Иными словами – избавиться от своеобразного инфантилизма. Что я подразумеваю под инфантилизмом?
Первое – СССР давно нет, мы живем в совершенно другой стране, и являемся частью ее национального социума, с его недостатками и преимуществами (притом, что мы можем обладать и другими идентичностями и статусами)
Второе – нет, и не предвидится никакого мессии, который явится, очарует массы и решит наши проблемы.
И третье – хватит стесняться и прибедняться.
Да, это мы, играющая в интеллектуализм, битая кризисом и монополизацией власти молодая украинская буржуазия и есть общественный авангард.
Не верится? Давайте пойдем от противного — а кто еще?
Вы видите сильные и толкающиеся громкие профсоюзы? Профсоюзы, которые в недалеком будущем стукнут по столу переговоров с хозяевами средств производства железным кулаком, сегодня создает Олег Верник. Прочие — это груды мертвого бюрократического металлолома, да мелкие PR-структуры партийных деятелей среднего звена.
Альтерглобалистская молодежь университетов из числа офисного пролетариата, населяющего социальные сети? Всю работу за эту пока что просто хихикающую в комментариях к демотиваторам молодежь делает Александр Роджерс. И так далее, и тому подобное. Но пространство нарождающихся перемен – это «Хвиля». Можно назвать еще многих и многое.
Юрий Романенко показал как можно создать с нуля популярное СМИ без подачек со стола олигархов и административного принуждения. Посмотрите все соседние информационные сайты в рейтинге – это пустопорожние рекламные сливные бачки. А ведь все подлинные революции европейской истории делались памфлетистами.
Можно конечно, привести старую формулу о тех, кто революции делает, и кто пользуется их плодами.
Но насколько эта формула актуальна для тех, кто идет вперед? Трусость можно простить пожилым – например, держащимся за свои кафедры в университетах профессорам, направляющим в пустое пространство риторические вопросы.
Хватит гадать, когда произойдет взрыв – все мы уже согласились, что он может грянуть каждый день.
Штраф 3400 гривень: які водії ризикують залишитися без прав вже за 10 днів
В Україні посилили правила броні від мобілізації: зарплата 20000 гривень і не тільки
АЗС знизили ціни на бензин та дизель на початку тижня: автогаз продовжив дорожчати
Путін скоригував умови припинення війни з Україною
Поэтому революционная работа – это тоже ежедневная работа.
Итак, в каком времени мы живем? Это не такой уж простой вопрос – календарный листок в данном случае значения не имеет.
В 1905-1917 гг. на территории Российской империи произошли революционные процессы, ставшие венцом развивавшегося еще с петровским реформ апартеида — своеобычного внутреннего колониализма.
Раздел общества на превратившееся в эрзац западных европейцев меньшинство и подвергавшееся сверхэксплуатации большинство был задан характером петровской модернизации, охватившей лишь армию и связанную с ней промышленность, государственный аппарат и культуру верхов.
Этот раскол нарастал на протяжении двух столетий, прорываясь наружу гражданскими войнами и заговорами. Именно данное обстоятельство сделало Россию наиболее подходящим полигоном для беспрецедентного по масштабам эксперимента, совершенного сплоченной группировкой политических эмигрантов и подпольщиков, радикальной по отношению к собственно марксистскому движению. Которое со вполне законным скепсисом расценивало шансы социалистической революции в стране клерикальной абсолютной монархии, находящейся на полуколониальном уровне экономического развития.
Тем не менее, это первый в истории открыто глобалистский (поскольку марксизм, как и либерализм Просвещения, претендует на универсальность) переворот произошел. Но базой мировой революции Россия не стала – эксперимент с годами обрастал внутренними противоречиями, и в конце концов «выродился» в ускоренную национальную модернизацию, замаскированную выхолощенной марксистской доктриной.
Основная работа, следует признать, была сделана диктатором Иосифом Сталиным, которому, почти за тридцать лет правления, удалось создать промышленный сектор и определенную систему управления массами, позволившими победить Германию и захватить Восточную Европу.
Со смертью Сталина мобилизация морально истощенного общества стала угасать, государственный капитализм и руководивший им однопартийный режим перешли в фазу нарастающей дестабилизации. Причины этой дестабилизации – не в некоем «гении» Сталина, без которого (или наследования его репрессивной политике) прогресс советского государства не был возможен, а в объективных внутренних и внешних факторах.
Уничтожение и изгнание революционерами-глобалистами национальной буржуазии и аристократии, а впоследствии строительство сталинистами (ревизионистами по отношению к Марксу и Ленину) специфического «промышленного капитализма без буржуазии» не могло остановить или видоизменить действие законов общественного развития, к выявлению которых далеко не в последнюю очередь приложили руку Маркс и Энгельс.
Процесс индустриализации, пусть даже проводимый сверху, а не эволюционно (условно говоря, «итогом как естественного, так и искусственного оплодотворения является плод») генерировал общественную группу управляющих, в то время как партия в условиях собственной диктатуры выродилась в общественный арьергард – паразитарных демагогов-догматиков, единственной функцией которых стало маскирование растущего неравенства.
Тридцать два года после смерти Сталина – что же произошло в этот период, что подготовило падение однопартийного изоляционистского режима и государственного капитализма? Противостоящий СССР западный капиталистический мир пошел на внутренние социальные компромиссы, разумно чередуя периоды расширения государственного влияния в экономике с периодами подстегивания конкуренции, безотказно работала контрольно-корректирующая функция СМИ и общественных ассоциаций.
В СССР тем временем госкапитализм исчерпал свой потенциал, но страх перед изменениями в партийной верхушке пересиливал понимание того, что бездействие ускоряет отставание. Критика проводимого курса всячески подавлялась, породив внутреннюю и внешнюю эмиграцию. Провалы становились все очевиднее – и это происходило параллельно распространению потребительского образа жизни, что является неизбежным результатом развития массового производства.
Верхушка партийной монополии все чаще шла на тайные и сомнительные компромиссы с Западом: в обмен на отказ от поддержки массовых радикальных движений в Европе и США, СССР втягивался в капиталистическую систему мировой торговли, экспортируя сырье, финансируя из этих доходов импорт потребительских товаров, и другие потребности населения. Ведь собственная экономическая модель лишь наращивала неэффективность (об этом с немалой глубиной написал в серии статей Александр Фидель ).
Развивались административный (исследование В. Найшуля) и теневой рынки, госкапитализм, прогибающийся под ношей потребностей ВПК, разрушался и превращался в фикцию. Часть номенклатуры трансформировалась в «криптобуржуазию», не игравшую, впрочем, никакой конструктивной роли, а лишь паразитировавшую парализованном теле СССР.
То, что произошло в правление Михаила Горбачева, было неминуемым, поскольку двигаться к повышению конкурентоспособности, плюрализму и полноценной интеграции в мировой рынок было необходимо еще в середине-конце 60-х гг.
А в условиях середины 80-х осторожные шажки в сторону демократизации разгосударствления привели почти к мгновенной катастрофе и дезинтеграции всей советской системы. Отчасти это можно сравнить с тем, как моментально разложился обескровленный многолетним режимом Ирак в первые же дни вторжения «Коалиции проявивших волю».
Из кипящего моря распада 24 августа 1991 года на карте появилось нынешнее украинское государство. Что же оно собой представляло тогда, и представляет сегодня? Это был масштабный, в ряде случаев ключевой, но все же фрагмент, какой бы не малоэффективной, но огромной системы хозяйствования. Это можно сравнить, например, с гипотетическим внезапным отпадением Египта от Рима в позднеантичную эпоху под лозунгом «Мы кормим паразитов-римлян!» (и это было бы правдой). При этом Рим не старался бы вернуть Египет, а отпихивал бы его с криками «Мы отзовем свои легионы, подыхайте, дармоеды, от стрел парфян и других варваров!»(и это тоже могло быть правдой).
Вожди националистов, следует сегодня это признать, обманули – скорее по некомпетентности, чем сознательно, на мой взгляд — украинского избирателя. Львиную долю экономики УССР составляло не сельское хозяйство, а тяжелая промышленность, полностью зависимая от военного заказа и в иных условиях, нежели «удивительная» советская система – неконкурентоспособная.
Из сегодняшнего дня видно, что отказавшись как от своей доли в обязательств по внешней задолженности СССР, так (по сути) и от своей доли активов в балансе СССР, украинское руководство поступило недальновидно. Выйдя на свободу из пресловутой «тюрьмы народов», Украина, в условиях внешней торговли за свободно конвертируемую валюту оказалась беднее вышедшего на свободу из обычной тюрьмы зэка.
За семь лет независимости ВВП нашей страны сократился на две трети.
Тем временем альянс принявшихся пропагандировать нелепые теории украинской виктимности и исключительности аппаратчиков и криминалитета (он не исчерпывается этими категориями, но они в нем доминируют) прибрал к рукам все ключевые активы и объекты собственности. Государственный аппарат, не без пауз, но поступательно деградировал. Восстановление экономического роста в 2000-е годы и демократизация политической системы 2002-2006 гг. как будто придали оптимизма украинскому проекту. Появился средний класс двух типов – первый является тонкой прослойкой и может лишь внешне быть отнесен к буржуазии, второй – является массовой группой населения и характерен для позднефеодального общества. Генезис обеих ветвей я в свое время описал в этой статье (http://2000.net.ua/2000/svoboda-slova/rakurs/71729).
Разница, чтобы раз и навсегда закрыть этот вопрос, который уже давно набил оскомину и напоминает спор хозяина гостиницы, живущего в реальной экономике, с Эллой Либановой, живущей в мире цифр Госкомстата и щедрых бюджетных ассигнований на академию наук, следующая: средний класс из глянцевых журналов – это прислуга двора и феодальных лордов, а сословие малых и средних собственников – это хозяева постоялых дворов, капитаны собственных кораблей, директора собственных школ, представители «свободных профессий», отдельные землевладельцы «неблагородного происхождения», врачи со своими практиками, в конце концов часовщики и кузнецы, мелкие арендодатели и даже солдаты-наемники.
В данный момент мы живем в эпоху реакции – один из феодальных домов концентрирует власть за счет ресурсов, изымаемых из среднего сословия. Внешнеполитически этот дом очень слаб, своей варварской агрессией он отпугнул внутренних и внешних союзников. Разумеется, сегодня не 17-ый и даже не 19-ый век. Печально, что тот, кого дважды выдвигали на добропорядочную роль Луи-Филиппа, решил сыграть в Карла Х Бурбона.
Но за этим Карлом, как и за тем, историческим, уже не стоит могущественной коалиции монархов, готовых из принципа душить всякую свободу в Европе. Подобные монархи сегодня загнаны на периферию мирового порядка и способны оберегать разве что свои домены, уходящие пустынями в глубины Азии и джунглями в центр Африки.
Пресловутые «талассократы», которых так боится российская геополитическая школа, не только захватили берега еще и цифрового океана, но и с интересом наблюдают за родственными им по своей природе средними сословиями в странах за фронтиром, демонстрируя готовность оказать им помощь «если что».
Украина находится на пьедестале стран-за-фронтиром и именно на ней теперь пристально сфокусировался луч глобовидения.
Что касается Центральной Азии, о которой столько говорят и пишут – то там вряд ли идет речь о внутренних восстаниях, а всего лишь о натравливании США, Китаем и Россией, а также странами ислама местных кланов друг на друга, и это проблематика другого уровня развития. В Украине назревает принудительное переучреждение – оно произошло в Грузии, происходит в Молдове и Приднестровье, неизбежно произойдет в Беларуси и России…
Идейные и политические вожди среднего сословия должны взять на себя ответственность за характер грядущей трансформации Украины. Эта ответственность – нелегкая ноша, а навязывание своей повестки дня – вопрос не одного застолья. Но эта ноша не является неподъемной, а задача формирования своей повестки дня – нереальной. Раздувание щек исполнительной властью, практически слившейся с законодательной и судебной – фикция.
Ведь подавляющее большинство госслужащих – либо тайные сторонники ценностей среднего сословия, поскольку сами давно являются его частью со своими квартирами, дачками, мелкими гешефтами и иммигрировавшими детьми, либо деклассированные молодые нищие.
Поэтому дело лишь за политическим просвещением.
С городской беднотой промышленных мегаполисов и вымирающим крестьянством большинства регионов страны – дело обстоит немного сложнее. Мы должны учесть просчеты, присутствовавшие в московских событиях с поправкой, конечно, на весьма отличную партийную структуру украинской политической системы и другую политическую экономию Украины.
Союз буржуазии с формальными и неформальными (это важнее) авторитетами низов (пока что, кстати, весьма скудно идентифицируемых) не только вероятен, но и логичен. Все украинское общество раздражено и утомлено хилым экономическим ростом за счет все большей эксплуатации и расширения привилегий феодальных лордов.
Это утомление и перерастающее в ненависть раздражение еще не есть революционная ситуация, поскольку «низы все еще могут».
Возможно, достоинство славян и других бывших советских граждан все же было кастрировано многочисленными социальными катастрофами ХХ-ХХІ веков, а возможно, пока что недовольство умело отвлекается на «негодные угрозы» вроде националистических провокаций самого разного рода и «продолжающееся издевательство» над подругой дней Его суровых в Качановской колонии.
Но мы должны исключить эти поля чужих сражений из своей диспозиции, используя эту тематику исходя из потребностей момента, и делать свое дело, скрепляя и расширяя сети, формируя регламент постолигархической Украины, чтобы подойти к октябрю во всеоружии –Как флот морских гёзов к Брилле, Армия Долгого парламента – к Нэзби и войска Конвента – к Вальми…
P.S. Это примечательное полотно изображает герцога Шартрского (через 38 лет он станет королем-буржуа Луи-Филиппом) докладывающим графу Рошамбо о готовности патриотов к сражению с австрийскими интервентами и их французскими прихвостнями-сторонниками Бурбонов. Как говорится, sapienti sat.
На следующий день после победы при Вальми 21 сентября, в Париже декретом Национального Конвента была упразднена монархия и установлена Первая французская республика.
Свидетелем сражения при Вальми оказался Гёте, сопровождавший коалиционные войска. Свои впечатления он описал в очерке «Кампания во Франции». После вторичной неудачи коалиции он сказал своим товарищам, прусским офицерам: «…С этого места и с этого дня берет начало новая эра в мировой истории. И каждый из вас сможет сказать, что присутствовал при ее рождении».
PPS. К сведению конспирологов, аббат Сиейс, выдающийся французский государственный деятель на протяжении сорока шести лет, без чьих зажигавших тянущиеся к свету массы полемических сочинений и энергичных политических и правовых шагов вряд ли была бы одержана не только победа при Вальми, но и десятки других побед свободы – был не только депутатом и 65-ым председателем Конвента, членом Комитета общественного спасения, затем президентом Совета Пятисот, вторым консулом и графом Империи…
В первую очередь он был членом ложи «Девяти Сестер» (Великий Восток Франции), названной так в честь девяти муз – дочерей Мнемозины, каковая сначала существовала в Академии королевских наук, а во время Революции называлась «Национальным обществом». Членами ложи были Вольтер, Бен Франклин и Томас Джефферсон. Ложа также учреждала «Общество свободных наук, изящной словесности и искусств», субсидировав то, что потом стало «Институтом Франции». Основной деятельностью Института Франции являются публикации научных материалов, содержание библиотек, музеев, зданий и монументов, а также около 1000 различных фондов, взаимодействие с национальной системой образования. Результаты выборов новых членов, решение по которым принимается на собраниях каждой академии, утверждаются президентом Франции.
Иными словами, ныне – 24-м президентом Франции и 66-м сокнязем Андорры Франсуа Олландом, гражданским мужем журналистки Валери Трирвейлер…
Все бы хорошо, да только девичья фамилия новой первой леди Франции – Масонно, а ее дед и прадед владели одноименным банком в Анжере, откуда можно увидеть таинственные друидские леса Бретани.
Иными словами, вы уже поняли – все предрешено!