Несколько месяцев назад вышла книга известного российского философа Петра Щедровицкого «Три индустриализации России», в которой он изложил свой оригинальный взгляд на процессы индустриализации в России и в мире, а также на давно, казалось бы, ставшую классической, а поэтому несколько закостеневшую историю промышленных революций. В рамках своей концепции Петр Георгиевич предложил «не только расширить временной горизонт рассмотрения процессов и феноменов индустриализации, но и ввести рабочее представление о критериях оценки успешных и, соответственно, неуспешных индустриализаций».
Наше внимание в этой книге особенно привлекло важнейшее, на наш взгляд, положение о том, что «центральной фигурой, фактически создающей сам феномен промышленной революции, является фигура технологического предпринимателя», критическую массу которых не удалось создать в России во время ее «капиталистических» индустриализаций при Петре I и в конце XIX века, что, возможно, и стало одной из основных причин их незавершенности. Это положение кажется нам тем более важным, что мы в нашем журнале уделяем особое внимание формированию слоя современного технологического предпринимательства и его поддержке.
Нашу беседу с Петром Георгиевичем мы начали с вопроса об особенностях его взгляда на стадиальность индустриализаций или промышленных революций.
— Большая группа историков и экономистов считают, что в середине девятнадцатого века (вокруг 1850 года) в мире завершается первая, английская, и начинается вторая промышленная революция. Впервые эту гипотезу сформулировал шотландский биолог, социолог и градостроитель Патрик Геддес в 1910 году.
Я, в свою очередь, считаю необходимым добавить два важных момента.
Во-первых, первая промышленная революция не была первой. Она носила во всех смыслах догоняющий характер. Ей предшествовала по крайней мере еще одна промышленная революция, которую, чтобы не разрушать устоявшийся смысл, я называю нулевой. Эта нулевая промышленная революция разворачивалась с 1550 по 1700 год.
Во-вторых, каждая следующая промышленная революция меняла место своего полноценного развертывания. Нулевая промышленная революция зародилась и развертывалась прежде всего в Северной Европе — на территории нынешних Бельгии и Голландии. Первая — в Англии и Шотландии. А вторая «приземлилась» в США.
На рубеже восемнадцатого века завершается «большой» голландский промышленный цикл. Сегодня историки фиксируют, что после того, как завершилась борьба северных провинций Нидерландов за независимость и по итогам Восьмидесятилетней войны они были признаны самостоятельным политическим субъектом, как ни странно, закончился и этап их экономического и промышленного подъема, золотой век Голландии.
А начинается этот этап на сто лет раньше, в середине шестнадцатого века. Именно в этот период на территории будущих объединенных провинций появляются первые промышленные кластеры, «клеточка» нулевой промышленной революции. Например, судостроительный кластер в Зандаме начинают создавать еще португальцы. Они выносят туда технологию строительства кораблей: во-первых, потому, что там ближе сырьевая база, лес; во-вторых, потому, что туда начинают сходиться новые геоэкономические маршруты после открытия Америки и перестройки всей карты глобальных товарных потоков. Новая производственная специализация Голландии складывается уже к 1550 году. А потом, в ходе войны с испанской короной, произошло вытеснение активной предпринимательской прослойки из Южных Нидерландов в Северные, и возник феномен критической массы предпринимателей. До 1600 года почти пятнадцать процентов населения северных провинций — это предприниматели. Многие считают, что кандидатные технологические решения для промышленной революции создают инженеры. Это не так. Не только постановку технического задания на инженерные разработки, но и выбор из числа кандидатных технических и технологических решений того образца, который может быть реализован в массовых практиках, осуществляет не инженер, а предприниматель. Именно поэтому предприниматель играет ключевую роль в процессах масштабирования промышленной революции.
Откуда там столько предпринимателей? Если мы берем Амстердам, то туда со всей Европы съезжаются гонимые: евреи, протестанты из Южных Нидерландов, преследуемые испанцами, гугеноты из Франции, квалифицированные ремесленники из Дании и Германии.
Итак, в условиях Восьмидесятилетней войны, когда более сорока процентов населения Амстердама составляют иностранцы — причем активные, потерявшие всё, но имеющие предпринимательскую энергию и социальные связи, — именно в этот момент Объединенные провинции становятся мастерской Европы. И я не согласен с Марксом, что это был только торговый капитал.
— Наука, точное естествознание только формировались. В то время как все остальные волны индустриализации протекали под влиянием развивавшегося естествознания.
— Нет, так нельзя сказать. Чтобы понять логику процессов индустриализации, нам надо смотреть не столько на уже готовый набор технических решений и технологий, сколько на инкубационный период, когда предприниматели и инженеры создают новую систему разделения труда. И главное, надо смотреть, каким образом в этот инкубационный период меняется цикл обращения знаний. Очень важная фигура сейчас в мировой историографии промышленных революций — Джоэль Мокир. Рискну утверждать, мы с ним в чем-то очень близки по подходу. Он тоже пытается нащупать источники промышленных революций в сфере обращения знаний. Но он ищет, на мой взгляд, не там. В своей последней книге «Просвещенная экономика» он анализирует идеологию Просвещения, распространение общих теоретических, естественнонаучных знаний о мире.
За руль нельзя: с какого возраста водителям запретили управлять авто
Украинцам грозят штрафы за валюту: кто может потерять 20% сбережений
Водителей в Польше ждут существенные изменения в 2025 году: коснется и украинцев
Это самая глупая вещь: Трамп высказался о войне и поддержке Украины
Я же фокусирую свое внимание на практических или деятельностных знаниях. Кстати, в своих ранних книжках, например в «Рычаге богатства», Мокир тоже обращает внимание на прикладные, или, как он говорит, «полезные» знания. Там его главный герой — инженер. У него есть фраза о труде тысячи анонимных инженеров, о которых мы ничего не знаем. И их многочисленные пробы и ошибки не были напрямую связаны с развитием научного знания.
— Скорее это верно относительно голландской, нулевой, по твоей периодизации,индустриализации. А если перейти к более поздней истории?
— То же самое. Главное, как меняются системы разделения труда. Я считаю, что переход от нулевой промышленной революции к первой определяется сменой базовой технологии мышления. Над инженерно-конструкторской деятельностью складывается проектирование. Это другой тип мышления и другой тип знаний. В отличие от инженера-конструктора, грубо — от изобретателя, проектировщик отвечает на два совершенно других вопроса. Первый — как сделать два одинаковых изделия. Второй — как сделать их экономически эффективно.
Для примера обратимся к описанию поездки Петра Первого в самом конце семнадцатого века для освоения опыта кораблестроения — сначала в Голландию, а потом в Англию. Характерна его запись в дневнике: если бы я остался в Голландии, шутит он, то я бы всю жизнь был плотником. Но в каждой шутке только доля шутки. Известна история о том, как его попытка научиться в Голландии «пропорциям корабельным» окончилась неудачей. Ему пришлось ехать в Англию. Почему? Это очень любопытный момент. Потому что, будучи лидерами нулевой промышленной революции, голландцы продолжали строить, имея на кончиках пальцев опыт поколений, но не создавая новых моделей. Они делали все по лекалам.
А кораблестроитель Энтони Дин, в конструкторском бюро которого Петр продолжает свое обучение в Англии, представляет собой образец новой технологии мышления — он одновременно и проектировщик кораблей, и держатель крупнейшего бизнеса в области проектирования, и член Королевского общества.
Этот тип мышления и деятельности складывается в последней четверти семнадцатого века, когда предприниматели сталкиваются с необходимостью описания и стандартизации систем разделения труда при производстве сложных технологических продуктов: кораблей, вооружений, зданий и сооружений. Им надо восстанавливать Лондон после пожара в 1666 году. И надо быстро создавать системы деятельности, обеспечивающие массовое каменное строительство. Когда нужно за три-четыре года построить 13–15 тысяч домов. Когда нужно строить много одинаковых кораблей, с одинаковым вооружением, способных участвовать в современных морских сражениях. Решение подобных задач было невозможно в старой модели разделения труда. Для этого им нужно было стандартизовать не только продукт, но и деятельность по производству этого продукта. И за счет этого происходит рывок. Кстати, думаю, что Петр Первый это понимал.
— Пример тому Петербург…
— Точно. Они вместе с Трезини сделали четыре или пять типовых проектов домов. Как и в корабельном деле, он сам выполнял функции генерального проектировщика судов для отечественного военно-морского флота. Он ручками сделал ключевые проекты, в частности 64-пушечник «Ингерманланд».
Поэтому еще раз: нужно учитывать инкубационный период, связанный с формированием новой системы разделения труда, а внутри этого инкубационного периода прежде всего выделять процессы производства, накопления, обращения и освоения новых знаний. И важнейший момент в этих процессах — новая технология мышления. Инженерно-конструкторская в нулевом цикл, проектная — в первом и, наконец, исследовательская — во втором. Технологичное производство исследовательских знаний начинает складываться только в девятнадцатом веке, когда Юстус фон Либих (немецкий химик, один из основателей агрохимии и создателей системы химического образования. — «Стимул») выносит кафедру химии из университета на промышленное предприятие.
— Все-таки ты говоришь: инженер-конструктор, проектировщик, исследователь. А где предпринимательская функция?
— Я делаю шаг дальше и Шумпетера, и Мизеса и ученика Мизеса — Кирцнера (экономисты, представители Австрийской школы. — «Стимул»), который занимался исследованием предпринимательской функции.
Я говорю: продуктом предпринимательской деятельности является новая система разделения труда. Это его продукт, он ее создает, или даже «выращивает». Если он преуспел, то новая система разделения труда повышает производительность, создает добавленную стоимость. Если нет, предприниматель проиграл. Он не смог сделать более эффективный процесс. Но возникает вопрос: а из чего он «собирает» новую систему разделения труда? Он собирает ее из модулей деятельности. У него должен быть рабочий, а для этого должен быть резервная армия труда. То, на что всегда обращал внимание Маркс. Но точно так же у него должны быть инженеры, а позже должны быть проектировщики и исследователи. Как уже сформированные модули деятельности, а еще лучше как компании, продукты деятельности которых он может использовать в включить в создаваемую кооперацию. А если ему каждый раз, чтобы собрать новую конфигурацию факторов производства по Шумпетеру, а с моей позиции, новую более эффективную систему разделения труда, надо создавать эти модули с самого начала, то у него ничего не получится. Он просто ничего не успеет, потому что цикл выращивания деятельности далеко превосходит цикл предпринимательского проекта.
В этом смысле предприниматель — центральная фигура. А инженеры, проектировщики, исследователи — все они наряду с рабочими или менеджерами лишь элементы «Лего», блоки конструктора, из которого строится система разделения труда.
Здесь возникает разрыв между пионерскими промышленными революциями и догоняющими индустриализациями. Почему? Так случилось, по разным причинам, что в Голландии в середине шестнадцатого века появилась сверхконцентрация деятельностного материала для создания системы разделения труда. Так случилось, что Мориц Оранский (сын Вильгельма Первого — первого штатгальтер Голландии и Зеландии, лидера Нидерландской буржуазной революции, положившего начало независимости Нидерландов. — «Стимул») в 1600 году поручает своему тьютору фламандскому математику и механику Симону Стевину создать школу подготовки инженеров. Так случилось, что Вильгельм Первый Оранский создает в Лейдене протестантский университет, который имеет ряд новых специализаций. Если ты берешь Россию этого периода, то не из чего делать систему разделения труда. Нет конструктора, нет элементов. Поэтому Петр Первый вынужден не только осваивать технологии кораблестроения или производства вооружений, но и привезти с собой более пятисот человек, чтобы создать новые системы разделения труда. Достаточно вспомнить какого-нибудь Ивана Ивановича (Витуса) Беринга, чтобы понять, что за людей он искал в Европе и привозил в Россию.
Мы не всех их знаем, хотя о многих написаны целые тома. Это активная прослойка людей, несущих на себе модули современных систем разделения труда, из которых можно собирать какие-то новые конструкции. Но если у тебя нет достаточного массива подготовленных кадров, то ты ничего не сделаешь. Поэтому он также отправляет множество людей учиться за границу, создает в России первые военно-инженерные школы. Для него создание современной армии и флота, наряду со строительством города на Неве, — «ядерные» проекты догоняющей индустриализации. А позже — создание академии наук.
— Если утрировать, то в России тогда был один настоящий предприниматель, и это был Петр Первый.
— Тут мы сталкиваемся с большой проблемой. Попытки за счет административных действий заместить предпринимательскую энергию можно уподобить гормональной инъекции при накачке мышц. Ты достигаешь высокого результата, но потом вынужден все время принимать добавки, а как только перестаешь это делать — происходит провал. Аналогичную динамику мы видим в процессах догоняющих индустриализаций. Идет рывок, перенапряжение иммунных систем, потом спад.
— Кстати, лидеры тоже перенапрягают свои силы. Не случайно центры индустриализации тоже все время перемещаются.
— У Толстого есть хорошая фраза: нельзя долго стоять на цыпочках. И кроме того, в какой-то момент избыточные доходы в эпицентрах прошлых промышленных революций начинают присваиваться административно-политической системой для перераспределения, для удержания социальной стабильности, для решения каких-то геополитических вопросов и для содержания самой административной элиты. В результате уже с середины семнадцатого века существенная часть нидерландских предпринимателей переезжает в другие страны: не только в Англию, но и на территорию будущих США, в Россию, наконец. Любопытно, что Ричард Аркрайт(крупный английский текстильный промышленник и изобретатель, считается родоначальником промышленного способа производства. — «Стимул») создал свою фабрику между двумя ткацкими территориальными кластерами, которые были образованы выходцами из больших Нидерландов.
— Если мы берем нулевую, первую, вторую промышленную революцию, то все они происходят в протестантских странах. Связаны ли, на твой взгляд, эти факторы? Какова роль религиозной революции в революции промышленной?
— Эта тема обсуждается уже больше ста лет, с момента, когда Макс Вебер опубликовал свою знаменитую работу, которую потом многократно критиковали. У меня несколько другое понимание, чем у Вебера. Я считаю, что главным механизмом комплектации предпринимательской прослойки является не столько религия, сколько ее маргинальное социальное положение. В самых разных ситуациях предпринимательский класс формируется всюду из людей, потерявших свой социальный достаток, но сохранивших желание добиться вновь, в новой ситуации, сопоставимого с потерянным качества жизни. Например, из мигрантов. В эпоху нулевой промышленной революции многие мигранты были одновременно протестантами, и это заставило Вебера связать дух капитализма с протестантской этикой. Вернер Зомбарт, (немецкий экономист, социолог, историк, философ культуры. — «Стимул»), как известно, считал, что такой активной группой были евреи.
Не случайно Адам Смит — это шотландская ветка. И гражданская война, конечно, сильно встряхнула общество. А если мы вспомним Славную революцию 1688 года, когда, борясь против Якова Второго, все сословия объединились, чтобы пригласить Вильгельма Третьего Оранского, то вместе с ним приехало несколько тысяч человек.
В Антверпене есть церковь, где написано, что ее создали гонимые протестантские общины. Но потом они все уехали в Соединенные Штаты, и считается, что потомками этих людей являются три президента США. Эта гигантская, идущая через поколения энергия, хранящаяся в социальной памяти этих родов. И, мне кажется, это самое важное. А то, что в нулевую промышленную революцию этот статус гонимых и ищущих новой социализации совпал с протестантами, это просто так случилось.
Но Вебер был прав в том, что в Объединенных провинциях очень сильной была роль магистратов, местного самоуправления. И факт, что в кальвинизме его адептам вменялось в обязанность защищать интересы общины. Это было их долгом. Если права общины нарушаются, они обязаны их защищать. И именно эти местные общины учредили государство, собравшись в Утрехте и создав унию.
Это важный момент, его нельзя сбрасывать со счетов, потому что если бы этого не было, то, скорее всего, эту маленькую страну уничтожили бы. В Северных провинциях жило всего миллион двести тысяч человек. Потом приехало еще около трехсот тысяч человек, и возник этот плавильный котел. Но, по большому счету, это же случайность. Вся история — это последовательность случайностей.
— Те, кто все потерял, имеют большую энергетику, желание опять восстановить свой статус. У Кирцнера есть этот пункт, он меня тоже все время заставляет по-новому смотреть на нашу сегодняшнюю ситуацию: что настоящий предприниматель на старте не должен иметь активов. Если он обременен активами, то это уже бизнесмен, финансист…
— Кирцнер — большой молодец именно потому, что он четко провел логику разделения позиций. Он жестко отделил предпринимателя от инвесторов и менеджеров. И это очень важный шаг вперед, и, кстати, его практически никто не понимает.
Хотя мы видим, как сочленение этих разных позиций в одном человеке приводит к тому, что он теряет предпринимательскую позицию. Он либо переходит в статус управляющего, а я всегда говорю, что функция менеджера — это стандартизация времени на осуществление того или иного процесса. Предпринимателю очень нужна позиция менеджера, потому что, когда он собирает в голове конструкцию новой системы разделения труда, он должен прежде всего понимать, когда будут сформированы те или иные элементы этой конструкции. Сколько времени будет потрачено на создание того или иного модуля деятельности. Поэтому он кровно заинтересован в услугах по сокращению этого времени.
А инвестор приобретает активы, начинает ими рулить и теряет предпринимательскую функцию, потому что он теперь озабочен другим: как повысить стоимость своих активов.
В эпоху нулевой и первой промышленных революций предпринимательство было героическим. Цикл жизни отдельного человека совпадал с циклом жизни предпринимательского проекта. Когда Шумпетер писал свою книжку «Капитализм, социализм, демократия, это 1945 год, он обозначил главную проблему для второй промышленной революции — утерю предпринимательского начала. На мой взгляд, к этому времени уже оно было утеряно.
— Но ведь после второй произошла или происходит еще и ИКТ-революция.
— Я как раз веду к этому. К этому времени, то есть к середине двадцатого века, старое героическое предпринимательство пошло на убыль, большие машины управленческой деятельности стали замещать функции предпринимательства и пытаться их исполнять. Речь идет не только о крупных административных системах или бюрократии ТНК. Изменения включали в себя и создание больших исследовательских, проектных корпораций, которые пытались обеспечить ускорение инновационных процессов. Именно тогда появился новый, сначала тоненький, ручеек нового предпринимательства. Его часто называют серийным. И сейчас оно постепенно набирает темп. Я твердо уверен, что сегодня, на рубеже новой промышленной революции, только такие предпринимательские команды могут бороться с неопределенностью социальных, экономических и технологических изменений. Через разделение труда — но на этот раз в области самой предпринимательской деятельности. Через замещение героя — «Ильи Муромца», Форда, который все делает сам, продюсируя целую отрасль или даже группу отраслей, — конвейерами инноваций. Замещение героического предпринимателя прошлого системой разделения труда серийного предпринимательства — это и есть мейнстрим.
— Я возвращаюсь к нашей действительности. В России по разным причинам ни на одной из исторических развилок так и не удалось создать критическую массу технологических предпринимателей,
— Я считаю, что поддержка предпринимательства в России как осознанная стратегия начала складываться в 1820–1840-е годы. Я считаю, что это один из самых оболганных периодов… Это Николай Первый и особенно его окружение, доставшееся ему частично в наследство: Сперанский, Канкрин, Киселев и еще целый ряд людей. Я сейчас более внимательно залез в этот период, и, мне кажется, они понимали, что делают. То, что Канкрин понимал, у меня нет сомнений. По-моему, киселевские эксперименты по раскрепощению крестьян в Прибалтике, а это начало девятнадцатого века, шли в логике попыток подтолкнуть этих людей к микропредпринимательству в области сельского хозяйства. И не случайно Рига оказалась по переписи 1897 году больше Киева по численности населения.
Простой пример. 1829 год, первая промышленная выставка на Васильевском острове. Николай Первый приезжает и раздает медальки, лично вручает и вводит этот статус: «Поставщик Двора Его Императорского Величества». А чуть ли не три четверти приехавших на эту промышленную выставку — из регионов. Не из Санкт-Петербурга, не из Москвы. В этом смысле власти сознательно, целенаправленно начали выращивать предпринимателя.
Но сегодня героический период предпринимательства завершился. Сейчас, даже имея хорошую голову и хорошую волю, предприниматель в одиночку не справится с теми вызовами, которые стоят перед ним в новой ситуации. Такой типаж был бы хорош, условно говоря, сто лет назад, а сейчас он просто не успевает, потому что конкурирует с машинами. Не с роботами, а с машинами из людей. И эти мегамашины, такие как Кремниевая долина, производят в год пять тысяч технологических компаний. А норвежцы в прошлом году профинансировали шесть тысяч компаний. То есть это какие-то запредельные цифры. И, грубо, это почти то же самое, что кластер в Зандаме по сравнению с одним кораблем, который умудрился построить Алексей Михайлович. У нас вся страна родила один корабль, а они каждый день спускали на воду по кораблю. И сейчас то же самое. Ты напрягаешься, делаешь одну компанию, а команда не сильнее тебя и твоего окружения, но правильно организованная, производит в год триста компаний.
Я считаю, что сейчас главный тренд в мире — антрепренизация всех видов деятельности. Например, раньше инженер сидел на зарплате, а сейчас получает акции в проекте за инженерный вклад. При этом нужно оценить этот вклад, оценить риски, а потом обязательно с ним расплатиться.
С другой стороны, во многих крупных компаниях типа ТНК сейчас происходит обратное движение. Когда они искусственно выпихивают из себя структуры, которые должны заниматься предпринимательством. И это очень интересный процесс. Я уже не говорю о всяких экспериментах вроде того же Uber или платформы по найму квартир. Они говорят: вы получите некий минимум, а остальное мы дадим вам акциями этой платформы. И тебя как мелкого держателя недвижимости подталкивают к переопределению своей позиции. Мне кажется, что где-то здесь лежит сердце Кощея: какое число людей вовлечено в процесс антрепренизации. Независимо от того, кто они по базовой функции. Они становятся участниками новых предпринимательских машин.
Источник: Стимул
Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, страницу «Хвилі» в Facebook.
