Что на самом деле происходит в Ливии

Есть одно коренное отличие Ливии от других арабских стран. Очень трагичный конец древней истории Ливии привел к тому, что ливийцы в основной своей массе в Средние века не испытывали феодализма. Их социальные структуры уже к периоду исламского завоевания, то есть к 8 веку, в результате христианских войн и, прежде всего, восстания циркумцеллионов вернулись на доклассовый родоплеменной строй. Они не испытывали ни рабства, ни феодальной зависимости со всеми их недостатками и достоинствами. 
Конечно, в Троеградье (Триполи) рабство существовало, но Триполи был пиратским городом, ориентированным не на внутреннюю Ливию, а на Средиземноморье и караванные пути в Черную Африку через пустыни. 

Такого опыта социального регресса, как в стране Лептис Магны, я больше не знаю. Фактически итальянцы завоевывали не феодальную страну, а страну родоплеменной демократии. 

Итальянцы не желали и не могли менять социальную структуру страны. Им было нужно место для колонизации, для обеспечения безземельных итальянских колонистов парцеллами. Концентрировались они исключительно на побережье. Как рынок сбыта для Фиата и прочего итальянского капитала Ливия была второстепенной. Как результат, независимость Ливия встретила родоплеменной страной, где власть короля была номинальной и не распространялась дальше Триполи, Бенгази и Сирта. Централизованной структурой была армия, которая и взяла власть из безвольных рук короля. Но на голову Каддафи подарком небес свалилась нефть. 

Кстати, не все знают, что Киренаика по арабски от века называется Барка (родовой фамилией Ганнибала и его отца, знаменитого полководца Гамилькара тоже была Барка, и еще одного родственника   —   неудачливого полководца Гасдрубала Барка), на ливийском диалекте  —   Брега. Государственная нефтяная компания Ливии тоже называется Брега. 

Исторический опыт деколонизации ХХ века свидетельствует о том, что преодолеть этап родоплеменной демократии, ввести страну не то, чтобы в этап индустриального или постиндустриального, а хотя бы феодального общества   —   практически невозможно без большой крови. 
Полковнику Каддафи этого сделать мирным путем не удалось, как не удалось до него королю, до него Муссолини, до него Виктору-Эммануилу… 

Военные во главе с Каддафи были обречены на борьбу с племенной верхушкой. У вождей, которых дополняли сенусситские пиры, была социальная власть, но не было власти экономической и политической. Так как в стране не было феодализма, то Каддафи не мог пойти и по пути Ганы, где вождям Ашанти предоставили возможность обирать рядовых ашанти и фульбе. Фактически вожди испытывали парадоксальную ситуацию, когда социальный авторитет не мог трансформироваться ни во власть, ни в богатство. 

Нефтяные деньги давали Каддафи возможность откупаться от них долгое время, но шейхам всегда мало. Такова природа человеческая. 

Любого наблюдательного человека в ливийской глубинке (по крайней мере в Триполитании) поражала одна вещь   —   в ливийской провинции очень мало людей среднего роста. Люди  либо очень высокие, либо  маленького роста. Причем невысокие люди также строго делились на крепышей и субтильных. Не было и мулатов (как в современных США, где негров много, а мулатов нет в отличие от мулатских, например, Кубы или Бразилии), хотя были люди семитского типа, а были   —  негритянского. 

Дело в том, что ливийские племена в разное время заселившие поствизантийскую Ливию, практически не смешивались, сохраняя чистоту крови.  Причем статус племен был разный: были племена-хозяева, а были племена-клиенты. И каждый ливиец уже по внешнему виду мог понять свой статус по отношению к другому ливийцу. Родоплеменная демократия, помноженная на неравный статус племен. 

Каддафи очень хорошо понимал угрозу племенного сепаратизма. Он искал различные способы борьбы с ним. Одним из таких способов была ускоренная, запредельно форсированная, необеспеченная иными, кроме финансовых, ресурсами индустриализация страны. Ее целью была пролетаризация общества, создание рабочего класса, который, по замыслу Каддафи, должен был стать его опорой в борьбе против племенной верхушки. Это принимало странные формы. Например, очевидно, что стране с трехмиллионным населением просто не нужно производство автоматов Калашникова или патронов к нему. Стрелковое оружие и боеприпасы неизмеримо дешевле купить. С учетом того, что все комплектующие и сырье необходимо было покупать за границей, патрон становился золотым, причем перспектив снизить себестоимость не было. Патроны делают из биметалла,  для производства которого необходима развитая и изощренная черная и цветная металлургия, химическая промышленность, общее машиностроение, пороховое производство, свинец и пр. и пр. и пр. Для трехмиллионной страны это невозможно, да и не нужно. 

Однако социальный проект индустриализации провалился. Единый рабочий класс не формировался. Для формирования классового сознания ведь нужна эксплуатация, а ее в богатой Ливии не было… К тому же запрет на профсоюзы, которые в тех условиях неизбежно приняли бы племенной характер, препятствовал формированию рабочего класса. 

Следующей попыткой Каддафи преодолеть трайбализм стало введение прямой демократии. Но, как оказалось, в условиях родоплеменной демократии, прямая демократия становится жутким инструментом. Племя, имеющее численное большинство на том или ином участке, всегда голосовало солидарно, лишая другие племена какого-либо доступа к принятию решений и местам во власти. 

Я как-то заехал посмотреть великие развалины Лептис Магны и в соседнем городке Злытень (тысяч 30 населения),  зашел в лавку выпить чаю и покалякать с хозяином. Вдруг с улицы раздались страшные вопли. На площадь вбегала большая толпа с палками и камнями, а навстречу ей другая такая же толпа. Люди стали друг друга лупить. Хозяин бросился закрывать железные жалюзи, а меня стал заталкивать вглубь лавки. «Что происходит?»    —   удивился я. «Выборы»,   —   кротко ответил хозяин, защелкивая замок. Минут через 15 подъехала полиция и стала разгонять толпы. Лежать на площади в крови осталось человек 20, не меньше… Сколько среди них было убитых, а сколько покалеченных, мне неведомо. 

Причем особо жесткие конфликты возникали, когда большинство получало племя, имевшее низкий статус. Фактически прямая демократия означала социальную революцию, когда те племена, кто были ничем, становились действительно всем… Но у этого есть и оборотная сторона. Те племена, кто были всем (а у них помимо прочего и религиозный авторитет, и традиционное образование, и суды и средства решения споров) становились ничем. 

С этим Каддафи боролся совсем странным способом, запрещая упоминание племенной принадлежности. В отношениях с иностранцами это слово практически не упоминалось. Хотя в Зеленой книге сам Каддафи проблему племени обсуждал подробно. 

В серьезном смысле (то есть не в том, который используют политологи, профессиональным требованием к которым является полная неспособность мыслить самостоятельно   —   без такой неспособности в политологи, генетически происходящие от невежественных и ни на что доброе не способных преподавателей исторического материализма, не берут) Каддафи гражданской властью почти не обладал. 

Его власть можно удачно сравнить с властью Батьки Махно в Гуляй-поле в лучшее его время. Да, Каддафи в принципе мог застрелить любого (хотя этим правом не злоупотреблял), но это не есть власть.  Да, Каддафи мог отдать приказ вооруженным силам, которые те могли попытаться выполнить. Но тем, кто не выполнял, ничего не угрожало, кроме почетной отставки с положенными материальными благами. Войну с Чадом ливийские вооруженные силы провалили, причем чадцы на грузовичках Тойота (правда, при поддержке французских ВВС) хронически били ливийские бронетанковые дивизии в пустыне. Партизанская война, как она есть… Не только ливийцы, но и американцы со всей их техникой с такой войной не справляются. 

Кстати, сам Каддафи обернул фактическое военное поражение блестящим успехом на внешнеполитическом фронте, добившись практически всех целей мирным путем (тут надо учитывать, правда, что экономическая причина войны   —   урановые месторождения  —   в значительной мере потеряла актуальность в связи с резким падением цен на уран). 

Но реальная власть   —   это совсем иное.  Власть    —    это влияние на бюджет, который в Ливии уходил с непропорционально для европейских стандартов высокой концентрацией на то, что мы бы назвали, муниципальным уровнем. Для этого у военных не было послушного аппарата. На тех, кто готовил проекты решений Народных собраний, Каддафи влиять не мог.  Да, у него оставался инструмент монетарной, эмиссионной и валютной политики, но военные не имели квалификации, чтобы достойно контролировать монетарных чиновников… 

Каддафи разозлился и объявил об уходе со всех постов…  Возникла парадоксальная ситуация. У военных были противники    —    племенная верхушка, прежде всего, из племен с высоким статусом, но не было сторонников.  Благоприобретатели от ливийских проектов не могли объединиться. Новых социальных инструментов не было. А использовать старые означало то, что и происходит. Летчики из угнетенных племен бомбят кварталы племен зажиточных, а из зажиточных племен перелетают на Мальту. Племена воинов-сенусситов громят полицейские участки, как они делали с 6-го века, а там, где бывшие клиенты собираются, они разбирают оружие, чтобы дать отпор старым врагам… 

Старая система разрешения межплеменных конфликтов разрушена, новой  нет, так как само наличие племен отрицалось, а оружие легкодоступно, причем оружие самое современное. 

Воистину, социальная трансформация родоплеменной демократии требует очень большой крови…

Источник: Саид Гафуров