Примечание редактора Stratfor Global Intelligence: Это заключительная статья из серии специальных репортажей, которые доктор Фридман писал на протяжение своего путешествия в Турцию, Молдавию, Румынию, Украину и Польшу. В этой серии он делился с читателями США своими наблюдениями за геополитической обстановкой в каждой из стран и своими выводами с помощью статей о путешествии в целом и об отдельных деталях.
Я вернулся домой, эта формулировка неоднозначна для меня, особенно после поездки в Румынию, Молдову, Турцию, Украину и Польшу. Возвращение обратно в Техас упорядочило мои воспоминания о поездке. Архитектура городов, которые я посетил, и впечатлила и разочаровала меня. Будь то австро-венгерские громады или сталинский модернизм, огромные размеры зданий подавляли. Это были страны квартир, а не частных домов на своих собственных участках земли. В Техасе, даже в городах, у вас есть доступ к небу. Это дает мне ощущение свободы и раскованности, того, в чем мне отказывает Центральная Европа. Будучи человеком, рожденным в Будапеште, чья мать родом из Братиславы, а отец – из Ужгорода, я не могу отрицать, что я принадлежу к центрально- европейцам. Но я предпочитаю свой выбранный дом в Остине просто потому, что в Центральной Европе для меня ничто никогда не просто. В Техасе все просто, даже когда дело касается серьезных вещей. В силе Техаса есть непринужденность.
По возвращении, друзья устроили небольшой ужин с некоторыми опытными и выдающимися людьми, чтобы обсудить мое путешествие. Я был поражен непринужденностью беседы. Это было серьезное обсуждение, порой даже страстное, но оно не было осторожным. Не было чувства, что обсуждение может нести какой-либо риск. Я не встречался ни с одним из гостей до этого. Мне это было не важно. В регионе, где я родился, я чувствовал, что мне нужно взвешивать каждое свое слово. Существует так много плохих воспоминаний, что каждое слово должно быть обдуманно, будто оно на вес золота. Самый простой способ это объяснить, по моему мнению, — это сказать, что в Техасе гораздо меньше рисков, чем в Центральной Европе. Одно из преимуществ настоящей силы – это высказываться открыто и с хорошим чувством юмора. Те, кто находится на границе сил, должны вести себя более осторожно. Я чувствую эту напряженность, возможно, больше, чем другие. Настоящий техасец может посмеяться над этим утверждением, но, в конце концов, я — техасец в гораздо большей мере, чем кто-либо еще.
Или, возможно, я говорю слишком быстро. По пути в Варшаву мы были в аэропорту Киева. Когда я проходил таможенный контроль, меня остановили с вопросами: «Фридман? Варшава?» Я ответил «да» и внезапно меня взяли под конвой. «У Вас в багаже ружья». Для меня это заявление было смерти подобно. Я посмотрел на свою жену, задаваясь вопросом, что она сделала. Она небрежно ответила: «Это не ружья, это мечи и кинжалы – сюрприз для моего мужа». Это определенно был сюрприз. В то время, как я стоял, смертельно напуганный, она жизнерадостно общалась с таможенниками, которые в действительности не могли понять, что она говорила, но, тем не менее, были очарованы абсолютным отсутствием у нее страха. Для меня страх формируется пластами: каждое десятилетие представляет собой новый пласт археологических раскопок. Для моей жены память- это более простая вещь.
В регионе, который я посетил, все дышит памятью – никогда не забывать, никогда не прощать и притворяться, что это больше не имеет значения. Поэтому этот регион является особым местом. С одной стороны, каждая обида из прошлого продолжает жить. С другой стороны, чудесный механизм — Европейский союз — работает на высоких оборотах, делая прошлое неуместным и будущее светлым. В регионе, не славящимся своим оптимизмом, спасение есть, и оно приходит из Брюсселя.
Европейские мечты
Вот странность. Холодная война закончилась около 20 лет назад. Маастрихтсткий договор был подписан около 17 лет назад. По европейским – или каким-либо другим – стандартам, и мир после Холодной войны, и Европейский союз в его современной форме, являются чрезвычайно новыми изобретениями. Люди, которые до сих пор спорят об этническом составе Трансильвании в 1100 году, абсолютно уверены, что Европейский союз представляет собой постоянную и стабильную основу для их будущего. Европейский союз, по их словам, обеспечит процветание, укрепит демократию и создаст стабильную законодательную систему, которая положит конец коррупции, будет гарантировать права человека и устранит российскую угрозу.
Практически невозможно вести рациональную дискуссию о Европейском союзе. Парадокс между воспоминаниями, уходящими в тысячелетия, и потрясающее доверие к организации, которой менее 20 лет, можно назвать самой поразительной вещью, которую я узнал. Люди, чье историческое чутье должно говорить им, что на это новое объединение нельзя гарантированно рассчитывать, искренне убеждены, что Европейский союз работает и продолжит работать.
Другая странность состоит в том, что мой визит совпал с ирландским кризисом. В центре кризиса находится признание Германии, что структура, которую выбрал Европейский союз, нежизнеспособна. Идея о том, что те страны, которые получают помощь от ЕС могут иметь иной избирательный статус, нежели страны, которые предоставляют помощь, превращает союз из организации равных государств в различные классы государств, во главе которых неминуемо встанет Германия.
Я обратил внимание, что страны, уже состоящие в Европейском союзе, например, Польша и Румыния, не замечают этой тревожной тенденции. У Польши могут быть разумные причины для подобной точки зрения, так как страна неплохо справляется в данный момент, но у Румынии нет ни малейших причин быть уверенной. Кажется, что для Румынии статус в Евросоюзе не важен, пока они находятся в ЕС. Румыны рассматривают союз как благотворительную организацию, в которой интересы некоторых стран создают неблагоприятные условия для других стран.
Еще более интересны многие молдаване и украинцы, которые до сих пор думают, что они собираются вступить в Евросоюз и концентрируются на том, какое место они занимают в процессе вступления. На мой взгляд – никакое, потому что греческий и ирландский кризисы, плюс все, что произойдет дальше, изменят условия и, возможно, ограничат круг кандидатов на вступление в союз. Мне легче представить исключения и отставки из еврозоны и Евросоюза, чем его дальнейшее расширение.
Полиция Киева открыла охоту на "уклонистов": кого ищут и что грозит
В Киеве вернут оплату за парковку: названа дата и условия
В Украине разворачивают сеть "мини-ТЭЦ": скольких жителей они смогут обеспечить теплом
Мобилизация транспортных средств: у кого и какие авто начнут изымать уже в мае
В этом регионе, несмотря на ирландский кризис, почти никто не проводит связи между продолжающимся финансовым кризисом, сомнениями о будущем Евросоюза, вопросами о привлекательности членства в ЕС, вопросами об изменении правил самым невыносимым способом, и вопросами о том, хочет ли остальная Европа связываться с ними, вне зависимости от того, что они делают. Кризис Евросоюза просто не повлиял на восприятие.
Я думаю, что на то есть две причины. Распад Советского Союза и рост современного Европейского союза совпали. Для многих стран освобождение от Варшавского договора совпала с ростом Союза. Он и НАТО стали пропусками из ада советского господства. Эти страны не думали о том, чем они станут, если Евросоюз изменится. Начало обсуждения этого вопроса могло создать фундаментальный политический кризис, основанный на вопросе национального самоопределения. Никто не хочет вести это обсуждение. Поэтому лучше притвориться, что то, что мы видим в Евросоюзе – это скорее проходящая темная полоса, а не реальный кризис. Гораздо лучше отложить обсуждение того, что из себя будут представлять Польша или Румыния, если союз сильно изменится, чем вести это обсуждение сейчас. Поэтому авторитетно заявлено, что Евросоюзу не грозит переопределение.
Вторая причина связана с Германией. Все страны Восточной Европы пережили кошмар Второй мировой войны. Всех их, и тех, кто был заодно с Германией, и тех, кто был против, Гитлер привел к национальной катастрофе. Германия переродилась и стала главной европейской силой и стержнем ЕС. Согласно исторической памяти, эти страны должны впасть в панику. Но они не хотят паниковать. Поэтому, они создали для себя образ Германии, которая духовно преобразилась с 1945 года, Германии, у которой нет хищнических интересов, которая не представляет угрозы и решит все проблемы ЕС.
Существует Германия между образом монстра и образом святого, с которой эти страны не хотят иметь дел. Германия – демократическая страна, а немецкое общество не в восторге от идеи о том, чтобы быть банкоматом Европы. На сегодняшний день немецкая элита имеет контроль над некоторыми вещами, но если ситуация ухудшится, то у Германии есть выбор, как и у любой другой страны. Германии не обязательно быть монстром, чтобы не хотеть быть гарантом для Европы – конечно, не без огромных политических и экономических концессий. Противоречия между немецкой элитой и немецким обществом стоят остро, и если немецкая элита проиграет в политическом процессе демократической страны, Евросоюз может претерпеть изменения. Европа демократична, и не очевидно, что европейская общественность имеет непоколебимые обязательства перед Евросоюзом.
В Восточной Европе уверены, что с Германией этого не случится. Единственное исключение – это, конечно, Турция, которая официально желает членства в ЕС и достаточно готова идти вперед без него. Турция была темной лошадкой этого путешествия, страной, которая не соответствовала. Поэтому не удивительно, что у турок должен быть свой взгляд на Евросоюз. Они хорошо преуспевают в экономике, и, хотя Союз мог бы иметь политическую и культурную привлекательность для многих турок, эта привлекательность никоим образом не представляет собой реальную базу для турецкого общества. Напротив, Турция, как и Германия, является центром своего собственного возрождающегося региона. Это заставляет меня размышлять иначе о Турции, как о части путешествия, с одним исключением. Если моя идея «Породнения» будет иметь опорный пункт, то этим опорным пунктом придется стать Турции. Я думаю, что Турции необходимы отношения с Европой, а концепция, которую я предлагал, является альтернативой Евросоюзу.
Польские и румынские политические лидеры ссылаются на свои тесные отношения с Германией. Они не хотят думать о масштабной чистке немецкого лидерства. Быть может, они правы. Этого может и не случиться. Но это не тот вопрос, который можно исключить или рассматривать как наименее вероятное событие. Существует комбинация нежелания думать о последствиях кризиса и чувства беспомощности. Здесь правит память. Каждый дом наполнен воспоминаниями. Официальными законами эти воспоминания были объявлены аннулированными. Все в порядке.
Российский вопрос
Далее следует Россия. Здесь меньше иллюзий, но здесь прошло меньше времени. Все знают, что Россия вернулась к истории. Они гораздо лучше, чем американцы, знают, что Путин – это лидер в полном смысле этого слова. Украинцы и молдаване разделены, некоторые будут приветствовать русских, некоторые будут сопротивляться. Турки, которые никогда не были захвачены Россией, но много раз сражались с ней, зависят от нее энергетически, чувствуют себя из-за этого некомфортно и ищут альтернативы. Румыны надеются на лучшее, пребывая в неожиданно воинственном настроении. Но поляки отвечают самым умным образом: они по факту борются с Россией в Беларуси и Украине, и, в то же время сохраняют хорошие отношения с Москвой. Я не говорю, что они действуют эффективно, они просто не бездействуют.
Но они также успокаивают себя насчет России, как и насчет Германии. Российская экономика слаба. Это так, но она также была слаба и тогда, когда русские победили Наполеона, и тогда, когда они завладели Центральной Европой. Возможности русской армии и русской разведки часто превосходили экономическую мощь страны. Причина проста: имея такой аппарат безопасности, Россия может подавить общественное недовольство эффективнее, чем любая другая страна. Поэтому она может заставить общество существовать с более низким уровнем жизни без сопротивления и направлять ресурсы на вооружение. В случае с Россией вы не можете сопоставлять военную и экономическую мощь. Все поставили крест на России из-за ее демографических проблем. Россия слишком трудная страна, чтобы сводить ее будущее к этому. Россия имеет привычку удивлять, когда ты меньше всего этого ожидаешь.
Конечно, все это понимают бывшие члены Варшавского договора. Существует истинное беспокойство о том, что Россия планирует делать в Польше и к западу от Карпат. Здесь многие смотрят в сторону НАТО. И снова, для меня НАТО — отжившая свое организация. Она обладает недостаточными военными силами, у нее есть структура принятия решений, не позволяющая принимать быстрые решения, и она не имеет системы базирования. Кроме того, в ней есть немцы, которые приглашают русских к более близкому сотрудничеству с НАТО, которым аплодируют все, кроме американцев и восточноевропейцев. Для меня НАТО – это больше не оборонительный альянс, это – жест, указывающий направление к оборонительному альянсу.
НАТО разработало план для того, чтобы прийти на помощь Польше или странам Балтии в случае непредвиденных и неожиданных обстоятельств, используя которые, Россия попыталась бы создать новую действительность и извлечь выгоду из ослабления НАТО. Чтобы иметь хоть один шанс выполнить задачу, НАТО нужно не только достигнуть единодушного согласия, но и мобилизовать и переместить многонациональные войска за то время, в течение которого прибалты и поляки могут продержаться. Как и в 1939 году вопрос состоит в том, что они должны оставаться эффективной военной силой, способной сопротивляться и имеющей современный военный потенциал. Если русские не собираются нападать, то нет никаких причин сохранять НАТО. Дайте этой организации умереть, а дипломатам и бюрократам предложите продолжить свою карьеру в других структурах. Если угроза существует, и она исходит от России, то интеграция России и НАТО не имеет никакого смысла, равно как и современная военная структура НАТО.
Необходимо принять решение, но этого не произойдет. Слишком утешительно думать о НАТО, как об эффективной военной силе, а не работать над тем, чтобы сделать организацию таковой. А когда счет уже выставлен, легче игнорировать русскую угрозу. Но, ни одна из этих стран не предпримет логичного шага и не заявит, что НАТО не несет никаких функций. Это потому, что они лучше знают. Но знать лучше – это не значит прикладывать усилия.
Проблема — Германия. Она сближается с Россией и не хочет, чтобы НАТО сосредоточился на русских. Она не хочет новой Холодной войны. И никто в тех странах, которые я посетил, не хочет бросать вызов немцам. Таким образом, вопрос о России там существует, но никто не берет на себя смелость заявить о нем прямо.
Невидимые американцы
Есть одна страна, которую я не упомянул во всем этом: Соединенные Штаты. Я не высказывался про Соединенные Штаты, потому что фактически каждый, с кем я говорил во время моего путешествия, тоже молчали о США. Это относится ко все странам, кроме Турции. Я нахожу удивительным то, что Восточная Европа не делает расчетов, основанных на том, что Соединенные Штаты будут делать, а чего не будут. Возможно, исчезновение США из европейского уравнения было самой поразительной вещью в этой поездке, которую я никак не мог понять, пока не вернулся.
Европейский союз преобладает во всех умах. НАТО там же, на втором месте. Русские приняты во внимание. Но Соединенные Штаты перестали быть фактором в европейских делах. США не являются альтернативой, и те страны, которые наблюдали и хотели действовать, как Польша, были горько разочарованы тем, что американские обещания не были выполнены. Для других стран, таких как Румыния, Израиль предлагает более интересное сотрудничество, чем Соединенные штаты.
Падение американского влияния и власти в Европе происходит не из-за недостатка американской власти. Это связано, прежде всего, с тем, что Америка поглощена войнами в исламском мире. Степень взаимодействия американцев с Европой — запросы дополнительных войск в Афганистан и требования экономической политики, которые блокируют немцы.
Соединенные Штаты участвовали в двух кровавых войнах и одной холодной войне в Европе в прошлом столетии. Каждая война была связана с отношениями Франции, Германии и России, и желанием Соединенных Штатов не допустить доминирования на континенте ни одной из этих стран или их коалиции. Причиной на то был страх, что российские ресурсы и франко-немецкие технологии (особенно немецкие) будут, в конечном счете, угрожать американской национальной безопасности. Соединенные Штаты вмешались в Первую мировую войну, вторглись в Северную Европу в 1944 году и стояли на страже в Германии в течение 45 лет, чтобы предотвратить это. Это было неизменной стратегией Соединенных Штатов.
Не ясно, в чем смысл стратегии Вашингтона относительно Европы. Я не верю, что у Соединенных Штатов есть стратегия. Если бы она была, то я утверждал бы, что стратегия должна состоять из двух частей: сначала необходимо предотвратить русско-немецкое дружеское соглашение между государствами, а во-вторых, создание пограничной линии от Финляндии до Турции, чтобы ограничить и придать окончательный вид обеим странам. Это стратегия «Породнение», о которой я писал ранее в этой серии.
Эта стратегия, по моему мнению, невозможна не потому, что участвующие страны не заинтересованы в этом. Это невозможно потому, что Вашингтон полагает, что падение советского режима изменило фундаментальный стратегический интерес Америки. Вашингтон живет иллюзией. Это вера в то, что на смену столетней войны в Европе пришла столетняя война в Исламском мире. Это, возможно, дополнение, но никак не замена.
Беседы с людьми в Вашингтоне и в Европе заставили меня почувствовать себя анахроничным, поднимающим вопросы, которых больше не существует. Я буду утверждать, что эти люди далеки от реальности. Движущие силы последнего столетия в Европе всегда менялись, но всегда возвращались к тем же самым фундаментальным вопросам, только по-разному. Стратегия Холодной войны стоила гораздо меньшего количества жизней, чем стратегии Первой мировой и Второй мировой войн. Посредством заблаговременного вмешательства, удалось избежать кровопролитной войны, заменив ее холодной. Это сохранило множество жизней. Мой контраргумент, в ответ на обвинение в старомодности, – это то, что те, кто прославляют Европейский союз и НАТО, преднамеренно не замечают основополагающих недостатков каждого из них.
Я подозреваю, что, в свое время, к «Породнению» придут, но тем путем, который объединит в себе все риски с гораздо более высокой человеческой ценой. Возможно, я не прав. Раньше я ошибался. Но в одном я уверен: Соединенные Штаты – это мировая держава, и Европа по-прежнему является важнейшей зоной американских интересов. Я никогда не жил в период, когда Соединенные Штаты были менее заметны, менее значимы и вызывали меньше доверия, чем в настоящий момент. Демократы будут винить Буша. Республиканцы будут винить Обаму. Оба несут ответственность, но окончательная ответственность лежит на нас.
Так же, как и жители Восточной Европы, американцы переживают кризис самоопределения. Жители Восточной Европы и Турции пытаются понять свое место в мире после окончания Холодной войны. Так же и американцы. Америка не исчезла, потому что у нее недостаточно сил. Страна, на которую приходится одна четверть всей мировой экономической деятельности и которая контролирует моря, вряд ли слаба, хотя многие бы провозгласили упадок США. Соединенные Штаты просто не представляют себе, как удержать в руках ту огромную власть, которую они имеют. С каждым последующим президентом, это, кажется, становится все более неясным.
Американцы принимают румынскую позицию, надеясь на лучшее, и логически обосновывая недостаток усилий. Я напоминаю 7 декабря, что цена за подобное безразличие была заплачена в 1941 году. Тогда Великая Депрессия была нашим оправданием за бездействие. Сегодня — это Великий экономический спад. В результате, мы имели Депрессию и войну.
Единственное, что вы узнаете в Восточной Европе, это то, что вы не стоите перед выбором, как вам жить. За вас часто это делают другие. Это объясняется тем, что восточноевропейские страны были слабы и разрозненны. Теперь это происходит потому, что они пытаются объединиться с силами Евросоюза, которые мощнее, чем сами эти страны. Соединенные Штаты совсем иным образом стоят перед той же самой проблемой, но не от слабости, а от силы. Сила ограничивает возможности так же, как слабость.
Я вернулся оттуда, и теперь я здесь, поездки, какие я совершал много раз, всегда приносят человеку приятное ощущение того, что он снова дома. Многое изменилось в Восточной Европе, но, как ни странно, очень немногое. Это страны, для которых другие определяют правила. Я убежден, что это не их путь, но они в этом не уверены. Для них это бесконечный поиск того, кто наведет у них порядок. Дома я живу в стране, где сопротивляются правилам, особенно установленным другими, и это является национальной навязчивой идеей, но, тем не менее, американская история и была чем-то вроде сопротивления.
Я убежден, что судьбы региона, где я родился и страны, в которой я вырос, тесно связаны. Ни мое правительство, ни их, кажется, не знает об этом факте. Я не думаю, что оба эти правительства поймут это до того, как повернется заводная рукоятка истории, а мир после периода Холодной войны войдет в новую фазу истории, которая будет более холодной и более опасной, чем процветающее междуцарствие последних 18 лет.
Джордж Фридман, Stratfor
Перевод: Глобальный хуторок
14-12-2010 13-42
По теме:
Геополитическое путешествие доктора Фридмана, часть 7: Польша
Геополитическое путешествие доктора Фридмана. Часть 6. Украина
Геополитическое путешествие, часть 5: Турция
Геополитическое путешествие, часть 4: Молдова
Геополитическое путешествие, часть 3: Румыния
Геополитическое путешествие Джорджа Фридмана по Восточной Европе. Часть I-II
