Угасание Запада: причины и последствия. Сергей Дацюк о фундаментальных основания глобального кризиса

Запад все успел. В последнем сжигающем себя усилии, на деньги потребительского мира, Запад создал идею Сингулярности, произвел установку на смысл и перспективу, на поиск иного и на создание будущего, отличного от настоящего.

В новой беседе Юрия Романенко с Сергеем Дацюком поднимается широкий спектр причин, обусловивших упадок Запада и его последствия для человеческой цивилизации. Беседа является приквелом для фундаментальной статьи Дацюка "Что такое Запад и стоит ли его спасать?".

Юрий Романенко: Друзья, всем привет, сёрферам, бездельникам, девиантам! Сегодня у нас в студии Сергей Дацюк.

Сергей Дацюк: А нормальным людям ты привет не шлёшь?

Юрий Романенко: Так это и есть нормальные люди, это комплимент. О чём мы будем говорить с Сергеем Дацюком. Он опубликовал на «Хвиле» хорошую концептуальную статью, она называется «Что такое Запад и стоит ли его спасать». Речь в ней идёт о том, что Запад находится в ситуации увядания, что требует кардинального переосмысления его роли, тех проблем, которые возникают в мире в связи с этим, а также возможностей, которые тоже возникают.

Я согласен практически со всеми тезисами статьи, обязательно почитайте. Получая новости из Соединённых Штатов, общаясь с друзьями, я пришёл к мысли, что Украине придётся избавиться от иллюзий, что Америка является последней инстанций, которая по какой-то причине нас будет спасать. После президентских выборов Штаты глубоко провалятся в свой собственный кризис, и придётся нам очень долго и упрямо грести самим, самим, самим.

Расскажи немного о статье.

Сергей Дацюк: Могу рассказать об экспликации, почему я написал эту статью. Она возникла из третьей части «Политических этюдов», это беседы Арестовича и Баумайстера, уважаемых мною людей, уважаемых за то, что держат интеллектуальную планку, будируют, пытаются разобраться, и я отреагировал на некоторые тезисы, которые я с Андреем Баумайстером хотел бы разобрать отдельно. Я его пригласил на дебаты на «Укрлайф», и мы отдельно интеллигентно побеседуем.

Меня озаботила проблематика установок, есть некоторые ощущения, не факты. На таком уровне обобщений фактов быть не может. Например, говорят о карантине и падении ВВП — ну что такое ВВП, Запад переживал не один кризис; говорят о демографической воронке — ну да, но, в целом, люди приезжают на Запад, ассимилируются, и просто меняется генотип западного населения. То есть с Западом может ничего и не произойти, и попытки обобщений всегда натыкаются на подобные возражения. А если ещё учитывать комментарии людей…

У тебя на странице я нашёл комментарий, дескать, Дацюк редко ездит в Европу, мол, а я живу там постоянно и не вижу, чтобы Запад загнивал, с ним всё хорошо. То есть человек ходит на работу, с ним всё нормально, его любимое кафе открыто, его любимые булочки туда завозят, его любимый кофе есть, с Западом всё хорошо.

Юрий Романенко: Пока булочки привозят, и аромат круассанов разливается по прилегающим улицам, с Западом всё хорошо.

Сергей Дацюк: И тут возникает проблема курицы Витгенштейна. Каждый день хозяин приходит и кормит курицу. Эта курица, не имеющая мышления, считает, что именно так мир и устроен: наступает утро, и появляются зёрнышки. Но однажды хозяин приходит и режет курицу, она идёт в суп. Курица, регулярно получающая корм, не догадывается, что однажды её зарежут, потому что не пытается выработать адекватное представление о мире, как он в действительности устроен. Вот с такими курицами мы и имеем дело сегодня.

У Блейка есть такое стихотворение, называется «Мотылёк», оно заканчивается такой строфой:

«Then am I

A happy fly,

If I live

Or if I die».

У меня есть перевод начала 90-х:

«О, мотылёк, твой летний пыл

Рука смела бездумно в пыль.

Но, если я, как мотылёк,

Не ты ли мне живой намёк?

Я пью, танцую и пою,

Пока рукою не сомнут слепою.

Коль мысль есть жизнь,

А сила — дух,

То и бездумие — недуг.

Тогда и я, как мотылёк:

Порхать остался краткий срок».

Смысл стихотворения в следующем: если мы бездумны, то само представление о том, живы мы или мертвы для нас отсутствует. Похожая вещь есть у Лоуренса, она цитируется во многих фильмах:

«Ничто в природе не боится смерти,

Замёрзнув, птица падает с ветвей,

О гибели своей не сожалея».

Тезис Декарта «мыслю, следовательно существую» воплощён буквально: ты не можешь существовать, если не мыслишь. Если мышление прекратилось, ты ещё способен по инерции функционировать, как человек в атаке, в которого попала пуля, ещё делает несколько шагов, прежде, чем упасть замертво, не меняется его мимика, он ещё порывается что-то сказать. Но его больше нет. С того момента, как пуля пронзила его сердце или мозг, скорее, мозг, в нашей метафоре — мозг, то всё, конец.

Есть зазор между тем, когда ты умер, потеряв мышление, и тем, когда ты действительно умер. Этот зазор может быть очень длинным. Рим умирал очень долго, многие провинции надеялись, что эти плохие варвары явились лишь на время, потому что придёт метрополия, Рим и всех спасёт. Прямо, как мы сейчас надеемся на Соединённые Штаты и весь Запад. Нам надо рынок, надо либеральную демократию, а самое главное — европейские реформы, и если что, Мордор нам ничего не сможет сделать, потому что придёт Рим, Вашингтон, Брюссель, весь Запад и нас спасёт. Всё это ерунда.

Потеряв мышление, ты можешь жить, только если сможешь его вернуть сам. Если не возвращаешь, то даже не осознаёшь, что умираешь. Всё, что ты видишь — просто ухудшение условий твоей жизни. Ну так случилось, что вирус, и мы должны быть на карантине, ну так случилось, что началось падение ВВП, ну так случится, что постепенно инфраструктуры жизнеобеспечения будут отказывать, цены повысят и снова повысят, так случится, что откажет водопровод, так случится, что пропадёт электроэнергия. Ну мир так устроен, что эти нехорошие вещи начнут происходить.

И люди буду приспосабливаться. И вот это постепенное ухудшение и постоянное приспособление не позволят делать обобщения. Потому что для обобщений необходимо мышление, а если у тебя нет мышления, ты будешь воспринимать мир, как курица, которой приносят зёрнышки. По какой-то причине зёрнышек становится всё меньше и меньше, ты приспосабливаешься, худеешь, думаешь: отлично, прекрасная диета, а зёрнышек всё меньше и меньше. И когда наступают последние времена, когда зёрнышек больше нет, и кто-то приходит тебя резать, всё уже произошло, и думать о чём-либо поздно.

Рассуждая о мышлении, можно согласиться с Марксом, говорившем, что мир капитала, мир чистогана обречён на превращение всего в рынок, на превращение всего в меновую стоимость, и на то, что капитал, в конечном счёте съедает всё. Мышление, эмоции, великие дерзания, искреннюю веру, попытки изменений, преодоление — капитал съедает всё: чистоган, меновая прибыль.

Очень важно попытаться отрефлексировать эти установки: куда всё идёт, куда мир катится? Конечно, есть способы это обобщить. Например, демография. Понятно, что Европа вымирает, и вымирающие европейцы замещаются мусульманами. Понятно, что соотношение белый-чёрный в Соединённых Штатах меняется в пользу чёрных, и через некоторое время их там станет большинство. И если кто-то питает иллюзии, мол, придут чёрные и продолжат нашу великую культуру, будут читать книги, выказывать уважение к памятникам, то он всего лишь питает иллюзии. Ничего этого не будет, не будет памятников, никто не будет читать книги, потому что эти книги написаны с позиции мышления, и эти памятники были установлены в соответствии с определённым способом мышления. Если мышление умрёт, то не будут нужны ни памятники, ни книги.

Дело даже не в том, что книги будут жечь…

Юрий Романенко: Они потеряют свою ценность как символ.

Сергей Дацюк: Да. У нас недавно была опубликована статья о Брэдбери, очень давняя, это интервью ещё 60-х годов. И он говорил: не надо буквально понимать, что будут костры, в конечном счёте вы можете так поменять мышление людей, что книги им просто перестанут быть нужны, останутся стоять библиотеки с книжными полками, с огромным количеством книг, но это никому не будет интересно. И в интернете всё это будет, и оцифровано всё это будет, но никто не станет ходить, никто не станет читать. Это станет просто не нужно.

Юрий Романенко: Это как католические храмы где-нибудь в Чехии или Италии, ты приходишь, а они, в основном, стоят пустые, туда мало кто ходит.

Сергей Дацюк: Да, они есть.

Юрий Романенко: Прекрасные образцы архитектуры.

Сергей Дацюк: Более того, их даже реставрируют, периодически бизнесмены дают достаточное количество денег, чтобы их обновляли, содержали, как образцы. Но они больше не исполняют свои функции, которые исполняли раньше, функции мест, где люди пытались исполнять практики прорыва к трансцендентному.

Юрий Романенко: Это касается и аналитических центров, фабрик мысли, мы с тобой это ощутили ещё в польской Крынице несколько лет назад, ты помнишь?

Сергей Дацюк: Я уже два года, как не езжу туда, потому что ехать бессмысленно.

Юрий Романенко: Произошло это именно по причинам, о которых ты говоришь, потому что мы ведём дискуссию с абсолютно другого горизонта мышления, другого масштаба, и мы видим, что люди просто не понимают.

Сергей Дацюк: Не слышат, не понимают, не в состоянии рефлексировать и поддерживать коммуникацию. И вот это, конечно, пагубнее всего. Когда я всё это осознал, то увидел, что ситуация намного серьёзнее, чем казалось.

Тут мы подходим к очень интересной вещи: какие именно установки люди выбирают, какие установки остаются, а какие уходят в небытие? Мы рождаемся и играем, ведущая форма деятельности по началу — это игра, потом ведущей формой деятельности становится обучение, поглощение знаний, которое не надо путать с образованием, потому что образование — более серьёзная вещь, это попытка ответить на вопросы: как жить с миром, как жить в обществе, как жить с Богом, как жить с собой, это другого типа процесс. А обучение, это когда тебе, грубо говоря, напихивают в голову предметные знания. А потом ведущей формой деятельности становится труд, иногда игра, иногда то же обучение, иногда самообразование, у кого хватает установок на саморазвитие.

И мы забываем состояние предыдущих ведущих форм деятельности. Взрослые лишь иногда, для развлечения играют во что-то, но редко кто из них может играть по-жизни. Точно так же, как обучение или, шире, образование, такой тип деятельности, который потом многие взрослые редко включают. Есть, конечно, успешные люди, играющие по жизни или продолжающие самообразование, но они потому и успешные, что сохраняют такие установки, большинство от этих установок отказываются.

Когда мы говорим об установках, мы должны понимать, из чего они возникают. Если наша установка направлена на потребление, потребление заработной платы, потребление комфорта, вокруг нас мир потребления, это значит, что со средой ничего плохого не происходит.

Но как только ты выходишь за пределы круга потребления, начинаешь смотреть: а что у нас с играми, почему у нас игра не устроена, я имею в виду не компьютерные игрушки, а жизнь как игру; как у нас с образованием дела обстоят, пытаются ли люди самообразовываться? И вдруг видишь вокруг лишь тех, кто вставил голову в телевизор, ты обнаруживаешь, что большинство людей оказались не в состоянии самостоятельно делать обобщения.

Я утверждаю, что делать обобщения (что происходит с миром, что происходит с Западом, что происходит со страной) можно лишь, во-первых, при наличии мышления, а, во-вторых, при наличии особых установок, как минимум, не потребительского свойства. Чтобы ты готов был обсуждать примативность, насколько ты готов бороться за существование, насколько ты готов продолжать свой род, насколько ты готов воевать за какие-то свой принципы; установки на трансенденцию: насколько ты готов преодолевать трансцендентность, выходить за пределы.

И лишь из этих установок ты можешь обобщать, что-то узнать про страну, про Запад, про мир. Если нет, то ты, скорее всего, даже не узнаешь, что происходит, на вопрос «Что происходит?» очень немногие люди могут ответить. Это значит, что ты должен сродниться с миром во всех его проявлениях, ощутить его, как самое себя не в потребительском контексте.

Юрий Романенко: Да, он должен быть тебе интересен.

Сергей Дацюк: Да, надо попытаться мир прозреть. Этим, собственно, занимаются пророки, это же не те люди, которые делают вид, что говорят с Богом и потом доносят до нас какие-то откровения. Пророки бывают разные, и лишь небольшая часть из них являются религиозными пророками. Способность к пророчеству, к профетии, к профетическому восприятию в целом — это достаточно сложный процесс.

Охватить Запад как целое, увидеть, что с ним происходит — это особое состояние, особая мыслительная позиция и особые установки, с которых мы можем Запад обозревать. Я спокойно отношусь к тем комментаторам, которые говорят: ой, да в Советском Союзе тоже говорили, что Запад загнивает, вот вы опять говорите, что Запад загнивает.

Ребята, загнивание не так страшно, как кажется: Запад уже много раз загнивал, а после снова приходил к процветанию, не в этом дело. Запад, даже когда загнивал, не терял мышления. Демография — это один из моментов, о которых мы поговорили, но есть ещё один момент — фундаментальные идеи. Грубо говоря, все эти адронные коллайдеры мы строим лишь для того, чтобы подтвердить идеи 60-х годов XX века. Мы не собираемся подтверждать идеи 70-80-90-х, двухтысячных по очень простой причине: больше нет фундаментальных идей такого уровня. За бозоном Хиггса мы гоняемся уйму времени, он был предсказан в 60-е, а уж сделать выбор между теорией струн, суперструн и теорией преонов — это вообще вещь запредельная.

Но как ты всё это внедришь в сферу принятия решений? Чтобы было понятно: за что может проголосовать демократическое большинство во многих парламентах для выделения денег? Конечно же за стандартную модель, за официально признанную модель. Грубо говоря, бозон Хиггса был предсказан внутри стандартной модели физики, она понятна, её в школе изучают. За выделение денег на обнаружение бозона Хиггса в стандартной модели можно было проголосовать. Но как можно проголосовать за подтверждение теории струн, суперструн или теории преонов, для проверки экспериментальной? Невозможно, потому что ты не сможешь собрать демократическое большинство, и оно тебе не выделит деньги.

Это могло бы произойти, если бы мышление продолжало развиваться, идеи продолжали бы разрабатываться, их бы доносили до школьников, а они, соответственно, дерзали бы, продвигали бы в своих научных исследованиях, философских работах и так далее. И тогда, быть может, будучи пропиаренными, новые идеи тоже получили бы своё голосование. Но ситуация пошла по ниспадающей, мы уже не можем иметь подтверждение новых идей.

Вот так и случается мыслительный коллапс, по совершенно демократической причине. Не потому что какие-то негодяи засели и голосуют за какие-то вещи, неприятные для нас, а потому что в какой-то момент принимается решение о безмыслии. А зачем нам проверка новых идей, у нас и так всё есть, у нас и так всё хорошо. Лем писал в «Големе 14» о том, что мышление не является необходимым, для эволюции оно не нужно, эволюция вполне справляется со всем без мышления. Мышление — это приобретение человека.

В ситуациях чрезвычайных проблем, проблем, которые могут привести к катастрофе, в осознании неминуемой гибели, только на грани между жизнью и смертью мышление может возникнуть. Нужно осознать: тебе надо изменить мир, измениться самому. Только в таких точках это может произойти, а может и не произойти: мышление не является необходимым. Даже под угрозой смерти ты можешь и не включить мышление, это случайная вещь — может включиться, а может и не включиться.

Какое хитрое слово «безмыслие». Чем безмыслие отличается от безумия? Оценку безмыслия делает человек (или группа, или общество), имеющий представление о мышлении, но, наблюдая внутри себя или вовне, что по той или иной причине мышление утрачено, он говорит: это безмыслие. Это очень важный момент: оценка безмыслия говорит о том, что ты имеешь представление о мышлении и констатируешь его отсутствие.

Вполне возможна рефлексивная позиция, но рефлексия не замечает мышления. Рефлексия устроена нищенским образом, это нищета мышления в том смысле, что ты выходишь на некоторую мыслительную позицию, что-то там получаешь, но потом с этим возвращаешься на прежнюю рефлексивную позицию и там как-то это используешь. Это одномоментный прыжок и возвращение.

Юрий Романенко: Ты посмотрел в зеркало, увидел, что у тебя в глазу соринка, смыл соринку и пошёл дальше.

Сергей Дацюк: Но в зеркале ты не остался, ты вернулся к своему носу. Возможность осознания безмыслия не означает включение мышления, и даже смерть его не включает. Мы с тобой разобрали только первые подходы к ситуации осознания. Грубо говоря, как мы можем осознать, что с нами происходит что-то не то? С нами, со страной, с Европой, с Западом, с миром.

Мы только попытались добраться до условий, при которых это возможно, обсудить их. А теперь смотри: возможно ли выполнение этих условий? Так вот — это случайная вещь. Кто-то же должен упереться мозгом и сказать: независимо ни от чего, я буду это делать: мыслить, верить, общаться с Богом, или уйти от общества и начать какое-то своё движение, какой-то свой проект. Это всегда преодоление.

Отсутствие таких преодолений, отсутствие жертвенности — ещё один важный момент, который не демонстрирует западная цивилизация. Мы можем констатировать ещё один признак того, что с ней не всё в порядке. Это даже ещё не говоря о каких-то девиантных отклонениях, о которых мы вспоминали при подготовке программы — адренохром, питие крови детей, а о них придётся говорить.

Юрий Романенко: Поясню для зрителей, чтобы не думали, что у нас происходит какое-то безумие: в США начинается большой скандал, к которому уже подключилось ФБР, ведущее очень серьёзное расследование. Речь идёт о фактах, когда представители высшей элиты Штатов в буквальном смысле пили кровь детей.

Сергей Дацюк: Делать-то с этим что? Они это обнародуют, и что потом произойдёт? Дело даже не в курсе доллара, а в том, что потом произойдёт с элитой.

Юрий Романенко: И с таким обществом, в котором такое возможно.

Сергей Дацюк: Да, дескать, неужели это мы, неужели мы на такое способны? Да, ребята, вы приехали, это ваша конечная станция.

Юрий Романенко: А кто тогда мы, если ось зла — это они? Что такое добро у нас? Да это всё просто кошмар какой-то.

Сергей Дацюк: Впрочем, этот случай не обязательно критерий того, что Запад гибнет: мерзости происходили всегда и везде. Вопрос в том, готовы ли вы обсуждать эти мерзости, готовы ли вы напрягать мышление, чтобы совершить преодоление? И коль скоро мы наблюдаем ситуацию замалчивания, то значит проблема серьёзная. Не сама мерзость проблема, беда в том, что мышление не может справиться с этой проблемой.

Им надо говорить о том, как произошла эта деградация, почему она случилась, почему отказала вся их система? Вся — полиция, ФБР, глубинное государство. Прежде всего, не справилось глубинное государство, потому что замазанным в этих мерзостях оказалось глубинное государство — лица, которые неофициально принимают решения.

Мы видим отсутствие имунного ответа на всех уровнях: официальный — не справились, попытка арестовать главного организатора мерзостей привела к тому, что его выпустили, поскольку вмешалась элита, публичное обсуждение этой темы оказалось невозможным. Общество оказалось в проблемной ситуации: обсуждать это нужно, но обсуждать это нельзя.

Юрий Романенко: Это такая вопиющая, кричащая тема, она только-только начинает проявляться, но есть же масса других тем, связанных с цветными меньшинствами и так далее. Мы видим, что Запад впадает в тотальный ступор, когда люди боятся называть вещи своими именами, для того, чтобы не подвергнуться обструкции, не потерять работу и так далее. Прежде всего это происходит в интеллектуальных кругах, в серьёзных университетах, был большой скандал в Оксфорде недавно.

Сергей Дацюк: Да, мне один читатель написал в комментарии: я читал статью, но дочитал лишь до места, где написано о мыслевирусах. Я расположил мыслевирусы в таком порядке: коммунизм, национал-социализм, радикальный феминизм, толерантность, и мышление читателя не пережило этого ряда. Он дочитал до этого места и сказал: как же так, мне же за коммунизм обидно.

А какие-нибудь радикальные феминистки могли дочитать до этого места и сказать: да что же это такое, радикальный феминизм ставят в один ряд с национал-социализмом, то есть отсутствующее мышление не осознаёт, что всё это одно и то же: и первое, и второе, и третье, и четвёртое, всё основано на рессентименте, чувстве враждебности к тому, что носитель идеи считает причиной своих неудач.

Всё это чистой воды рессентимент: то классовый, то национальный, то половой, прошу прощения, гендерный, то терпимый. Толерантность — это рессентимент в чистом виде, только обратного действия: мы всех терпим, потому что раньше всех угнетали, как волк в новогодней сказке берёт на себя вину, кричит «а я виноват, виноват» и убегает куда-то в поля.

Белые в Америке сейчас ведут себя, как этот волк: мы виноваты, виноваты, рушьте наши памятники, жгите наши книги, забывайте наши идеи, потому что мы вас угнетали, вот такая наша толерантность. Получается, что это обратная сторона рессентимента: ты даёшь разрешение на то, чтобы кто-то был рессентиментален по отношению к тебе. Поэтому я выстроил этот ряд, всё поставив через запятую.

Для того, чтобы увидеть общее в этом ряду — коммунизм, национал-социализм, радикальный феминизм, толерантность — осознать, что всё это рессентимент, нужно мышление. Я бы ещё добавил в этот ряд национал-патриотизм или просто национализм, всегда можно сказать, что наш национализм — это не германский национал-социализм, у нас национализм порабощённого или колонизированного народа. Ребята, но немцы тоже считали, что их порабощают, и итальянские фашисты так считали. Ну так всё устроено.

Юрий Романенко: В Германии это продолжается по сей день, я общаюсь со знакомыми немцами, и они мне говорят: слушай, там есть такой тайный план, американцы не хотят нас освобождать, они делают всё, чтобы мы никогда не поднялись. И я смотрю — нормальный человек, бюргер, у него всё хорошо, отлично в жизни. Но глаза округляются, и в этих глазах мировая закулиса просто оживает. И ведь всё было точно так же в 20-х годах прошлого столетия.

Сергей Дацюк: И это ещё один признак, рессентимент возникает в обществах безмыслия. Человек выбирает безмыслие, добровольно или под действием среды, в которой он находится, под влиянием телевидения, под напором какого-нибудь активизма. К нему приходят какие-нибудь радикальные феминистки и говорят: ты же молодой, отлично, иди к нам; он у них спрашивает: а вы кто такие, отвечают: мы радикальные феминистки, мужчины захватили этот мир, всё портят, устраивают войны…

Юрий Романенко: Будем показывать грудь, чтобы сделать мир лучше.

Сергей Дацюк: Да ладно, чтобы посмотреть, как будет устроен мир феминизма, надо просто съездить в женскую колонию, и с радикальным феминизмом сразу станет всё ясно. Как устроено женское общество? Да точно так же, от того, что в обществе мы поменяем мужчин, которые сейчас доминируют, на женщин, ровным счётом ничего не изменится. И в этом случае нам надо будет менять феминизм на что-то ещё, потому что обратно отыграть не получится, оно уже было и придётся устраивать какой-нибудь андрогинизм. И всё это будет связано с огромными издержками, потому что в андрогинном обществе не будет полярностей, не будет насыщенных энергетикой коммуникаций, отношения в обществе будут проваливаться и всё.

В обществе идёт постоянный ситуационный обмен ролями, за счёт него оно и держится, суть — в игре, когда в иерархии постоянно идёт смена ролей, когда все меняются: кто-то сверху, кто-то снизу, в этой ситуации кто-то наверху, в этой ситуации кто-то внизу. За счёт этого возникает драйв, движение. Но тут появляются рессентименты, рессентиментальщицы и говорят: оу, так вот же она причина в чём, сейчас всё будет, мы устраним все иерархические властные отношения, и тогда наступит подлинный рай.

Нет, не наступит, всё просто переместится в другие формы. Чтобы продолжать энергетически насыщенную игру, необходимо только мышление. Когда ты начинаешь заниматься мышлением, из тебя вылетают все сентиментальные вещи, как упрощения. Мыслящий человек не будет коммунистом, не будет националистом, не будет феминистом, потому что он знает: всё устроено сложнее, оно не укладывается ни в какие простые схемы, где кто-то виноват по какому-либо признаку.

Понимание этих вещей на сегодняшний день утрачено, мы имеем дело с огромными движениями рессентимента. Фукуяма не случайно же написал свою книгу, но писал он её уже практически в обществе запрета, и о многом написать не решился, потому что ему бы этого не простили. Там стоило бы разворачивать темы, писать главами: «Рессентимент радикального феминизма» и огромное поле с объяснением, «Рессентимент национализма» и снова поле, «Рессентимент белого расизма», «Рессентимент чёрного расизма»… Значительная часть книги Фукуямы подразумевается, но просто отсутствует, потому что никто бы её не издал в полном виде. И, заметь, книга подверглась уже внутренней цензуре самого Фукуямы.

Юрий Романенко: И как это выглядит, хорошо видно по дискуссиям Джордана Питерсона, конкретнее, по его интервью Кэтти Ньюман, когда Питерсон логично всё выстраивал…

Сергей Дацюк: Но это же была не дискуссия, это была неудачная попытка удержать взвешенную позицию, мало того, что ведущая малообразованная, у неё ещё и акцентуированное сознание, выглядело всё это некрасиво, было неприятно смотреть. Можно было взять какую-то другую дамочку, но ведь они все такие и есть, те, кто хочет говорить на такие темы, они такие и есть.

Одна из моих френдесс фейсбучных сделала транскрипт интервью, я прочитал его, в транскрипте это ещё более обнажено, ещё более выпукло: идут целые блоки, где Питерсон постепенно выводит к некоторому пониманию, и тут раз! – и снова рессентимент.

Юрий Романенко: Оправдывайся!

Сергей Дацюк: Питерсон постоянно предлагает ей: а давайте всё-таки вступим на позицию мышления и попытаемся осознать всю сложность ситуации. Она же отвечает: нет, ты, негодяй, хочешь своей сложностью сбить меня с темы и замолчать её, замолчать мои важные установки. А потом всё повторяется снова и снова: он ей опять про сложность ситуации, а она опять с простыми сентиментальными установками…

Юрий Романенко: Ведь мужчины больше зарабатывают в корпорациях…

Сергей Дацюк: Да-да, вот ответьте, вот ответьте на этот вопрос. И мы получаем невозможность разговора. Мы видим островки, на которых реализованы позиции мышления и бескрайние континенты царящего безмыслия, и между ними невозможен диалог. Все попытки объяснить, что мир устроен намного сложнее наталкиваются на обвинения в том, что ты изменник — це зрада. Говорить, например, о том, что отношения между русскоязычными и украиноязычными устроены сложно — це зрада. С позиции безмыслия доносится: всё просто, нужна украинизация!

- А может всё-таки поговорим? Украинизация, да, но за 50 лет, не за два, не за три года.

- Зрада!

- А почему зрада? Есть же реальность.

- Ти хочеш дати шанс агресору!

Упрощение и есть этот самый рессентиментальный контекст.

Юрий Романенко: Мы как раз вчера записали беседу со Щелиным о бумажном Левиафане. Там как раз и подымался этот вопрос: упрощение фактически уничтожает центристскую позицию, которая даёт возможность удерживать баланс. Простые объяснения проблем, как справа так и слева, приводят к тому, что центр начинают растаскивать по этим флангам, и, если не появится цементирующая балансирующая центристская сила, далее происходит взрыв.

Сергей Дацюк: Она не появится. Она может появиться только если накопится критическое количество носителей мышления, хотя бы от 3 до 7 процентов, а если постараться, можно догнать и до 10 процентов, больше не получится. Но если есть 7 процентов, то всё более-менее нормально. Если только 3 процента, то всё уже плохо, а если меньше трёх, то катастрофа. Интеллектуалов, мыслящих людей должно быть хотя бы 3-7 процентов. Это очень мало, но это именно те проценты, которые спасают любое общество, любое государство. Меньше 3 процентов — катастрофа, больше 7 процентов — взлёт.

Так вот, в западной цивилизации мы сейчас наблюдаем катастрофическое уменьшение числа мыслящих людей. Но ведь и в Китае мышления нет. Если бы мы видели, что в Китае поднимается мышление, высказываются новые идеи, открываются новые перспективы…

Да чёрт с ним, с этим Западом, подумаешь. Мы бы интегрировались в Китай и жили бы дальше, выучили бы потихоньку китайский язык. Но проблема в том, что мышление нигде более не возникает, ни в Китае, ни в Индии, ни тем-тем-тем более на арабском Востоке. И оказывается, что знамя Запада не подхватывает никто.

А теперь мой традиционный вопрос: а где же всё это можно обсуждать? Можешь ли ты представить себе такую программу на телевидении, в которой говорится об этом? Что происходит с Западом, что происходит с Европой, нужно ли нам идти в Европу в контексте того, что происходит с Европой, как следует рассматривать китайский путь, готова ли Украина интегрироваться в китайскую цивилизацию, есть ли у Украины шансы иметь более тесные отношения с Индией, которая пытается стать конкурентом Китая?

На эти вопросы мы не можем найти ответа, потому что мы их не ставим в публичном дискурсе. И, не будучи поставленными в публичном дискурсе, они делают нас бездумными.

Юрий Романенко: Да, Европа всё оправдывает. Когда мне говорят, что Закон о медиа проталкивается с подачи Европы, это Европа просит, отвечаю: а если вас захотят посадить в клетки, потому что попросила Европа, вы пойдёте в клетки? А если вас кинут с обрыва в море, и вы утонете? Увы, у нас многие выбрали безмыслие.

Сергей Дацюк: А теперь давай встанем на позицию рессентимента и попробуем рассмотреть — как может действовать рессентимент. Вот так — раз, и мы с тобой сделались рессентименталами.

Всё телевидение, по крайней мере, некоторые олигархические каналы на протяжении последних месяцев убеждают нас, что поднятие цен в энергетике выгодно только одному олигарху. Ну? И? Общество может поставить этот вопрос, решить, надавить на власть, это можно сделать или нет? Даже если мы встанем на позицию рессентимента, мы можем с этим справиться? Может ли целая страна справиться со всего лишь одним олигархом, просто с одним?

Оказывается — нет. Для того, чтобы справиться, у тебя должна быть стратегия. И эта стратегия, будь она хоть государственной, будь она хоть общественной, должна быть сложнее олигархической стратегии. Оказывается, Ахметов может нанять более профессиональных стратегов и вполне себе нормально преследовать свои стратегические цели.

Юрий Романенко: Причём, при любой власти.

Сергей Дацюк: Причём, при любой власти. Оказывается, рессентимент не имеет стратегии и поэтому обречён. Но если бы рессентимент имел стратегическое мышления, он перестал бы быть рессентиментом.

Рассмотрим радикальную украинизацию и пресловутые 25 процентов «илиты» Украины. Они могут добиться успеха? Расколоть страну могут, это да, это у них получится, а предъявить солидарную стратегию они могут? Нет. Потому что для этого тоже нужна стратегия. Но если бы они обладали стратегическим мышлением, разве встали бы на позицию националистического рессентимента? Нет, не встали бы. Это то, что называется «чёрная дыра» или «за гранью горизонта событий».

Когда у тебя есть мышление, ты всё разглядываешь в его свете, всё видишь, всё понимаешь, можешь всё сопровождать своим мышлением, понимать, расшифровывать декодировать сложные схемы, можешь строить сложные модели, ты в этом плане свободен. И тут — раз, и тебя втягивают в чёрную дыру, два, и ты попал за горизонт событий. Горизонт событий в чёрной дыре — это условная грань, за пределы которой свет не прорывается. Не прорывается свет, и ты не можешь знать, что там происходит. И всё, ты ничего не можешь видеть, ты даже не понимаешь, что утратил мышление, не можешь оценивать свои действия.

Ещё пока ты находишься где-то рядом с горизонтом событий, на позиции рессентимента, ты готов осуществлять простые схемы, но потом тебя затягивает, и ты уже не способен даже на рессентимент, только на тупую агрессию. Возникает ситуация, когда все против всех. Всё это происходит очень быстро. Когда ты только подлетаешь к горизонту событий, безмыслие действует на тебя ещё слабо, но стоит его пересечь, все негативные процессы начинают идти по нарастающей.

Юрий Романенко: Так это то, что происходило с нацистской Германией, 12 лет. На старте многие всё понимали, но считали происходящее логичным, даже одобряли. А потом — раз, и ты превращаешься в абсолютное зло.

Сергей Дацюк: А вернуться можешь только с чужой помощью. Проблема в том, что эта чужая помощь где-то должна быть. Где-то же должны сохраняться понимание, оценки того, что происходит, мышление. А если там, где оно традиционно было, его больше нет? Как воспитать, вырастить другой центр мышления? Это же вопрос цивилизационного уровня, вопрос каких-то других пророков, возможно, даже не западного типа.

Переслегин указывал на это обстоятельство: многие думали, что мусульмане, приехав в Европу, подхватят западные идеи, ладно европейцы: ничего не могут, вялые, рожать не хотят; но приезжают мусульмане, здоровые, живые, хорошо производящие потомство, с огромной энергетикой и волей к жизни, многие думали, что они освоят проектное мышление и будут продолжать европейский проект вместо европейцев. Но не способны, ошибка кода, в том смысле, что когда-то на арабском Ближнем Востоке отказались от науки. Наука же возникла в VIII-IX веках именно в арабских странах.

Юрий Романенко: Мы опять-таки говорили об этом с Щелиным, беседа по Турции, всем советую посмотреть, мы как раз разбирали философские течения в исламском мире, где в конечном счёте, возобладала установка на чистую веру.

Сергей Дацюк: И заметь, в исламском мире всё уже было, но там не произошло то, что произошло в Европе, не появился свой Френсис Бекон, который бы объяснил: установка — на знание, потому что знание — это власть, сила, возможности. В оригинале это было написано на латыни, scientia potentia est, а potentia в переводе на другие языки, на английский, например, knowledge is power, power — это власть, сила, возможности.

Юрий Романенко: Знание — сила.

Сергей Дацюк: Да, в Советском Союзе предпочитали именно этот перевод. Не «знание — власть», а «знание — сила». Но зачем нужно знание как установка? Мотивация в том, что знание — это власть. Это надо осознать: знание — это власть, сила, возможности. Если ты не удерживаешь эту установку, происходит то, что произошло на арабском Востоке: ты изо всех сил пытаешься, тянешь, удерживаешь, а потом — раз, и схлопнулось всё, произошёл коллапс.

Юрий Романенко: Чистый волюнтаризм…

Сергей Дацюк: И фанатический ислам. Арабы же, в своё время, много важного сделали для Европы. Например, через арабские страны к нам вернулась философия, в частности, Аристотель. Древний Рим же не сохранил это наследие, но оно вернулось через арабов.

Юрий Романенко: Кстати, вопрос: почему не сохранил? Рим коллапсировал столетиями, и потерял интерес сам к себе, потерял интерес к своим знаниям, ты говорил об этом. Когда пришли варвары, они вообще в культурном наследии Рима не видели никакого смысла.

Сергей Дацюк: Объясню. Почему после тёмных веков удалось вернуть все эти знания? Потому что установки были заложены. Например, на всём протяжении тёмных веков существовала книжка Боэция «Утешение философией», которая удерживала определённую установку: ребята, есть нечто называемое философией, и если вы туда сможете прорваться, то хотя бы утешитесь. И сохранение этого интереса было очень важно на протяжении тёмного времени. Но ни арабский Ближний Восток, ни Китай не осознали важность работы с мыслительными установками.

Китай же вполне мог: IX-XI века, уйма изобретений, но эти изобретения не сопровождались установкой, то есть вот у тебя один правитель, который даёт деньги, и всё развивается полным ходом, а после приходит другой правитель, которому интереснее развлечения, кони, оружие...

Юрий Романенко: Порох работает на фейерверки…

Сергей Дацюк: Да, это не было зафиксировано на уровне мыслительной установки, а потом уже не было зафиксировано институционально. Что делает Запад? Он придумывает формы закрепления. У тебя возникло понимание: есть мышление, есть философия, есть наука. Если закрепляешь это на уровне мыслительной установки, потом закрепляешь на институциональном уровне, потом на уровне процедурном и так далее, ты добьёшься того, что всё это многоуровневое закрепление не так просто будет свернуть.

Хотя, как показывает современный опыт, сворачивается за пол столетия. Казалось бы, ещё 60-е годы, ещё постмодернизм, ещё Фуко, Делёз, Барт, все эти ребята резвились, всё было интересно, а потом — бац, и всего лишь за 50 лет всё свернулось. Как, почему это произошло? Неужели не было институционального закрепления? Я когда попытался с этим разобраться, то целую книжку написал, «Момент философии». Оказывается, там шло размытие, размывались не просто установки мышления, а размывались сами ваозможности институционального и методологического закрепления этих установок: нет Истины, она множественная, смысл проблемный, науку вообще надо проблематизировать, авторов нет, вообще ничего нет, всё деконструируем, всё разложим.

Разложили, а оно всё больше не работает, потому что любой порядок удерживается только целостным образом. Только ты сказал, что смысл проблемный, и никакого другого не предложил, как у тебя всё рассыпалось, у тебя нет целостности. Да, целостность имеет тотальный характер, но это неизбывно, тебе нужна хоть какая-то целостность, иначе всё рассыпается. Ты видишь всё фрагментарно, у тебя оказывается, что демократ прав, но и террорист прав: у нас же толерантность.

Юрий Романенко: У него семью убили ракетой…

Сергей Дацюк: Да, имеет право. Белые правы, чёрные правы, а то что чёрные на велфере сидят и не хотят учиться, ну такая у них судьба, что поделаешь.

Юрий Романенко: Ведь мы же загнали их в эту ситуацию.

Сергей Дацюк: Мы виноваты, да. Но в таком мире у тебя нет будущего, потому что у тебя нет целого, ты его разрушил. Отсутствие возможности закреплять не только установки институты и так далее, но смыслы, целостности, не на уровне ценностей, а на уровне принципов, того, с чем можно работать, на уровне принципиального мышления, мышления, которое мыслит принципами. Если этого не произошло, если вы закрыли для детей доступ к мышлению, то всё — 20 лет схлопывания и до свидания.

Это вкратце о тех контекстах, которые у меня за этим стоят и о которых я размышляю. У меня есть много вопросов, по которым я с Андреем Баумайстером хочу поговорить в ближайшее время.

Юрий Романенко: Давай, с интересом посмотрим.

Сергей Дацюк: И конечно же нельзя не коснуться темы, что всё, о чём мы говорили представляет собой ситуацию, не решаемую в политике, вообще. Политика — это достижение баланса между группами интересов. Возьми хоть полиси, возьми хоть политикс, хоть интересы отдельных групп, как ни понимай, но это всё равно не о мышлении. Мышления в политике нет.

Более того, мне недавно пришлось спорить на тему установок на ответственность. А что такое ответственность, кто перед кем отвечать должен? И оказалось, что есть и рессентиментальное понимание ответственности. Оказывается, ты должен нести ответственность перед группами, которые объявили себя угнетёнными. Оказывается, стоит мне объявить себя угнетённым, и я могу идти к тебе и требовать, чтобы ты нёс передо мной ответственность.

Говоришь с людьми, спрашиваешь их: а сколько в процентах всех этих ЛГБТ в обществе? Некоторые умные отвечают: 2-3 процента. Говорю: хорошо, а сколько левшей в обществе?

- Ну, мы не знаем.

- А вы интересовались?

- Нет.

- Пятнадцать процентов. Вы где-нибудь видели демонстрации левшей, протестующих против того, что все товары для праворуких, что их унижают в школах и заставляют писать правой рукой?

- Нет, не видели.

- А почему?

Потому что за этим не стоит политики рессентимента. Но их 15 процентов, а ЛГБТ 2-3 процента. Почему же они ежегодно устраивают парады, а левши не устраивают? Меня волнует вопрос: где товары для леворуких? Это же проблема? Проблема. Где краны для леворуких, у них иначе всё устроено? Где телевидение для леворуких, у них движение глаз другое? Леворукие живут в мире праворуких, 15 процентов, это столько же, сколько реально поддерживают Петра Порошенко, давайте создадим партию леворуких и будем пытаться провести её в парламент. Отличная политтехнологическая идея.

Почему ЛГБТ никогда не окажутся в парламенте? Потому что они не преодолеют барьер. Для них надо проходной барьер опускать до 2 процентов, и тогда можно создавать партию ЛГБТ. Но ведь леворукие-то проходят в парламент в любом случае, давайте сделаем партию левшей и будем как-то решать этот вопрос.

И смотри, как интересно в политике получается: если нечто не рессентименталилизировано, то его как бы и не существует. Если у тебя нет в этом активизма, ты не объявил себя угнетённым, тебя просто нет. А если объявил себя угнетённым, то немедленно появляешься.

Да, говорят активисты, интеллектуалы должны нести ответственность перед ЛГБТ, перед чёрными, перед латиносами, перед националистами… перед всеми активистами. На что я отвечаю: интеллектуалы должны нести ответственность перед интеллектуалами, если они начнут нести ответственность перед политиками, то получится то, что было в обществах Гитлера и Сталина. Если интеллектуалы начнут нести ответственность перед активистами, то получится Black Lives Matter, и памятники немедленно начнут слетать с постаментов, а вослед за памятниками с постаментов полетят и сами белые.

Интеллектуалы должны отвечать только перед интеллектуалами, потому что только они могут понимать идеи мышления, в этом смысл интеллектуализма. А если они начинают отвечать перед группами активистов с упрощённым мышлением или вообще отсутствующим мышлением, то случаются очень плохие вещи, наступают плохие времена, которые ничем хорошим не заканчиваются.

В этом смысле сама ответственность также носит мышленческий характер. И когда мне говорят об ответственности, то впору спрашивать: внутри какой модели? Внутри упрощённой, это ответственность перед угнетёнными? В таком случае я как интеллектуал угнетён, потому что интеллектуалы — единственная категория, которая сегодня попадает под раздачу. Все правы, все имеют право на всё, кроме интеллектуалов. Может нам действительно изобразить из себя угнетённых.

Потому что так называемое «Письмо 150», которое подписали американские интеллектуалы, никакое, там нет драйва, они там жалобно просят: ребята, давайте дискутировать, давайте аргументированно дискутировать. Да кто будет с вами аргументированно дискутировать? Это же не их территория упрощения, ребята, вы не поняли, как можно быть такими наивными?

Юрий Романенко: То, что было опубликовано в Harper's Magazine?

Сергей Дацюк: Да. И вот эта подлинная интеллектуальная наивность меня вводит в шок, я удивляюсь — это действительно интеллектуалы? Вы о чём, ребята? С вами никто не собирается вести интеллектуальные дискуссии, вас хотят загнать в упрощённые схемы и требовать от вас ответственности, вплоть до репрессий и увольнения с работы. Они будут так действовать.

Юрий Романенко: Это пока ещё в лучшем случае.

Сергей Дацюк: Это только начало. В этом смысле я думаю, что интеллектуалам надо маргинализироваться, создавать свои узкозакрытые сообщества, не представлять позиции публично, пытаться удерживать мышление на специально отведённых площадках, не разглашая то, чем там занимаются, не контактируя с политиками и общественными активистами, и хоть как-то попытаться сохранить свои практики до тех времён, когда вся эта тьма съест сама себя. У тьмы такое свойство: она пожирает сама себя, агрессия пожирает сама себя.

Юрий Романенко: Это такой File Foundation новый.

Сергей Дацюк: Типа того. Говорят, что я пессимист, я никакого пессимизма здесь не вижу, потому что такие ситуации бывают. Мало того, они хорошо описаны и проанализированы: вхождение Европы в тёмные века, выход Европы из тёмных веков. Когда она входила, произошло архивирование: Боэций, Кассиодор и другие, обновили весь компендиум архитектурных и других памятников, заархивировали. Потом тёмные века, потом Возрождение — раз, и разархивировали.

Мы это уже делали, мы знаем, как это делать и, возможно, надо будет сделать точно так же. Не думаю, что это будет на три столетия, но на тридцать лет — вполне, потому что время сейчас ускорилось, течёт быстро. Мне кажется, что это не лишено смысла, потому что под раздачу, в первую очередь, попадут интеллектуалы, те, кто мыслит. Ведь они позволяют себе сложность, а сложность — это недопустимая роскошь во времена упрощения. В такие времена ты должен общаться просто, выглядеть просто, и мимикрировать под простоту.

- Ты что, хочешь что-то сложное сказать?

- Не-не, ребята, я такой же идиот, как вы, не надо меня причислять к сложным сущностям.

Юрий Романенко: На этом мы закончим, считаю, что получилась отличная беседа.

Сергей Дацюк: Ну как отличная, кому отличная, кому нет.

Юрий Романенко: Обязательно прочитайте статью Сергея Дацюка «Что такое Запад и стоит ли его спасать», я в подводочке обязательно кину ссылку. Благодарю Сергея Дацюка. Пока!

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook, канал Юрия Романенко на Youtube, канал Юрия Романенко в Telegram, страницу в Facebook, страницу Юрия Романенко в Instagram