Проект Межморья и геополитика региональных рисков

 

В этом плане новые члены ЕС – страны Центральной и Восточной Европы активно включились в международные политические процессы, что привело к определенной дихотомии. Условные обозначения на Восточные и Юго-восточные регионы все еще сохраняется в западных центрах, таких как Германия и Франция, более того, учитывая географическую периферийность (то же, но с другим знаком можно сказать и в отношении как Португалии и Испании, так и скандинавских стран), термин «восточный» будет еще сохраняться определенное время. Однако географическое расширение сделало возможным зарождения дискурса о новых геополитических осях, в определенной мере, конкурирующих со старыми векторами.

Вопрос центральности для общего определения новой Европы (термин Фридриха Науманна «Срединная Европа) также продолжал интерпретироваться. Были предложены такие дефиниции, как «МидиЕвропа», «Димидальная Европа» и «Вискальная Европа», которые основаны на соответствующих  латинских терминах . На них накладывались существующие концепции еврорегионов, основанные на модели водоразделов (зона бассейнов рек Маас-Рейн, Дунайская низменность). Аналогично, в новой постмодернистской и технополитической (энергетическая и коммуникационная составляющая) версии был возрожден проект Межморья польского географа и картографа Евгениуша Ромера, прототипом которой в свою очередь послужила ягеллонская идея.

Стратегия Йозефа Пилсудского (как известно из истории, неудачная) по созданию «Польши от моря до моря» была построена именно по этой модели. Вместе с коммуникационной привлекательностью (адаптация пути «из варяг в греки» по новому сценарию) эта геополитическая модель имела и этнонациональное содержание – предполагалось, что балто-славянская культурная идентичность послужит дополнительной основой для реализации этого проекта. Необходимо отметить, что в настоящий момент вопросы о балто-славянских корнях являются темой для политических спекуляций в Беларуси – на фоне обострения отношений между руководствами официальных Минска и Москвы, там развивается концепция литвинства, которая вызывает противоречивые отклики у самих белорусов . Параллельно с этим начало употребляться слово из обихода XIX в. «тутэшни», которое обозначало самоопределение жителей Беларуси и прилегающих регионов Украины. Необходимо отметить, что как Беларусь, так и Украина, исходя из-за своего геополитического расположения, могли бы играть значительную роль в качестве государств-транзитеров, однако пока эти страны не являются членами ЕС и не могут быть полноценными игроками в подобном проекте.

Более того, даже между государствами, которые можно условно отнести к единому цивилизационному типу, называемому иногда западно-христианским миром или западно-европейскому суперэтносу, существует ряд глубинных противоречий, имеющих исторические или этнополитические причины, выраженные в устройстве границ и взглядах на распределение ресурсов. Столкнувшись с давлением старых членов ЕС в отношении гомогенизации экономического пространства, что отразилось в первую очередь в том, что транснациональные корпорации получили доступ к национальным ресурсам, государства Балто-Черноморской оси были заинтересованы в протекционистских мерах направленных против такого однобокого эффекта от глобализации. Хотя К. Полани еще в середине XX в. доказал, что рынок является одной из трех форм аллокации ресурсов (наряду с перераспределением и реципрокностью) , а Ф. Перу также выделил три формы, на основе которых состоит экономическая структура общества ( товарное перемещение благ, вынужденное перемещение благ и солидарное перемещение благ) , новые государства ЕС были вынуждены принять условия рыночного либерализма, что отразилось на попытках выработки новых региональных проектов, соответствующих как устремлению политико-экономических центров в лице Германии и Франции, так и национальных интересов.

Евробюрократия, хоть и настаивает на исторической преемственности, как посредством риторических заявлений , так и с помощью введения единых стандартов, это не исключает риски экономической и социальной дестабилизации. 

Существует распространенное мнение, что демократические государства не применяют санкций по отношению друг к другу, так как между их гражданами и элитами существует понимание, основанное на общих ценностях и идеях. Частично это верно, однако упускается тот факт, что современные демократические государства отстаивают в свою очередь свои интересы, а потом уже общие ценности. Согласно теории либералов и конструктивистов национальные интересы определяются значительно большим количеством факторов, чем расположение государства в международной системе. Исходя из этого, внутренние ценности и приоритеты могут перевесить общие ценности и нормы, разделяемые с другими государствами, а продвижение национальных интересов в дальнейшем привести к конфликту . Не обязательно конфликт должен быть военным или политическим. Вполне эффективным механизмом для сдерживания государства и даже его дисфункции могут быть различные экономические санкции. При этом, «экономические войны» могут вестись между странами, которые на протяжении длительного времени были партнерами и имели общую историю. Некоторые исследователи связывают такие прецеденты с недостаточно развитой политической культурой государства (известны такие термины, как посттоталитарное устройство, страны с транзитной экономикой и пр.), однако экономические связи США с другими странами убедительно демонстрируют, что санкции могут быть применены к демократическим странам, в то же время торговля может вестись с диктаторскими режимами. Также следует отметить, что термин «дефицит демократии» возник именно в Европе в 1977 г. для определения неспособности ЕС решить вопросы, связанные с нуждами европейских граждан.

Что, касается возможности экономического давления, то Хафбаер, Шот и Эллиот в своем исследовании отмечают , что демократические страны могут применять санкции по отношению друг к другу, исходя из трех независимых переменных, таких как:
— Уровень торговли демократической страны;
— Экономическая мощь демократического государства и возможность покрывать расходы, связанные с санкциями;
— Внутренние ценности и приоритеты.

С ценностями и приоритетами как раз связаны противоречия как внутри Европы, так и по отношению к основным партнерам – США и России. Это происходит по причине различных версий национализма в этих странах и стратегической культуры, которая напрямую связана с внешней политикой. Британский теоретик международных отношений Кен Бут связывает стратегическую культуру с этнической (национальной) самоидентификацией. Бут отмечает, что «думая о рациональном поведении других, стратеги имеют тенденцию проектировать свои собственные культурные ценности…, но должно быть очевидно, что можно лишь предсказать поведение «рационального человека», если и у наблюдателя и у наблюдаемого сила и власть логически похожи. В этот процесс вмешивается этноцентрическое восприятие: это означает, что собственные ценности и смыслы по поводу приоритетов, спроектированы на другого. Этим процессом этноцентризм подрывает центральное действие в стратегии, которое сначала оценивает то, как другие смотрят на мир, а затем уже происходит процесс осмысления и действия» . Один из авторов концепции стратегической культуры Aлистер Джонстон отмечал, что в ее основе лежат ответы на три важных вопроса: роль войны в международных отношениях, природа врагов и угроз, которые они могут представлять и применение силы.

Современный геополитик Колин Грей также проводил взаимосвязь между культурными пластами определенного народа и государственной стратегией. Он  указывал, что «никто и никакое учреждение не могут действовать вне культуры», и что «природа и функция стратегии являются постоянными и универсальными и она, также, в ее специфической и динамической исторической форме и содержании, неизбежно является культурной». Безусловно, практически во всех странах рассматриваемого нами региона существуют культурно-политические традиции, в рамках которых деятельность Российской Империи, а позже СССР и сейчас России, рассматривается как экспансионистская политика, которая может выражаться в военной агрессии, ресурсной политике и имперских амбициях, связанных с ностальгией по прошлому. Поэтому в странах Балто-Черноморской оси существует как гражданский национализм, где действия руководства России и русской культуры в целом подвергаются оценочным суждениям, так и военно-политическая составляющая на уровне межгосударственного сотрудничества, выраженная, в первую очередь, в деятельности Североатлантического альянса.

Внешнее влияние также играет определенную роль в формировании международной политики стран Балто-Черноморской оси и интеграционных процессах региона. На фоне трансатлантического сотрудничества, связанного с США, появился такой термин как рефлексивный атлантизм по отношению к странам региона. Он означает целенаправленные действия руководства страны во внешней политике, в первую очередь, направленные против интересов России. До 2010 г. такую линию проводили Польша и Украина, продолжает проводить Румыния. Ряд амбициозных проектов, связанных с энергетическими коммуникациями, также связаны непосредственно с рефлексивным атлантизмом. В действительности же попытки адекватно решить энергетическую зависимость от России оцениваются по-разному. Эксперты Российского Института Стратегических Исследований считают, что в будущем усилия европейских стран по диверсификации поставок топлива приведут к снижению объема экспорта газа из России . На Западе также лоббируют проекты по добыче сланцевого газа, которые активно поддерживают США, но они имеют объективные трудности – экологические последствия, высокая плотность населения, наличие фермерских угодий в зонах предполагаемого бурения и т.п. 

Важно также отметить, что в отношении самого понятия Балтийско-Черноморской оси существует неопределенность. Как правило, под таким названием подразумеваются страны региона, входившие ранее в СССР (Латвия, Литва, Эстония, Беларусь, Украина, Молдова) и Варшавский блок (Польша, Венгрия, Чехия, Словакия, Болгария, Румыния). При этом Вышеградская группа (Польша, Венгрия, Словакия и Чехия), явившаяся первой структурой со времен падения Берлинской стены, которая самостоятельно заявила об интеграционных приоритетах во внешней политике, тяготела к Дунайско-Балканскому региону, что гипотетически подразумевало создание треугольника Адриатика-Балтика-Черноморье. «Свидетельством такого подхода стало создание в 1992 г. зоны свободной торговли Центральной Европы на базе Центральноевропейского соглашения о свободной торговле (ЦЕФТА). Кроме стран – членов Вышеградской группы, в ЦЕФТА вошли Болгария, Словения, Румыния и Хорватия». Ряд украинских экспертов и политиков также рассматривали Балто-Черноморское сотрудничество как перспективное для Украины, т.к. страна является важным связующим звеном между Севером и Югом . Неопределенность также выражается в том, что не совсем ясно, какие государства можно относить к этой оси, а какие нет. Так как если брать полный географический спектр, то в эту ось должны войти государства Северной Европы, которые имеют выход к Балтийскому морю, а также Турция и страны Южного Кавказа, в первую очередь, Грузия. Кроме того, на данный момент в таком блоке остаются слабые места – государства с проблемным суверенитетом – Приднестровье, территорию которого оспаривает Молдова, и Абхазия, к которой имеет территориальные претензии Грузия. В первую очередь для Центральной Европы беспокойство причиняет Приднестровье, так как из-за статуса этой непризнанной республики интеграционные проекты в регионе не могут быть окончательно утверждены.

Можно сказать, что первоначальные попытки основать союз региональной кооперации, вместе с историческими компонентами в определенной мере послужили базой для перемоделирования этого проекта в иную, более широкую стратегическую плоскость, затрагивающую интересы крупных сил – как континентальных (евразийских), так и атлантистских (мондиалистских). Неслучайно ряд исследователей начал сравнивать модель балто-черноморской оси с санитарным кордоном, который образовался после Версальского соглашения по окончании Первой мировой войны. Основными протагонистами идеи создания новых государств в Центральной Европе на обломках Австро-Венгерской и Российской Империй были Вудро Вильсон и Хэлфорд Макиндер. Американский президент обосновывал необходимость создания новых суверенных государств на национальной основе, в то время как британский географ и политик предложил проект санитарного кордона между Германией и Россией. По мнению Макиндера, который во время гражданской войны в России являлся эмиссаром Антанты в Украине, для того чтобы сдерживать Россию, на территории которой находится географическая ось истории, необходимо было не допустить ее сближения с другой континентальной силой – Германией, для чего нужно было создать цепь из новых государств, начиная с Северной Европы и заканчивая Кавказом. Геополитическим проектом, косвенно связанным с подобными идеями, можно назвать ГУУАМ, который не получил никакого реального развития и определялся как проект стран Запада (включая США) по созданию искусственного барьера между современными Россией и ЕС.  

С учетом вышесказанного, при эскалации напряжения отношений как стран, входящих в восточную периферию ЕС, так и всего Европейского Союза в целом с Россией, это будет приводить к определенной демонстрации силы. Если будет проведена четкая идентификация, где применение (угроза применения) военной силы будет наиболее эффективным, этот метод также может быть применен. Ранее Генштаб России заявлял о возможности размещения оперативно-тактических ракетных комплексов «Искандер» в Калининградской области. Модернизация Черноморского и Балтийского военно-морских флотов Российской Федерации также относятся к этому виду hard power . По мнению руководителя программы по исследованию ЕС Йельского университета Дэвида Кэмерона, Россия  по отношению к Европе стратегически применяет линию smart, что зачастую ставит европейцев в тупик. Кэмерон это связывает с тем, что у всех стран сообщества свои национальные интересы, а многие из них зависят от российских энергоносителей.

Балансирование между двумя осями hard и soft power может послужить дальнейшей стратегией стран региона. Это связано не только с объективными императивами международной обстановки, но и наличием новых рисков, а также процессом осетевления общественных процессов. Изменения, связанные с информационной эпохой привели не только к появлению такого феномена, как электронная демократия, но несут в себе угрозы киберпреступлений, а в общем способствуют тому, что подобные техники влияния и борьбы за власть могут применяться и негосударственными акторами, которые отстаивают свои интересы или являются проводниками чужих. Как справедливо отмечают специалисты по сетевым войнам Аркилла и Ронфельдт, «четко организованные, ограниченные группы, которые ранее поддерживались государственными спонсорами, трансформируются в произвольно организованные, международные сети террористов… Преступные организации создают сети и сотрудничают друг с другом намного плотнее, чем это было раньше, что позволяет им сочетать экспертизу и расширять область своих действий. Вместо того, чтобы рассматривать друг на друга как конкурентов, множество преступных организаций делятся друг с другом информацией, услугами, ресурсами и доступом к рынку согласно принципу сравнительных преимуществ». Вместе с угрозой роста нелегальной миграции, а также эффекта исламизации ряда европейских стран, подобные тенденции указывают, что для их мониторинга, профилактики и эффективных мер сдерживания новых угроз, старые методики не подойдут. Поэтому предложения Аркиллы и Ронфельдта, изложенные в их работе Advent of Netwar по выработке диапазона альтернативных стратегий, которые позволяют применять их по отношению друг к другу, представляются вполне применимыми.

В отношении перспектив развития государств, которые относятся к Балто-Черноморскому региону существует ряд прогнозов и индексов, которые отражают динамику социально-политических изменений в регионе. Один из ведущих экспертов по геополитике из США, директор частной разведывательно-аналитической организации Stratfor Джордж Фридман считает, что после окончания холодной войны Европа до сих пор пребывает в легком хаосе и распутать этот клубок сложных и неоднозначных отношений между разными институтами не представляется возможным. Он также отмечает, что за внешне благопристойным фасадом Европейского Союза «кроются застарелые националистические «язвы» Европы. Автор предполагает также дальнейшую конфронтацию с Россией, т.к. она будет пытаться восстановить свое влияние в бывших советских республиках и это ей удастся и в Украине, и в Беларуси. Фактический выход российского военного и экономического присутствия вплотную к границам Польши и странам Балтии заставит эти страны проявить определенное беспокойство. По мнению американского эксперта, если страны Балтии останутся нейтральными, то Россия будет чувствовать себя в безопасности, но США могут захотеть усилить мощь Польши и стран Балтии, тем самым, создавая первый очаг конфликта в регионе. Вторым очагом может стать Южный Кавказ в лице Грузии. 

Есть и более мирные версии прогноза. Глобальный рейтинг мощи ведущих 100 стран мира, составленный международной группой ученых на основе политических и экономических показателей, не зависящих от конъюнктурных показателей отдельный стран при сценарии «умеренной глобализации», показывает, что серьезных изменений не предвидится . Среди стран региона только Беларусь, Литва, Молдова и Польша улучшат свои геополитические показатели. По ряду параметров рейтинг ухудшится у Украины, но по другим улучшится. В целом, среди стран Балто-Черноморской оси серьезных изменений не произойдет. С одной стороны, это характеризует определенную социальную и политическую устойчивость, с другой – свидетельствует о том, что текущие проблемы в различных областях, возможно, останутся не решенными.

Учитывая изложенное, наиболее приемлемым сценарием развития стран Балтийско-Черноморской оси будет прагматический подход, который привязан к геополитической специфике региона и будет направлен на трансграничное сотрудничество по вопросам безопасности, торговли, экономического развития, как со странами Западной Европы, так и с Россией, при этом  выйдя из-под влияния США, как прямого, так и опосредованного членством в НАТО и военной помощью.

 

Текст был для конференции «Новый регион Европы: парадигмы регионального развития в Балтийско-Черноморском Междуморье», Вильнюс, 26-28 ноября 2010 г.

Леонид Савин, Геополитика