Юрий Романенко провел глубокую беседу с доктором культурологии, методологом и профессором Владимиром Никитиным о его новой книге "Игры ветра на облачном мосту, или Как я понимаю, что есть искусство". Это фундаментальный разговор о цивилизационных изменениях, которые переживает человечество, и роли искусства в осмыслении этих трансформаций.

Почему книга об искусстве во время войны

Никитин объясняет свою профессиональную подготовку: "Я много лет преподавал в художественном институте композицию, современную архитектуру, синтез искусств. Я защитил диссертацию по художественному анализу. Я профессор кафедры дизайна был достаточно долгое время". Но главная причина написания книги именно сейчас глубже: "Война – штука страшная. Она с людьми делает страшное. Люди начинают быть сосредоточенными в гневе или, наоборот, в страданиях, жалости. И война, самое главное, разрушает не только нашу психику, она разрушает смыслы. Те смыслы, которые делают нас людьми".

Философ задает ключевой вопрос: "Война кончится. И с чем мы туда выйдем, с какими смыслами?" Он напоминает, что многие значимые книги были написаны в периоды катастроф: "Игра в бисер, которая одна из для меня значимых книг, вышла в сорок третьем году".

Тектонические сдвиги цивилизации

Никитин формулирует главный тезис о глубинных изменениях мира: "Мир вошёл в эпоху тектонических подвижек. Тектоника наших обществ, цивилизации движется всегда, но иногда бывают такие моменты столкновения плит, ускорения". Он проводит параллель с началом XX века, который "именовался канунами. Ожидали каких-то страшных космических изменений в человечестве, в мире".

Философ описывает фундаментальную трансформацию: "Структурированный, хорошо описанный в знаниях, апробированный наукой, системно понятый мир перестал быть таковым. Мир потёк. Он стал уже измеряться не структурами, а полями, течениями, потоками". Это изменения столь же глубокие, как "наступление эпохи Ренессанса после средневековья, а может ещё глубже, как то, что поменялось после античности и с началом средневековья".

Искусство как иное видение мира

Для Никитина искусство понимается шире, чем принято: "Это не художественная деятельность Союза художников, а это то, что творит новый образ мира. Иной. Я слово новый не буду употреблять. Иной образ мира. И этот образ потом может превратиться в новые технологии, в новые понимания, в новую этику и так далее".

Он подчеркивает необходимость отказа от привычных категорий: "То, что я знаю про искусство, про науку, про методологию, мешает. Оно вот как экран, я через него вижу. Этот экран надо отодвинуть". Никитин сознательно отходит от сложной терминологии: "Я перестал употреблять слова типа онтологии, трансцендентная или там история".

Особенно радикально звучит его отказ от истории как формы осмысления: "Оказалось, что в этом текущем мире история уже не является формой осмысления. Меня ещё учили, что история – это самое главное. История нас рассудит. Надо сделать историческое действие. А в этом мире история – надо по-другому думать".

Никитин выделяет особую роль Украины в глобальных процессах: "Я понимаю, что Украина сейчас одно из немногих, а может и единственное место на Земле, где резко всё ускорилось и проявилось. Европе, насколько я знаю, и из моих поездок и разговоров с разными учёными, там нету этого, там устойчиво всё. Там нету вот этого представления о том, что мир сдвинулся".

Он делает важный вывод: "Они к этому, может, придут, а мы в этом живём. И поэтому, если думать об Украине, её месте в мире, вот этом будущем, вот большое внимание к искусству, к мышлению – для меня мышление из искусства формируется".

Наивность и искренность познания

Философ говорит о необходимости нового подхода: "Чтобы увидеть что-нибудь иное, надо стать наивным ребёнком. Ну, наивным ребёнком я уже не могу стать, но наивность могу". Он шутит: "Я бы себя назвал наивный старик. Я эту наивность специально себе выращиваю".

Но наивности недостаточно: "Кроме наивности нужна искренность". В их четверке с Дацюком, Бебешко и Чудновским это принципиально: "У меня совершенно разный язык и форма понимания, чем у Дацюка. Я ценю его, понимаю его, но я по-другому это делаю. И мы друг другу доверяем, что мы говорим искренне, а не устраиваем всякие логические и прочие фокусы".

Третье необходимое качество – чувствительность: "Наша цивилизация, нынешняя культура, она построена на замещениях, на том, что ты потеряешь непосредственный контакт с жизнью. Ты через кого-то смотришь, через что-то смотришь".

Искусство как игра возможного

Название книги Никитин объясняет так: "Я считаю, что искусство – это игра. В отличие от науки, которая работает с тем, что есть, игра – это про то, что может быть". Облачный мост – метафора из восточной традиции: "Это мост между мирами. Это довольно устойчивая метафора".

Красота и совершенство

Никитин проводит принципиальное различие: "Красота – это то, что отступает от стандарта и нарушает всеминую гармонию. А совершенство – это суперстандарт". Он цитирует Бертрана Рассела о математическом искусстве: "Это великолепное искусство, это совершенные кристаллы, в которых нет человеческих ошибок и человеческих искажений. Но для меня как раз искусство – это ошибки и искажения. Мышление – это ошибки искажения".

О связи красоты и этики он говорит осторожно, приводя пример Японии: "Японская культура вся пронизана красотой. Для них, можно сказать, религия красоты. Но у них очень жестокие отношения, но они жестокие свои отношения превращают в прекрасное представление". Его вывод: "Красота нужна, но только красота, которая ведёт к гармонии отношения. Не красота должна быть доброй".

Искусство против формализации

Никитин протестует против омертвения смыслов: "Против чего я в книге протестую? Против формализации. Искусство – это когда формы ещё нет. Она только где-то на выходе появляется". Он критикует современные институты: "Государство – это формальная организация. Чиновники действуют только в соответствии с формой. Если чиновник вздумает заняться содержанием или смыслом, его быстро выкинут".

Искусство как творение себя

Центральный тезис книги звучит радикально: "Картины – это отходы. Искусство – это есть творение себя. Это есть основная фокус искусства. Я вижу по-другому мир. Я творю своё видение и свой мир и видение других. А то, что при этом возникают произведения, которые по сложному механизму отбора попадает в культуру, и потом все ходят там в музеи, смотрят – это совсем отходы".

Никитин приводит признание Пикассо в 90 лет: "Начиная с кубизма, я стал дурачить, стал изголяться. И чем больше я это делал, тем меня больше ценили, купали и продавали. Я теперь очень богат и известен, но когда остаюсь наедине, я понимаю, что я не тот художник, которым хотел стать. Я стал развлекателем публики, который понял время. Это горько, но я могу сказать, что это правда".

Философ резюмирует: "Мир шоу, мир успеха, он есть. Пусть будет, никто не имеет. Только не надо называть это искусство".

Человек и искусственный интеллект

Никитин формулирует, что отличает человека от ИИ: "Искусственный интеллект, между прочим, картины создаёт уже гораздо лучше художников. Его остановить уже бессмысленно. Он будет развиваться, всё, что вычисляемое, он будет делать лучше нас. Но душевный опыт и новое видение – это человеческое".

Он подчеркивает телесность мышления: "Искусство оно творится всем телом, а не мозгом". Цитируя финского архитектора: "Есть такая книжка, называется Думающая рука, о том, что архитектор думает не головой, а руками".

Образование и душевный опыт

Никитин говорит о кризисе образования: "Самая высшая форма – это образовательное странствие. И вот странствие образовательное в том числе через мир красоты, знакомство с красотой". Он вводит свою терминологию: "Я спрашиваю, есть ли чувствилка, понималка и воображалка. Вот три вещи, без которых нельзя не войти в мир искусства, не войти в мир мышления".

Проблема современного образования: "Современное технологическое образование начисто отрезает воображалку и чувствилку просто начисто".

Красота отношений

Никитин описывает переход к новой парадигме: "Существует мир вещей магии, который сейчас почти ушёл. У нас вещей нет в мире почти. У нас объекты потребления статусные, нестатусные, это не вещи, с которыми можно было разговаривать, хранить всю жизнь, передавать детям". Новый мир – это "мир отношений, где акцент переносится на отношения, соотношения, относительности. И вот красота отношений, а не красота вещей или объектов".

Об искусстве любви он говорит: "Когда у тебя страсть, ты видишь женщину идеальной. Как страсть кончилась, а это недолго, ты видишь все её недостатки. И вот здесь, если ты найдёшь её красоту, её внутреннюю гармонию, её уникальность, это может продолжаться до бесконечности. А это и есть любовь. Осознанная, это не страсть".

Образ Бога

В конце эфира Никитин читает финал своей книги: "Спорят: Бог спаситель, Бог судья, освободитель, а мне кажется, Бог дитя, ещё творящее воздушные пузыри миров и истин. А мы мним себя взрослыми перед вечностью. Пузыри носит ветер над морями и потоками. Это его дары жизни. И мы ещё полны надеждой поиграть с ветром, уловить дары Бога, быть собой и с иными".

Он поясняет: "Образ Бога – это тоже то, что меняется вместе с иновидением. Я вернулся к идее традиции, но традиции очень глубокой. В глубине традиции лежит представление о том, что миров много, что мы переходим из мира в мир, что с Богом можно разговаривать или с ним можно молчать, что можно с богами спорить или сотрудничать".

Беседа завершается на высокой философской ноте о смысле долгой жизни. На вопрос о бессмертии Никитин отвечает: "Наша цивилизация выработала смысл на 70-80 лет максимум. Сделать карьеру, построить семью, дом – и что дальше? Строить свой мир, это может на 200 лет хватит. Но строить свой мир – это надо вернуться к тому, о чём говорил, строить себя, своё видение мира. Тогда 200 лет можно осмысленно прожить".