Престижный соционим: откуда взялся креативный класс

От редакции. Продолжая наш спор о феномене «креативного класса», мы публикуем очень интересную статью отечественного социолога и публициста Александра Кустарева, предлагающего свою версию происхождения данного термина. По мнению Кустарева, термин «креативный класс» возник для обозначения относительно нового социального явления — возникновения довольно большой прослойки материально обеспеченных интеллектуалов, которые хотели бы подчеркнуть свое отличие и от непрестижной «буржуазии», и от еще менее престижных «наемных работников», и от обычно далеко не преуспевающей в экономическом отношении «интеллигенции». Острота полемики о «креативном классе» — элемент классовой борьбы сегодняшнего дня.

«Креативный класс» — это типичное коллективное имя, или этикетка (как говорил Бурдье), или, как я предлагаю говорить, «соционим», что удобно и понятно рядом с хорошо известным понятием «этноним». Обычно соционимы имеют сильный оценочный оттенок и те, кто ими пользуются для самоопределения и определения «других», расслаивают общество в соответствии со своей иерархией ценностей.

Появление этикетки «креативный класс» одновременно с такими этикетками, как, например, «офисный планктон» или «олигархи», совпадает с постепенным вытеснением из обихода старых добрых этикеток «интеллигенция», «рабочий класс», «буржуазия».

Это обновление общественного дискурса говорит о том, что старые понятия кажутся публике неадекватными характеристикам разных агентур и отношениям между ними. Это понятно. Общество переходит или даже уже перешло на новую ресурсную базу, и этот переход сопровождается появлением новых агентур деятельности, вступающих друг с другом в сильно измененные отношения.

«Креативный класс» — некоторым образом монстр-мутант. Поскольку он работает не руками, а головой, и производит культтовар, он соответствует понятию «интеллигенция». Поскольку он работает по найму и получает вознаграждение в виде зарплаты, даже если он как независимый предприниматель платит зарплату сам себе, он — наемный рабочий. Поскольку он использует в производстве свои особые и развитые долгим обучением способности (талант), то есть «человеческий капитал», и получает за этот капитал доход, даже если он формально работает по найму, он — капиталист.

Он не может записаться в рабочие, потому что не собирается себя вести как рабочий класс. Он не хочет записываться в капиталисты, потому что у них низкая моральная репутация, и в демократическом обществе над ними висит постоянная угроза эспроприации. К тому же у этих этикеток сильные плебейские коннотации. Этикетка «интеллигенция» неудобна, потому что определявшая себя так агентура традиционно бравировала своим нестяжательством.

С другой стороны, этикетка «рабочий» обеспечивает агенту моральное достоинство в обществе, где труд официально провозглашен главной ценностью. Этикетка «интеллигенция» подразумевает человеческое благородство — патрицианство, аристократизм. Задача, таким образом, в том, чтобы найти этикетку, избавленную от негативных коннотаций, но которая сохраняла бы положительные коннотации этих двух и вместе с тем, допускала обогащение без того, чтобы называться «буржуем» («капиталистом»).

Поиски такой этикетки идут давно. Уже с середины XIX века на ярмарке соционимов появляется этикетка «профессионал». Затем в середине ХХ века — «новые средние слои» («белые воротнички»). Теперь появился в этом русле соционим «креативный класс».

Но у него есть и другие корни. Интеллигенция (как бы она ни атрибутировалась еще) в сущности была зародышем нового уклада — общества, построенного на культуре как экономическом ресурсе; это имел в виду Элвин Гулднер, назвав интеллектуалов «универсальным расколотым классом». С начала ХХ века, будучи имущественно самой однородной, она уже не могла и не хотела самоопределяться одной и той же этикеткой. Она всячески старалась сама себя вертикально расслоить.

В этом русле появилась и пара соционимов «интеллектуалы//интеллигенция». Вообще говоря, они обычно воспринимаются как синонимы, особенно если принять во внимание разные лексические традиции в разных языках; так, например, «интеллектуалы» в риторике французской антидрейфусарской традиции то же самое, что «интеллигенция» в риторике «Вех» — один к одному. Но они могут быть и далеко разведены оценочно-типологически.

В советское время в одном из нарративов (особенно в академической среде) этикеткой «интеллектуал» обозначался (самообозначался) «творческий индивид», «производитель культуры-знания». А этикетка «интеллигенция» (иногда для полной ясности с уточнением за ним «рядовая интеллигенция») оставлялась «потребителям культуры», «имитаторам». Не надо, впрочем, думать, что таким «саморасслоением» занималась только советская интеллигенция. В России этот дискурс восходит к «Вехам» и даже к Достоевскому. Он хорошо заметен и на Западе, включая Америку; американские разговоры о «первосортных» и «второсортных» интеллектуалах даже больше всего похожи на русские.

Новейший соционим «креативный класс» развивает именно эту внутриинтеллигентскую самоопределительную практику. Ибо что такое «креативник», то есть «созидатель», если не «творческий работник»? «Креативный класс» это и есть вчерашний интеллектуал. «Творчество» было его атрибутом, теперь этот атрибут сам напрямую преобразован в самоопределительную этикетку.

Таким образом, «креативником» называется тот, кто еще совсем недавно компенсировал свой низкий имущественный статус тем, что называл себя «интеллектуалом». Теперь он вышел на рынок, где из внутриинтеллигентской статусной группы превращается в имущественный класс и называется «креативником». Вместе с ним этот соционим присваивает вообще все новое поколение буржуазии, возникающей и богатеющей на рынках четвертичной сферы экономики.

Статусная претенциозность соционима «креативный класс» очевидна. Но сможет ли он в дальнейшем сохранить свой сильный положительный заряд?

До сих пор это не удавалось ни одному социониму. Ни бедности, ни богатству, ни экспертизе (эзотерической или практической), ни воинской доблести, ни гуманистической смиренности не удалось окончательно утвердиться на вершине иерархии достоинств.

Ждет ли та же судьба соционим «креативный класс»?

Может быть, и нет. Его достоинство очень трудно опротестовать. Достоинство труда, которое раньше использовалось как компенсация бедности, теперь используется для оправдания богатства. А «качество личности», которым раньше бравировала интеллигенция, теперь проверяется рынком: качество имеет только тот, чье качество признает рынок.

У «бедных» отобран очень важный ресурс статусной реабилитации. Они теперь должны искать какой-то другой статусно претенциозный соционим. Удастся ли его найти, не вполне ясно. А если у положительного соционима нет альтернативного, то начинается война за право присваивать себе престижный соционим. Когда почему-либо все доблести данного общества ассоциируются с одной и только одной этикеткой, все хотят так называться. Неважно как — солдатами, культурологами, колдунами, гангстерами, филанропами, гулливерами, лиллипутами, лесбиянцами — you name it. .

Последние лет 100 блуждающий фронт такой войны проходил по территории «интеллигенция» вокруг соционимов «интеллигенция» и «интеллектуал». С появлением соционима «креативный класс» внутриинтеллигентское статусное расслоение, то есть бесконечная разборка по поводу того, кто имеет право присваивать престижный соционим, а кто не имеет такого права, вынесена на рынок и вплетена в механизм чисто экономической конкуренции и имущественного расслоения.

И вот, пожалуйста, Майкл Линд:

«Нет, я даже не понимаю, почему должен считать эту группу лиц людьми творчества. Я бы назвал их «Блатной гильдией», это будет точнее, чем «креативный класс». Если беспристрастно оценивать влияние этих людей, то окажется, что они препятствуют в долгосрочной перспективе движению технологического и экономического прогресса».

Иначе говоря: кто тут настоящий креативный класс, то есть в сущности: кто тут настоящая интеллигенция? «Они» или «мы»?

Нападки на тех, кого общественная молва сейчас как будто бы согласилась называть «креативным классом», могут быть весьма разнообразными. Обвинения Майкла Линда имеют основания. Не безусловные. Я мог бы подорвать к ним доверие. Но мог бы вместо них предложить другие. Контроверзы вокруг этого понятия неизбежны, поскольку самоопределительные практики — эпифеномен классовой борьбы.

Участие в этой классовой борьбе — святое дело. Но борьба борьбой, а понимание пониманием. Сейчас гораздо интереснее было бы выяснить реальную классовую структуру общества за системой кличек-ярлыков-титулов-этикеток-соционимов, применяемых агентами общественных отношений в целях самоутверждения — оправдания успеха или неуспеха на рынке.

Я отсылаю любопытных к более развернутым рассуждениям о самоопределительных практиках как эпифеномене социального конфликта (классовой борьбы) в моей очередной заметке в ближайшем выпуске журнала «Неприкосновенный запас» и к старой работе (2000-2001 годов): А.Кустарев. Интеллигенция как тема публичной полемики // «Нервные люди», Москва, 2006. Я также поместил ее в мой новорожденный блог «Бункер».

Источник: Terra America