Новороссия, или как Ленин сдал Украину немцам

Вопреки утверждению вождя народов и друга стерхов ‒ В.В. Путина, что Украины не было и нет, а есть некая Новороссия, слово «Украина» использовалось в повседневном обиходе еще 500 лет назад.

С конца XVI века в тогдашней Речи Посполитой бытовала ироничная поговорка «Порядки, как на Украине», ‒ то есть ‒ бардак. Под бардаком отчасти подразумевалось и то, что сейчас некоторые презрительно именуют майданством, ‒ способность крестьян, мещан и казаков постоять за себя. Например, сохранилась жалоба волынского шляхтича польским властям, что его сосед пожил на Украине в Брацлавском воеводстве (современная Винницкая область) и возвратился оттуда «показаченным» (майданутым), отчего власть ни в грош не ставит. Поговорка ‒ не запись летописца, которую можно взять под сомнение, а прямое указание, ‒ миллионы людей так называли эту страну минимум 500 лет до появления Путина.

Были ли безлюдны степи Причерноморья до прихода в них войск Екатерины II? Если кому доводилось просматривать казенные отчеты времен «покорения Крыма», то он сталкивался в описаниях походов Потемкина, Суворова, де Рибаса и других, что степи Причерноморья были относительно плотно заселены. В отчетах даже в «диком поле» ‒ Одесской области ‒ упоминаются десятки селений и сотни жителей, а Херсонская и Николаевская области еще гуще покрыты хуторами и поселками, обитателей которых полководцы переселяли, исходя из своих военных и административных воззрений. О чем и докладывали в Петербург, отчитываясь, как обустраивают завоеванную территорию, основывая новые городки с названиями, взятыми из греко-римской истории. Так в угоду немке Екатерине II, увлеченной греко-римской историей, появились Одесса, Херсон, Севастополь, Симферополь, Мариуполь и другие названия, заканчивающиеся на «поль» ‒ искаженное греческое «полис» ‒ город. Поздний отзвук этой моды ‒ Крыжополь. Так появилась и кабинетная Таврия ‒ Новороссия с Потемкиным-Таврическим. Колонизаторы переименовывали новую провинцию под себя, подражая римлянам, но не забывали и себя, ‒ отсюда Елисаветград (Кировоград), Екатеринослав (Днепропетровск), Александровск (Запорожье).

Но колонизаторы ‒ одно, а переселенцы-колонисты ‒ другое. В итоге «Новороссия» покрылась обычными украинскими и русскими названиями ничего общего с греко-римским имперским хобби Петербурга не имеющими. И если Чичиков выводил в Таврию «мертвые души» для получения субсидий, то другие помещики переселяли живых людей. Сын таких переселенцев-крепостных в Крым ‒ Андрей Желябов стал знаменитым революционером-цареубийцей, успев до того поучаствовать и в движении украинских народников-«громадовцев». Не все переселенцы молились на империю, как и не все их потомки и прибывшие в Крым после 1944 г., голосовали за его «возврат» в Россию.

К 1917 г. население украинских губерний империи массово сепаратизмом и неким «буржуазным национализмом» не увлекалось, в сравнении с Польшей или Финляндией, прежде всего, из-за своей устоявшейся полиэтничности. После Хмельничины минуло 250 лет, и из нее вспоминали больше о казацких вольностях, чем о том, как резали ляхов и жидов. Даже «ужасно националистическая» Центральная Рада тянула с суверенитетом Украины до 22 января 1918 г., пока не узнала, что 21 января заседание ЦК РСДРП(б) под напором Ленина склонилось к капитуляции перед немцами и к ликвидации Украинской народной республики в Киеве. После этого деятелям УНР, почти поголовно социалистам, стало ясно, ‒ Ленин защищать Украину от немцев не будет ни под каким флагом.

В советской историографии устоялся миф о Ленине, якобы предвидевшим Ноябрьскую революцию в Германии, а потому мудро пожертвовавшем Украиной и другими землями для спасения революционной России, чтобы выиграть время. Остается лишь изумляться прозорливости Ленина. Но мало кто обращает внимание на тот факт, что Ленин в самом начале переговоров в Бресте требовал от советской делегации принять условия немцев и их союзников, как только те начнут настаивать и отдать им все, что попросят. Очевидно, Ленин изначально был готов купить тайм-аут любой ценой и вера в мировую революцию ни при чем.

В том числе и ценой отказа от Украины. Но мешала собственная партия, большая часть которой требовала революционной войны с Германией. Мешали союзники ‒ левые эсеры, вошедшие в правительство, и анархисты-балтийцы ‒ в него не вошедшие в силу своего мировоззрения. Мешало «керенское» командование армией, мешали и будущие «белые». Мешала вся Россия, а заодно и Антанта, готовая дать кредиты и признать правительство большевиков, при условии, что они пусть и не будут вести активных военных действий, но Восточный фронт не обнажат. Антанта готова была терпеть и призывы Ленина к миру без аннексий и контрибуций, считая их дипломатическим ходом, лишь бы фронт стоял, приковывая силы немцев.

Немцы тоже знали, что наступать не могут, а потому на предложение Ленина о мире охотно откликнулись, выдвинув скромные условия: передать Польшу, Литву, частично Латвию с Эстонией, и ту часть Белоруссии с Украиной, которую успели занять. Немцы полагали, что большевики станут торговаться, урежут их амбиции, но в итоге сепаратный мир заключат. Вместо торгов Троцкий, прибыв в Брест с директивой Ленина «тянуть резину», стал пугать революциями в Германии и Австро-Венгрии. Немцы ничего не имели против антивоенной пропаганды, даже обещали Троцкому пропустить его пламенные статьи на Западный фронт, но на Восточном фронте хотели мира не меньше, чем Ленин. Для острастки они пугали Троцкого наступлением на Петроград, которое и предприняли, надеясь сделать большевиков сговорчивей. Особых военных успехов они не добились, но Ленина напугали. Он перевел правительство в Москву и стал лоббировать срочное заключение мира на любых условиях, что было сложно, так как уже не только «левые коммунисты» с Бухариным, но и Троцкий с Дзержинским рвались воевать с немцами.

Состояние армии было тоже не столь печально, как после изображал «Краткий курс ВКП(б)». Помимо Красной гвардии в распоряжении большевиков было около 24 тысяч латышских стрелки и 50 тыс. чехов и словаков, готовых воевать с немцами под любым флагом. Лишь «гениальность» Ленина превратила позже чехов и словаков в авангард контрреволюции. Старый комсостав тоже был готов держать фронт наличными силами, но капитулянтские директивы Ленины сорвали и этот порыв. В итоге немцы удивлялись, что после всех речей о революционной войне им никто не сопротивляется, а горстки их солдат занимают города без боя.

После немецкого наступления в феврале на Петроград, Троцкий получил нагоняй за свое «ни мира, ни войны», несмотря на то, что это было удачной формулой «растягивания резины». Инициатива Троцкого о союзе с неожиданно появившейся в Бресте делегацией УНР, потребовавшей от Австрии вернуть Галичину и Буковину, одобрения у Ленина тоже не получила. Притом, что это было подарком небес России, одиноко ведшей переговоры с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией. Вместо того чтобы воспользоваться появлением украинцев и в духе партийной программы начать создавать прототип СССР, Ленин не придумал ничего лучше, как объявить войну УНР, направить корпус Муравьева на Киев, а в Харькове спешно создать альтернативное украинское правительство. Притом, что появление делегации УНР обеспокоило немцев, так как украинцы подавали пример полякам, тоже хотевшим участвовать в переговорах в Бресте. Во избежание их появления немцы интернировали Пилсудского и отвели свой Польский легион от фронта.

Этой политикой Ленин сам толкнул УНР в «объятия» немцев и их союзников, готовых признать Украину и подписать с ней договор. На такой подарок от Ленина немцы даже не надеялись. Затем Ленин сдал немцам и советскую Украину, бросив на произвол судьбы Харьковское правительство, которому не оказал серьезной поддержки против немцев, приглашенных изгнанной им из Киева Центральной Радой. Немцы воспользовались тем, что четких границ Украины с Россией не было и дошли до Дона и Кубани, так как их продвижение по защите Центральной Рады Брестский договор не лимитировал. Зато на севере немцы были аккуратны, и заняли только то, что хотели в начале переговоров. Требования немцев не сильно выросли после наступления на Петроград, к ним лишь «контрабандой» добавилась Украина.

Избежать провального Брестского мира можно было двумя способами: подписав после торга требования немцев, посильно урезав их, либо продолжив вялую позиционную войну уже под лозунгами революционного оборончества, что равнялось словам Троцкого «ни войны, ни мира, а армию распустить». Измотанных немцев устроили бы оба варианта, ‒ и время для ожидания мировой революции можно было выиграть и Украину сохранить. Но Ленин как догматик избрал наихудший. В результате этого Украина как в лице УНР, так и в лице Харьковского правительства отделилась от России. Ленин сдал немцам огромную территорию, согласился платить контрибуцию, и обещал не национализировать немецкие предприятия. Турция получила Батуми. Чехов и словаков обидели так, что они спешили покинуть Россию, чтобы попасть на Западный фронт хоть через Владивосток. С союзной Антантой серьезно рассорились, и было из-за чего, ‒ немцы перебросили на Западный фронт полмиллиона солдат, и лишь мощная поддержка США спасла Францию от новой немецкой оккупации. Позорность мира была столь очевидна, что никто из большевиков не хотел ехать в Брест подписывать его. Если это гениальность, что тогда бездарность?

После вступления США в апреле 1917 г. в войну и появления их миллионной армии в октябре на Западном фронте поражение Германии легко было предвидеть и без надежд на мировую революцию. Следовало лишь читать газеты, и потери/ухода Украины можно было избежать. Де-факто Брестский мир, подобно аннексии Крыма Путиным, вытолкнул Украину из «русского мира». В результате этого украинцы стали массово осознавать себя отдельной политической нацией, независимо от языка, на котором они говорили, с чем в дальнейшем и было вынужденно постоянно считаться правительство в Москве. Отменить Украину после Бреста было уже невозможно, а потому в Москве или Курске постоянно содержали правительство советской Украины в эмиграции.

После Бреста Украина, что называется, оказалась предоставленной самой себе и ее освобождение от «забредших» немцев было делом ее собственных рук. Большевики с весны 1918 г. пытались наладить партизанское движение против немцев на Украине, но без особого успеха. Реальными силами по изгнанию их и Скоропадского стали отряды повстанцев, сведенные в армии Махно, Винниченко, Петлюрой, Григорьевым и отряды самообороны в городах. Красное казачество Щорса и Коцюбинского, участвовавшее тоже в этом процессе, доверия Москве не внушало, несмотря на распространенность в его среде большевизма, а потому не удивительно, что его руководители разделили судьбу других «атаманов». Подозрительность у Москвы вызывали и украинские коммунисты, несмотря на то, что Украина была второй страной, где революционеры стали именовать себя коммунистами. Притом, что все эти украинские повстанцы кровью исправили Брестский просчет Ленина, Москва испытывала к ним неприязнь и недоверие.

В основном по двум причинам. Во-первых, в Украине возникал иной социалистический (анархический) проект, альтернативный ленинскому социализму как «единой фабрики». Проект-конкурент и созвучный движению «Советов без коммунистов» в самой России, а внутривидовая борьба в биологии считается самой жесткой. Во-вторых, над москвичами довлела идея Маркса об исторических и неисторических нациях, трансформированная в более упрощенную идею о русских как «старших братьях» и потому поучающих другие народы. Это был все тот же российский империализм, но в новой «социалистической» оболочке. Старшинство русских, со всеми причитающимися отсюда привилегиями, выводилось из того, что они сделали революцию, а затем помогли с ней и другим народам.

Но так как история человечества началась не с октября 1917 года, да и сам исходный постулат уязвим, ‒ без латышских стрелков история пошла бы иначе, то это старшинство требовалось расширить в прошлое. Так появились версии о спасительной миссии прихода русских для народов Сибири, Дальнего Востока, Средней Азии и Кавказа, а также их братской помощи украинцам и белорусам против поляков. Эстонцев и латышей русские тоже спасли от шведского ига, и только литовцы с поляками никак не укладывались в эту схему, ‒ их русские точно ни от кого не спасали. Но надо было двигаться и вглубь веков, поскольку начальный школьный курс истории назывался «История СССР с древнейших времен (!) до XVIII века». Поэтому будущий академик Борис Рыбаков запустил поэму о древней Руси ‒ «колыбели трех братских народов», растиражированную потом в Украине Петром Толочко. Старшим в колыбели был, разумеется, русский народ, а украинцы и белорусы низводились до вечно младших.

Сейчас Кремль и его новоросы и вовсе выбросили украинцев из «колыбели», ‒ ратуя за славянское единство, они бродят с флагами только России и Беларуси, а флаги Украины жгут. Нет больше в братской колыбельке украинцев, ибо, по мнению Дугина и прочих «экспертов», Украина ‒ государство несостоявшееся и нация неисторическая, а потому подлежит включению в некую Новороссию как провинцию России. Что «неисторическая» нация заставила говорить о себе мир еще в революцию Хмельницкого, а отделенная Брестским миром от России начала свою революцию ‒ «эксперты» игнорируют. Как и тот факт, что и сегодня «несуществующая» Украина ‒ это головная боль Кремля, США и ЕС, а также предмет их «штудий». Простой вопрос: можно ли изучать то, чего нет, почему-то не посещает такие «ученые» головы.

Тезис новоросов о наличии якобы у Донбасса некой особой культуры, отличной от соседней Полтавской или Запорожской областей, вообще смешон. Как давно мифологемы на основе «Краткого курса истории ВКП(б)» получили статус особой культуры? Впрочем, по неуверенному ответу Царева о дате начала Второй мировой войны, можно заключить, что таки получили и название этой культуры ‒ «совок», ‒ не отождествлять с советской культурой. Вот этот «совок» новоросы, похоже, и требуют законсервировать в системе образования в двух областях, назвав донецкой или донбасской культурой. По иронии в археологии донецкая культура каменного века уже имеется, ‒ так может, хватит плодить ископаемые культуры?

Новоросы и сами не знают, что такое их «донецкая культура», поскольку если это «совок» от Главлита, то он конфликтует с православием, без которого новоросы себя не мыслят. Сама имперская провинция и губерния Новороссия появлялась на карте лишь дважды и ненадолго, ‒ на 11 лет при Екатерине II и на 6 лет при Павле I, включая заодно Подонье, Кубань и Ставропольский край. Может новоросы хотят отделить эти территории от России? Так флаг новоросский им в руки, тем более что в Ростове-на-Дону сидит их легитимный президент. Как говорится: чемодан, вокзал, Ростов, ‒ и объявляйте себе там Новороссию, если местные не отошлют вас к пингвинам.