Агония Первой Украинской Республики и уроки ее крушения

Париж, апрель 1919 года… Пока над землей бывшей Российской империи всходило солнце решающего этапа гражданской войны, государственные мужи Антанты готовились представить миру новую концепцию мирового порядка, которая, по справедливому замечанию Генри Киссинджера, была слишком карательной для примирения и слишком мягкой для недопущения возрождения амбиций Германии¹. Через 20 лет стратегический просчет Жоржа Клемансо поставит III Французскую Республику на колени перед немецкими танками Гудериана, тогда как один из лучших друзей «версальского» премьер-министра Великобритании Ллойд Джорджа – сэр Уинстон Черчилль – приступит к обороне последнего оплота человечности и гуманизма в Европе. Таковы были узы крови двух Мировых войн.

Однако в кулуарах парижских дворцов решалось будущее не только изнеможенного войной Старого Света — в январе 1919 г. навстречу неизведанному миру великой политики выехала дипломатическая миссия УНР. Путь этих первопроходцев был тернист и страшен: их разум был окутан чувствами псевдонациональной гордости, а отсутствие консолидации и внутренние распри привели к тому, что «украинский вопрос» растворился в суматохе залов Версаля, превратив УНР в заложницу внешних, более организованных и политически определенных сил.

Это был шествие Украины на рижскую голгофу 1921 года — Majori cedo…

Сцена I

Петлюровское болеро

11 декабря 1918 года в Одессу, щеголяя своими шлыками, вошли первые подразделения повстанческих войск Симона Петлюры². Тогдашний диктатор жемчужины Черного моря, французский капитан Эмиль Энно («консул Республики в Киеве») очень резко отреагировал на появление данных элементов в столице «вечного гешефта»: желая отгородиться, как заметил в своих мемуарах Василий Шульгин, от надвигающийся «жовто-блакитной силы»; он создал огражденную колючей проволокой, регулярно патрулируемую французскую зону (границы прошли по линии Платоновский мол – Таможня – северные оконечности Ланжероновской и Театральной улиц – Николаевский бульвар – большая лестница в порт – новый мол), вход в которую разрешался только при условии предъявления специального пропускного билета³.

Такой комплекс превентивных мер был организован, прежде всего, с целью сохранения зоны влияния Антанты в Одессе до прибытия основного французского военного контингента из Салоник (по расчетам генерала д‘Эспере, указанные силы могли появиться в местных гаванях не ранее 16 декабря). На руку капитану играл тот факт, что петлюровцы не стремились каким-либо способом вытеснить «детей Клемансо» из города – находясь в состоянии внешнеполитической неопределенности, руководство Директории пыталось снискать расположение одновременно и большевистских любителей «гибридной войны», и уставших от австро-германского свинца французских интервентов.

К несчастью для киевских властей появление касок Адриана не заставило себя долго ждать: уже 18 декабря в Одессе высадились части 156-й французской пехотной дивизии (оперативное руководство операцией осуществлял генерал Бориус), которые сразу приступили к изгнанию войск УНР из города⁴. Последнее отошли к линии Выгодное – Дачное – Сербка, в то время как командующий местным фронтом Директории доктор Иван Митрофанович Луценко (не имевший, кстати говоря, никакого военного образования) уже вынашивал планы будущего «окончательного разгрома» войск Антанты. Именно с этих маленьких реваншистских аккордов началась почти трехмесячная операция «Болеро» — первая попытка создания военного союза между французскими «колонистами» и туземцами «степной Эллады» против большевистских красных мундиров.

Piano

Пока Иван Митрофанович пытался сколотить ударные подразделения, 18 декабря на станцию Раздельная (штаб украинских соединений) прибыл генерал Александр Греков — новый командующий войсками Директории в Херсонской, Екатеринославской и Таврической губерниях. Александр Петрович, со свойственной ему трезвостью ума штабного офицера, тут же перенял инициативу в свои руки, запретив Луценко проводить любые операции против интервентов. Кроме того, помимо полной реорганизации украинских подразделений, Греков начал налаживать контакты с представителями местных партизанских отрядов (Григорьев, Хасловский), населением южных областей УНР (для создания противовеса возрастающей популярности в городских стенах добровольческого движения), а также при каждом удобном случае демонстрировать лояльность украинцев к французскому военному руководству. Фактически, как констатирует генерал в своих коротких мемуарах, эта была «стадия молчаливого изучения украинцев и, в частности, меня со стороны одесского командования»⁵.

Впрочем, до первой половины января особой нормализации в украино-французских отношениях не наблюдалось, так как единственный обладавший реальной политической силой представитель Антанты – капитан Энно – находился под всеобъемлющим влиянием одесских продобровольческих группировок, враждебных Директории. Ситуация начала качественно меняться только после приезда (2 января 1919 г.) в Одессу генерала Филиппа д‘Ансельма и его начальника штаба Анри Фрейденберга⁶ – ярых русофобов, которые тот час же отстранили печально известного консула от занимаемой им должности. Греков, ко времени прибытия указанных лиц, вынужден был покинуть штаб в Раздельной, дабы представить отчет о проделанной им работе истеблишменту Директории. 10 января генерала принял сам «головной отаман»:

«…Петлюра (…) со своей стороны подчеркнул, что французам доверять невозможно, так как они поддерживают Деникина, но что надо попробовать их “обдурить и использовать их технику для Украины”. Видимо, он находил, что и мне не следует доверять, так как впереди меня отправил своего человека Шумицкого, с секретным поручением следить за каждым моим шагом…»⁷

С подобными «вероломными» инструкциями Александр Петрович выехал обратно на фронт – впереди его ждала новая секвенция переговорного процесса.

Crescendo

Убедившись в лояльности военного руководства УНР, французское командование решает выйти на контакт с украинским генералом: 15 января, при посредничестве члена республиканской разведслужбы Серкаля⁸, была организована встреча Грекова с Фрейденбергом, д‘Ансельмом, и Бориусом. Детально описав текущее стратегическое положение в Украине, Александр Петрович предложил представителям Антанты оказать поддержку войскам Украинской Республики в деле борьбы с большевизмом. Тройка выслушала его, после чего заявила, что дальнейшие переговоры возможны только при условии отвода формирований УНР из района Одессы и Раздельной, а также исключения из состава Директории пробольшевистского германофила Владимира Винниченко. С этими требованиями Греков отбыл обратно в Киев, где продолжала сохраняться атмосфера бесконечных пустословных дебатов между разными фракциями, граничащая с каламбуром вокруг «повести о том, как поссорился Владимир Кириллович с Симоном Васильевичем».

Forte

Пока нерасторопные французы пытались добиться от Киева все новых и новых уступок, большевики, уже не скрывая собственных «благих» намерений выдворить Петлюру из Левобережной и Правобережной Украины, начали теснить войска УНР по всей линии фронта: 20 января «красные» вышли на линию фронта Круты – Полтава – Синельниково; 21 января под натиском большевистской группы Кожевникова пал Луганск; 22 января части 1-й Украинской советской дивизии развернули наступление на Киев; 23 января подразделения 1-й кавалерийской дивизии Беленковича захватили Яготин⁹. Темпы красного блицкрига нарастали, соответственно и вопрос организации союзной военной помощи Директории необходимо было решать в кратчайшие сроки. Поэтому уже 5 февраля на станции Бирзула между парламентерами¹⁰ УНР и полковником Фрейденбергом был подписан договор об отводе петлюровских подразделений за линию Тирасполь – Бирзула – Вознесенск – Николаев – Херсон¹¹: первая часть «сделки века» была выполнена.

Fortissimo

Следующий этап переговоров в Одессе начался 29 января 1919 года, после того как в город приехал новый «директорский гастролер» — Арнольд Марголин. Будучи хорошо образованным человеком, Арнольд Давыдович сумел быстро наладить контакты с недавно прибывшими в ставку французского командования представителями донского и кубанского правительств, а также провести ряд консультативных встреч с генералом д‘Ансельмом, генералом Бартело, и, конечно же, полковником Фрейденбергом¹². Результатом этих переговоров стала подготовка меморандума «Четырех Государственных образований» (датирован 5 февраля 1919 г.), в котором Марголин, его помощник Артемий Галип, председатель Временного правительства Белоруссии Александр Баханович, председатель Кубанской Законодательной Рады Лука Быч и донской генерал Александр Черячукин (в проекте документа фигурирует как Чиричукли) предлагали план будущего переустройства России при всеобъемлющей поддержке союзников:

«Сейчас федерация сверху мыслима была бы лишь при помощи и вмешательстве иностранных государств путем принудительным. Вне этого пути федерация сверху исключается и остается путь только федерации снизу на основании добровольного соглашения как равные с равными тех государственных образований, которые выкристаллизовались на развалинах старой России. И мы обращаемся через посредство верховного союзного командования к государствам Антанты с просьбой об оказании всяческой помощи и поддержке здоровым национальным государственным стремлениям наших народов к укреплению фактически создавшихся отдельных государственных единиц»¹³

Дополнил эту «вестфальскую» по своему характеру декларацию специальный политико-экономический договор, подписанный между вышеуказанными представителями. В нем, в частности, говорилось о необходимости передачи портов Одессы, Херсона и Николаева в руки украинских властей с сохранением зон влияния Антанты в указанных городах; организации свободного транзита товаров на Кубань и из Кубани через Новороссийск и порты Черноморской губернии; возвращении Белоруссии реквизированных немецкими оккупационными властями вагонов и паровозов¹⁴.

Два документа представляют собой реализацию на практике так называемого «плана Скоропадского»¹⁵ — т.е. идеи формирования общей антибольшевистской коалиции (федерации) под эгидой Антанты. Однако если выехавший в Германию Гетман предполагал интегрировать в данное объединение Добровольческую армию, то творцы февральского меморандума от таких планов отказались, чему, к слову сказать, не сопротивлялось разочарованное в местном «белом» движении французское командование. Кроме того, последнее планировало подписать с правительством Директории отдельное военно-экономическое соглашение¹⁶, по которому руководство УНР, помимо предоставления гарантий выплаты части госдолга Царского и Временного правительств, согласования своей финансовой, торговой и промышленной политики с парижским «big brother», должно было в годичный срок организовать 300-тысячную армию¹⁷ — не желая «утилизировать» собственные подразделения, Фрейденберг предполагал использовать эту «внушительно-призрачную» силу для ведения войны с РСФСР.

Что же касается национального вопроса, то поддержка Белоруссии, Дона, Кубани и собственно Украины позволяла уравновесить мощь ВСЮР, поставив Деникина перед фактом необходимости признания новообразовавшихся национальных государств. При условии успешного исхода кампании против советов, данное обстоятельство позволяло закрепить принципы федеративного устройства России, что также приветствовалось местным французским командованием.

Впрочем, столь великие стратегические планы разбивались о суровую действительность: армия Петлюры рассыпалась на мелкие оплоты феодальной анархии, тогда как большевистское иго методично поглощало все новые и новые территории Украины. К тому же, против подписания договоренностей в Бирзуле выступил атаман Никифор Григорьев¹⁸ – фактически «самодержец» Причерноморья, имевший в своем арсенале до 12 тысяч адаптированных к условиям гражданской войны головорезов. В начале февраля 1919 г. он переметнулся к большевикам, войдя в состав 1-й Заднепровской Украинской советской дивизии (командующий Павел Дыбенко)¹⁹, лишив тем самым Директорию способности контролировать свой Южный фронт. Вследствие таких пертурбаций Петлюра, убедившись в бессмысленности дальнейшего удержания подступов к Одессе и продолжения каких-либо сношений с членами французской военной миссии, отдал приказ отдельной группе Янева открыть путь к городу надвигающимся ватагам Григорьева – таков был ответ «обиженных и оскорбленных» на двухмесячную болтовню трех французских офицеров. В итоге, 4 апреля началась знаменитая Одесская эвакуация, а уже через два дня в город вошли красные войска…

Subito

Петлюровское «Болеро» под руководством французского дирижера подходило к концу – уставшие от фальшивой игры заморские приезжие начали постепенно покидать зал Одесского оперного театра. Увы, местный украинский оркестр оказался могучей и непуганой кучкой уличных музыкантов, не способных постичь партитуру этого великого произведения. И когда представление завершалось, в партер ворвалась пролетарская команда Швондера, готовая положить конец этим «мелкобуржуазным» вариациям на темы Мориса Равеля, а из правительственной ложи выпал другой переживающий за судьбу украинской авантюры персонаж – разъяренный атаман Григорьев «выбил председательское кресло из-под Клемансо».

Но за происходящим в театре хаосом с самого верхнего яруса пристально следили два ярчайших представителя своей эпохи, которые, даже несмотря на резонную полярность личных политических взглядов, все же смогли конструктивно подойти к решению «восточноевропейского вопроса» — на карту Украины упал отблеск белоснежной улыбки Вудро Вильсона и ехидный лисий взор Владимира Ленина.

Intermezzo

Русский рейд Буллита

Одесская эвакуация французских войск стала настоящей неожиданностью для многих акторов того времени: амбициозному Григорьеву она обеспечила легкую победу над «империалистами», тогда как потеря одного из лучших плацдармов в южной Украине стала ударом для адептов «единой – неделимой России»²⁰. Стоит отметить, что во многом «бегство» интервентов стало прямым следствием решения Лондона и Вашингтона вывести свои экспедиционные контингенты с территорий бывшей Российской империи²¹. Главным инициатором подобных проектов стал Президент США Вудро Вильсон, предложивший еще в конце января 1919 г. провести на Принцевых островах (Мраморное море) конференцию при участии всех организованных на территории России военно-политических групп²².

Конечно, такие «миротворческие» по своему характеру инициативы были изначально обречены на провал, поскольку основные антибольшевистские силы к началу 1919 г. сумели существенно укрепить собственную ресурсную базу, набрав достаточно очков прочности для ведения войны с РККА. Произошло серьезное усиление деникинских ВСЮР, в Эстонии, при всеобъемлющей поддержке союзников, расширялся Северный корпус, а в далекой Сибири «Верховный правитель» Колчак готовил войска к весеннему наступлению. Создавшееся в России положение скорее предвещало начало нового кровопролитного этапа гражданской войны, чем перспективы широкого межправительственного диалога.

Тем не менее, в феврале 1919 г. Вильсон решает послать своего дипломатического представителя в Москву – советника Уильяма Буллита – для ведения тайных переговоров с большевистским руководством.

Прямым результатом встреч американского эмиссара с красным истеблишментом («он Ленина видел») стала выработка общих условий мирного соглашения (10-12 марта 1919 г.), в которых, помимо установления новых правил политической игры в восточноевропейском регионе, был затронут и украинский вопрос:

«…Как Российские, так и другие советские Правительства, а также все остальные правительства, образованные на территории бывшей Российской империи, а равно и Союзные и Объединившиеся правительства и остальные правительства, оперирующие против Советских Правительств, включая Финляндию, Польшу, Галицию, Румынию, Армению, Азербайджан и Афганистан, обязуются не делать никаких попыток к свержению фактически существующих правительств, образованных на территории бывшей Российской империи, а также остальных правительств, подписавших настоящее соглашение…»²³

Как видим, авторы документа признают легитимность и независимость Западно-Украинской Народной Республики (Галиции), несмотря на то, что названое национальное образование вошло в состав УНР на правах отдельной области после состоявшейся 3 января 1919 года ратификации Украинской Национальной Радой (высший законодательный орган ЗУНР) договора о воссоединении двух Республик²⁴. Иначе говоря, мирный план Буллита предполагал закрепление за РСФСР украинских территорий в границах 1914 г. (т.е. по линии реки Збруч, к берегам которой «откатывались» остатки армии Петлюры), тогда как Вашингтон получал от Москвы гарантии признания и территориальной безопасности ЗУНР.

Такой недюжинный интерес США к Галиции был продиктован следующими факторами. Накануне Первой мировой войны значительная часть местных нефтяных месторождений контролировалась американской компанией «Standard Oil», президентом которой был Джон Рокфеллер, английской «Premier Oil», а также немецкими финансовыми группами «Deutsche Bank» и «Deutsche Erdöl» – как видим, для инвесторов, в особенности американских, Галиция стала настоящим «нефтяным клондайком» начала XX века. Показательны следующее цифры: число местных нефтяных компаний возросло с 95 в 1898 г. до 310 в 1909 году, тогда как в указанной области (к 1910 г.) перерабатывалось до 45 % общегосударственного объема нефти (32 % в самой Австрии, 20 % в Венгрии, и 3 % в остальных частях империи Габсбургов) ²⁵.

После завершения интенсивной фазы войны в Галиции (конец 1917 г.), экономическая инфраструктура региона находилась в состоянии разрухи (по оценке разных экспертов, общее хозяйственные убытки области оценивались в 1-3 млрд. крон; более 233 хозяйственных предприятий было уничтожено²⁶), что, тем не менее, позволяло американскому капиталу при благоприятных военно-политических обстоятельствах быстро освоить местный рынок путем инвестирования средств в разнообразные восстановительные проекты. Напомню, что подобный курс в отношении осколков Австро-Венгерской империи был задекларирован Вильсоном еще в январе 1918 г., чему серьезно воспротивились Великобритания и, особенно, Франция²⁷, боявшиеся усиления преисполненных энергии США в истощенной войной Европе. К тому же, Вашингтон за счет создания буферной Галиции, мог несколько ослабить возможность Польши исполнять роль противовеса Германии (Вильсон, нужно отметить, был главным приверженцем идеи интеграции Германии в систему коллективной безопасности), особенно с учетом ориентации галичан на Вену и Берлин (бывший Центральный блок). Таким образом, с одной стороны, создавалась гибкая система региональных союзов в Восточной Европе, с другой – частично, за счет географического расположения ЗУНР, нивелировалась роль Польской республики как основного щита против РСФСР.

Однако перед Вашингтоном стояла другая проблема – в ноябре 1918 г. началась украино-польская война за право контроля над основной частью Восточной Галиции, поэтому для реализации вышеприведенных планов было критически важным остановить ход боевых действий между двумя сторонами. Отчасти, достичь этой цели позволяли положения мартовского договора Буллита, где также фигурировали пункты о прекращении ведения боевых действий между всеми существующими на территории бывшей Российской империи правительствами.

Собственно, пока Буллит и его новые московские друзья готовили программу переустройства Восточной Европы, прибывшая во Львов военная миссия Антанты мастерски поставила точку в вопросе существования ЗУНР.

Сцена II

Атака колонистов

Как известно, во время парада национальных революций в разваливавшейся Австро-Венгерской империи началась «колотнеча» и на территориях Восточной Галиции: в ночь с 31 октября на 1 ноября 1918 г. подразделения Центрального украинского войскового комитета (командующий Дмитрий Витовский) начали занимать основные административные здания во Львове. Их почти безоружные оппоненты – члены Польской военной организации – поступили более благоразумно, захватив набитые вооружением местные казармы и железнодорожные склады. Благодаря этому обстоятельству поляки сумели отстоять занимаемые в городе позиции до прибытия свежих подкреплений, которые, после сдачи украинскими войсками Перемышля (11 ноября), смогли беспрепятственно прибывать во Львов. Нужно заметить, что 17 ноября стороны конфликта заключили трехдневное перемирие (было продолжено 20 ноября до 6 часов утра следующего дня)²⁸, традиционно использовав его для подготовки ответных мер: утром 21 ноября, усиленные группой Карашевича-Токажевского (1300 солдат и офицеров), поляки перешли в новое наступление, а уже вечером того же дня украинцы начали спешно эвакуироваться из города. К концу декабря они потеряли 10 из 59 поветов территории ЗУНР²⁹.

Начало первого месяца 1919 г. прошло под знаменем относительного затишья на фронте, серьезные же столкновения последовали 11 января, когда украинские войска решили организовать новый захват Львова. В результате операции силы УГА (Украинской галицкой армии), не сумев достичь намеченных целей, были опрокинуты польским контрнаступлением³⁰. Однако это было не единственное разочарование, ожидавшее украинских военных — в середине января во Львов, с целью разрешения польско-украинского конфликта, прибыла специальная британская военная миссия во главе с комиссаром Его Величества при Польском Правительстве полковником Войдом³¹.

Этот офицер, не скрывая собственных пропольских позиций, предложил галичанам следующее условия мирного соглашения:

« … жадане, щоби Поляки опустили Галичину аж по Сян відкинене, як не надаюче ся дискусії огляду на се, що Поляки властиво не зісталися побиті (2-я неудачная попытка захватить Львов – Р.П.) . Нам назначено, що воно не було би певним, ще навіть тоді коли б ми Львів узяли силою оружжя, чи Антанта признала би його Українцям. Натомість зазначено, що Поляки мусять мати Львів як охорону флянку при наступі більшовиків. Полковник Войд на наше прохання поставити пропозицію, подав демаркаційну лінію: Буг по Камінку, Куровичі, ріку Стрій. (…) На питання, чи ми боролися разом з Антантою проти більшовиків, висказано готовність до сего, тим більше, що ми власне таку боротьбу проводимо. Делегатам запропоновано й можливо якнайскоріший час зайняти становище супроти пропозиції полковника Войда» ³²

Как видим, парламентерам ЗУНР дали четко понять, что Львов не при каких условиях не может быть передан в руки украинского правительства, и даже если он будет взят силой оружия, это территориальное завоевание не будет признано западным «цивилизованным» миром. Также весьма показателен следующий факт: Войд, подобно его французскому коллеге Фрейденбергу, планировал добиться ухода войск УГА на восточный фронт, дабы создать пусть и слабый, но санитарный барьер между поляками и большевиками – иначе говоря, украинцев просто хотели использовать как пушечное мясо в хаосе гражданской войны.

Понимая бесперспективность подобных соглашений, командование галицко-волынским фронтом решительно отвергло предложенные британским офицером прообразы «Минских договоренностей»³³ (положения были названы «глузуванням з ЗУНР»), начав подготовку к новому наступлению. Автором его плана стал подполковник Йосиф Папп де Яноши (по другим данным авторами были полковники Какурин и Мышковский), представивший 2 февраля Начальной команде УГА проект намеченной операции. Подполковник предлагал прорвать линию Перемышль-Львов, взять в плотное кольцо последний город, заблокировав тем самым в нем основную группировку вражеских сил. Также планировалось создать подвижной резерв из смешанных пехотных и конных подразделений, с целью противодействия возможности организации польскими войсками контратак³⁴.

Помимо штабной работы в рамках программы усиления боеспособности УГА, члены государственного военного секретариата ЗУНР наняли двух торговых агентов (д-ра Аллеренберга и д-ра Любенсарта), которые должны был провести покупку у правительства Австрии 10 тяжелых полевых гаубиц (по 2000 снарядов на ствол), 2 мортир (400 снарядов для каждой) и 50 000 винтовок системы Манлихера (1000 патронов на каждую). В свою очередь, галицкие военные обязывались поставить австрийцам нефтепродукты из Дрогобычского района (важную роль в реализации этой части сделки должен был сыграть Аллеренберг, имевший контакты с заинтересованными в данном предприятии лицами)³⁵.

Была ли реализована на практике эта торговая операция, мне не известно, но 16 февраля подразделения УГА все же начали третье крупное наступление, вошедшее в историю как «Вовчухівська офензива». Через два дня галицкие войска перерезали сообщение между Львовом и Перемышлем, а к 19 февраля они развернули еще одно наступление на Раву-Русскую³⁶.

Когда операция достигла своего критического момента, в дело быстро вмешалась недавно прибывшая во Львов военная миссия Антанты, которая 20 февраля отправила срочную телеграмму командованию УГА с призывами «остановить кровопролитие» и организовать безопасный коридор для прибытия объединенной комиссии генерала Бартельми в ставку галицкой армии (Ходоров).

Боясь гнева этих наглых «конкистадоров», руководство ЗУНР согласилось принять все вышеуказанные условия и через два дня после поступившего ультиматума, генерал Михаил Омельянович-Павленко – тогдашний командующий УГА — предстал перед штабным вагоном гробокопателей независимости Галиции³⁷.

Первая стадия переговорного процесса скорее походила на «песню французского гостя», чем на конструктивный диалог: представленная французским генералом Бартельми демаркационная линия, оставлявшая за ЗУНР никчемный клочок земли без Львова и стратегически важного Дрогобычского нефтеносного бассейна, не произвела особого впечатление на Павленко.

Сохраняя полное спокойствие, он, под стуки единственной оставшейся в арсенале британского генерала Анри Картона де Виарта руки (главы британской миссии на переговорах), передал проект Бартельми Генеральному секретариату Республики, после чего миссия Антанты была «комфортно», как пишет украинский генерал в своих мемуарах, препровождена обратно восвояси³⁸.

Уже 24 февраля во Львов была послана галицкая делегация, в состав коей входили доктор Охримович (глава миссии), доктор Бурачинский, доктор Витвицкий, доктор Лозинский, доктор Темницкий, полковник Гужковский³⁹, полковник Слюсарчук⁴⁰, подполковник Фидлер⁴¹ и отаман Рожанковский (в архивных документах фигурирует как отаман Эрлий Альфонза)⁴², Эти уполномоченные сумели достичь cоглашения относительно организации перемирия на фронте до 26 февраля 1919 г.⁴³, однако были поставлены перед фактом необходимости выполнения условий, озвученных полковником Войдом еще в начале февраля 1919 года:

«Місія мала розмову з Войдом главні точки якої:

1. Антанта не визнає України як Держави.

2. Антанта, з польських слів, переконана, що український рух є большевицький.

3. Антанта требує, щоб військова демаркаційна лінія була прийнята по Бугу, через Куровичі, Ходорів, Стрий. Можливі змінення лінії в деталях.

4. Нафтові терени передаються англо-американській комісії.

5. Після припинення боротьби в полі /перемир’я/ можливим є допуск наших представників на мирову конференцію.

6. Не прийняття умов Антанти викличе наступ двох дивізій /мабуть Геллера/ на північній Галичині і румун під командою генерала Бартело з Мармарош Сігету на Станіслав»⁴⁴

Таким образом, миссия Антанты создала невозможное положение для дальнейшего существования ЗУНР: признание субъектности ЗУНР западными игроками возможно было только при условии потери ею стратегически и экономически важного нефтеносного района, который был единственным источником доходов страны, а в перспективе мог лишь усилить (как в случае с планами Буллита) интерес инвесторов к данному региону. Значительно ограничивал фактор политического маневрирования возможность (впоследствии так и случилось) привлечения к уничтожению ЗУНР «голубой армии» Геллера – на тот момент одного из лучших воинских формирований в Восточной Европе.

С другой стороны, единственный, кто в среднесрочной перспективе выигрывал от принятия этих соглашений, был Симон Петлюра. Прибыв 24 февраля в ставку УГА, он во время бесед с Павленко всячески настаивал на необходимости ликвидации антипольского фронта с дальнейшим переведением центра тяжести военных усилий галичан на борьбу с большевиками⁴⁵. Головной атаман за счет сдачи интересов западной области Республики намеревался набрать достаточно очков лояльности в глазах Запада, дабы укрепить собственную позицию на Версальской конференции, а также получить доступ к военным ресурсам стран-участниц Антанты. Как мы убедимся далее, Петлюра придерживался данной внешнеполитической линии вплоть до ее окончательного юридического оформления, последовавшего в апреле 1920 года, когда между УНР и Польшей было подписано знаменитое Варшавское соглашение.

Что же касается ЗУНР, то ее руководство не пошло на поводу ни у Симона Васильевича, ни тем более у поляков, заявив о своем намерении продолжать боевые действия. К несчастью для галицких пассионариев, миссия Антанты, помимо организации полного политико-юридического разгрома молодой Республики, через венгерского полковника «Кiх» (кодовое имя) перекрыла каналы поставок из Австрии и Венгрии армии УГА предметов военного снабжения и вооружения⁴⁶. Кроме этого, еще до начала переговоров генерал Бартельми привез полякам специальную «гуманитарную помощь», состоявшую из 10 000 винтовок, 100 пулеметов, 18 самолетов⁴⁷ – весь этот арсенал должен был укрепить боеспособность польских сил.

Логическим завершением очередной фальшивой дипломатической игры между Антантой и Украиной стал приказ генерала Павленко о прекращении перемирия, изданный 1 марта 1919 года:

«До зброї, товариші-команданти, старшини, стрільці і козаки!

Хай нас розсудить залізо і кров!»

Исход этой битвы был предрешен, ибо «Бог на стороне больших батальонов»: через 2 месяца, оснащенная 114-ю танками, 8-ю авиационными эскадрильями и 7-ю артиллерийскими полками 68-тысячная армия Юзефа Геллера устремила блеск своих байонетов прямо в сердце истощенной ЗУНР. Оправиться от этого удара ей было не суждено – булат поднятого ею над Чертковом меча был надломлен, тогда как ее надднепрянские родственники, желавшее несчастной скорейшей смерти, бросили ее умирать не поле боя.

Но пока степи объединенной ненавистью и корыстолюбием Украины наполнялись реками крови, в Париже эмиссары УНР пытались спасти дело независимости собственного государства. Оказавшись в первых рядах сражения за Мировой порядок и достоинство Первой Украинской Республики, эти первопроходцы-легионеры, став заложниками собственного ущербного самолюбия, внутренних распрей и неведения, бросили желто-голубую аквилу. Позор же этой когорты предопределил последующую главу истории Украины.

Сцена III

Быть вместе нам отныне под сводами Аида

Предсмертные муки украинской Электры – дочери властителей Центрального блока – начались с фанаберии, устроенной прибывшими в Париж в апреле 1919 г. членами делегации УНР.

Первый акт дипломатического вандализма, шокировавший даже самих эмиссаров, был учинен главой миссии Григорием Сидоренко прямо во время консультационной встречи грузинских, литовских, латышских и, конечно же, украинских посланников с представителями Антанты:

«…Сьому Черчиллю, я йому дам по морді! Що він, сукин син, думає собі, що проводить думку про Єдину Росію. Я його поставлю на належне місце!»⁴⁸

Казалось, архетип главы МИД РФ Лаврова вынудит представителей Украины покинуть конференцию, но нет – «Бог, – как заметил Бисмарк, — любит Америку, дураков и пьяниц». И действительно, помимо «гремящего» вызова Григория Никитовича системе, в зафиксировавшей его слова телеграмме от 14 апреля 1919 года также помещалась информация о нижеследующем:

«…Що до України — Америка за розділ Росії і за українську незалежність, але держиться з резервою…»⁴⁹

Такт Вашингтона

Чтобы понять, как на практике реализовывались американские планы относительно УНР-ЗУНР, мы должны проследить механизмы их реализации, начиная с марта 1919 года. Итак, после отъезда делегированного в РСФСР Буллита, большевистское руководство начало второй этап наступления на территории Украины и что интересно – полностью соблюдая проект мирного американо-советского соглашения (в частности, относительно «Галицкого вопроса»). Уже 17 марта командующий Украинским фронтом Антонов-Овсеенко отдает приказ № 405, в котором указывалось на необходимость организации заслона со стороны Галиции и перенесения центра тяжести на днестровское направление⁵⁰. В итоге это повлекло за собой ослабление правого фланга атакующей красной группировки (свидетельство откровенного пренебрежения командующего фронтом к западному направлению), а также позволило УГА на короткое время (до 12 апреля) захватить Житомир. Показателен еще и следующий факт: главком Вацетис предлагал приостановить операции красных войск на румынском фронте, начав наступление в Восточную Галицию и Буковину, благодаря чему обеспечить продвижение «революции» к венгерской границе. Однако от таких планов отказались – в апреле 1919 г. большевики вышли к реке Збруч, после чего на этом театре установилось временное затишье⁵¹. Но интереснейшее было впереди. Когда Петлюру окончательно выдворили из Центральной Украины, нарком иностранных дел и одновременно председатель СНК УССР Христиан Раковский попытался выйти на контакт с правительством ЗУНР:

«Не имея возможности победить нас силою оружия, большевики пробовали перетянуть нас на свою сторону. Своим ультиматумом, адресованным Румынии, Раковский, который титулует себя президентом Украинской советской Республики и который не имеет ничего, чтобы говорить от имени нашего народа и держится только при помощи московских террористов, надеялся создать мнение в нашей стране и компрометировать (…) Украинское дело в глазах Антанты (…). Как следствие своего ультиматума Румынскому правительств, Раковский предложил нам заключение перемирия и союз, имея в виду совместные действия против Польши и Румынии»⁵²

Таким образом, Раковский, как и предполагалось планом Буллита, действовал в обход петлюровской Директории, признавая исключительно субъектность ЗУНР со всеми вытекающими отсюда последствиями. Что могло повлечь за собой заключение союза между галичанами и большевиками, мы вряд ли узнаем, но, так или иначе, правительство ЗУНР отказалось от претворения в жизнь подобных соглашений – парижская делегация продолжала обиженно всхлипывать перед французскими и английскими политиками из-за систематических нарушений поляками «Львовских договоренностей». Одновременно представители Антанты причудливо куролесили перед лицом несчастных украинцев: 12 мая бывший бур и тогдашний премьер-министр Южно-Африканского Союза Луи Бота предложил эмиссарам УНР новую демаркационную линию. Как отмечают в своих телеграммах дипломаты:

«Проект перемир‘я був настільки корисніший від проекту Бартельмі, що оставляв Дрогобицький повіт з нафтовими копальнями українцям: українська делегація вирішила цей проект прийняти…»⁵³

Но радость была не долгой, так как Бота, несмотря на собственные обещания, не прислал дипломатам телеграммы с приглашением посетить новый этап переговоров. Уровень ярости украинских пассионариев был таков, что они в срочном порядке начали «ябедничать» Вильсону (21 мая) и Клемансо (22 мая)⁵⁴, после чего президент США в официальной ноте от 25 мая, адресованной польскому правительству, предостерег Варшаву от проведения каких-либо военных операций против УГА⁵⁵. Здесь нужно отметить еще один немаловажный факт: в апреле-мае 1919 г. находившиеся на территории Галиции американские военные представители — генерал Кернан и капитан Бахман – пытались оказать дипломатическую поддержку ЗУНР во время проведения очередных местных переговоров⁵⁶, но качественно изменить ситуацию им не удалось, так как поляки, руководствуясь исключительно личными национальными интересами, продолжали теснить УГА по всей линии фронта.

Убедившись в провальности «мягкого курса», США перешли к более радикальным мерам. Так, с начала июня 1919 г. американская ликвидационная комиссия начала переговоры со специально созданной украинскими эмиссарами компанией «Украилиан»⁵⁷ (руководство осуществляли Иван Петрушевич, Владимир Тимошенко и Симон Жан Серф⁵⁸), в компетенцию которой входила организация покупки у Вашингтона разного рода военного имущества для армии ЗУНР-УНР. Дабы читатель убедился в объемах этой «помощи», я приведу следующее цифры:

«Подаючи при сім копії паперів в справі закупки од Уряду Американських Сполучених Держав Америки військового майна для Української Народної Республіки на 200 000 душ /чобіт, одежі, сорочок, шинелів, штанів і т.і/, 75 автомобілів, 100 мотоциклів, 100 мотоциклетних возків, 98 вагонів з медикаментами, госпітальною білизною, інструментами й принадлежностями»⁵⁹

Сделка обошлась правительству УНР в $ 11 млн. 553 тыс. 250 с учетом того, что американцы согласились предоставить украинцам для выплаты указанной суммы 5% кредит сроком на 5 лет⁶⁰. Кроме того, в августе 1919 г., решая максимально использовать военные ресурсы США, министр финансов Директории Борис Мартос выделил еще $20 млн. для дополнительных военных закупок⁶¹.

Возникает закономерный вопрос: откуда у прижатого к Збручу правительства такие сумасшедшие суммы денег (помимо гетманских сбережений)? Собственную валюту правительство УНР отпечатывало в государственной (а не частной) немецкой типографии «Reichsdrukerei», тогда как сами денежные знаки перевозились по воздуху компанией «Deich Luft Reederai» на тяжелых бомбардировщиках (они также были куплены украинским правительством) концерна «Zeppelin-Staaken». Первая 760-килограммовая партия наштампованных карбованцев прибыла в Каменец-Подольский 20 июня 1919 года, а по данным полковника Макогона, который в ноябре сдал все засекреченные данные берлинской финансовой миссии УНР военному атташе ВСЮР в Варшаве, каждые 10-12 дней немцы доставляли Петлюре по 50-100 млн. карбованцев. Что еще интересно – украинские финансисты через своих немецких посредников перевозили и царские банкноты стоимостью по 500 рублей за штуку⁶².

В своих мемуарах Деникин (скорее всего используя отчеты перебежчика) отмечает факт организации Германией не только финансовой, но и военной помощи правительству УНР⁶³, представленной вооружением и военными специалистами. Если же немцы действительно оказывали подобную поддержку УНР, то тогда все проводимые сделки между Петлюрой и Берлином должны были проходить через Высшее военное командование Веймарской республики, начальником которого был Вильгельм Гренер – бывший генерал Германской империи и один из руководителей немецкой оккупационной администрации в Украине (1918 г.). После проведения переговоров с американским Генеральным штабом (начало 1919 г.), Гренер занял исключительно проамериканскую позицию, отстаивая перед немецким истеблишментом необходимость налаживания отношений между Вашингтоном и Берлином⁶⁴. Поэтому не следует исключать возможности поддержки Германией УНР-ЗУНР при всеобъемлющем посредничестве США, тем более что претворение в жизнь «Галицкого проекта» было выгодно и Германии, и Штатам.

Так или иначе, но помимо военной поддержки, американцы старались «театрально» поддержать делегацию УНР. В конце июля украинцы начали требовать от франко-бельгийских политиков срочного предоставления 1000 пушек (75-мм по 1000 снарядов для каждой), 10 000 пулеметов, разного рода амуниции на 200 000 человек, 100 легких танков, 1000 полевых кухонь, 200 000 винтовок (по 1000 патронов для каждой) и «оскільки можливо більше число важких автомобілів /бо шляхи дуже кепські/ та аеропланів»⁶⁵. Такие непомерные аппетиты делегации УНР подогревались украино-американским сближением, оказавшим определенное давление на французские политические круги:

«…Уважно обміркувавши ту ноту, Французький міністр сказав, ніби то мається дев’ять шансів проти одного, що Французький уряд згодиться на пропозиції українського, як би вони були предложені цим останнім в обсягу, приблизно, згаданої ноти. Цікаво, між іншим, зауважити, що ота вся акція представника французького уряду з’явилася наслідком, може, отих дискусій, що відбувалися між нашою місією та українською паризькою з одного боку, та американським Генеральним штабом — і з другого. Очевидно, французи були налякані можливістю зближення на економічному ґрунті українців з американцями…»⁶⁶

Однако, вместо предоставления какой-либо поддержки украинскому правительству, французы начали проводить агитацию против передачи УНР американского военного снаряжения (к октябрю 1919 г. петлюровским эмиссарам из «Днепросоюза» так и не удалось транспортировать этот арсенал из Марселя в Украину по причине захвата Одессы войсками ВСЮР и натянутых отношений Республики с румынами⁶⁷). В итоге, «гуманитарный груз» не был доставлен войскам УНР, тогда как интерес США к украинскому вопросу на фоне разгрома Вильсона в Версале начал постепенно таять. И виной тому были не только неблагоприятные внешнеполитические обстоятельства – отдельную роль сыграли серьезные разногласия членов украинской делегации (об этом ниже), а также стратегия «ничегонеделанья» дипломата УНР в США Юлиана Бачинского. Деятельность последнего емко описывает выдержка из протокола заседаний комитета федерации Украины в Нью-Йорке от 24 марта 1920 года:

«За вісім місяців діяльність пана Юліана Бачинського виявилася перепечатан‘їм чотирьох дрібних брошурок, передачею в американські газети кількадесят вістей, перестарілих, баламутних і ні для чого не інтересних. В купі з особливими титулами, і парадними виступами перед українським громадянством в Америці, та діяльність представляється як анахронізм і парафіянщина, противна духові американського життя і безкорисна для народа України (…) Розкривається як обман доклади, вислані паном Юліаном Бачинським в українську пресу в Європі і Америці, зокрема його заяви про конференції з американськими міністрами і сенаторами, про майбутнє скоре визнання української республіки, про симпатії здобуті для української справи українською місією в Вашингтоні і про гатункову акцію для України, яка, мовляв, з його ініціативи зорганізувалась в Америці» ⁶⁸

Все дошло до абсурда: в ответ на подобные обвинения, дипломат честно признался, что он не имел никаких встреч ни с сенаторами, ни с конгрессменами, ни тем более с какими-либо издательствами европейского или американского толка⁶⁹ – чем тогда сей достопочтенный занимался на занимаемой должности, мне не известно.

Собственно, именно так государственные мужи Украины потеряли ценнейшего союзника на гладиаторской арене мировой политики. Взамен же они предпочли стать личными гетерами Пилсудского, надеясь обрести благородство в глазах Франции и Великобритании. Что ж, душевные бедствия первой Украинской Республики подходили к концу…

«Пламя отравы змеиной бушует, клокочет и гибель пророчит»

Такт Антанты

Право исполнить последний такт арии украинской Электры было предоставлено Василию Панейко — романтическому герою забытой версальской эпопеи. В первой половине 1919 г. он был включен в состав парижской дипломатической миссии УНР в качестве заместителя главы делегации Григория Сидоренко и одновременно представителя от ЗУНР.

Именно Панейко послал первые телеграммы В. Вильсону с требованиями немедленного разрешения «Галицкого вопроса» (впоследствии была создана отдельная комиссия для урегулирования польско-украинских споров), основанного на принципах этнического расселения украинцев и права народов на самоопределение⁷⁰. Кроме того, Панейко, помимо принятия участия в оформлении военной сделки между Генеральным штабом США и украинскими эмиссарами в июле 1919 г.⁷¹, также сумел установить контакты с американским профессором Лордом, который обязался организовать помощь беженцам-галичанам и всячески поддержать расследование польских преступлений в самой Галиции⁷².

Казалось, Василий Лукич был типичным адептом независимости ЗУНР, но а potentia ad actum⁷³ (ниже приведены выдержки из телеграммы, адресованной лично С. Петлюре «главой украинских солдат и рабочих во Франции» Кондратом Сваринским):

«Найбільшим політичним промахом для Галичини було вислання до Парижа др. Панейка (…) Зразком політичної зрілості і хисту цього добродія був факт, ще коли Голова Комісії до польсько-українського арбітражу в Парижі під час офіційної дискусії запитав др. Панейка чи галицькі українці згодили б ся на приналежність радше до Польщі як до Росії, в разі коли б аліанти не признали офіційну українську республіку, Др. Панейко виразно зазначив, що Українці годяться бути радше під Польщею…»⁷⁴

Чем же был обусловлен столь резкий отход нашего героя от «самостійницьких» принципов во внешней политике? Дело в том, что Панейко, нужно отдать ему должное, сумел быстро подстроиться под изменившуюся региональную военно-политическую конъюнктуру. В июне-июле 1919 г. на территории Украины сложилась достаточно проблематичная ситуация: наступающий с юго-востока «дед Антон» (Деникин) серьезно напугал Юзефа Пилсудского, который приходил в трепет от одной мысли о восстановлении единой-неделимой России. Komendant до того перенервничал, что после захвата Минска польскими войсками приказал приостановить боевые действия против красных войск, позволив тем самым большевикам направить отдельные части на подпитку антиденикинского фронта. Одновременно польское командование вышло на контакт с пытавшимся снискать расположение Антанты Симоном Петлюрой – в начале августа в Каменец-Подольск прибыла специальная польская военная миссия для выработки условий венного соглашения с Директорией, против чего выразило ноту протеста командование УГА⁷⁵. В действительности поляки преследовали сразу несколько целей: с одной стороны, в обмен на легитимизацию режима Петлюры войска УНР должны были стать инструментом Варшавы для ведения войны с ВСЮР и РСФСР, а с другой – за счет территориальных уступок (сдачи ЗУНР), Петлюра получал ценнейшего военного союзника, «стратегічне запілля» (т.е. лояльный тыл), а также доступ к военным ресурсам Запада. Именно в логике такой стратегии Петлюра двигался вплоть до окончательного оформления польско-украинского договора в декабре 1919 года.

Украинская делегация в Париже также попыталась продвинуть проект польско-украино-румынского военного союза (усеченный прообраз современный концепции Балто-Черноморской дуги) с учетом территориальных претензий Варшавы и Бухареста – т.е. передачи Галиции, Волыни, Подолья и Холмщины Польше, а Бессарабии и Буковины — Румынии⁷⁶. Поэтому нет ничего удивительного в волюнтаристском отношении Панейко к «территориальной проблеме» Западной Украины — на время он смирился с фактом снятия с повестки дня в Версале «Галицкого вопроса», перейдя к делу спасения самого режима Петлюры. Однако существенных результатов украинским дипломатам достичь не удалось, так как подобные инициативы были поддержаны лишь небольшой по численности политической группой французского журналиста Жана Пелисье⁷⁷. В свою очередь, франко-английский истеблишмент настаивал на нечто иных, противоположных комбинациях (ниже приведены выдержки из телеграмм за 6-10 августа 1919 г.):

«Очень желательно, чтобы Петлюра сошелся с Деникиным для борьбы с большевиками, но такое соглашение должно произойти непосредственно между сторонами, т. е. Петлюрой или его представителями. Англии же неудобно брать на себя инициативу переговоров. В том же духе говорят теперь члены американской делегации. Восстановление России неизбежно, поэтому сойдитесь с Деникиным и Колчаком, столкуйтесь здесь с их представителями (Маклаков, Львов, Чайковский, Сазонов)…»⁷⁸

И Петлюра пошел на это. Так, 4 сентября 1919 г. миссия во главе с Омельяновичем-Павленко имела честь встретиться с уполномоченными представителями белогвардейского командования. Результат был следующим:

«… Української Народної Республіки вживало всіх заходів, аби не допустити сутичок і дійти до стратегічної порозуміння з Денікіним (…) Ще до здобуття Києва Головне командування Українських військ вислало спеціальну місію до військ Денікіна на чолі з генералом Омельяновичем — Павленко, але на пропозицію місії вступити в переговори командуючий групою військ Денікіна в районі Києва відповів, що вважає військо Петлюри большевицьким і від переговорів категорично відмовився, заявивши про арешт місії, коли б вона захотіла перепущення до командуючого добровольчої армії…»⁷⁹

Бомба разорвалась. У Симона Васильевича больше не оставалось возможности для маневрирования между противоборствующими силами гражданской войны — поскольку предполагаемый Антантой союз УНР с ВСЮР не состоялся, единственной возможной внешнеполитической стратегией Петлюры становился договор с Варшавой.

После получения сведений о провале русско-украинских переговоров, Панейко пришел в ужас, поскольку вожди Директории, находясь, как заметил сам Василий Лукич, «в розовом оптимизме относительно международного положения», получали невозможную военно-дипломатическую диспозицию: деникинское влияние на Антанту было куда более сильным⁸⁰, чем польское и, тем более, румынское, поэтому открытая конфронтация со ВСЮР означала полную потерю УНР остатков субъектности в глазах западных игроков. Понимая данное обстоятельство, Панейко предостерег руководство ЗУНР от дальнейшей работы над польско-украино-румынским союзом⁸¹, предложив нижеследующий план дальнейших действий (письмо, адресованное послу ЗУНР в Австрии Сингалевичу и датированное 20 октября 1919 г.):

«…не можу Вам, дорогий пане После, сказати, як мене серце болить, що Петрушевич не знайшов в собі рішучості доволі, що б здержати Петлюру від авантуристичних підшептів. Тоді, як я писав йому, ще був час останній, нині вже пізно. Щоби бодай тепер ще замість утікати до Румінї на безвиглядну еміграцію (до сього мусить прийти) порозумівся з Денікіним і заскав вплив у нього! Одначе не маю надії, що так станеться. Фрази мають у нас більше значення, а кров не значить нічого» ⁸²

Через четыре дня после отправки письма Панейко в Вену чаяния дипломата были претворены в жизнь: 24 октября на станции Затковцы между представителями Добровольческого командования (полковник Дубяго) и эмиссарами УГА (майор Альфонс Эрле, майор Амельян Лесняк и сотник Левицкий) было подписано союзническое соглашение⁸³, по которому Галицкая армия обязалась в полном составе перейти на сторону ВСЮР, а правительство ЗУНР «временно за отсутствием территории» прекращало свою деятельность и поступало «под покровительство Русского Добровольческого Командования». Стратегический расчет руководства Западной Республики был прост: за счет союза с Деникиным галичане могли получить дипломатическую поддержку Лондона и Парижа, а также начать новую военную кампанию против польских войск.

Заключение этого договора также создало благоприятные условия для окончательного развала делегации УНР: «самостійницьке» крыло обвинило Панейко и профессора Томашевского в сепаратизме⁸⁴, а уже 16 декабря, в знак протеста против подписания Варшавских договоренностей от 2 декабря 1919 г. делегаты ЗУНР вышли из состава дипломатической миссии Украины. В дальнейшем они организовали специальный комитет, в компетенцию которого входило установление контактов с представителями «белых» кругов⁸⁵. Помимо этого, в 1920-1921 гг. две группировки пытались всячески скомпрометировать деятельность друг друга – «дурак дураку рознь».

Так закончила свой путь раздираемая двумя разными сущностями украинская Электра – не выдержав внутренних болей и конфликта личных амбиций с собственными реальными возможностями, она поразила себя мечом предательства и отчаяния.

Финал

Купите бублички

Историю, как известно, пишут победители, и последовавшая после декабрьских событий польско-советская война не стала исключением. Подвиги украинских солдат, в руки которых вверялся крест независимости Польши, УНР и ЗУНР, были стерты из памяти жителей Европы легким росчерком золотых ручек Адольфа Иоффе и Юрия Коцюбинского – 18 марта 1921 года в главном зале рижского Дома Черноголовых советские дипломаты поставили точку в хрониках событий 1917-1921 годов.

Впереди наш народ ожидали изнурительный голод, польские осадники, налеты чекистов на оставшиеся оплоты «контры» и многие другие события 20-х годов XX столетия. Но, тем не менее, разделенные украинцы снова продемонстрировали стойкость духа, присущую далеко не каждой нации в этом мире. И сегодня звучит как ода этой пропащей, самоуничтожительной силе известнейшая песня эпохи НЭПа, которая была мастерски исполнена Леонидом Утесовым:

«Ночь надвигается,

Фонарь качается,

Мильтон ругается

В ночную тьму.

А я немытая,

Плащом покрытая,

Всеми забытая

Здесь на углу…»

История обездоленной Первой Украинской Республики в гремящий период гражданской войны до сих пор поражает умы многих неравнодушных людей: после февраля 1917 г. ее совратили строки художественных универсалов словоблудов Винниченко и Грушевского, а уже через год, поддавшись эфемерной мечте о свободе, над ней воцарились грозы анархии, убийств, порока и разврата. И, подобно главной героине простой, но наполненной смыслами песни Ядова, несчастная Украина вновь оказалась на краю света — ее ожидали силы темной польско-большевистской ночи:

«Купите бублички,

Горячи бублички,

Гоните рублички

Сюда скорей,

И в ночь ненастную,

Меня, несчастную,

Торговку частную

Ты пожалей»

А жалость в политике – это роскошь, позволить себе которую в эпоху пламени революций могут только единицы: в мире обойдутся и без украинских бубличков – «родючих чорноземів», сонными стражами коих мы являемся на протяжении столетий. Поэтому, когда «державотворець», люмпен-олигарх, или даже простой человек пытается искусить свою страну ядом популизма, продажности и притворства, пусть он примет во внимание один немаловажный факт – история рано или поздно его испепелит, превратив в объект ненависти, насмешек и порицания.

Ведь осознание личностью собственной исторической ответственности способно превратить обычного человека в борца за Честь и Достоинство собственного «Я», своего Народа и Государства.

Изображения к статье (из архива Пшеничного)