Самоирония судьбы: как наша уверенность в своей правоте мешает нам жить

Когда я читаю, написанное мной, я постоянно задаюсь вопросом — кому это нужно? Зачем я пишу эти, по сути, совершенно прописные истины? И бросаю это бессмысленное занятие, надеясь никогда больше к нему не возвращаться. Пока не вхожу в социальные сети или СМИ. Поэтому все нижеследующее — ваша вина.

Есть на американском, а с прошлого года и английском, комедийном телеканале забавная передача «Пьяная История» (Drunk History), в которой обычно актеры или комики в меру своих способностей напиваются с ведущим и своими словами пересказывают эпизоды американской, английской и мировой истории. Что делает передачу смешной — это одновременные инсценировки пьяных рассказов. Настоящие актеры в костюмах соответствующих эпох изображают, что несет заплетающимся языком, похихикивая, пьяный актер или актриса. В результате, Наполеон и его окружение могут говорить одним женским голосом, Мария Кюри прокурено басить, постоянно икая и матерясь, а Джон Адамс две минуты безуспешно пытаться произнести слово «Филадельфия», пока актеры, играющие других отцов-основателей США, стараются не сильно ржать. Конечно, эпизоды удаются с переменным успехом, но такой непочтительный подход к любым историческим событиям и личностям всегда интересен.

Казалось бы, кому, как не восточным европейцам, совмещать исторические споры с крепким алкоголем? Уж что-что, а эти две вещи у нас буквально в крови. Я уж было загорелся идеей, но, в конце концов, протрезвел. И подумал, что американцу смешно, для русского или украинца святое. Что ни при каких обстоятельствах я не могу себе представить ничего и близко лежащего к развесёлой песенке начала 20 века, знакомой многим по записи группы 1960-х Херманс Хермитс, «Генри Восьмой», в которой смеются над любвеобильным королем. Ну, чтобы кто-то в подобном ключе сочинил и исполнил нечто похожее про, скажем, Ивана Грозного, вполне современника Генриха, и такого же религиозного тирана, как и многих жен супруга. Но тут нужна ирония. Или даже самоирония.

Такой вот печальный анекдот. В конце тридцатых сидят два нищих еврея на ступенях рейхсканцелярии в Берлине. Возле одного из них поставлена надпись «Принимаю только от истинных арийцев». Выходит Геринг, видит надпись, и бросает деньги нищему, похвалив при этом: «Молодец, умеешь зарабатывать деньги».

— Слыхал, Моня, — обращается удачливый нищий к другом, — этот поц меня ещё будет учить как жить.

Или как два еврея решили убить Гитлера и устроили засаду у его резиденции. Проходит час, другой, а Гитлера всё нет. Пять часов нет, шесть.

— О, господи, — восклицает взволновано один из евреев-киллеров, — а что, не дай бог, если с Гитлером какая беда случилась?!

Вполне возможно, что эти старые анекдоты появились как раз во время Холокоста, как способ взглянуть на себя со стороны, выйти из контекста обстоятельств, ужасных в случае с европейским еврейством, и сохранить свою человечность. Самоирония — это и способ выжить, измениться и, возможно, победить.

Я, честно говоря, ещё год назад весь исписался по украинской тематике, но продолжаю следить за украинским дискурсом и замечать его особенности. Одной из такой особенностью является полное отсутствие иронии или самоиронии. В результате все воспринимается в абсолютных величинах, серьезно до ужаса. Отсюда преобладают две оценки любого явления: либо зрада, либо перемога, и третьего не дано.

А третье-то всегда есть. Посредине, нестабильное, неуверенное на все 100. Без него людей наделяют некими волшебными свойствами, когда негативными, когда позитивными, но всегда абсолютными. Даже не стоит, наверное, напоминать о Надежде Савченко, или о бедном хорвате Домагое Виде, который, вероятно, так и не знает, какую бурю вызвали его слова. Мы сами делаем своих героев и антигероев, и удивляемся, почему герои оказываются не такими, какими мы их сами себе придумали.

Почему это плохо? Самоирония есть тормоз, который нас останавливает от чрезмерного обобщения, которое, в свою очередь, может привести к очень обобщенным действиям по отношению к очень обобщенным группам людей. Язык агрессора, цыгане равнозначны преступности, запад есть нечто однообразное, и тому подобное. Это на фоне призывов выйти, наконец, из феодализма, который, как раз и отличался свойством распределять людей по классовому, этническому и религиозному признаку в определённые социальные группы, где, скажем, крестьянство или еврейство оказывалось своего рода замкнутой корпорацией, из которой выйти было ох как непросто.

Кстати, как раз кастовое мышление во многом определяет отставание постсоветского пространства. Откуда оно взялось? Возможно, потому, что в одной стране крестьянин имел дело со своим феодалом напрямую, и лично отвечал за свои налоги и обязательства, а в другой крестьянин был сделан членом общины, или круга, в которой все разом отвечали за всех перед помещиком. Отсюда круговая порука. Отсюда и культурное неприятие высовывающихся за рамки — ведь в случае чего наказывать будут не одного высунувшегося, а всех скопом. Что интересно, никто крестьянам после 1905 года не мешал сломать порочную круговую систему. И, тем не менее, мало кто пожелал на это пойти, несмотря на то, что на селе до революции была серьезная, хотя и немного скрытая, безработица. Скорее за нее цеплялись. Но это отдельная тема.

В Украине, похоже, почти никто не говорит о себе критически. Нет, украинцев ругающих других украинцев завались, но вот, чтобы не воспринимать себя любимого слишком серьезно, такое видишь редко. Поэтому, наблюдая дискуссии, ты почти уверен, что ничего из них не выйдет, так как без хотя бы самой малости сомнения в своей правоте, общей точки зрения не найти. Будет обмен абсолютными мнениям, иногда с криком, и, понятно, консенсуса, скорее всего, не выйдет.

Как всегда, я подчеркну, что в этом украинцы ничем не отличаются от других. Человеку свойственно спокойно и иронично относится к тому, что он точно знает и в чем он специалист, и серьезно нервничать по тем поводам, о которых у него имеется довольно абстрактное представление. И по понятной причине. Знание и опыт позволяют достаточно четко определить условия и последствия явления, просчитать его историю и эффект, чтобы понять лимиты его воздействия. И они всегда относительны, что оставляет место для самоиронии. А вот абстрактное представление о том же явлении будет искать свои подтверждения в эмоциях, которые абсолютны.

Нам рассказывают о новостных фейках, скрытой пропаганде в социальных сетях и большой дате. На самом деле все сводится либо к знанию и опыту, либо к эмоциональной реакции. Скажем, идея строительства стены на кордоне США с Мексикой больше всего нравится тем, кто на границе не живет и с иммигрантами даже не сталкивается. Для них абстрактная угроза отлично решается абстрактным решением. А вот если твою конкретную частную ферму на границе конфискуют для строительства конкретной стены, то это уже не абстракция в вакууме, это ты, живой и теплый теряешь свою собственность ради чужой абстракции. Ведь удобность абстракции в том, что она создает иллюзию, что платить будет кто-то другой. Не случайно же блестящая идея тогда еще кандидата в президенты Трампа, что стену на границе с Мексикой оплатит сама Мексика, нашла такой живой отклик в миллионах сердец. Американских, понятно, не мексиканских.

Потому лучшая и, возможно, единственная защита от воздействия на ваше сознание это избегать обобщений, не создавать обобщенные образы, и если вы не уверены, что знаете и понимаете все детали — а одна статейка неизвестно кого со статистикой, выдернутой непонятно как и откуда, это не детали, — то воздержитесь, не включайтесь. Особенно, если у вас тут же возникает эмоциональная реакция. Как говаривали латиняне — Ты сердишься, Цезарь, следовательно, ты неправ! Не потому, что сердишься, а потому, что эмоциональная реакция, тем более негативная, говорит если не о некомпетентности, то о невнимании к деталям. Хуже всего, если вы хирург во время операции.

Но это Рим, который как-то умудрился протянуть пару тысяч лет, или США, которые уж как нибудь вылезут из любой проблемы. А Украину еще, вроде бы, и не построили. И даже не решили, строить ли ее на абстрактных эмоциях, или знании и опыте. Понятно, что все эти абстрактные мемы, типа «Без своей церкви (или еще чего) державы не бывает» можно было бы сразу отмести, но ведь кто-то же их выдает, и читает, и распространяет на полном серьезе, у огромного количества народу (само)ирония просто не включается в нужный момент как положено парашюту.

Спасительная самоирония, подчеркну. Был такой горьковский рассказ о Макаре, который решил застрелится. Сел Макар писать прощальную записку, мол, жить стало невозможно, но тут у него самоирония включилась, и он задумался, мол, погоди, другие намного хуже живут, и ничего. То есть Макар взял абстрактное обобщение и обратил его в конкретику. И тем спас себе жизнь.

Чего и вам желаю. Хотя бы, в кои-то века, избавиться от прямых аналогий с явлениями, абсолютно отличающихся от вашего исторического опыта.

— Почему мы не играем как Бразилия, — спрашивала меня моя команда, в те дальние времена, когда бразильцы еще выигрывали.

— Потому, — отвечал я, — что, для начала, мы не бразильцы, и не оттачивали с пеленок искусство владения мячом на пляжах Рио-де-Жанейро.

Если Украина — не Россия, то она не Сингапур и подавно.

Или вот я читаю в последнее время про пресловутый общественный договор, и почему-то это мне напоминает «стремительный домкрат», сочиненный персонажем из «12 стульев», нечто такое, что несомненно порождает абстрактный образ чего-то такого отдаленно знакомого и нужного, но не имеет никакого практического применения.

Организация общества не одномоментное, раз и навсегда событие, а постоянный процесс, в котором будут приниматься решения, множество решений, и неизбежно какая-та их часть окажется ошибочными. И если подходить к этому с абсолютной, абстрактной серьезностью, то ошибочных решений по определению быть не может, а, следовательно, исправить их невозможно. Это цена серьезности без иронии, невозможность даже предположить, что мы что-то делаем не так.

Кстати, это же путает восприятие истории у многих, которым свойственно отождествлять одних с абсолютным злом, а других с абсолютным добром, абстрактными качествами, не имеющими отношения к реальности. И тогда сравнения с современностью теряют смысл.

Я считаю, что настоящий удар по наследию Сталина нанесли не бесконечные дискуссии о коллективизации и индустриализации, большом терроре и большой войне, которые, понятно, основывались на документах, цифрах и свидетельских показаниях, и, понятно, не могли удовлетворить сторонников абсолютных понятий — либо гений, либо злодей. Сталина убил фильм «Чёрная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви», в котором вождь страдал запорами и заглядывал в пустой унитаз. Точнее, неожиданное осознание у зрителей, что Сталин был человеком, а не только символом чего-то. Как призналась мне женщина, смотавшаяся из Киева в Америку еще в средине 1970-х, ее потрясло до глубины души, что Сталин, которого она ненавидела, оказывается, какал. Абстракции и символы не имеют позывов тела, их судить можно только эмоционально. Но если Сталин какал, то судить его нужно как человека, беспристрастно, с доказательствами, основанными на холодных фактах, в контексте его ситуации, и обязательно с адвокатами, как полагалось даже Дьяволу в Ватикане.

Есть и другой спооб избежать эмоциональной абстракции в мышлении. Непочтительный стеб. Примерно в одно и то же время, через поколение после Второй мировой войны были сняты два фильма, оба по пьесам, оба, помимо прочего, и о нацизме.

Первый фильм, комедия «Продюсеры», о двух жуликах, которым для обмана инвесторов требуется изначально провальная пьеса. Они ее находят у сумашешего настоящего немецкого нациста, и ставят мюзикл под названием «Весенняя пора для Гитлера». Публика шокирована! Посредине еврейского Нью-Йорка, по сцене маршируют нацисты со свастиками, хотя и с голыми ногами и поют веселую песенку о возрождении Рейха. И тут продюсеры прогадали. Они не только нашли самую худшую пьесу, они, чтобы провалить наверняка, решили на роль фюрера нанять томно-расслабленного престарелого хиппи, пересыпающего свою речь словами-паразитами «детка» и «клево». И в тот момент, когда возмущенные зрители стали покидать зал, на сцену выполз утомленный расслабленный Гитлер, с манерами обкуренного рок музыканта, и превратил постановку в веселую пародию. Создатель фильма Мел Брукс признавался, что ему как еврею и бывшему военнослужащему, было нелегко решиться изменить образ Гитлера из абсолютного зла в объект насмешки, даже не в политическую сатиру, а чистый стеб ради стеба. Но великий комик обладал достаточной самоиронией, чтобы осознать, что дело тут не в фюрере-убийце, а в отношении к нему и самого Брукса, и его зрителей. Можно ли из великой трагедии делать бурлеск? Можно и нужно, если смех освобождает нас от психологической зависимости от довлеющего над нами зла. Зло от этого не становится лучше или допустимым, просто мы становимся лучше и свободнее от него. Мы смеемся над своим страхом и отвращением.

Другой фильм, любовная драма «Кабаре», показывает Берлин начала 1930-х. О том, как пестрая аудитория вызывающе яркого балагана ночной жизни бурных 20-х постепенно коричневеет до монохромности. А фильм, полный провокационных и разухабистых песен и дерзких номеров, заканчивается на серьезной, даже страшной ноте — подросток, голубоглазый блондин в форме гитлерюгенда, встает и чистым голосом проникновенно запевает песню «Завтра принадлежит мне» и ее торжественно подхватывают люди всех возрастов, а зритель своей, моментально ставшей гусиной, кожей чувствует, что это не метафора, тут никакой иронии, все серьезно. И потому страшно. Аналогии с Украиной проведите сами.

Нам может казаться, что требуются какие-то особые обстоятельства или какие-то специально направленные усилия специально подготовленных манипуляторов, чтобы люди согласились с ущемлением прав и свобод других. Для этого необходимы только две вещи, известные испокон веку — обобщение образа этих других до карикатурной абстракции и полная серьезность такого обобщения. А применять их можно или по старинке, к определенным социальным группам, или просто к любым оппонентам. Что говорить об Украине, или России, если уже в штатах значительная часть республиканских сторонников считает, что президенту стоило бы иметь право прикрывать СМИ, которые он считает дающими неправильную, с его точки зрения, информацию. Это в стране, где свободная пресса всегда считалась интегральной составной организации общества. И стоит помнить, что если вас разводят, то не благодаря каким-то изощренным технологиям психологического воздействия, а вашему простому нежеланию узнать больше, чем вы знаете.

Я постоянно пишу о том, что, казалось бы, не имеет отношения к требованиям дня: морали, формальности мышлении, или, как сейчас, самоиронии. И мне часто замечают, что все это неважно, ненужно и неуместно. Особенно, когда идет война. Особенно, когда война гибридная, то есть ведущаяся непонятно где, непонятно кем и непонятно как. Кто-то даже сказал, что какие могут быть действенные реформы в военное время? С другой стороны, если неудачная война не повод и не мотивация для действенных реформ, то что еще?

Причем тут ирония? Она необходима для подрывания устоев, как произошло в эпохальные 1960-е, когда выросшее послевоенное поколение перестало воспринимать серьезно имеющийся порядок вещей. Даже у нас, в Союзе, не говоря о Западе. Пропаганда перестала работать, как задумано, поскольку ее просто не воспринимали, как перестали воспринимать вещи слишком серьезно. Результатом стали не только потрясающая рок музыка, новаторские фильмы, книги, идеи, но и кардинальные изменения в общественном сознании и обществе. Не бунты в Сорбонне, не Красные бригады, не Черные пантеры, а (само)ирония. К средине 1970-х мы жили в совершенно другом мире, чем 10 лет до того. В котором не было ничего святого, никаких авторитетов, ничего постоянного.

Сегодня, как и положено историческому процессу, маятник качнулся в противоположную сторону. Очень серьезно воспринимающие себя люди серьезно уверенные в своей абсолютной правоте пытаются установить свой новый старый постоянный порядок со святыми и авторитетами. В обществе без самоиронии «Весенняя пора для Гитлера» из пародии быстро превращается в серьезный «Триумф воли». Со всеми серьезными последствиями.

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, страницу «Хвилі» в Facebook.