О техногенных катастрофах и злой воле

Темная мода и ее причины

Тема технических аварий и катастроф, так называемая «техногенка», вещь довольно новая. Серьезный импульс ее изучению придали две крупнейшие катастрофы 20-го века – авария на химическом заводе в Бхопале в 1984-м году, когда на месте погибло около 1700 человек, и еще пять тысяч умерли позднее, и наш Чернобыль.

Импульс-то они придали, но толку от этого оказалось мало. Промышленные катастрофы с большим числом жертв трудно свести к общему знаменателю, слишком разными оказываются причины и условия. Взрыв метана на шахте – это одно, а гибель авиалайнера – совсем другое. Отражением серьезности возникающих проблем стало создание министерств по чрезвычайным ситуациям, ставшее в 1980–90-е годы важной тенденцией – раньше ликвидацией последствий катастроф занимались другие ведомства, либо организации не столь высокого ранга. Отражением этой тенденции стало и создание в США «Department of Homeland Security» – Министерства безопасности отечества в 2002 году, с феноменально широкими полномочиями (и, по мнению некоторых критиков, такой же феноменальной неэффективностью).

Многое в этой сфере до сих пор остается неясным. Например, почему такого рода специализированных министерств не было раньше, скажем, в 1950-е годы? Ответ: потому, что во-первых, проблемы решали другие службы, а во-вторых, сами аварии и катастрофы случались реже.

Есть вполне надежная мировая статистика, показывающая, насколько увеличилось число всякого рода ЧП за последние полвека. В 1980–90-е годы наблюдается резкое увеличение числа событий, причем как аварий, чрезвычайных происшествий, так и стихийных бедствий. За последние 30 лет стихийных бедствий стало случаться в пять раз больше, причем особенно выросло число гидрометеорологических бедствий. Даже такие спокойные и благополучные страны как Италия, Германия, Франция с 1991 по 2005 год теряли в результате таких событий в среднем по полтора миллиарда долларов ежегодно, Польша – около 400 миллионов в год. (http://www.unisdr.org/disaster-statistics/occurrence-trends-century.htm).

Но это стихийные бедствия, в которых, как бы, никто не виноват. Анализ техногенных катастроф – вещь гораздо более неблагодарная. Кто финансирует их изучение – тот и диктует свои условия. Доступ к таким исследованиям ограничен, это понятно – это сфера большой политики. Однако, по крайней мере одну причину роста техногенных ЧП можно указать уверенно – это изменение отношений труда и капитала, формирование нового, неолиберального паттерна. Начиная с 1980-х, когда начался этот важнейший поворот в мировой внутренней политике, капитал получил возможность экономить на технике безопасности и условиях труда, урезать затраты на экологию. Правительства всего мира, действуя согласно этой новой «моде», спокойно урезали социальные программы, что неминуемо привело к старению инфраструктуры и росту аварийности.

В 1990-е годы, когда лагерь социализма был разрушен, это отразилось и на статистике катастроф. Свой вклад внесла и бурная автомобилизация, из-за чего резко возросло число ДТП. И все же на первом месте стоит изменение отношения к безопасности на производстве, причем не только со стороны работодателей, но и работников. Безответственность первых, умноженная на фатализм вторых, плюс износ оборудования, его неправильная эксплуатация и всеобщее головотяпство – вот общая причина большинства техногенных аварий.

Пикантный нюанс

В техногенной проблематике есть своя маленькая тайна. Если сравнить число погибших от крупных ЧП с общей смертностью населения, скажем, за год, то в даже самый неблагоприятный год это число не превысит малой доли процента. Даже крупные природные катастрофы, вроде недавнего цунами в Индийском океане, когда погибло до 200 тысяч человек, это мелочь по сравнению с тем, сколько жизней уносят банальные ДТП. Но даже ДТП, которые каждый год в одной лишь Украине уносят жизнь около 10 тысяч человек, это ничто по сравнению с тем, сколько уносит рак или болезни сердца – 600 тысяч!

Взрыв на шахте имени Засядько, когда на месте погибло больше ста человек, это страшная трагедия. Ужасно, когда гибнут молодые люди в расцвете сил. Но разве жизнь пожилого человека, умирающего от инфаркта, стоит меньше?

В этом и состоит пикантный нюанс техногенной проблематики, и это нюанс политический. За исключением гибели Атлантиды, мы не знаем примеров падения политических режимов вследствие природных катаклизмов, хотя мы не можем исключить вероятности ни суперизвержения вулкана в Иеллоустоуне, который уничтожит экономику Соединенных Штатов, или падения астероида на Москву, от которого не поздоровится Путину. Но техногенные катастрофы – иное дело. Если бы Чернобыль разразился не 23 года назад, когда с ним с трудом справилась тогда еще мощная машина советской империи, а в современной Украине – ее политический режим бы, скорее всего, пал. Стоило лишь пару дней промедлить с эвакуацией населения Чернобыля и Припяти – и жертв могло бы быть гораздо больше.

Интерес к техногенной проблематике вызван не заботой о безопасности населения. Опыт войн и революций показывает, что любой политический режим без проблем выдерживает гибель до 10% населения, а то и больше, особенно если он контролирует процесс истребления людей. Даже эпидемия чумы, выкосившая пол-Европы в 14-м веке, не изменила очертания государств на карте. Если бы не капитуляция Германии в Первую Мировую войну, она могла бы продолжаться еще годами – прирост населения в те годы уже вполне уравновешивал потери. Интерес к техногенной проблематике вызванзаботой о стабильности существующих политических режимов, поскольку гибель людей приобретает неконтролируемый характер, обнажая неэффективность режима.

Кое-что о турсезоне

По всем данным, начиная с середины 1990-х и по сегодняшний день, по разным данным, число всевозможных ЧП по Украине увеличилось в два, а то и три раза – со 120 до более 300 в прошлом году. Достоянием гласности становятся лишь наиболее крупные из них, сопровождаемые взрывами и пожарами, когда к ним проявляет интерес телевидение. Большинство, особенно если не было человеческих жертв, остается за кадром.

За телевидением поспешает пресса. Публикации с апокалиптическими сценариями «полного распада» промышленности и общественной инфраструктуры появляются с завидной регулярностью. Правда, срок этого апокалипсиса все время отодвигается. В конце 90-х его намечали на 2009 год, а сейчас откладывают на 2013.

Многое, конечно, беспокоит. Во-первых, это износ инфраструктуры, в первую очередь коммунальных сетей, которые грозят авариями и отключением отопления, воды и электроэнергии в самое неподходящее время, то есть посреди зимы. Во-вторых, это удивительная беспечность как руководства страны, так и самого населения.

Нельзя сказать, что ничего не делается вообще – время от времени вопрос поднимается то на заседаниях правительства, то РНБО, проводится аналитическая работа. Иногда в прессу попадают любопытные данные о количестве опасных объектов (их насчитывается около 1200, то есть по полсотни в каждой области), но как только дело доходит до финансирования намеченных мероприятий – и интерес к проблеме снимается, «как будто невидимой рукой», а деньги таинственно исчезают. Сплошь и рядом финансирование ведется на уровне от нуля до, максимум, одной четверти необходимого, даже если дело касается наиболее опасных объектов. Что уже и говорить о заброшенных складах с ядовитыми пестицидами?

Иногда события приобретают характер и вовсе анекдотический.

«Міністр із надзвичайних ситуацій Володимир Шандра пов’язує поширення чуток про техногенні катастрофи в Україні зі спробами зірвати туристичний сезон. Про це він сказав журналістам. «Є багато версій. Думаю, що головна версія – це початок туристичного сезону. І отут іде нагнітання цієї ситуації», — сказав він. На думку міністра, такі чутки поширюються від закордонних джерел. Він додав, що МНС проінформувало про ситуацію правоохоронні органи, які обіцяли розібратися в ній». Інформаційне агентство «Українські Новини» (4 червня 2009, четвер, 17:12).

Возникает подозрение, что «невидимая рука» бюрократической машины, растаскивая средства, предназначенные для укрепления безопасности граждан, а значит, и самого государства, действует, повинуясь некой злой воле. Тем временем из года в год риски крупных аварий, наводнений, взрывов складов с боеприпасами и прочих крупных катастрофических событий только нарастают – и этого никого особо не беспокоит, скорее наоборот. Из года в год по страницам изданий кочуют цифры износа основных фондов и коммунальных сетей: 25%, 50%, 60%, 80%.

Трудно избавиться от ощущения, что журналистам доставляет наслаждение писать о приближении катастрофы на Бортничской станции, оборудование которой изношено практически полностью, и которая грозит масштабной экологической катастрофой всему Поднепровью. Описания возможного катастрофического паводка на Днепре – и вовсе сюжет для блокбастера: огромная масса воды прорывает Киевскую ГЭС, сметая и дворцы нуворишей, построенные на намытых островах, и левобережье Киева, и каскад плотин ниже по течению. Водопровод, канализация, электроснабжение – все выходит из строя. Подъем радиоактивного ила с дна водохранилища вызывает панику среди населения и дипломатических представительств. Убытки исчисляются миллиардами; после долгих упрашиваний, МВФ выделяет специальный кредит, на который члены правительства Украины спешно приобретают себе дачи на Кипре и в Калифорнии. Тем временем депутаты Верховной Рады дерибанят бюджет, выстраивая себе новые, еще более роскошные дачи подальше от злосчастного Днепра, а толпы киевских старушек, науськиваемые Черновецким, штурмом берут администрацию президента…

И это ведь возможно – на то он и коллективный фантазм, чтобы когда-нибудь сбыться. В конце концов, жители Нового Орлеана 80 лет тоже верили в лучшее, и таки дождались того, что и чернокожий дайн-таун, и районы шикарных коттеджей были затоплены по самые люстры. Перед потопом все равны!

Отражением интереса нашего «коллективного Бессознательного» к картинам покореженных машин, горящих заводов и разбросанных по обочинам трупов стало появление телеканала «Магнолия-ТВ», специализирующегося на катастрофах. Ежедневно он потчует нас зрелищами разрушения, увидеть которые в советское время мы не могли и мечтать: пьяные дебилы-водители и разбитые машины, сгоревшие цеха предприятий, развалившиеся из-за взрыва газа дома, а на десерт – трупы, накрытые простынями.

Таков парадокс нашего Славного Нового Мира: то, что для одних людей является несчастьем или трагедией, для других – зрелище и тайная радость.

Парадокс злой воли

Что никогда не надо путать, так это несчастье и катастрофу. Несчастье не дает нам никакого нового понимания. Это простое ущемление жизни, разрыв, беспорядок. Но катастрофа – нечто иное.

«То, что меня не убивает, меня укрепляет», писал Ницше. Всякий, кому удалось пройти через страшный опыт, когда возле тебя крушится металл и гибнут люди, узнает, насколько хрупок наш мир, насколько зыбки наши представления о нем.

Это знание достается дорогой ценой. Это опыт, которого не хочет никто – пережитое потрясение оказывается тем опытом, в котором жизнь и смерть меняются местами. Страшно слышать рассказ шахтера, заваленного по горло породой: в какой-то момент, осознав, что он обречен медленно умирать под завалом, он стал мечтать… Нет, не о спасении, а о том, чтобы как-то дотянуться зубами до своей руки, чтобы перегрызть себе вены. Он выжил, но уже не смог стать доживателем своей жизни, каким был прежде. Тот, кто познал опыт умирания, но чудом выжил, знает, что катастрофа, это событие, в котором все наши ценности и рутины переворачиваются. Жизнь и смерть становятся не исчезающим придатком бесконечного накопления и прочих ничтожных сует, а тем, чем они были от начала веков: даром и вызовом. Но тогда и катастрофа становится нуминозным Событием, имеющим свой потаенный смысл.

Не думаю, что нам стоит корить наших правителей за их беспечность, за их нежелание заниматься тоскливой профилактикой катастроф и несчастий. Разве они, как и мы, не стремятся к полноте бытия? Возможно, то, что мы принимаем за их безвольность, гедонизм и безответственность, есть всего лишь оптический обман, и в действительности это ничто иное, как стремление навстречу зову События, которое однажды сметет и нас, и их самих, восстановив тот порядок желания, которым – втайне – живем все мы. Они и сами хотят быть сметенными, боясь признаться и нам, и самим себе в этой сокровенной злой воле – так поможем же им в этом!

Андрей Маклаков, Диалоги