Тайна

Существа как-то воспринимают Зов, увлекаются к нему, протуберируют, активничают, и это составляет основную Тайну и основание всяких тайн.

В попытке как-то соединить мышление, веру, волю и патию, нужно допустить в той или иной степени расположение неопределенности как неясного усмотрения, которое можно мыслить-верить-волеть-патировать: тайну, секрет, загадку, мистерию, смутность, а также умышленно сокрытое, сокровенное, подноготное и потаенное в отличие от просто непостижимого и немыслимого.

В помышлении мышления криптокниги «Мышление есть. Мышления нет» произведено изъятие «Я». Декартовский постулат «Осознавая, я мыслю, значит существую» превращается не в расширительный «Осознавая, я мыслю, волею, верю, патирую, значит существую», а в неопределенный «Мышление, воля, вера и патия встречаются в неопределенности, где нет ни Я, ни чего бы то ни было».

«Мышление, воля, вера и патия пребывают в Зове» — постулат открытой предвосхитительной множественности Зова. Картезианский постулат «Осознавая, я мыслю, значит существую» заперт в «Я»: «Я-осознаю», «Я-мыслю», «Я-существую».

В этом постулате не просто изъяты «осознание», «Я», «существование» и тем самым «бытие», ибо пре-бывать суть оказаться вне-, до- и независимо от бытия. Этот постулат предвосхитительно множественно открыт, то есть в нем выражается, что кроме мышления, воли, веры и патии можно оказываться в иных предвосхищениях — потенции, пустоты, хаоса, экстенции, полноты, порядка и т.д.

Мышление и вера

Почему, например, вообще мышление и вера суть разное?

В одностороннем усмотрении суть лишь вера ответствует на Зов. Однако многостороннее и опытное усмотрение являет всякое предвосхищение — мышление, веру, волю и патию — как ответ на Зов.

Вера имеет дело с определенной неопределенностью, причем в выраженной ориентации на неопределенность как преодоление определенности. Само это выражение звучит весьма парадоксально для мышления — «ориентация на неопределенность как преодоление определенности», то есть выхождение за все и всякие пределы определенности в чистую спонтанность неопределенности.

Недопустимо просто верить. Верить допустимо в нечто. То есть вера всегда ориентирована.

Мышление же не имеет никакой ориентации. Мышление разрывает определенность (определенности) и являет неопределенную неопределенность как разное вне непосредственного различия. Ведь различима лишь определенность.

В неопределенности не бывает никакого различия. Различия неопределенности и определенности допустимо лишь в одной и них — в определенности.

Вере и мышлению, чтобы как-то встретиться, нужно двигаться навстречу друг другу. Мышлению можно стать «уверенным» в чем-то за пределами помышляемого. А вере можно стать «помышляющей» нечто за пределами веруемого. Для мышления и для веры это преодоление их начальных состояний — спонтанности и ориентированности.

Мышление может опираться на веру в той степени, в которой мышление помышляет свои пределы как одно из предвосхищений среди веры, воли и патии.

Вера может опираться на мышление в той степени, в которой она верит, что есть иные предвосхищения, допускающие веруемое, даже если они и подвергает его сомнению.

Мышление означает допустимость сомнения. А вера в нечто одно может означать сомнение в противоположном или неприятие другой веры.

Мышление суть спонтанная вера, а вера суть ориентированное мышление.

Хороший вопрос, подвергающий сомнению различение веры и мышления у Тертуллиана («верую ибо абсурдно»): как допустимо предвосхищать веру без того, чтобы помышлять-верить в единство или даже тождественность мышления и веры?

Мышление и воля

Допустимо ли вообще мыслить вне воли? Или так: может ли вообще мысль состояться, если она не активируется волей?

Существуют разные традиции понимания воли: как чистая спонтанная активность — произвол, как осознанная воля самости — своеволие и как осмысленная воля — смысловолие. Воля может быть Мировой Волей, Волей Бога, взаимодействующими разными индивидуальными волями

Различает ли воля себя без мышления? — вот в чем вопрос.

Способна ли воля без мышления отличать разные свои состояния или интенции?

Или для воли это неважно, поскольку воля волеет в немыслии, неверии и непатии?

Шопенгауэр показал, что понимание Я, других Я, Мира и идей (представлений) вполне можно построить, не прибегая к мышлению, из одного понимания воли.

Однако центральной проблемой понимания Шопенгауэра является то, откуда взялось его понимание воли и как можно понимать его книгу из одной только воли без мышления.

Воля к власти, воля к знанию, воля к собственности и даже воля к существованию (у Шопенгауэра воля к жизни) определены множественно, в том числе и волением Я. Чистая, необусловленная воля, суть воля к Иному, воля к таким изменениям, которые неопределенны, то есть не есть целью — программой, планом, проектом, стратегией.

Изменение суть не приспособление к флуктуациям или вариациям среды, мира или меры, но активность потенции многосредия, многомирности, многомерности.

Таким образом, всякие вопросы о воле это вопросы о различении волений, которые неизбежно помыслены в мышлении.

Сильный вопрос: как допустимо предвосхищать волю без того, чтобы волеть-мыслить в единстве воли-мышления?

Мышление и патия

Патирование, наоборот, понимается всегда без участия веры, мышления и воли. Поскольку патия суть явленность отношений, еще не ставших связями или даже связаностями, то патия суть появление усмотрения отношений.

Усмотрение отношений может быть помышлением, но само появление отношений еще не помышление.

Отношения неуместны и невовременны-несвоевременны.

Отношения также являются вне ориентаций принятия веры или установлений веры.

Неориентированные отношения суть и есть патические.

Патия суть в мезосе, патия мезосна. И как мезос патия суть на переходе от неопределенности к определенности.

Патия являет помышленное в мышлении, которое не допустимо в мышлении без патии.

И здесь не так, как с верой — патия не ориентирована ни на какое определенное отношение, даже если патия иноактивна, то есть протуберативно спонтанна.

Однако здесь, точно так же, как и с волей, — патия не различает разные отношения. Всякое появляющееся отношение для патии неотличимо от иного отношения.

Определяющий вопрос: как различить патию и мышление вне помышления без того, чтобы помышлять их единство?

Неопределенность как Тайна

В неопределенности Зова стирается различие между предвосхищениями мышления, воли, веры и патии. В сущности, предвосхищается лишь Зов.

Неопределенность воли как чистая активность спонтанного воления — необусловленная воля. Подобно тому, как неопределенность веры суть чистая спонтанная ориентация — вера широкого горизонта. Похоже на то, как неопределенность патии суть иноактивная открытость ко всяким отношениям — протуберативная патия.

Зов не являет непосредственным. Обозначения Зова для мышления, воли, веры и патии допустимо усматривать-рассматривать как Тайну.

У всякого, кому повезло в период становления личностью осознать разрыв своей индивидуальной социальности и своей самости как воспринимающего Зов существа, есть история травматичного предъявления Зова в социальности.

Суть этой истории всегда похожа: находится некто, кто дает понять «я уже заглушил свой зов, что же ты со своим до сих пор носишься?» И это обычно считается актом социального взросления.

Говоря о Тайне для мышления, воли, веры и патии, мы говорим о неопределенном. Говорить о Тайне можно лишь свидетельским образом. Узнать от Тайне можно, хоть немного доверяя тем, кто с ней сталкивался.

Тайна — это не то, что некто хочет узнать, выведать или открыть.

Тайна — то, что всегда рядом и о чем можно даже не подозревать, иногда до конца жизни.

Само допущение тайны означает допущение пределов, за которые мышлением, верой, волей, патией невозможно проникнуть.

Это весьма важный аспект самости: допускать пребывание тайны.

Можно не допускать пребывание какой-либо тайны, то есть допускать существование лишь одних загадок, которые так или иначе, рано или поздно будут разгаданы.

Тайна — не загадка, ибо смысл ее не в разгадывании.

Загадки принадлежат этому миру. Тайны — не от мира сего. Неразгаданные загадки не есть тайны.

Тайна — не секрет, ибо смысле ее не в открытии.

О существовании некоторого секрета всегда известно, а вот содержание секрета неизвестно.

Тайна суть не просто содержательно скрыта, как секрет. О самом существовании тайны может быть неизвестно.

Тайна суть не сокровенна.

Сокровенное суть необнаруживаемое, свято хранимое, задушевное. Сокровенное суть не осознанное как открытое для себя в стремлении к нему и закрытое для непосвященных, но нечеткая ориентация к некоторой зовущей неопределенности.

Сокровенны для христиан Царство Божие, для конфуцианцев — Небо, для даосов — Дао, для индуистов и буддистов — Нирвана. Тайна не сокровенна и не откровенна.

Однако сокровенность есть социальная характеристика бытия тайны в отношении не между самостями, а между индивидами и более всего — личностями. Пребывание же небытийной тайны принципиально не может быть сокровенным.

Тайна — это то, о чем невозможно ничего сказать в языке (языках) этого мира, невозможно «вписать» в этот мир, невозможно телом этого мира к ней прикоснуться и т.п.

Зов-Тайна — это ощущение стремления к ино-, много-, вне-, между- «мирности» и «мерности».

Что суть тайна для мышления-воли-веры-патии?

Энигматическая ориентация самости означает допущение таких неочевидных тайн, которые принципиально не подлежат ни опознанию как загадки, ни собственно разгадке в случае их опознания, то есть к открытию которых можно бесконечно приближаться, но не открыть их так, чтобы быть устремленным к неопределенности Тайны.

Открытие тайны как устремления к ней, не проявляет саму Тайну.

Здесь уместно говорить о различии Чуда и Тайны.

Чудо суть проявление Зова.

Тайна суть явление Зова в вере, еще не только не проявленное, но и не помышляемое.

Тайна суть зовущая в своей неопределенности. Тайна — это определенная неопределенность. Причем определенная указанием на область внимания к допустимости Иного.

При некоторых намеках, экивоках или подозрениях о существовании некоторой Тайны, сама она может быть смутна и невыразима.

Тройная трансцендентность Тайны в том, что, во-первых, само ее существование скрыто, во-вторых, при раскрытии того, что существует некоторая Тайна, содержание ее оказывается смутным вплоть до принципиальной бессодержательности и безымянности; в-третьих, при попытке преодолеть эту смутность она оказывается невыразимой.

Тайна интерпретируется как сопротивляющаяся своему отмечанию-обозначению-поименованию, раскрытию и узнаванию.

Отношение существа с Тайной

Столкнуться с Тайной — большая удача для самости, большие проблемы для индивида и катастрофа для личности.

Лишь в Тайне самость обретает представление о своих пределах в этом мире. И лишь в Тайне индивид обретает кризис своих представлений и осознания. Для личности же столкновение с Тайной фатально, ибо принуждает ее либо десоциализироваться, либо закрыть доступ к Тайне, заглушить Зов заботой, работой, войной-борьбой, развлечениями, алкоголем, наркотиками и прочим.

Тот, кто соприкоснулся с Тайной, сам стал тайной.

Невыносимость Тайны будирует самость, а свыкание с тем, что место Тайне всегда есть, суть собственно постижение ограничений самости.

Совесть суть мера ответности существа на Зов. Такое усмотрение фундаментально переворачивает понимание морали, которая имеет свои истоки отнюдь не в социальных отношениях.

Мораль суть отношение к сущему и существам через ответность Зову. Вне Зова мораль остается лишь нормативной этикой, формальной нравственностью, социальными правилами бытия.

Через Тайну самость становится существом. Через прикосновение к Тайне самости открывается возможность во-существления.

Сущность существа таинственная, т.е. много-, ино-, вне- между- «мирна» и «мерна».

Ориентация существа на во-существление суть допущение Тайны.

Если Тайна открылась хотя бы в своем смутной ориентации, то о ней можно молчать. И такие молчащие невидимы. А можно не молчать, разглашать, свидетельствовать. При этом неважно, поверят ли, поймут ли, посчитают ли важным.

Существенная Тайна не есть, а пребывает как Зов. При этом Зов суть Тайна для существа, а не сама по себе.

Любопытство суть ориентация к Зову, к невыразимой Тайне. Любопытство суть ориентация к Зову, к невыразимой Тайне. Зов энергетичен. Ответность (Зову) — энергетический сёрф. Причем ответность Зову не означает ответности Зова.

Пытливость суть ориентация на Тайну-Зов. Ответность суть догадывание о Тайне. А ответственность суть установка на социальность.

Любомудрие суть ориентация к тому, что выразимо, и еще более узко — это установка на мудрость в социальности. Любомудрие — уже не любопытство. Любомудрие суть смирение пытливости для проявления имен и ясности их интерпретаций.

Философия суть попытка социализировать любопытство как любомудрие. При этом любомудрие всегда упрощает-ограничивает-разрушает любопытство.

Мудрость как мезос несоциализируема в принципе.

Образование, в том числе научное и философское, как отвечание на вопросы, которые никто не ставит, уменьшает или даже убивает пытливость.

Так появляются две связанные растяжки с разными ориентациями: пытливость-мудрость и любопытство-любомудрие.

Пытливость суть внебытийный Путь Зова. Мудрость суть иная мера со-бытия в предвосприятии Зова через вопрошание. Популярная мудрость суть отвечание на вопросы как вхождение в плотную ткань социальности и потеря энигматичности Зова.

Различить воспринимающих и не воспринимающих Зов просто. Первые понимают друг друга даже без слов, вторые не понимают друг друга даже со словами.