Парламентские выборы в Сирии: новый республиканизм и эхо Асада

5 октября в Сирии прошли парламентские выборы. Они стали первыми после свержения Башара Асада в декабре 2024 года, а также первым политическим ритуалом к легитимизации новых властей в рамках традиционных демократических процедур, коими являются выборы. Впрочем, в отличие от либерально-демократического триумфального флёра 2010-2012 годов в период «арабской весны», эти выборы не стали раскручивать как «первые демократические в истории страны» или как тотальную победу над диктатурой.

Во-первых, они проходили по новой системе, к которой возникли вопросы как у самих сирийцев, так и у внешних наблюдателей. Во-вторых, это далеко не первые демократические выборы в истории Сирии. Механизм выборов по модели западных демократий уже использовался в период 1946-1950 и 1954-1958 годов. Даже в период баасисткого правления (1970-2024) голосование было неотъемлемой частью политической системы, формальным ритуалом легитимизации властей, даже с учётом их полной управляемости и отсутствия реальных альтернатив.

Выборы 5 октября базировались на новом переходном законодательстве, принятом администрацией президента, то есть де-факто главы Сирии Ахмада аш-Шараа / Абу Мухаммеда аль-Джуляни в связи с политической нестабильностью, отсутствием контроля над отдельными регионами и желанием новых властей сохранить управление государством и зацементировать свои позиции.

Новая избирательная система была утверждена в августе 2025 года президентском указом №143. Согласно ему, парламент Сирии – Народная ассамблея – избирался в составе 210 депутатов, но не напрямую. Люди впервые не голосовали сами. Вместо них депутатов выбирали специальные органы – избирательные комитеты или коллегии.

Система работала следующим образом:

• Президент назначал Высшую избирательную комиссию (ВИК) в составе 11 членов. Из них 2 должны были представлять правительство, 7 – различные политические фракции, не связанные с властью, и ещё 2 независимых члена.
• ВИК формировала в регионах т.н. избирательные комитеты или коллегии. Те, в свою очередь, выбирали членов коллегий выборщиков в каждом избирательном округе своей провинции. К-во выборщиков было пропорционально населению округа.
• Выборщики затем занимались отбором кандидатов в депутаты и голосовали за избрание этих кандидатов, которых затем утверждала избирательная коллегия, подавая свои решения в ВИК.

Таким способом выбрали 70% депутатов парламента, то есть 140 человек. Всего было 1,570 кандидатов в депутаты. Политические партии в выборах не участвовали. Другими словами, все кандидаты представляли сами себя и шли на выборы как независимые. С одной стороны, это позволило властям избежать введения многопартийной системы и запуска регистрации политических сил, а с другой стороны это сделало процедуру отбора кандидатов максимально запутанной и непрозрачной. Отследить, кто кого представляет на выборах было практически невозможно.

Остальные 30% депутатов парламента выбирались вручную президентом страны, то есть тем же Ахмадом аш-Шараа.

Высшая коллегия выборщиков, которая была ответствена за формирование комитетов, выбиравших депутатов в разных регионах, по идее должна быть тем демократическом «фильтром», который должен не допустить чрезмерного влияния на процесс выборов президента и его команды. В теории это должно размыть подавляющее влияние правительства Ахмада аш-Шараа, в котором в основном его близкие соратники, родственники и друзья. На практике не было уверенности в степени независимости ВИК от президента и его администрации, как и понимания, в каких отношениях находятся глава государства и незначенные им члены ВИК.

В состав Высшей коллегии выборщиков входит 11 человек. Вот они все:

1. Мухаммед аль-Ахмад – председатель, бывший министр агрополитики в первом составе переходного правительства бывших боевиков «Тахрир аш-Шям» в марте 2025 года. Входит в число соратников де-факто главы страны, бывший член группировки «Тахрир аш-Шям», в которой он занимал ряд высоких постов с 2017 года.
2. Хассан ад-Дугайм – бывший судья шариатского суда в северной Сирии на подконтрольной боевикам территории, связан с протурецкими группировками, воевавшими с Асадом и курдами.
3. Имад аль-Барк – бывший председатель Высшего образовательного совета при Минобразования Сирии, член Сирийского туркоманского совета.
4. Лара Айзуки – правозащитница, журналистка.
5. Навар Наджма – политический активист, публицист.
6. Мухаммед Али Яссин – бывший член Сирийской национальной коалиции оппозиционных и революционных сил (СНКОР), одной из ключевых оппозиционных зонтичных структур оппозиции за границей во время войны, связан с протурецикой группировкий «Аль-Хамза».
7. Мухаммед аль-Вали – курдский политический активист.
8. Мухаммед Каххаля – гендиректор Секретариата политических дел МИД Сирии, один из соратников главы Сирии.
9. Ханан аль-Бальхи – бывшая представительница Сирийского национального совета (СНС), одной из оппозиционных структур в эмиграции, в Норвегии, политическая активистка.
10. Бадр аль-Джамус – экс-председатель Высшего переговорного комитета, который вёл переговоры с Асадом от лица оппозиции во время войны.
11. Анас аль-Абда – экс-председатель Высшего переговорного комитета, основатель оппозиционной Партии справедливости и строительства в Лондоне в 2006 году.

Как видим, в составе ВИК множество разных людей: от старых политических оппозиционеров-эмигрантов до прозападных активистов, политических представителей протурецких фракций и исламистов, соратников нынешнего главы Сирии Ахмада аш-Шараа.

Официально, сирийское правительство объяснило выбор именно такого способа голосования чрезвычайной ситуацией в стране и отсутствием у властей надежных и достоверных данных о реальном количестве проживающих в Сирии граждан. К тому же, часть регионов неподконтрольны правительству, а значит провести на них выборы физически невозможно. Проблема отсутствия обновленной базы данных граждан действительно существует. Спустя 14 лет конфликта довоенное население Сирии уменьшилось вполовину. Свержение Асада в декабре 2024 года хоть и побудило часть сирийцев вернуться домой, но гораздо больше предпочли остаться за границей.

Тем не менее, к такой системе голосования сразу же возникли вопросы. Прозападная часть сирийских политиков, которые так и не получили власть в новой пост-асадовской конфигурации, раскритиковала эти выборы как недемократичные, непрозрачные и косметические. У многих стран Запада возникли также же впечатления, однако разворачивать информационную кампанию против нового правительства там не стали, дабы не раскачивать ситуацию в, казалось, уже стабилизированной Сирии.

Весь процесс голосования был поставлен под явный контроль со стороны исполнительной власти. Причём, этот контроль был осуществлён на разных этапах и уровнях. Кроме того, что сам состав ВИК назначался лично президентом, формирование избирательных комитетов в регионах проходило в координации и по рекомендациям Секретариата политических дел МИД Сирии, который утверждал многие решения ВИК по отбору членов таких комитетов или коллегий.

К тому же, к кандидатам в депутаты были выставлены различные условия, отсекавшие значительную часть бывших политиков, чиновников, бюрократов, силовиков, представителей этноконфессиональных меньшинств, и вообще любых ненадёжных людей, которых власть не хотела пропускать. На выборы не могли идти кандидаты, работавшие или имевшие связи с прежним правительством Асада, а также провокаторы, выступающие за разделение Сирии – явный намёк на курдов, друзов, алавитов и кого угодно, кто не разделяет политику государства.

Наконец, не до конца понятным было пропорциональное разделение депутатских мест по регионам. Тогда как на северные провинции Алеппо и Идлиб проходилось аж 42 мандата, Дамаск и агломерация выбирали лишь 22 человека, хотя тут живёт намного больше людей, чем на севере. На основе каких данных определялось количество населения и пропорциональное ему к-во мандатов – неизвестно.

В новом парламенте 32 места остаются вакантными, поскольку на части территории выборы было решено не проводить. Это как раз неподконтрольные правительству регионы: преимущественно друзская провинция Ас-Суэйда на юге и контролируемые курдами провинции Аль-Хасака и Ракка на северо-востоке.

Никаких квот в новом парламенте власти официально не устанавливали. Но в разное время там всегда присутсвовали женщины (6%-13% мандатов с 1981 года) и этноконфессиональные меньшинства (особенно при Асаде, который на них опирался в своей политике). В нынешнем составе парламента женщин будет всего 3%, а из 120 депутатов лишь 10 представителей меньшинств, включая 2 христиан.

Местное население воспринимало эти выборы либо с надеждой на лучшее будущее, давая властям авансом мандат на правление, либо со скепсисом и пессимизмом, ожидая дальнейшую дестабилизацию. У большей части сирийцев не было больших ожиданий от парламентских выборов, и многие предпочитали «дать им шанс», увидеть в этом надежду на политическое обновление и стабилизацию власти во время переходного периода. Другие считали, что парламент всё равно ничего не решает, а потому не имеет значения, будут граждане голосовать или нет. Сказывается и присущий местным жителям патернализм, который привыкли жить в системе, где реального выбора всё равно нет, а голосование имеют лишь ритуальное значение.

На внешнем трэке отношение к выборам было осторожно-скептическое, но с нежеланием ввязываться в эту историю. Ни у кого на Западе нет иллюзий по поводу «демократичности» новых властей. В ЕС призывали Дамаск к прозрачности и ответственности во время выборов, но в реальности все предпочитают полу-авторитарную стабильность в Сирии, нежели новую гражданскую войну и волну беженцев. Поэтому какой-то острой реакции со стороны стран ЕС и НАТО на выборы в Сирии не было, лишь рутинное приветствие этого события.

Прошедшие выборы много чего говорят нам о новой политической конфигурации в Сирии. Здесь можно сделать несколько ключевых выводов:

1. Новая избирательная система фактически ещё больше ограничила возможности людей выбирать власть, сделав всю процедуру ещё более закрытой и централизованной.
2. Фигура президента снова ставится в самый центр, и на неё завязывается контроль над процессом выборов. Тем самым, воспроизводится та самая президентская автократия, которая существовала при Асадах. Но если в тот период выборы проводились напрямую как ритуально-символическое событие без реальной политической конкуренции, то сейчас само голосование уходит в тень, под вероятный контроль власти.
3. Центробежные тенденции в пост-асадовской Сирии закрепляются уже в правовом поле. Отказ властей проводить выборы на регионах, где проживают меньшинства, показывает их готовность отсечь эти группы от выборов, даже рискуя снизить свою внутреннюю легитимность.
4. Переходные власти Сирии пытаются зацементировать конфигурацию, сложившуюся после декабря 2024 года, через новые процедуры и временные законы, которые, вероятно, попробуют сделать постоянными. Парламентские выборы стали репетицией для замера общественного мнения и мнения внешних партнёров.
5. Выборы показали то, что, кажется, уже все вокруг осознали. Они не стали триумфом либерально-демократических сентиментов, заложенных в первоначальный дух протестов 2011 года. Победили совсем другие силы, более организованные, мобильные и агрессивные, но далёкие от того ценносно-гуманистического характера первых демонстраций в Дамаске в 2011 году, который им приписывали в основном западные СМИ.
6. Несмотря на явную попытку переходных властей консолидировать власть и сохранить контроль над государством, эти выборы необязательно означают лишь централизацию власти. Сама процедура открывает возможности для усиления региональных элит, от которых сейчас зависит очень многое: от обеспечения безопасности до формирования избирательных комитетов. Соответственно, при определённых обстоятельствах, эти выборы могут стать началом децентрализации политического поля Сирии.