Стратегический консерватизм России как инструмент геополитической борьбы

Несколько дней назад американский Центр стратегических и международных исследований выпустил аналитический отчёт о стратегическом консерватизме, который Россия успешно использует с целями глобального влияния. При этом, отмечается, что эта информация моментально стала предметом негативного обсуждения и резкой критики со стороны некоторых российских ультраправых и националистических ресурсов, что может свидетельствовать о актуальности материала.

Следуя общественному интересу, вниманию читателя предлагается адаптированный вариант указанного аналитического отчёта.

С точки зрения западных демократий, отделение религии от государства является священным и незыблемым атрибутом свободного общества. Например, в американском конституционном сборнике утверждается, что государство не должно иметь “…полномочий влияния на своих граждан в религиозном спектре”. В целом, либерально-демократическая правовая система, куда, по крайней мере декларативно, стремиться и наша страна, защищает право человека на свободу совести и вольное отправление религиозного культа.

Однако так считают далеко не все государственные системы. Больше это касается стран Ближнего Востока, а в особенности Российской Федерации, где власть стремится активно влиять на социокультурные и религиозные взгляды, в том числе в интересах продвижения собственных геополитических концепций. И именно Россия успешно использует традиционные ценности для содействия расколу внутри западных обществ, применяя консерватизм как некую политическую философию, основанную на традициях социальной стабильности, подчеркивающая важность устоявшихся институций и предпочитающая резким преобразованиям в обществе – его постепенное развитие. При этом параллельно Москва решает задачи стратегического влияния для достижения своих геополитических целей во многих странах и регионах.

Стратегический консерватизм как теория

Существует некоторое различие между условно классическим консерватизмом содержащим политические, социокультурные и религиозные элементы идентичности, и использованием Россией, так называемого стратегического консерватизма, отстаивающем идею, что политические и культурные предпочтения могут применяться в качестве инструментов влияния. Он включает в себя определенный набор средств используемых непосредственно Кремлем, а также Русской Православной Церковью (РПЦ), для решения задач российской внутренней и внешней политики. Эта концепция несколько завышает важность обычаев и традиций, отдавая приоритет бесспорному уважению субординации, иерархии во власти и церкви, преобладанию коллективных интересов над личными.

Стратегический консерватизм часто рассматривается как противовес западным демократическим идеалам либерального плюрализма, ну и естественно в поддержку долголетия путинского режима. Ведь не просто так Владимир Путин ещё в 2016 году как-то заявил, что “…границы России нигде не заканчиваются”. Придерживаясь общего русла такого концепта, можно объективно отметить, что подходы российской власти к консерватизму сильно отличаются от того, как это понимает Запад.

Стремительные изменения в России в 1990-х годах подтолкнули Кремль к идеям реставрации былин о “великой Российской державе”, выстроенных на исторических традициях и так называемых “моральных рамках”. Эти рамки условно защищают и упорядочивают внутренний и международный политический ландшафт в соответствии с такими ценностями, как “данная Богом уникальность”, необходимость “многополярного мирового порядка”, “историческое величие России” и прочие маниакальные тезисы. Несколько отступая от темы, можно вспомнить общую концепцию “русской идеи”, высказанную Фёдором Достоевским в утверждении: “Россия всех спасёт, и сама спасётся!”.

Так вот, православная вера выступает моральным арбитром упомянутых рамок и в глазах РПЦ любые вольности относительно даже частичного паритета с другими религиями или социокультурными ценностям рассматриваются как ущерб уникальности русской духовной цивилизации. В таких патриархальных условиях любые трансформации должны находятся под строгим контролем, чтобы не нарушить политический статус и культурную самобытность российского общества, пребывающего внутри “моральных рамок”.

Работа такой системы моральных и духовных норм направлена на сохранение власти действующего российского режима, а также на противоборство с навязыванием международных универсальных ценностей. Режим считает, что внедрение таких ценностей угрожает стабильности, подрывает легитимность власти, порождает “цветные революции” и прочее. И здесь российский бренд консерватизма выступает оппозицией и альтернативой западным идеалам свободы и демократического управления.

Процесс реализации Россией факторов стратегического консерватизма имеет несколько персоналий – ведущих участников. Эти деятели берут основные нарративы из Кремля, а также действуют по собственному разумению. Наряду с РПЦ, Владимир Путин, объективно, является ведущим сторонником и столпом стратегического консерватизма России. Кремлю также активно помогает группа так называемых “православных предпринимателей” и интеллектуалов, которые поддерживают политику Путина и РПЦ. В рядах таких деятелей, к основным можно отнести Константина Малофеева, Владимира Якунина и Александра Дугина. Указанные субъекты работают по параллельным направлениям ради достижения общих целей Кремля. В рамках реализации стратегического консерватизма к таким целям российского режима относятся:

1. Снижение прозападных настроений среди целевых аудиторий заданных стран или регионов;

2. Увеличение поддержки внешней и внутренней политической активности России, легитимация позиций Кремля по широкому ряду вопросов;

3. Подрыв европейского единства, формирование эффектов недоверия среди государств-членов НАТО;

4. Удерживание стран постсоветского пространства в сфере российского влияния;

5. Подрыв внутренней сплоченности, суверенитета и территориальной целостности целевых стран, разложение и расслоение их гражданского общества;

6. Вытеснение или ослабление духовной власти Вселенского (Константинопольского) Патриархата, который рассматривается как препятствие на пути консолидации православного мира под российским руководством;

7. Снятие с России санкций (ослабление санкционной политики), подталкивание западных правительств к учёту политических интересов России.

Концепция стратегического консерватизма преследуют эти цели параллельно используя различные каналы влияния как внутри страны, так и за рубежом.

Практика стратегического консерватизма

Стратегический консерватизм России действует на международном уровне по двум основным, разнонаправленным каналам.

Первый канал – это православный мир, и, в частности, строительство единой православной цивилизации во главе с Москвой и под её защитой. Это религиозная составляющая общей историко-философской и политической концепции известной как “Москва – Третий Рим”. Впервые она была выдвинута в 1492 году, после завоевания Византии Османской империей. Согласно её содержанию, падение Константинополя переместило центр православия в Москву, тем самым провозгласив её Третьим Римом. Отстаивая идеи концепции, российский режим и РПЦ рассматривает Москву (и Россию) как центр панславянской цивилизации – истинного последователя и наследника сначала Римской, а затем православной Византийской империи. При этом стратегический консерватизм возвышает Россию как защитника верующих и тесно связывает РПЦ непосредственно с личностью Владимира Путина, подражая когда-то духовной связи церкви с русским царём. Тем самым стратегический консерватизм создает некое недоверие к другим конфессиям или светским властям, которые воспринимаются как оспаривающие подлинное лидерство России в защите православных.

Второй канал – это более широкая экосистема традиционных ценностей, которые составляют политико-культурный аспект концепции Третьего Рима. Через средства массовой информации, подконтрольные неправительственные организации, политические партии и российских чиновников Кремль амбициозно бросает вызов принципам западного либерализма. Эти каналы распространяют нарративы и аргументы о том, что либерализм угрожает православным ценностям и убеждениям, что, в свою очередь, несёт непоправимый вред национальной идентичности, духовно и тесно с ними связанной.

Такой контекст “западного упадка” и потере идентичности через отказ от набожности и традиций, формирует мнение, что связь с Европой и США есть угроза для верующих и консерваторов всего мира. Здесь российская риторика стратегического консерватизма стремится разрушить общественный консенсус либерально-демократического порядка, уменьшая его привлекательность и завоёвывая моральное одобрение международной агрессивной политики России.

В качестве поддержки, политика стратегического консерватизма опирается и эффективно использует российские пропагандистские и дезинформационные сети, включая новостные, информационные и аналитические агентства. Кроме того, в такой работе применяются операции в киберпространстве с задачами обескровить и подорвать авторитет других участников международной политики или носителей иного мнения – противоположного аргументам Кремля.

Россия против “западного декаданса”

Экономические потрясения, миграционное давление и скорость социальных изменений последних десятилетий вызвали интенсивные разноплановые дебаты в контексте дальнейших направлений и возможностей развития западного социума. И Россия умело извлекла выгоду из этого общественного разделения, особенно связанного с риторикой вокруг культурных, традиционных ценностей и религиозных тенденций. Москва сосредоточила усилия в трёх сферах, где общественная напряженность может казаться наивысшей.

Во-первых, это защита ценностей патриархальной семьи в противовес поддержке Западом однополых браков или “нетрадиционных” семейных отношений. Такие общественные дебаты служат интересам России, усугубляя разногласия между религиозными общинами (православными, католиками, протестантами, мусульманами и прочими) и теми, кто поддерживает однополые браки. В 2013 году российское правительство продемонстрировало своё лидерство в этом вопросе, приняв федеральный закон “в целях защиты детей от информации, пропагандирующей отрицание традиционных семейных ценностей”, а недавно объявило, что российские граждане, отстаивающие права представителей ЛГБТ, являются иностранными агентами.

Во-вторых, защита Россией своей культурной и национальной идентичности от западной политики, связана с национальным и демографическим разнообразием. Здесь традиционализм и идентичность сливаются воедино таким образом, что разрушение одного угрожает другому. Любые демографические изменения (особенно иммиграция из стран с мусульманским большинством, усугубляемые общественным восприятием низкого уровня рождаемости) рассматриваются как прямой вызов идентичности и традициям. В таких условиях, предлагаемая поддержка “мультикультурализма” создаёт в западном обществе своеобразные трещины, которые использует Кремль, разжигая в социальных сетях “демографическую панику”, подчёркивая угрозы национальной идентичности.

Третье направление заключается в том, что Россия, в качестве “единственного защитника” традиционных ценностей, является “спасителем”, предвещающим упадок и разложение Запада. РПЦ является ключевым партнёром в распространении этих тезисов. Её претензии на представление веры “истинной” и “подлинного” православия тесно связаны с защитой верующих от “западного декаданса” и намерениями возглавить глобальной православие.

В этом контексте РПЦ все чаще обращается к консервативным жителям Европы, включая католиков. Здесь Кремль повествует о сценарии, что в 1991 году Запад “спас” Россию от коммунизма, а теперь Россия считает, что она обязана “спасти” Запад от собственного упадка, продвигая стратегический консерватизм. Однако эта “спасательная миссия” требует коллективного послушания, а не уважения индивидуальных прав и религиозных свобод.

Местные союзники политики стратегического консерватизма

Используя политику стратегического консерватизма, Россия обрела ряд сторонников в западных странах, где отдельные организации открыто симпатизируют “цивилизационной миссии” Москвы во имя спасения христианства, рисуя Россию как “последний оплот белого мира”. Например, некоторые французские политические круги поддержали вмешательство Кремля в Сирию, артикулируя, что Россия защищает восточных христиан от “исламизации”.

При этом достаточно часто представители иностранного бизнеса оказываются связанны с консервативными или правыми движениями, разделяющими идеи сходные с кремлёвскими, а также имеют финансовые интересы в России или зависят от российского капитала.

Некоторые из них пребывают непосредственно в политической среде, в то время как другие финансируют религиозные сообщества. Так, например, обстоит дело с Иваном Саввиди, бизнесменом, имеющим двойное гражданство России и Греции и инвестирующим солидные средства в церковное строительство и паломнический туризм в Грецию и на Афон.

Кроме того, отдельные европейские и американские политические силы в своих заявлениях и документах восхваляют модель России относительно национализма и суверенитета, семейных ценностей, а также вопросов отношения к движению ЛГБТ.

Пределы роста

Активное развёртывание Россией стратегического консерватизма создало сети российских симпатиков по всей Европе и США. Однако полный успех этой концепции иногда остаётся лишь амбицией на фоне социально-исторической проблематики.

Во-первых, внутри своей страны, Кремль пытается одновременно играть на чувствах имперской и советской общественной ностальгии, а эти эпохи часто имеют принципиальные расхождения, особенно в вопросах религии и церкви. За рубежом же работа “эмиссаров” Москвы по обращению к традиционным ценностям и национальной идентичности иногда становится настолько агрессивной, что местные власти могут ограничить их активную деятельность.

Во-вторых, Кремль и РПЦ не всегда находятся в равновесии. Между этими институциями сохраняется некоторая напряженность. И даже внутри самой РПЦ не всегда наблюдается полное единство по широкому ряду вопросов. Некоторые из этих противоречий стали заметны во время пандемии Covid-19, когда отдельные священники РПЦ отказались принимать введённые государством ограничения в отношении массовых религиозных мероприятий. И всё же православие остается в значительной степени культурным ярлыком для многих российских граждан, что может объяснить международный толчок распространения РПЦ за рубежом.

Наконец, Кремль принципиально не ведет культурные войны. Он использует существующие общественные расколы, выявляя естественные идеологические проблемы в целевых странах с учётом местных условий.

Хранители веры

Негодование и обиды, вызванные быстрыми изменениями в обществе, объединили разрозненные политические силы, которые находят безопасную гавань в традиционализме и осуждают “декадентский Запад”. По всему широкому идеологическому спектру Россия позиционирует себя как защитник традиционного порядка и консервативных ценностей – политического и культурного воплощения Третьего Рима.

Кремль усиливает эту риторику с использованием американских и европейских консервативных движений, которые в свою очередь имеют связи с радикальными и ультраправыми движениями.

Признание и осознание факта применения Россией инструментов стратегического консерватизма, определение направлений этой деятельности и источников её финансирования является неотъемлемой составляющей процессов выявления и противодействия российскому глобальному влиянию.