Как война стала способом для России бежать от мира в «психическое убежище».
Продолжение. Первая часть тут, вторая часть - тут
9. Проанализируй это. Россия в психическом убежище
Психолог, как и аналитик — человек, который видит как бы невидимое, но от этого не менее реальное. Автору довелось много лет жизни посвятить обеим профессиям.
За 9 месяцев до вторжения автор писал на «Хвыле», что главным российским аргументом, который предъявят «Президенту мира» Зеленскому будет война. В том материале лишь упоминался югославский сценарий. Гипотеза еще требовала уточнения.
Наблюдая за тем, куда в предвоенные месяцы дрейфуют переговоры и тезисы вовлеченных сторон, автор уже понимал, внутри какой «травмы» находится Россия. Стало понятным, что именно она будет «отыгрывать вовне» (в психологии — acting out).
Поэтому примерно за 40 дней до войны на «Хвыле» автор уже подробно описывал сценарий того, что произойдет, и что произошло. Россия четко шла по югославскому сценарию, где она иллюзорно видела себя уже не униженной и напуганной 1998-2001 годами страной, а стороной-победителем.
Единственный нюанс — я предполагал, что базовым будет сценарий «полномасштабного «дистанционного» удара по значимым военно-промышленным объектам, арсеналам, возможно, по отдельным украинским подразделениям». И что «Россия может попытаться достичь практически полного уничтожения военно-промышленного потенциала Украины и большей части, если не всех тяжелых вооружений ВСУ».
И что только затем, вероятно, при полном перевесе в тяжелых вооружениях, она постарается «решать задачи совершенно другого масштаба. Пробивания коридора в Крым, создания Новороссии и даже продвижения на крупные города — не только Мариуполь, но также Харьков, Днепр или Киев».
Также, автор предполагал, что продвижение будет концентрировано происходить с восточного направления (что представлялось более логичным, и к чему Россия позже пришла).
Россия же положилась на нахрап и «склеила» обе фазы (дистанционных ударов и наземного вторжения), а также распылила силы. Что, на самом деле, существенно ухудшило для нее же ситуацию, т.к. привело к:
- мгновенному вводу жестких санкций, к
- стремительному нарастанию жесткости этих санкций,
- взрывному росту солидарности с Украиной,
- стремительно качественно и количественно растущим западным поставкам
- огромным российским потерям в личном составе и технике.
Под Киевом российские военные, по сути, «отыграли» сценарий марш-броска июня 1999 г. на Приштину, упомянутого в предыдущей части материала.
Меня, не скрою, удивляло, что Александр Чалый, который тоже упомянул югославский сценарий как возможный в Украине, отводил ему 5% вероятности. Я оценивал вероятность как существенно превышающую 50%.
Олександр Усик вдруге переміг Тайсона Ф'юрі: подробиці бою
"Велика угода": Трамп зустрінеться з Путіним, у США розкрили цілі
Українцям загрожують штрафи за валюту: хто може втратити 20% заощаджень
"Київстар" змінює тарифи для пенсіонерів: що потрібно знати в грудні
Не скрою также, что я до сих пор убежден, что войны зимой 2022 г. еще можно было избежать. Сохранение российских иллюзий о влиянии и «величии», а также «лица» не могло принести Украине вечный мир. Но оно могло дать довольно много времени для глубокой перестройки нашей страны. Если бы такая перестройка в Украине происходила (она и до сих пор под вопросом), была осмысленной и энергичной.
Но теперь о более широкой картине.
Немного упрощая и чуть дополняя сказанное в первых частях материала, напомню уважаемому читателю суть сказанного.
С точки зрения автора, определяющим моментом, предопределившим нынешнюю позицию России, стали судьба Югославии, Милошевича, его силового и партийно-чиновничьего окружения.
«Казус Милошевича и Ко» породил новую психологическую реальность, окутавшую российские силовые элиты непроницаемым для здравого смысла одеялом. А «добивали» их кейсы Саддама, фигуры некогда вполне лояльной к Западу, но однажды закончившей, несмотря на это, плохо. Со «слишком послушным» в вопросе оружия массового поражения Каддафи и др. (тогда как сюжет с Асадом породил иллюзорные надежды на успешное силовое противостояние со «слабым» Западом).
Через призму упомянутых кейсов любая конкуренция с Западом стала рассматриваться как носящая предельную угрозу для значительной части силовых элит.
Российские силовые элиты, последовательно концентрировавшие в своих руках все больше власти, не могли не прийти к выводам, что:
1. И они могут отправиться по стопам Милошевича (или Саддама, или Каддафи), его силового и идейного окружения. Отсюда:
2. Исключительно они сами могут прогарантировать, чтобы такого не случилось. Также из сказанного вытекает:
3. Власть не может быть силовиками выпущена из рук никогда и ни при каких обстоятельствах.
Вступающая в НАТО Украина непомерно усложняла для них ситуацию и задачу. Даже в придуманном роспропагандой формате «АнтиРоссии», наша страна никак не угрожала интересам российского «глубинного народа». Равно как и интересам либерально настроенного бизнеса. Она угрожала исключительно сделавшим ставку на принуждение силовикам, а также аффилированной с ними части бизнеса и чиновничества.
Вопрос в том, почему за силовиками такой огромной «толпой», иногда даже с пританцовыванием и триумфальным упоением 7/10 или даже 8/10 россиян пошли?
В известной, в т.ч. на постсоветском пространстве, работе «Психические убежища. Патологические организации у психотических, невротических и пограничных пациентов» Джон Стайнер (John Steiner) дает ценный материал для понимания происходящего с Россией. Происходящего как сейчас, так и века назад.
«Препятствия в поддержании контакта и препятствия на пути прогресса и развития взаимосвязаны... Те и другие возникают вследствие развертывания защитной организации особого типа, с помощью которой пациент стремится избежать невыносимой тревоги. Я называю такие системы защит «патологическими организациями личности» и использую этот термин для обозначения группы защитных систем, характеризующихся чрезвычайной стойкостью и помогающих пациенту избежать тревоги, уклоняясь от контакта с другими людьми и с реальностью. Этот подход привел меня к подробному изучению того, как функционируют защиты, в частности, как они взаимодействуют, формируя сложные и сплоченные защитные системы.
Аналитик наблюдает психические убежища как такие душевные состояния пациента, в которых тот «застрял» и пребывает в изоляции, вне досягаемости», - пишет
В этой пространной цитате можно явственно увидеть многое. Неспособность России удерживать контакт с внешним миром, неспособность развиваться, склонность формировать чрезвычайно сложные и сплоченные защитные системы. Равно как склонность к «застреванию», изоляции и стремление пребывать вне досягаемости «рыцарей длинного стола».
Но то, что обывателю может показаться случайным совпадением, для психолога таковым не является. Психолог понимает, что имеет дело с патологией и видит «узор», структуру, симптоматику.
«Восприятие убежища пациентом отражается в данных им описаниях, а также в бессознательной фантазии... Оно может принимать межличностную форму, как правило - организации объектов или частичных объектов, которая готова предоставить защиту. Это может быть образ коммерческой организации, школы-интерната, религиозной секты, тоталитарного правительства или мафиозной банды. В описании зачастую явственно видны элементы тиранического или перверсивного характера, но иногда пациент идеализирует эту организацию и восхищается ею», - развертывает картину психотерапевт.
Позволю себе еще одну пространную цитату из Стайнера, так как она очень важна для понимания российской политики и «коллективного бессознательного» России:
«Обеспечиваемое убежищем облегчение достигается ценой изоляции, застоя и отступления, и некоторые пациенты находят такое состояние тягостным и жалуются на него. Однако другие принимают эту ситуацию покорно, с облегчением, а временами с пренебрежением или с триумфом... Иногда, когда пациент распознает фатальный характер ситуации, убежище ощущается как мучительное место, но гораздо чаще оно представляется как место приятное и даже идеальное. Идеализируется ли укрытие или же переживается как неотступное мучение, в любом случае пациент старается остаться в нем, предпочитая его другим, еще худшим состояниям, альтернативы которым он не видит.
У большинства пациентов наблюдается определенное движение, когда они со всеми предосторожностями показываются из убежища лишь для того, чтобы снова вернуться туда, как только возникают какие-то проблемы. В некоторых случаях в эти периоды выхода из убежища возможно истинное развитие, и такие пациенты способны постепенно снижать свою склонность спасаться бегством».
В этой цитате — огромный кусок российской истории, по крайней мере, на западном ее «направлении». Показаться из тайги (зачеркнуто) убежища и непременно снова сбежать в него. Переживать облегчение и триумф там, где окружающий мир будет видеть ужас реального положения. Идеализировать свой деревянный сортир, насилие большой и малой опричнины, неравенство взращенное на беззаконии, несправедливость, предпочитая их «другим, еще худшим состояниям, альтернативы которым он (пациент и гражданин) не видит».
Поэтому так непонятен и пугающ мир, в котором есть место достоинству и свободе. Равно как конкуренции, непредсказуемости, ошибкам, т.е. всему, что бьет по иллюзиям.
«Убежище оказывается областью психики, где можно укрыться от столкновения с реальностью, где фантазия и всемогущество могут существовать беспрепятственно, где все дозволено», — пишет Джон Стайнер. И мы видим в этой цитате всю развертывающуюся сейчас внешне и внутриполитическую патологию.
Потому, в искаженной логике российского истеблишмента или пресловутого «глубинного народа», границы блоков меняются не в силу интереса народов вступающих стран, а исключительно «по указке» «всемогущих патронов». Действительно, мнения российского народа о таких вещах не спрашивали. Но именно российского.
«В любом случае пациент страшится возможных перемен и на попытки вывести его из убежища может реагировать еще более радикальным уходом», — здесь, как в капле воды, видна российская реакция на попытку Запада вывести Россию из «убежища», предлагая открытость и реформы, на что страна ответила «радикальным уходом» в еще большую изоляцию.
10. Мир разделенный. Интерес против «нравится, не нравится»
Полагаю, уважаемый читатель уже достаточно натерпелся :) психологических терминов. Дальше автор постарается обойтись без столь сложных психотерапевтических иллюстраций. Но, продолжая развертывать собственно картину, увиденную через Стайнера.
45-е место России из 64-х в IMD World Competitiveness Ranking (Рейтинге глобальной конкурентоспособности), для страны безграничных ресурсов и «беспрецедентных научных прорывов» (в ВПК), т.е. на 8 мест ниже Индонезии, на 10 — Казахстана и на 13 ниже Королевства Саудовская Аравия — тоже происки врагов. В обществе ренты, тотально контролируемом силовиками, довольно трудно отдавать должное значению эффективного бизнеса, незашуганной мысли и всякой прочей мягкой силы.
О тесной связи методов проведения внешней и внутренней российской политики в предыдущей части автор писал. Например, когда упоминал об особой роли судьбы до основанья «освобождаемых» Донбасса и Мариуполя. Здесь лишь добавлю, что всплывшая тема борьбы с национализмом (странноватая для людей, продвигающих «русский мир») и действия без оглядки на жертвы среди мирного населения — прозрачный намек российским же национальным окраинам. В Кремле «за ценой не постоят».
Вдумчивого читателя аналитики на «Хвыле» автор призовет обратить внимание на одну деталь. Такое поведение нетипично для развитых стран, где внешняя политика зачастую делается очень жесткими, в т.ч. военными средствами. Но ни такая, ни сопоставимая жесткость не переносится на внутренние территории и внутреннюю политику.
Рис. 1. Разделенный мир.
Посмотрим, уважаемый читатель, на предложенную The Economist карту «разделенного» вопросом нынешней войны мира.
За пределами погрязшей в де-факто незавершенной колониальной эпохе Африки. И не касаясь Индии, чья официальная позиция оказалась неоднозначной. При том, что 60% населения не одобряли российскую агрессию и только 40% одобряли, а лидерство Зеленского одобряли 63% опрошенных, тогда как Путина — всего 44%. Впрочем как и Казахстана, чья, даже умеренная, поддержка России сегодня представляется спорной.
Итак, что же мы сможем заметить? По сути, мы имеем слепок мира, в одних регионах которого (закрашены густым или бледно-синим) явно преобладает интерес, в других (красного спектра) доминирует принуждение.
Говоря об интересе, автор подразумевает не только интерес рыночный, но и возможность граждан свободно проявлять интерес и экспериментировать применительно к массе вещей — в науке, в культуре, в духовном, в личном. Т.е. все, что превратило Запад в лидера мягкой силы.
Здесь же принципиальная и последовательная предрасположенность строить общественные отношения заинтересовывая, а не принуждая.
И если не убегать в удобные отсылки к России, автор, как аналитик, задаст вдумчивому читателю вопрос — а где, в какой части мира (или с какой частью мира), на самом деле находится сейчас сама Украина? Где и почему она будет находиться завтра?
Продолжение следует
