Сегодня много говорится о кризисе либеральной демократии. Президентство Дональда Трампа, голосование за Брексит в Великобритании, электоральные успехи других популистов в Европе, всё это подчёркивает угрозу, создаваемую «нелиберальной демократией» – разновидностью авторитарной политики, в которой имеются всенародные выборы, но мало уважаются принципы верховенства закона или права меньшинств.
Однако лишь немногие аналитики замечают, что нелиберальная демократия – или популизм – это не единственная политическая угроза. Либеральная демократия ослабляется ещё и тенденцией делать акцент на «либерализме» в ущерб «демократии». В этой разновидности политического строя органы власти оказываются освобождены от демократической ответственности благодаря массе ограничений, сужающих спектр решений, которые они могут принимать. Политика определяется бюрократическими органами, автономными регуляторами и независимыми судами, или же она называется извне системой управления глобальной экономикой.
В новой и очень важной книге «Народ против демократии» политический теоретик Яша Монк называет этот тип режимов – симметрично с нелиберальной демократией – «недемократическим либерализмом». Монк отмечает, что наши политические режимы уже давно перестали функционировать как либеральные демократии и всё больше становятся похожи на недемократический либерализм.
Евросоюз, по всей видимости, представляет собой апогей этой тенденции. Создание общего рынка и валютная унификация в условиях отсутствия политической интеграции потребовали делегирования политической власти технократическим органам – Европейской комиссии, Европейскому центральному банку, Европейскому суду (ECJ). Решения всё чаще принимаются вдалеке от общества. И хотя Британия даже не являлась членом еврозоны, в призыве сторонников Брексита «вернуть контроль» выразилось то же самое недовольство, которое испытывают многие избиратели в Европе.
В США ничего подобного не наблюдается, однако из-за схожих тенденций многие американцы начали чувствовать отчуждение от власти. Как пишет Монк, политика попала под контроль «алфавитного супа» – регулирующих органов с их аббревиатурами, начиная с Агентства по защите окружающей среды (EPA) и заканчивая Управлением по надзору за качеством продовольствия и медикаментов (FDA). Применение независимыми судами их прерогативы на судебный надзор для отстаивания гражданских прав, расширения репродуктивной свободы и проведения многих других социальных реформ наткнулось на враждебность значительных сегментов населения. А органы власти глобальной экономики, управляемой с помощью международных механизмов, например, Всемирной торговой организации (ВТО) или Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА), многими считаются настроенными против интересов простых работников.
Ценность книги Монка в том, что она подчёркивает значимость обоих терминов, составляющих понятие либеральной демократии. Нам нужны ограничения политической власти, чтобы не позволять большинству (или тем, кто у власти) нарушать прав меньшинств (или тех, кто не у власти). Но одновременно нам нужно, чтобы государственная политика реагировала на предпочтения электората и была подотчётной перед ним.
Либеральная демократия от природы является хрупкой, потому что её составляющие не позволяют создать естественное политическое равновесие. Когда элита получает достаточную власть, она оказывается мало заинтересована во внимательном отношении к предпочтениям остального общества. А когда массы мобилизуются и требуют для себя власти, их итоговый компромисс с элитой редко приводит к появлению устойчивых механизмов защиты прав тех, кто не был представлен за столом переговоров. В результате, либеральной демократии свойственна тенденция скатываться к одной из своих искажённых версий – нелиберальной демократии или недемократическому либерализму.
В статье «Политическая экономика либеральной демократии», написанной совместно Шаруном Мукандом и мною, обсуждаются базовые основы либеральной демократии в терминах, схожих с теми, которые использует Монк. Мы подчёркиваем, что общества потенциально могут быть расколоты по двум причинам: раскол из-за идентичности отделяет меньшинство от этнического, религиозного или идеологического большинства, а раскол из-за уровня богатства противопоставляет богачей остальному обществу.
Глубина и характер распределения этих расколов определяет вероятность возникновения различных политических режимов. Вероятность появления либеральной демократии всегда ограничивается, с одной стороны, нелиберальной демократией, а с другой стороны, тем, что мы называем «либеральным авторитаризмом»; всё зависит от того, кто имеет преимущество – большинство или элиты.
Установленные нами рамки помогают подчеркнуть случайность обстоятельств, при которых возникает либеральная демократия. На Западе либерализм предшествовал демократии: разделение властей, свобода слова, верховенство закона существовали ещё до того, как элиты согласились расширить права граждан и подчиниться власти народа. Однако угроза «тирании большинства» оставалась главной причиной беспокойства элиты, и поэтому в США, например, с ней стали бороться с помощью тщательно разработанной системы сдержек и противовесов, которая эффективно парализует исполнительную власть на долгое время.
В странах развивающегося мира народная мобилизация происходила на фоне отсутствия либеральных традиций или практики. В итоге либеральная демократия здесь редко становилась устойчивой. Единственными исключениями выглядят сравнительно эгалитарные и очень однородные нации-государства, подобные Южной Корее, где нет явных социальных, идеологических, этнических или лингвистических расколов, которыми могли бы воспользоваться авторитарные правители любого рода – нелиберальные или недемократические.
Развитие событий в Европе и США позволяет сегодня сделать неприятный вывод о том, что, возможно, либеральная демократия и в этих странах является временным явлением. Мы сожалеем о кризисе либеральной демократии, но давайте не будем забывать, что антилиберализм – это не единственная опасность, которая ей грозит. Мы должны также искать пути обхода скрытых ловушек недостаточной демократии.
Источник: Project Syndicate
