Украинские левые: суррогаты классовой борьбы, или похвала трусости…

В качестве одной из главнейших причин, по которой  в ряды леворадикальной оппозиции  не идет массовый приток  кадров, Ю. Романенко и ряд его сторонников, появившихся в процессе дискуссии называют: «Отсутствие политической гибкости».

«Марксизм мощнейшее оружие, которое помогает объяснять существующий мир, но марксизм, превратившийся в догму, становится той теорией, которая без практики мертва» — пишет мой оппонент.

При всем уважении к марксизму, надо отметить, что для значительной части левых ( анархисты, радикальные экологи, «революционные демократы», лево-радикальные группы   правозащитного движения,  сторонники территориальной самоорганизации, гендерного равенства)  марксизм  не  является приоритетным «оружием»  объяснения  и изменения мира .  Не опираясь на научный коммунизм, эти левые не смогли  соответственно и превратить его в догму. Однако,  отсутствие «марксистской зашоренности» не помогло им привлечь  к борьбе широкие массы и  преодолеть  то состояние, которое мой оппонент называет «маргинальностью». Значит причина «оторванности от народа» не в догматизме и марксизме.

В чем  же причина того,  что народ «не клюет » на  любую активистскую риторику?

С моей точки  зрения   мы столкнулись с  новым, характерным  для высокоразвитого общества социальным типом поведения,  рожденным  той самой  растущей субъектностью личности, о которой шла речь в прошлой части статьи.

Одно из проявлений  роста субъектности   является то, что    личность или коллектив личностей придает все большее значение  не   только материальному , но и психологическому благополучию. А добиться его возможно  (особенно в реакционные исторические периоды)  только  усложняя и совершенствуя систему  самооправдания  любой формы социальной деятельности  или бездеятельности,  ( будь то мелкое правонарушение, подвиг,  социальная апатия, предательство, война, революция).

В данном случае ставится задача : как  можно дольше  «уклоняться» от   открытого   выбора между революцией и конформизмом, подводить под  эту задачу любые морально-психологические уловки (общая разочарованность, презрение к политике ,  духовное  самосовершенствование и т.п.).

Ни недоверие к марксизму, ни тяжелое наследие «сталинского тоталитаризма» в качестве  первопричины, тут совершенно не  причем.

Без такого стиля поведения  трудящиеся слои  населения будут поставлены перед  жестким выбором:  признать собственное холопство,  или включиться в непосредственную борьбу против  глобального капитала  и собственного государства.  Первый вариант болезненный в психологическом плане, второй — в физическом.

Другую форму  «уклонения от выбора» использует  малочисленная социально-активная часть общества.   Для нее компенсационным типом поведения в данном случае становится именно концентрация на проблемах, которые буржуазное  государство готово признавать,  бороться против которых  позволяет , но разрешить которые не сломав капитализм,  как господствующую систему — невозможно.

Этими проблемами стали заниматься  организации, выступающие за спасение природы ,  за политические свободы,  гендерное равенство,  за  толерантность и борьбу против всех видов  дискриминации (с упором на защиту секс-меньшинств). 

Такие  «опосредованные» виды  политической деятельности,  играют роль клапана «сброса аварийного социального давления» при  капитализме.  Во второй половине  20 века  в Европе и США широкие массы людей с охотой включались  в эту игру, т. к. она позволяла им  сохранять ощущение  «субъекта» исторического процесса,  и не испытать террора со стороны  власти. В СССР накануне его гибели  экологическое движение вообще играло  исключительно важную роль прикрытия для атак на официальную власть.

Автор данной статьи,  наверное, как и большинство читающих эти строки, тоже считает перечисленные формы социальной активности важными. Просто  если они  не встроены в общую систему  борьбы  с капиталом, то  приобретают  «суррогатный» характер .

Есть ли надежда на окончание периода «суррогатной» классовой борьбы?

Для ответа на этот вопрос, давайте попробуем  создать некий  беглый, общий  и усредненный рисунок    мотивации  общественно-политической деятельности современного «человека труда».

Во — первых,  это человек,  которому  уже  «есть , что терять». Не в смысле обладания собственностью, а в отношении материального достатка.

Далее, это человек, гораздо более грамотный (образованный), чем его предшественник  в конце 19 века. Громадной заслугой образования  индустриальной эпохи стало не столько то , что  в голову «среднего» человека был втиснут некий объем знаний, а то,  что его научили   способам   их получения (научили учиться). 

Эта способность к  усвоению нового коренится на громадном пласте материальной  и духовной культуры  нашего времени. Снять эту способность, возможно только ликвидировав данный пласт (т. е. уничтожить большую часть  экономического потенциала и населения планеты). А на это современный капитализм   в ближайшее время вряд ли  готов пойти сознательно.

Именно поэтому, в отличие от всевозможных «карамурзистов», я не  считаю манипуляционные возможности правящей элиты — непреодолимым фактором.  «Средний» трудящийся позволяет дурить себя всяческим предвыборным шоу, только до определенного предела. В  основном он «делает вид», что принимает предложенные правила игры.

Современный  «человек труда» в отношении перспектив социального переустройства мира, давно перерос религиозно-эсхатологические представления   ранних  борцов за социальную справедливость. Согласно данным представлениям, борьба за  социализм напоминала борьбу за «царство божье», капитализм — был аналогом  царства дьявола,  кризис и революция носили разовый характер и  заменяли  «страшный суд»,  а революционеры выполняли функции праведников. Следы таких представлений хорошо заметны даже в некоторых местах текста «Интернационала».

Основная масса современных трудящихся видит мир   «многоцветным», умеет ценить свое материальное, моральное благополучие , а так же благополучие своих близких ( проблема- в адекватности  трактовки  понятия «благополучие»).  Такая система ценностей не имеет ничего общего с «сибаритством» или идейным конформизмом, потому что сочетается с  глубоким недоверием или  враждебностью по отношению не только ко всем политическим институтам буржуазного общества, но и   к левооппозиционной   интеллектуальной элите.

Как показывает социальный опыт прошлого, поведение   сегодняшних властей,   и  современных леворадикальных «буревестников революции», для такого отношения есть все основания.

Умение  квалифицированно трудиться  у современного работника все чаще   сочетается с  получением  морального удовлетворения от  высоты своих профессиональных навыков.  Но одновременно современный трудящийся, в отличие от  рабочего 19 века, не сводит  себя к  своим профессиональным навыкам. Возможности для его самовыражения гораздо шире и разнообразней, чем сто лет назад.

Мы приходим к парадоксальному ( на первый взгляд ) выводу: чем более готовы современные трудящиеся к  жизни в коммунистическом обществе, тем меньше  они готовы отдавать  за него собственные жизни.

Наемные труженики столетия были  непосредственно втянуты в процесс  капиталистического воспроизводства и не могли не выработать доведенной до автоматизма   способности оценивать  издержки усилий и материалов по достижению  поставленной цели. Не важно, идет ли речь о затратах усилий для повышении зарплаты, или о  завоевании политической власти. Вправе ли мы осуждать  трудящихся за  то , что  они  иногда считают  эти издержки слишком большими?

Спящего человека, как и «спящий класс» («класс в себе») разбудить можно, затратив некоторое количество усилий. Этим  занимались марксисты и другие революционеры в конце XIX – начале ХХ веков. Однако, невероятно сложнее «разбудить» человека или класс, который не спит, но очень упорно притворяется спящим. Накопленный социальный опыт и уровень культурного,  психологического развития  говорят ему, что «проснувшись», он должен будет действовать, а начав действовать, он может пожалеть, что «проснулся».

Подведем «баланс»: массы нас не поддерживают, т. к.  частично решают свои проблемы без «сильно-действующих средств», предлагаемых левыми. Кроме того, они не доверяют нам, так как мы  свою идеологическую левизну не перевели  в плоскость практической деятельности.  В частности, марксисты на словах не стали марксистами на деле. Иными словами, массы не идут за марксизмом не потому, что он устарел, а  потому, что мы — не марксисты.

9.Темнее всего — перед рассветом.

Итак, выхода нет?  Мы , современные  представители  леворадикальной непарламентской оппозиции — жалкие эпигоны великих борцов прошлого?

Нам остается бесконечно долго  говорить о  нашей «докружковости», заниматься самобичеванием за кружечкой пива в  престижных кафе и на теоретических конференциях, бояться и завидовать  агрессивности  профашистской «Свободы», истекать ядом во взаимных интернетных перепалках?

Боюсь, что  на такую  роскошную жизнь у нас  осталось не  очень много времени.

Что заставляет делать такой вывод?

Первое  —  кризис. Речь идет не о первой его волне,  которой все боялись, и которая потихоньку сникла. (В 2009 общемировой показатель спада экономики составлял — 0,6 %. Причем : России-7,9%,Еврозоны  — 4%, США-2,6%, Бразилии — 0,2%. Развивающийся  мир  в это время  прибавил 2%, Индия 6%, Китай 9% . В 2010 мировая экономика при всех передрягах прибавила 4,5%, в 2011-почти 4%.)  

В сущности кризис 2008-2010 гг. — это была   мелкая  «водяная рябь» на теле цунами. Настоящий кризис только разворачивается.  Более того, многие не понимают, что некоторое оживление  экономики  усиливает его противоречия.

Тема  естественных пределов развития капитала, «кондратьевских циклов», тенденций  в динамике нормы прибыли — не является тут предметом обсуждения. Многозначительным является уже сам факт, что  в мире об этом  заговорили  всерьез после  15-20 лет  упоения праволиберальным  бредом.

Второе —  изменение  высоты «порога терпения», которая  при  восходящем социокультурном развитии, наоборот, постоянно снижается.  Иными словами ,  власть может спровоцировать трудящихся на мощный социальный протест,  ударами, все более удаленными  «от  их желудка».

Для нищего  человека ощущение  крайней несправедливости связано с  угрозой его физическому выживанию. Для «относительно сытого» — крайней несправедливостью является  разрыв в  уровнях жизни, дискриминация по национальному, религиозному принципу.  Для  «экономически благополучной» и «интеллектуально независимой» личности, нетерпимым является  сама атмосфера  кастовости, деструктивности, которую вносит в общество современный олигархический капитал.

Третье — врожденная способность капитала генерировать противоречия и разрешать их самым  болезненным способом, в т.ч. большими войнами. С выходом  на арену  множества  молодых и амбициозных капиталистических игроков, наработанный капитализмом опыт частичного смягчения противоречий теряет значение («арабская весна» пример этого).

Значительная часть леворадикальной оппозиции    не готова к принятию той  идеи, что серьезный революционный взрыв может случиться при их жизни. А если так, то ( по их мысли)  к грядущей революции надо относиться как  к святой,  высокой, но недостижимой  цели. Следовательно, все , что мы можем делать — это  заботиться о ее чистоте и непорочности и изгонять  всевозможных «еретиков». Причем, многочисленные группки  «революционных жрецов» ищут «впавших в ересь»  тем усерднее, чем меньше   они сами  влияют на социум.

Нежелание относиться к революции не как к готовому храму, а как  идущей  прямо сейчас стройке, как к технологическому процессу, вот главная проблема многих «революционеров».

Если   проявление   «ереси»  Ю.Романенко, как раз и заключается в  «технологическом подходе» к революции, то мы волшебным образом превращаемся из оппонентов в союзников. С одной маленькой оговоркой :  «сложные  технологии» , все же требуют  очень серьезного отношения к собственной научной, теоретической базе.

Между тем,  события последних десятилетий говорят о том, что социально-политический «разогрев» ситуации в мире стал   слишком очевидным. Стихийный  революционный взрыв может случиться в исторически ближайшее время. Но он завершится социальной революцией не автоматически, а  только в том случае, если   будет принят  революционерами во всей своей  теоретической  сложности и противоречивости.  

Разрешением  основного противоречия эпохи: между коллективным характером производства и  частнособственническим  характером присвоения , разумеется будет заниматься социалистическая революция.

Вся проблема в том, что  при определенных обстоятельствах, наиболее болезненно обществом воспринимаются «противоречия производные от основного». Болезненно в такой мере, что способны  вынудить  трудящихся к действию.

Тогда  на повестку дня ставятся   революции «промежуточного» характера.

Они не порывают с логикой капиталистического развития, «штурмуемые народом вершины»  более достижимы, цели более понятны , лозунги  более способны сплотить широкие народные массы.  Поэтому, такие революции в  20 веке имели наибольший процент успеха. Но в силу своей радикальности,  именно  такие революции  способны   подготовить массы к  борьбе за более сложные задачи.

Это революции, снимающие противоречие между достаточно зрелыми объективными  предпосылками  для социалистических преобразований и   «несозревшими»  организационными и субъективными возможностями для ее  совершения.

Среди значительной части  теоретиков и практиков революционного движения середины 20 века за такими революциями  даже закрепилось  название ( не очень удачное) — «Народно-демократические».

Почему я вспомнил о них?

Именно характер  наиболее острых противоречий определяет  очередность  разрешения  общих  задач  борьбы с капиталом.

Очередность решаемых задач, в свою очередь,  определяет общий характер и форму политической  революции.

А от  характера и формы политической революции   зависит конфигурация классов в революционном авангарде,  в сочувствующих слоях и в лагере реакции.

И уже данная социальная «раскладка» обязательно повлияет на характер    политической самоорганизации трудящихся, на  формы и методы   взаимоотношений внутри авангарда, между авангардом и  другими политическими отрядами общества.

Только выстроив подобную логическую цепочку,  можно  рассуждать о способах  привлечения сочувствующих, мобилизации материальных и  кадровых ресурсов на каждом из основных этапов  продвижения к  социалистической революции, без риска скатиться к  оппортунизму.

К сожалению, Ю. Романенко  этого не сделал. Он рассуждал о  борьбе за власть «вообще», чем  и вызвал критику  не только с моей стороны.

Наша дискуссия имеет смысл, только в том случае, если   все аргументы,  все  исторические примеры, теоретические и  философские  обоснования позиций   будут  направлены  не  на «самопиар», а  на подготовку левых сил к  наиболее эффективной смене социально-политического строя.

Эффективность, минимальность издержек может быть достигнута широтой социально-политической  базы  преобразований.

Уникальностью    описываемой  революции станет  как раз то, что в ее проведении  будет востребованы  творческая энергия,  креативные находки, различные формы самоорганизации населения и  различные  общественно-политических движения.

Предыдущие  части моих полемических заметок как раз и сводились к обоснованию того, как и почему   вроде бы   сытый и благополучный   человек, вопреки   прогнозам «социальных мазохистов»,  снова приобретет способность к открытой классовой борьбе.

В сущности, об этом же, только с другой — идеалистической, эмоциональной стороны писал  Ю.Романенко.

Революция — это не бунт, а  сложнейший  процесс социального  творчества. Начиная с определенного уровня социокультурного  развития,   широкие социальные слои населения  приобретают способность  испытывать  «творческий голод»  так же остро, как их предки —  голод физический.

Либертарии (анархисты) увидят в  революционном творчестве  реальную  возможность   усиления роли самоорганизации населения, низовой инициативы масс, возможность уменьшения роли государства.

При всех разногласиях и амбициозности последователи теории перманентной революции увидят в лозунгах широкого революционного выступления  положения Переходной программы  Л.Троцкого.

Левые либералы, искренние правозащитники не останутся в стороне от выступления, потому, что  оно даст возможность насытить буржуазно-демократические принципы реальным социальным содержанием  (демократия  не для формы, а для «демоса»).

Левые  националисты  ( там где они  станут реальной силой)    найдут в выступлении  реальную возможность  продвинуться  не по  пути  Гитлера, Тягнибока, Ремма, а  по пути   национально-освободительных  движений Азии, Африки и, особенно, Латинской Америки.

Естественно, что под   такую инициативу низов нужны будут и нетипичные для  нашего исторического опыта формы  самоорганизации трудящихся.

Они не отменят старые формы (партии, профсоюзы), а дополнят их  системой  сетевых организаций, широких  фронтов,  конфедераций,  объединяющих трудящихся по   самым разным критериям.

Такой подход имеет ряд несомненных преимуществ.

Экономия усилий —  не надо никого «идеологически  побеждать» в качестве предварительного условия  консолидации.

Составные части  подобного движения могут сохранять  свою идеологическую и организационную самостоятельность (в рамках, оговоренных  индивидуально и заранее). Более того, они могут участвовать в нескольких параллельных консолидационных процессах , т.е быть  структурными подразделениями нескольких Фронтов, Движений. Ясно, что в случае формирования  унитарных партийных структур –это невозможно. Необходимость жесткого выбора отпугивает многих потенциальных членов организаций от всякой координации действий.

Расширение кадровой базы уже привлеченных  к работе активистов.

Уменьшение нагрузки на каждого отдельного  активиста. Снижается вероятность его отхода  от движения по причине усталости, противоречий в бытовой, социально-психологической сфере.

Уменьшение вероятности деструктивных дискуссий, направленных на паралич реальной лево-оппозиционной  непарламентской борьбы.

Увеличение возможного  круга  созданных по регионам «с нуля»  левооппозиционных ячеек из отдельных активистов.

Увеличение вероятности перехода   на позиции единого движения,  уже сформированных  ранее  региональных общественных организаций и движений, специализирующихся на своем виде  общественно востребованной деятельности ( правозащитники, журналисты, экологи, территориальная самоорганизация населения, культурно-просветительские общества и т.д.).

Повышение  продуктивности лево — оппозиционной деятельности, из за того, что  каждая ячейка или активист, испытывая моральную и ресурсную поддержку от всего движения в целом, будет  с максимальной самоотдачей работать  в выбранной им самостоятельно форме и сфере  деятельности ( субъектность-креативность).

Понижение   уязвимости активистов и руководителей ячеек такого движения со стороны государства.

Повышение  концентрация ресурсов на  резонансных мероприятиях, акциях протеста, формах постоянной работы (митинги, учеба, собственное СМИ, обращение в международные и  отечественные СМИ, юридическая защита, выход на  соответствующие международные организации и т.п.).

Увеличение возможностей для безболезненного «организационно-тактического  маневра» в процессе консолидации левых сил. Что  имеется в виду?   Размежевание  в  организации,  ориентированной на централистские принципы, на унитарную структуру проходит всегда очень болезненно, обратные процессы воссоединения крайне редки. Даже  идеологически близкие «осколки»  бывшего «унитарного» целого, не настроены на сотрудничество. Структура  Фронта, Конфедерации  снимает эту остроту. Затормозившийся по какой – либо причине процесс консолидации и совместной борьбы, легче возобновить или обновить на другом уровне. 

Разумеется, желающие остаться в стороне от  схватки  будут только  прикрывать  свой политический инфантилизм  соображением защиты собственной  идеологической, организационной  и  теоретической девственности.  Но уже сейчас видно, что грядущий социальный взрыв будет нуждаться  не в них,   а в  новой  организационно-психологической форме, для  сохранения «старого» революционного  содержания.

Именно в связи с данной  неизбежной перспективой  нам надо  строить свою политическую линию.