно небольшие столкновения, красные медленно, но уверенно перекрывали перешеек, и удерживать Перекоп белым смысла уже не было.

К чести Врангеля, он не был Деникиным, и выламываться за счет тысяч жизней верящих ему людей не стал, а приказал начать эвакуацию. Красные не особо спешили додавить противника, и Крым некоторое время находился в состоянии полного бардака. Стороны перемешались, одни уходили, другие заходили, поезда мотались туда-сюда, пароходы уходили из Севастополя в Турцию, а красные бойцы Второй Конной армии на вопрос местных жителей: “Вы кто?”, отвечали коротко: “Махновцы!”

Предыдущие публикации по теме на «Хвыле»: Махно без тачанки, Махно и провал операции “Новороссия 1.0”, Махно и Третья революция