Что произошло в восточноевропейских экономиках?

 

{advert=1}

«Ланцет» обратил внимание на один из центральных моментов в капиталистической революции 1989 года, политики массовой приватизации. Авторы статьи, Дэвид Стаклер, Лоуренс Кинг и Мартин Макки (2009), доказывают, что массовая ваучерная приватизация, то есть ключевой момент в неолиберальной экономической политике региона, определенно связана с ростом смертности в посткоммунистических странах в период с 1989 по 2002 годы. Массовая приватизация и социальный стресс, вызванные быстрой экономической трансформацией оказались связаны с ростом смертности среди мужчин на 12,8%. Страны, где проводилась массовая приватизация, получили безработицу на 61% больше, чем те, гдеприватизация проводилась постепенно. Во многих бывших советских республиках приватизация и безработица оказались тесно связанными. Социальный капитал, оцениваемый по участию в общественных организациях, подчеркнул то воздействие, которое оказала массовая приватизация на смертность в центральной Европе.

Стаклер и его коллеги пришли к выводу, что «четыре из пяти стран с худшей продолжительностью жизни проводили массовую приватизацию, в то время как подобную приватизацию проводила всего одна из пяти стран с лучшей продолжительностью жизни».

Престиж «Ланцета» и данной публикации настолько высок, что «Файнэншл Таймс» поместила ее краткое резюме на обложке номера от 15 января 2009, что вызвало мгновенную реакцию Джефри Сакса, одного из главных идеологов массовой приватизации. Сакс писал в письме редактору «Файнэншл Таймс» 19 января 2009, что выводы из статьи в «Ланцете» не прошли должной проверки, что корреляция это не причинно-следственная связь, и что неправильно связывать политику с резким ростом смертности в постсоветских странах.

Более того, он считает, что Польша не переживала кризиса смертности, несмотря на проведение одной из самых радикальных экономических реформ (хотя Стаклер и его коллеги доказывают, что польская программа массовой приватизации во многом была отложенной, да и проводилась в гораздо меньших масштабах, чем в других странах).

Комментарии Сакса были размещены в одном из блогов «Нью-Йорк Таймс» и также были вызваны публикацией выдержек из статьи в «Ланцете» в номере «Файнэншл Таймс» от 22 января 2009. Несомненно, что исследования влияния массовой приватизации получат импульс от известности и остроты публикации в «Ланцете».

Ставки в спорах о воздействии массовой приватизации и неолиберальных реформ в целом весьма высоки. Это касается не только того, сработал ли неолиберальный экономический проект в посткоммунистических странах, но и того, должна ли вообще политика свободного рынка приниматься в других уголках мира и совместимы ли такие реформы с демократией. Центральная и восточная Европа являются уникальным местом, поскольку ее страны стали полигоном для испытания неолиберальной экономической политики в «хартлэнде коммунизма». Более того, многие бывшие коммунистические страны одновременно проводили рыночные реформы и реформы политической системы, что вызвало подражание в развивающихся странах.

Таким образом, события в странах центральной и восточной Европы имеют всемирно-историческое значение, и их успех или неудача продолжают иметь огромную важность для самого будущего демократического капитализма. Печально, но оценка результатов неолиберальных экономических реформ в странах ЦВЕ не может быть однозначно позитивной. Хотя коммунистическое наследие во многом трансформировалось, результаты реформ не настолько хороши, как надеялись поначалу. Экономические реформы принесли глубокий спад, из которого страны ЦВЕ все еще только пытаются выйти спустя целое десятилетие после первоначального шока. Когда, казалось бы, свободные рынки обещали выполнить свои обещания высокого роста в 2000-е годы, глобальный экономический кризис показал, что страны ЦВЕ особенно уязвимы перед экономическим спадом и бегством капиталов.

Более того, быстрый рост в 2000-е и последующий крах ослабили связь между демократизацией и экономическим ростом, которая в 1990-е годы казалась очевидной. Все это убеждает население развивающихся стран, что проект построения капитализма с демократическим управлением обладает врожденными пороками. Это, в свою очередь, способствует возвращению согласия о преимуществах авторитарного пути развития, что может стать еще большей трагедией, чем уже пережитая в восточной Европе.

{advert=2}

Неолиберальные экономические реформы: издержки и успехи

С падением в 1989 году коммунизма начались споры о лучшем пути трансформации коммунистических экономик. Шла битва между радикалами, уверенными в возможности быстрого прыжка в рыночную экономику, и умеренными реформаторами, которые опасались, что быстрые реформы вызовут нежелательные социальные потрясения, а постепенный переход даст лучшие экономические результаты.

Эти споры велись в экономических институтах и университетах по всей восточной Европе, часто с прямым участием десятков хорошо оплачиваемых консультантов из международных финансовых институтов и западных университетов. К закату коммунизма на Западе прошла рыночная революция, возглавляемая президентом США Рональдом Рейганом и премьер-министром Британии Маргарет Тэтчер, а большинство западных экономистов и правительств приняло сторону радикалов и обеспечило их мощной поддержкой всеми силами Запада.

Возникли так называемые «марриоттовские бригады» иностранных консультантов (у нас их называли «чикагскими мальчиками» — А.М.), помогавшими правительствам стран ЦВЕ менять законодательство и разрабатывать стратегии по всем аспектам экономической политики, проживая при этом в лучших отелях. Все остальное уже стало историей.

Победила идея радикальной стратегии, изложенная в книге Адама Пржеворски «Демократия и рынок» (Adam Przeworski, Democracy and the Market, 1991). Радикальный скачок в рыночную экономику грозил жестоким экономическим спадом, катастрофической безработицей, однако проведение быстрой приватизации должно было привести к появлению нового частного сектора экономики.

В большинстве стран ЦВЕ взялись за радикальные реформы. Такие радикалы как Лешек Бальцерович в Польше, Вацлав Клаус в Чехии и Егор Гайдар в России поднялись до высоких постов в правительстве, как будто под действием неписаного закона гравитации. Они начали шоковые программы экономических реформ, включающих жесткую экономию средств, резкий отказ от выдачи субсидий, быструю приватизацию, либерализацию торговли и инвестиций. Внезапная либерализация привела к банкротству тысяч компаний, которые вели торговлю с Советским Союзом и странами советского блока, вынуждая их конкурировать с западными фирмами, не имея необходимого опыта и технологий.

За два года 90% торговли переместилось с востока на запад, многие предприятия сократили персонал или вообще закрылись. В то же время либерализация и приватизация открыла возможность создания новых фирм, в основном в сфере потребления, где накопился значительный спрос. Открылась масса магазинов по всей восточной Европе, развивая совершенно новые привычки поведения у покупателей.

Проблема была в том, что инвестиции не успевали за развалом государственной промышленности. Ситуация была неясной, а законы часто менялись. Мало кто из инвесторов верил, что эти страны вступят в Евросоюз. Хотя Джефри Сакс героически призывал к новому «Плану Маршалла» для восточной Европы, он так и не был осуществлен, и эти страны пережили чудовищную рецессию, смывшую от 15% ВВП (в Чехии), до 75% ВВП (в Грузии). Быстрые реформы породили многих успешных бизнесменов, однако они же привели к серьезному потрясению среди самых незащищенных слоев населения.

Транзитная рецессия оказалась гораздо более долгой, чем ожидалось. По данным Европейского Банка реконструкции и развития, в 2002 году, 12 лет спустя от начала реформ, большинство посткоммунистических стран так и не вернулись на уровень экономического развития 1989 года. Как следствие рецессии, бедность и смертность достигли устрашающих размеров, резко упала рождаемость. Растущее неравенство привело к важному, но едва ли неожиданному результату: несмотря на все экономические достижения последних лет, большая часть населения стран восточной Европы в 2006 году считала, что при коммунизме им жилось лучше.

Особенно возросла смертность среди мужчин. Потеря работы и невозможность прокормить своих детей многих из них бросила в пьянство, и они допивались буквально до смерти. Это было совершенно очевидно для тех, кто в 1990-е годы ездил поездом по восточной Европе – железнодорожные станции стали поселениями алкоголиков.

Женщины страдали от распада семей, хотя многим как-то удалось приспособиться. В некоторых странах, таких как Румыния, Болгария и Украина эмиграция стала нормой, поскольку люди искали спасения от экономической катастрофы за рубежом, и торговля людьми расцвела пышным цветом. Гнев населения выплеснулся и в политику. Успех Анжея Леппера, протестующего фермера, перегородившего дорогу мясными тушами, и людей, собравшихся вокруг «Радио Мария», откровенно антисемитской католической радиостанции, открыли путь этой новой протестной политике. До сих пор неизвестно точно, сколько страданий было принесено неолиберальной экономической политикой.

{advert=3}

В то ж время либеральные экономисты справедливо указывают, что страны ЦВЕ, которые дальше пошли по пути неолиберальных реформ, показали лучшие экономические результаты, чем их соседи. Польша достигла 127% от уровня 1989 года уже в 2000-м году, в то время как консервативная Беларусь все еще имела 62,7%. В 1990-е и начале 2000-х эти данные служили доказательством, что неолиберальная шоковая терапия была «неизбежной» или «необходимой». Хотя реформы давали некоторые нежелательные результаты, альтернативы казались еще хуже. Медленные реформы продлевали власть коммунистических элит и выглядели лишь продлением ненужных страданий населения.

Быстрый рост в начале 2000-х, однако, развеял иллюзии насчет связи неолиберальных реформ и экономического роста. Большинство стран ЦВЕ прошли через период экономического роста после 1998-2000, вне зависимости от того, проводили они экономические реформы или нет. Россия и Украина были среди лидеров по темпам роста, вместе со странами-реформаторами, такими как Словакия и Латвия, и даже коммунистическая Беларусь. В 2009 году Польша имела 169% от своего уровня 1989 года, в то время как Беларусь имела 146%. Восьмерка старых членов ЕС имели 151%. Албания – 152%, Армения – 143%, Азербайджан -160%, Монголия – 153%, Туркменистан – 204% и Узбекистан – 150% — все эти страны показали в 2007 году немалые темпы роста. Ясно, что тут сыграл свою роль рост цен на нефть, но были и другие факторы, такие как мирное время и благоприятная геополитическая обстановка. Странами-неудачницами оказались те, где либо полыхали внутренние конфликты, либо те, что находились в плохих отношениях с Россией: Молдова, Киргизия, Грузия, Сербия и другие.

Сегодня остается неясным, стали неолиберальные реформы огромным успехом или столь же огромной неудачей. Геополитическая ситуация выглядит по меньшей мере важным фактором. Те страны, которые вступили в Евросоюз или добились хороших отношений с Россией по части экспорта природных ресурсов, в экономическом плане выглядят лучше других, в то время как те, которые оказались между первыми и вторыми, пострадали больше других.

Демократия и развитие

Экономический успех, как демократического Запада, так и авторитарного Востока в посткоммунистических странах поднимает некоторые важные вопросы о роли демократии для экономического развития. Ученые ожидали, что создание капиталистической экономики обязательно будет болезненным, и это ставит под угрозу весь процесс транзита к рыночной экономике. Однако Джоэль Хелман предупреждал, что вовсе не рабочие, а элита будет стремиться притормозить реформы, чтобы получить изрядную выгоду из неразберихи.

Аналогичным образом и строители капитализма переживали насчет того, чтобы их экономические программы не получили демократический контроль. Лешек Бальцерович и Джефри Сакс считали, что реформы нужно проводить до того, как установится демократия, иначе они станут невозможны.

Позднее ряд ученых усомнились в этом, найдя подтверждения надежной связи между демократией и экономическим ростом. Капитализм и демократия в посткоммунистических странах вовсе не были несовместимы. Скорее наоборот, они должны поддерживать друг друга. Отчет Европейского Банка реконструкции и развития показал, что посткоммунистические демократии реформировались глубже, чем авторитарные режимы, и также показали больший экономический рост.

Эти, казалось бы, простые отношения между демократией и развитием оказались под сомнением в период экономического роста в 2000-е. Наиболее быстроразвивающимися оказались такие страны как Россия, Украина, Латвия и Словакия (не говоря уже о Туркмении и Узбекистане), которые едва ли можно назвать демократическими. И по сей день отношения между демократией и капитализмом остаются сложными.

Заключение

Двадцать лет спустя после 1989 года остается неясным, действительно ли неолиберальные реформы, которые определили облик экономик стран ЦВЕ, были лучшим направлением реформ, и привели (сами по себе, либо в сочетании с другими факторами) к экономическому подъему после 2003 года.

Конечно, этого нельзя сказать с уверенностью. В некоторых отношениях демократии работают лучше. В то же время другие важные страны вернулись к экономическому росту только после того, как они урезали демократию. Любая оценка должна учитывать опыт Китая, который показывает, что структурные реформы вовсе не требуют ни неолиберального радикализма, ни демократии. Китай показал мощный рост, и в то же время избежал глубокого транзитного спада, который поразил страны восточной Европы, сохраняя крупный государственный сектор, и позволяя развиваться частному сектору. При этом в стране сохраняется однопартийный авторитарный политический режим.

Огромную роль также играет геополитика. Для новых членов Европейского Союза демократия и капитализм действительно идут рука об руку. Однако у тех стран, которым не удалось вступить в ЕС, другой опыт. Для них добрые отношения с Россией и отсутствие внутренних конфликтов являются лучшими гарантиями благополучия, а вовсе не неолиберальные реформы или демократия.

Сегодня, когда европейская валюта оказалась в тисках глобальной рецессии, мы близки к тому, чтобы вписать новую главу в историю посткоммунистических экономических реформ. И как показали дебаты по массовой приватизации, мы весьма далеки от общего мнения. Двадцать лет могут попросту оказаться недостаточным сроком для того, чтобы судить о результатах того огромного экономического эксперимента, который был начат в те исторические дни 1989 года.

Источник

Перевод Диалоги.UA