Что происходило в первом туре? По сути, действующий президент Франции Николя Саркози попытался доказать, что он вовсе не хромая утка и его роль в политической жизни страны не свелась к статусу мужа супермодели Карлы Бруни, а Франсуа Олланд, выдвинутый оппозиционной Социалистической партией, убеждал французов, что в прошлый раз следовало выдвинуть в президенты не его экс-супругу Сеголен Руаяль, а именно его.
Что ж, удивительно – здесь я соглашусь с Борисом Кагарлицким*, что Саркози вообще набрал 27,8% голосов. На протяжении своего президентства эта креатура Жака Ширака и Аллена Жюппе успела, выполняя, правда, свою основную функцию – отвлечения внимания от коррупционных деяний переродившихся голлистов – отметиться массой ляпов, перманентной борьбой за ухудшение благосостояния французов, втравить Францию в сомнительную военную авантюру, сыграть роль клоуна в грузино-российском конфликте, а также «попиартиться» на жутких террористических актах, совершенных недавно фанатиком-исламистом.
Однако, Саркози все же не только проиграл, скажем откровенно – невзрачному ретранслятору левых клише Олланду (28,61%) в первом туре, но и показал самый низкий результат среди действующих президентов Франции. Шансов на переизбрание у него откровенно мало.
Тем не менее, не все так просто. Политическая арифметика на основе итогов первого утра показывает, по сути, вот что: если бы голлисты выдвинули другого кандидата, у них были бы неплохие шансы сохранить контроль над Елисейским дворцом. В первую очередь, конечно, речь о Мари Ле Пен от Национального фронта (17,9%), однако, уже известно, что Фронт – противник голлизма, ведь в свое время именно при де Голле французы убежали из Алжира, к тому же голлизм является во многом «величественной оберткой» буржуазного конформизма.
Но и без клеймящей ЕС Ле Пен, у «народников» немало союзников. Это Демдвижение центриста и экс-министра образования Франсуа Байру (9,1%), на прошлых выборах именно поддержка третьей силы Байру усадила Саркози в президентское кресло.
Набрал свои 1,8% лидер «Восстань, Республика» Николя Дюпон-Эньян, а таким образом, все правые вместе положили в корзину 56%. Ирония судьбы, что победу именно с примерно таким процентом (53-57%) опросы предрекают Олланду.
Но не будем забывать о том, что на момент, когда начала появляться аналитика, посвященная результатам первого ура, социсследования все еще показывали до 30% неопределившихся. Видимо, дело в том, что сторонники Фронта вряд ли пойдут на выборы в больших количествах, а голосов центристов (вполне способных сменить свое мнение) и разнообразных неоголлистов не помогут Саркози победить.
На левом фланге произошло свое соревнование. Любопытно, что, во-первых, Соцпартия утвердила свое доминирование – все прочие левые, зеленые и солидаристы («Левый фронт» Жана-Поля Меленшона, «Экология Европы – Зеленые» Эвы Жоли, «Новая антикапиталистическая партия» Филиппа Пугу, «Рабочая борьба» Натали Арто и «Солидарность и прогресс» Жака Шеминада) набрали всего 15,3%. Иными словами, почти вдвое меньше, чем Олланд.
Здесь вот что – это тревожная тенденция для левых, поскольку благодаря популярности Фронта (или Марин Ле Пен) политически-партийная система Франции перекошена вправо, пожалуй, даже сильнее, чем в дни краха Лионеля Жоспена и феерического выхода Ле Пена-старшего во второй тур с Шираком.
Итак, перед нами «обратный римейк» 2007 года, когда Саркози на фоне банальной Руаяль фантазировал весело – теперь скучный Олланд вышел вперед банкрота Саркози? Не совсем так. Сердца рабочего и нижних страт среднего класса Олланд завоевал обещанием обложить годовой доход выше миллиона евро налогом в 75%, а поклонников идеи французского величия «купили» заявлением, что в случае позитивного решения СБ ООН по данному вопросу, предоставит в распоряжение ООН французскую армию. А вот стабилизационные обязательства, которые взяли на себя страны ЕС – это история другая.
На все лады критиковать ЕС – предвыборная фишка всех западноевропейских выборов последних лет. Проще свалить все проблемы на стоящего у каждой двери мрачного польского сантехника, на проныру-румына, вытаскивающего из машин автомагнитолы, на безответственного собирателя маслин из Греции, нежели честно признаться: совмещение государственного патернализма и агропромышленной модернизации проблематично. Здесь, впрочем, следует уточнить, что государство могло бы взять на себя функции минимального обеспечения выведения из автоматизируемых сфер занятых в них масс (и их переквалификации), но это не под силу национальным государствам даже в условиях выхода из системы свободной торговли. Такие задачи под силу лишь новой, гибкой бюрократии огромных, мощных союзов-империй, ныне возникающих повсеместно. Поэтому поиронизировать над тем, как президент с фамилией «Голландия» будет некоторое время жаловаться на «жирных» немцев, руководимых восточногерманской консерваторшей – можно, но на этом все и завершится, как когда-то быстро оборвались прожекты Франсу Миттерана, превратившегося в одного из наиболее фундаментальных сторонников Союза. Поколение политиков, неадекватных как нынешнему формату ЕС, так и будущим его форматам – постепенно уходит. Франция, несомненно, сохранит свою роль военно-космической платформы, ведущего аграрного сегмента и интеллектуального лидера ЕС, но планировать стратегию развития и финансовую политику Европы продолжают во Франкфурте и Берлине. А пока – пусть поплачут французские богатые, поскольку украинским бедным тоже кое-что достанется.
Без этих документов выезжать нельзя: украинским водителям грозят серьезные штрафы
Командир ВСУ о ключе к успеху на фронте: сколько ни давай оружия, но все определяют люди
Россияне "закапываются" в 100 раз круче: командир роты ВСУ про опыт, который нужно перенимать у противника
В Украине катастрофически низкие пенсии: причины и чего ждать в будущем
Время ответственности: «Третье сословие» и судьба нашего края
Если мы хотим добиться таких изменений в обществе, которые привели бы к росту благосостояния, социального комфорта и защищенности наших соотечественников, мы должны правильно представлять себе позиционирование территории своего проживания во времени и пространстве. Иными словами – избавиться от своеобразного инфантилизма. Что я подразумеваю под инфантилизмом?
Первое – СССР давно нет, мы живем в совершенно другой стране, и являемся частью ее национального социума, с его недостатками и преимуществами (при том, что мы можем обладать и другими идентичностями и статусами).
Второе – нет и не предвидится никакого мессии, который явится, очарует массы и решит наши проблемы.
И третье – хватит стесняться и прибедняться. Да, это мы, играющая в интеллектуализм, битая кризисом и монополизацией власти молодая украинская буржуазия и есть общественный авангард. Не верится? Давайте пойдем от противного — а кто еще? Вы видите сильные и толкающиеся громкие профсоюзы? Профсоюзы, которые в недалеком будущем стукнут по столу переговоров с хозяевами средств производства железным кулаком, сегодня создает Олег Верник. Прочие — это груды мертвого бюрократического металлолома, да мелкие PR-структуры партийных деятелей среднего звена. Альтерглобалистская молодежь университетов из числа офисного пролетариата, населяющего социальные сети? Всю работу за эту пока что просто хихикающую в комментариях к демотиваторам молодежь делает Александр Роджерс. И так далее, и тому подобное.
Но пространство нарождающихся перемен – это «Хвиля». Можно назвать еще многих и многое. Юрий Романенко показал как можно создать с нуля популярное СМИ без подачек со стола олигархов и административного принуждения. Посмотрите все соседние информационные сайты в рейтинге – это пустопорожние рекламные сливные бачки. А ведь все подлинные революции европейской истории делались памфлетистами. Можно конечно, привести старую формулу о тех, кто революции делает, и кто пользуется их плодами. Но насколько эта формула актуальна для тех, кто идет вперед? Трусость можно простить пожилым – например, держащимся за свои кафедры в университетах профессорам, направляющим в пустое пространство риторические вопросы. Хватит гадать, когда произойдет взрыв – все мы уже согласились, что он может грянуть каждый день. Поэтому революционная работа – это тоже ежедневная работа.
Итак, в каком времени мы живем? Это не такой уж простой вопрос – календарный листок в данном случае значения не имеет. В 1905-1917 гг. на территории Российской империи произошли революционные процессы, ставшие венцом развивавшегося еще с петровским реформ апартеида своеобычного внутреннего колониализма. Раздел общества на превратившееся в эрзац западных европейцев меньшинство и подвергавшееся сверхэксплуатации большинство был задан характером петровской модернизации, охватившей лишь армию и связанную с ней промышленность, государственный аппарат и придворные церемонии. Этот раскол нарастал на протяжении двух столетий, прорываясь наружу гражданскими войнами и заговорами. Именно это обстоятельство сделало Россию наиболее подходящим полигоном для беспрецедентного по масштабам эксперимента, совершенного сплоченной группировкой политических эмигрантов и подпольщиков, радикальной по отношению к марксистскому движению, с законным скепсисом расценивающему шансы социалистической революции в стране клерикальной абсолютной монархии. На полуколониальном уровне экономического развития.
Тем не менее, это первый в истории открыто глобалистский (поскольку марксизм, как и либерализм Просвещения, претендует на универсальность) переворот произошел. Но базой мировой революции Россия не стала – эксперимент с годами обрастал внутренними противоречиями, и в конце-концов «выродился» в ускоренную национальную модернизацию, замаскированную выхолощенной марксистской доктриной.
Основная работа, следует признать, была сделана диктатором Иосифом Сталиным, которому, почти за тридцать лет правления, удалось создать промышленный сектор и систему управления массами, позволившими победить Германию и захватить Восточную Европу. Со смертью Сталина мобилизация морально истощенного общества стала угасать, государственный капитализм и руководивший им однопартийный режим перешли в фазу нарастающей дестабилизации. Причины этой дестабилизации – не в некоем «гении» Сталина, без которого (или наследования его репрессивной политике) прогресс советского государства не был возможен, а в объективных внутренних и внешних факторах.
Уничтожение и изгнание революционерами-глобалистами национальной буржуазии и аристократии, а впоследствии строительство сталинистами-ревизионистами (по отношению к Марксу и Ленину) специфического «промышленного капитализма без буржуазии» не могло остановить или видоизменить действие законов общественного развития, к выявлению которых далеко не в последнюю очередь приложили руку Маркс и Энгельс. Процесс индустриализации, пусть даже проводимый сверху, а не эволюционно (условно говоря, «итогом как естественного, так и искусственного оплодотворения является плод») генерировал общественную группу управляющих, в то время как партия в условиях собственной диктатуры выродилась в общественный арьергард – паразитарных демагогов-догматиков, единственной функцией которых стало маскирование растущего неравенства.
Тридцать два года после смерти Сталина – что же произошло в этот период, что подготовило падение однопартийного изоляционистского режима и государственного капитализма? Противостоящий СССР западный капиталистический мир пошел на внутренние социальные компромиссы, разумно чередуя периоды расширения государственного влияния в экономике с периодами подстегивания конкуренции, безотказно работала и контрольно-корректирующая функция СМИ и общественных ассоциаций.
В СССР тем временем госкапитализм исчерпал свой потенциал, но страх перед изменениями в партийной верхушке пересиливал понимание того, что бездействие ускоряет отставание. Критика проводимого курса всячески подавлялась, породив внутреннюю и внешнюю эмиграцию. Провалы становились все очевиднее – и это происходило параллельно распространению потребительского образа жизни, что является неизбежным результатом развития массового производства. Верхушка партийной монополии все чаще шла на тайные и сомнительные компромиссы с Западом: в обмен на отказ от поддержки массовых радикальных движений в Европе и США СССР втягивался в капиталистическую систему мировой торговли, экспортируя сырье, финансируя из этих доходов импорт потребительских товаров и другие потребности населения, ведь собственная экономическая модель лишь наращивала неэффективность. Развивались административный (исследование В. Найшуля) и теневой рынки, госкапитализм, прогибающийся под ношей потребностей ВПК, разрушался и превращался в фикцию. Часть номенклатуры трансформировалась в «криптобуржуазию», не игравшую, впрочем, никакой конструктивной роли, а лишь паразитировавшую парализованном теле СССР.
То, что произошло в правление Михаила Горбачева, было неминуемым, поскольку двигаться к повышению конкурентоспособности, плюрализму и полноценной интеграции в мировой рынок было необходимо еще в середине-конце 60-х гг. А в условиях середины 80-х осторожные шажки в сторону демократизации разгосударствления привели почти к мгновенной катастрофе и дезинтеграции всей советской системы. Отчасти это можно сравнить с тем, как моментально разложился обескровленный многолетним режимом Ирак в первые же дни вторжения «коалиции желающих». Из кипящего моря распада 24 августа 1991 года на карте появилось нынешнее украинское государство.
Что же оно собой представляло тогда и представляет сегодня? Это был масштабный, в ряде случаев ключевой, но все же фрагмент, какой бы не малоэффективной, но огромной системы хозяйствования. Это можно сравнить, например, с гипотетическим внезапным отпадением Египта от Рима в позднеантичную эпоху под лозунгом «Мы кормим паразитов-римлян!» (это было бы правдой). При этом Рим не старался бы вернуть Египет, а отпихивал бы его с криками «Мы отзовем свои легионы, подыхайте, дармоеды, от стрел парфян и других варваров!».
Вожди националистов, следует сегодня это признать, обманули – скорее по некомпетентности, чем сознательно, украинского избирателя. Львиную долю экономики УССР составляло не сельское хозяйство, а тяжелая промышленность, полностью зависимая от военного заказа и в иных условиях, нежели «удивительная» советская система – неконкурентоспобная.
Из сегодняшнего дня видно, что отказавшись от своей доли в обязательной внешней задолженности СССР, так и от своей доли активов в балансе СССР, украинское руководство поступило недальновидно. Выйдя на свободу из пресловутой «тюрьмы народов», Украина, в условиях внешней торговли за свободно конвертируемую валюту оказалась беднее вышедшего на свободу из обычной тюрьмы зэка. За семь лет независимости ВВП нашей страны сократился на две трети.
Тем временем альянс принявшихся пропагандировать нелепые теории украинской виктимности и исключительности аппаратчиков и криминалитета (он не исчерпывается этими категориями, но они в нем доминируют) прибрал к рукам все ключевые активы и объекты собственности. Государственный аппарат, не без пауз, но поступательно деградировал. Восстановление экономического роста в 2000-е годы и демократизация политической системы 2002-2006 гг. как будто придали оптимизма украинскому проекту.
Появился средний класс двух типов – первый является тонкой прослойкой и может лишь внешне быть отнесен к буржуазии, второй – является массовой группой населения и характерен для позднефеодального общества. Разница, чтобы раз и навсегда закрыть этот вопрос, который уже давно набил оскомину и напоминает спор хозяина гостиницы, живущего в реальной экономике, с Эллой Либановой, живущей в мире цифр Госкомстата и щедрых бюджетных ассигнований на академию наук, следующая: средний класс из глянцевых журналов – это прислуга двора и феодальных лордов, а сословие малых и средних собственников – это хозяева постоялых дворов, капитаны собственных кораблей, школ, представители «свободных профессий», отдельные землевладельцы «неблагородного происхождения», врачи со своими практиками, в конце-концов часовщики и кузнецы, и даже солдаты-наемники.
В данный момент мы живем в эпоху реакции – один из феодальных домов концентрирует власть за счет ресурсов, изымаемых из среднего сословия. Внешнеполитически этот дом очень слаб, своей агрессией он отпугнул союзников. Разумеется, сегодня не 17-ый и даже не 19-ый век. Печально, что тот, кого дважды выдвигали на добропорядочную роль Луи-Филиппа, решил сыграть в Карла Х. Но за этим Карлом не стоит могущественной коалиции монархов, готовых из принципа душить всякую свободу в Европе. Подобные монархи сегодня загнаны на периферию мирового порядка и способны оберегать разве что свои домены, уходящие пустынями в глубины Азии и джунглями в центр Африки. Пресловутые «талассократы», которых так боится российская геополитическая школа, не только захватили берега еще и цифрового океена, но и с интересом наблюдают за родственными им по своей природе средними сословиями в странах за фронтиром, демонстрируя готовность оказать им помощь «если что». Украина находится на пьедестале стран-за-фронтиром и именно на ней сфокусировался вектор внимания глобальных СМИ.
Что касается Центральной Азии, о которой столько говорят и пишут – то там вряд ли идет речь о внутренних восстаниях, а всего лишь о натравливании США, Китаем и Россией, а также странами ислама местных кланов друг на друга. В
Украине, как это произошло в Грузии, происходит в Молдове и Приднестровье, неизбежно произойдет в Беларуси и России, идейные и политические вожди среднего сословия должны взять на себя ответственность за характер грядущей трансформации Украины. Эта ответственность – нелегкая ноша, а навязывание своей повестки дня – вопрос не одного застолья. Но эта ноша не является неподъемной, а задача формирования своей повестки дня – нереальной. Раздувание щек исполнительной властью, практически слившейся с законодательной и судебной – фикция. Подавляющее большинство госслужащих – либо тайные сторонники ценностей среднего сословия, поскольку сами давно являются его частью со своими квартирами, дачками, мелкими гешефтами и иммигрировавшими детьми, либо деклассированные молодые нищие. Поэтому дело лишь за политическим просвещением.
С городской беднотой промышленных мегаполисов и вымирающим крестьянством большинства регионов страны – дело обстоит немного сложнее. Мы должны учесть просчеты, присутствовавшие в московских событиях с поправкой, конечно, на весьма отличную партийную структуру украинской политической системы и другую политическую экономию Украины. Союз буржуазии с формальными и неформальными (это важнее) авторитетами низов (пока что, кстати, весьма скудно идентифицированных) не только вероятен, но и логичен.
Все украинское общество раздражено и утомлено хилым экономическим ростом за счет все большей эксплуатации и расширения привилегий феодальных лордов. Это утомление и перерастающее в ненависть раздражение еще не есть революционная ситуация, поскольку «низы все еще могут». Возможно, достоинство славян и других бывших советских граждан все же кастрировано многочисленными социальными катастрофами ХХ-ХХІ веков, а возможно, пока что недовольство умело отвлекается на «негодные угрозы» вроде националистический провокаций самого разного рода и «продолжающееся издевательство» над подругой дней Его суровых в Качановской колонии. Но мы должны исключить эти поля чужих сражений из своей диспозиции, используя эту тематику исходя из потребностей момента, и делать свое дело, скрепляя и расширяя сети, формируя регламент постолигархической Украины, чтобы подойти к октябрю во всеоружии – как флот гёзов к Бриле, армия Долгого парламента – к Нэзби, а войска Конвента – к Вальми.
