Арабская весна 10 лет спустя: 5 основных выводов

Я хорошо помню, как вспыхнули события, которые преимущественно западные медиа назвали «арабской весной». Они стали одной из причин моего возросшего интереса к Ближнему Востоку. Поэтому, для меня десятилетие тех событий, которое сейчас вовсю вспоминают в международных СМИ (кто с грустью, кто с ностальгией, а кто с радостью), тоже имеет значение.

В каждую годовщину невольно приходят мысли об уроках «арабской весны». И каждый раз я берусь за написание какого-нибудь материала, а потом откладываю. В этот раз решил, что раз круглая дата, то, пожалуй, стоит попробовать. К тому же, активность медиа-пространства по этому случаю только подтолкнула меня к написанию статьи.

Я считаю «арабскую весну» одним из самых недооценённых ии не осмысленных до конца процессов. За последние 10 лет было написано очень много работ — статей, книг, колонок, докладов, отчётов — по этой теме. Большинство из них почему-то изображали лишь какой-то один ракурс произошедшего.

Для миллионов людей по всему миру (в особенности, на Западе) «арабская весна» до сих пор остаётся неким либерально-демократическим порывом, у которого якобы не получилось. Общая картинка выглядит примерно так: разочарованные в своих коррумпированных, старых (в прямом и переносном смыслах) лидерах, люди массово хлынули на улицы и площади, требуя вожделенной демократии, свободы и «жизни, как в Европе». А вот подлые, злые диктаторы утопили (или все ещё топят) эти либеральные революции в крови.

Конечно, ничто из вышеописанного не является правдой.

«Арабская весна» - это не история о борьбе за вечно гонимую демократию, которую всеми силами пытались задушить, как нам рассказывали ведущие англоязычные медиа, на которые ориентировались в Украине. Это не история о мирной трансформации консервативных, варварских автократий в прогрессивные развитые демократии. Это не о западных либеральных ценностях, которые появились ниоткуда и вдруг захватили умы сотен миллионов жителей региона. И это точно не про либерально-демократическую волну, подобной той, которую наблюдали в Восточной Европе после краха СССР.

На мой взгляд, события так называемой «арабской весны» - это сплошная цепь заблуждений, которые привели к ошибочному восприятию произошедшего, а в конечном счете — к катастрофическим последствиям. Страны коллективного Запада, что тогда, что сейчас, смотрели на эти события сквозь призму собственной культуры, истории, менталитета и национальной памяти, что в итоге привело к сверх-упрощённой оценке протестов 2010-2011 годов и чрезмерному оптимизму относительно их последствий. Высокие ожидания потому и сменились большим разочарованием, которые я сейчас читаю в заголовках ведущих мировых СМИ.

Складывается впечатление, будто бы страны Ближнего Востока проходили некий незримый экзамен, и его провалили, расстроив своих покровителей и наставников на Западе. А всё потому, что в своих попытках объяснить происходившее в 2010-2011 годах западные журналисты, а иногда и интеллектуалы, не смогли отстраниться от своего, по большому счету, ориенталистского, стереотипного восприятия Востока, о чём предупреждал ещё Эдвард Саид в далёком 1978 году.

Запад и Восток: ориентализм XXI века

Это приводит нас к первому выводу по итогам 10 лет «арабской весны» - политика Запада на Ближнем Востоке потерпела поражение. Нет, не на поле боя или в научно-технологической плоскости. Это поражение ценностное, моральное и этическое. Запад не смог вырваться за рамки своих смысловых ограничений и идеологической зашоренности. В головах людей возобладала драматическая история про торговца фруктами, которого все унижали, и с самосожжения которого всё началось в Тунисе.

Однако из-за такой удобной и понятной европейцу персонализации полностью упущен контекст, на фоне которого происходили протесты в этой стране: возрастающее политическое противостояние в среде элит, периодические массовые демонстрации из-за обострения социальной повестки, усиление региональных дисбалансов между севером и югом, внешнеполитическое давление на Тунис со стороны Франции и региональных игроков.

К тому же, страны Запада не захотели выйти из своей зоны комфорта, чтобы понять ситуацию глубже. Склонность к стереотипизации и зацикленность лишь на близком им восприятии, привела к неправильной оценке ситуации. Получалось, что «арабская весна» либо победит, когда в регионе установится либерально-демократический строй, либо проиграет. Третьего, естественно, не дано. Причём, такой подход используется по отношению ко всем остальным странам, будто бы Ближний Восток является монолитной средой, а арабы везде одинаковы.

Поэтому с точки зрения европейцев, американцев, канадцев и остальных «арабская весна» уже проиграла, потому что демократия на Ближнем Востоке не появилась, и жертва Мухаммеда Буазизи, вокруг которого вращается весь нарратив, стала якобы напрасной. Такой подход полностью игнорирует не только культурные, исторические, политические особенности каждой из стран региона, но и причины, по которым, собственно, каждая страна пошла своим путём.

Почему в Тунисе произошло так, а в соседнем Алжире по-другому? Почему в Сирии началась война, а в Ливане — нет? Почему в Судане практически не было серьёзных выступлений против Омара аль-Башира, а в Египте Хосни Мубарака снесли буквально за несколько недель? Все эти вопросы существуют вне чёрно-белого поверхностного восприятия «демократии-диктатуры», через которое Запад и смотрит на события тех лет.

Поэтому и битву за «арабскую весну» Запад проиграл. Уровень антиамериканизма сегодня зашкаливает, а анти-западные настроения все ещё сильны среди жителей Ближнего Востока. В некоторых странах (Ирак, Тунис, Йемен) растёт процент людей, ностальгирующих по временам, когда во главе стоял диктатор и была пресловутая "стабильность" во всех смыслах этого слова. Оба мира - и восточный, и западный - не вышли из зоны комфорта и не захотели узнать друг о друге больше, оставаясь жить в своей скорлупе и оценивать происходящее со своей колокольни.

Нереализованные революционные мечты

Второй вывод «арабской весны» - лишённые конкретики и организации революции обречены на провал. Почему протестная волна 2010-2011 годов фактически захлебнулась уже к концу 2012 года? Почему все эти, казалось бы, честолюбивые, возвышенные и светлые начинания на улицах и площадях Каира, Туниса, Дамаска, Саны, Багдада, Бейрута и Манамы не сумели окончить свой путь и быстро зачахли?

Если посмотреть на все «кейсы», то увидим три основных сценария развития ситуации. В одних странах протесты оказались слабыми и лишёнными внешней легитимности и поддержки, в том числе медийной (Бахрейн, Саудовская Аравия, Кувейт, Иордания, Оман, Марокко, Ливан). В других же странах роль катализатора сыграли внешние силы, чрезмерное вмешательство которых привело к трансформации протестов в полномасштабный вооружённый конфликт (Сирия, Ливия, Йемен, Ирак). А в третьих странах протесты охватили большое количество разных по своим убеждениям людей, и получили поддержку части правящих элит (Тунис и Египет).

Однако для всех сценариев есть одна общая черта: акции протеста, с которых всё начиналось, в основном не имели никакой смысловой нагрузки, конкретики, чёткой структуры или организации. Во многих случаях, это был эмоционально-трендовый порыв, подстёгиваемый чувством региональной солидарности и эйфории (после историй с Тунисом и Египтом) и медийной накачкой со стороны СМИ и соцсетей. У протестующих не было плана действий, политической программы или видения развития своей страны, а иногда не было и политических лидеров, готовых взять на себя ответственность за происходящее и стать альтернативой существующему строю.

Их же внутренняя легитимность была рассеяна между разными социальными группами, что не позволяло одной фракции доминировать в революционном дискурсе. Сторонники собственно «западных ценностей и демократии» были одной из самых малочисленных групп по сравнению с другими, теми же исламистами, которые, к слову, оказались самыми организованными и мобильными участниками протестной волны 2010-2011 годов. Именно у сторонников исламистских движений — а это преимущественно были «Братья-мусульмане» - оказалась наиболее развита организационная сетка и стержень принятия решений, что позволило им очень быстро оседлать квази-революционную волну в нескольких государствах.

Но даже это не помогло протестным силам закрепиться у власти и удержать своё политическое влияние. Причина одна и та же — отсутствие хотя бы среднесрочного плана развития ситуации, доминирование тактических узконаправленных интересов и неспособность наладить коммуникацию с теми группами населения, которые не поддержали их или остались нейтрально-пассивными. Революция, которая не имеет организации и чётких целей, в итоге проигрывает, и не успевает закрепиться, становясь уязвимой либо перед радикалами, либо перед контрреволюционной волной.

Именно это и произошло с тем же Египтом, где «Братья-мусульмане» сумели возглавить протестный марш-бросок зимой 2010-2011 гг., быстро захватить валявшуюся уже тогда под ногами власть к началу 2012 года, и затем в «турбо-режиме» слиться уже через год, разбившись о политические реалии неоднородного общества.

Пытаясь проводить реформы без плана и стратегического видения, они оказались не в состоянии закрепить свою власть, выстроить вертикаль и договориться с элитами. Попытка реформировать страну в стиле «quick-wins» и проведения специфических изменений, не находивших отклика у большинства населения, лишь усугубила ситуацию. Вместо того, чтобы решать насущные социально-экономические проблемы, новая власть взялась за ношения хиджабов, срочные изменения Конституции, Палестину и прочие вопросы, не имевшие существенного значения для среднестатистического египтянина. А высокие стартовые ожидания в обществе быстро сменились разочарованием и пассивностью.

Отсутствие политических лидеров и программы оппозиции помогли правящему классу удержать власть в своих руках либо не делая никаких уступок, либо проведя лишь косметические изменения.

В Марокко король Мухаммед VI сбросил политическую токсичность через конституционный референдум в июле 2011 года, который по факту мало что изменил. К концу 2012 года протесты уже стихли, а оставшихся митингующих разогнали силой. В Кувейте перезагрузку, закончившую протесты 2011-2012 гг, провели через отставку правительства. В Омане людям позволили выпустить пар через создание Государственного управления защиты прав потребителей. В Ираке акции протеста заглушили антитеррористической повесткой, когда в 2013 году на севере и западе страны вспыхнуло восстание суннитов. В Йемене протесты пошли на спад после отставки в 2012 году президента Али Абдаллы Салеха, который, тем не менее, сохранял контроль над системой. Протесты в Алжире изначально не были многочисленными. В стране ввели чрезвычайное положение, которое отсекло большую часть участников, а оставшихся просто подавили силой. К 2012-2013 годах протестную повестку власти перекрыли борьбой с исламским экстремизмом.

Разбитые иллюзии внешнего вмешательства

Третий вывод «арабской весны» - внешнее вмешательство само по себе не приводит к желаемому результату. Войны в Сирии и Ливии, которым в следующем году исполнится 10 лет, показали, что поддержка внешних сил не является панацеей от всех проблем. Даже с огромным количеством вроде бы развитых и прогрессивных стран за своей спиной невозможно достичь успеха, если самому ничего не делать и не иметь никакой серьёзной повестки для решения внутренних дисбалансов, лежавших в основе социальной фрустрации.

К тому же, у самих внешних сил, сыгравших решающую роль в развитии конфликтов в Сирии, Ливии, Ираке, Йемене, а также в обострении кризисов в Ливане, Иордании и Алжире, тоже не было никаких долгосрочных решений на этот счёт. Неспособность (да и нежелание) Запада создать устойчивые и понятные смыслы в отношениях с Ближним Востоком, узость их мышления в интерпретации «реформ» и выборе модели развития государств и обществ, стала одной из причин, по которой «арабская весна» окончилась трагедией для региона.

Проще говоря, они вмешались, помогли расшатать и сломать конструкцию, а дальше умыли руки в ожидании автоматического появления мифической демократии, свободного рынка и прочих благ, параллельно упиваясь триумфом от того, что к власти теперь якобы пришли группы, лояльные Западу. На деле же всё произошло не так, как хотелось.

Вакуум политического влияния, порождённый крахом светских националистических режимов в 2010-2011 годах, заполнили не красивые и чистые «мальчики-девочки» из числа про-западных активистов, а самые мобильные, агрессивные и организованные группы — исламисты. Лишь они оставались главной контр-силой правящему авторитарному националистическому режиму, большинство которых сформировались ещё в 1950-1970-х годах. По-другому быть не могло, поскольку арабский национализм и социализм были дискредитированы самим Западом как пережитки прошлого, идеологии старых режимов, которых европейская и американская публики поспешно отправили на свалку истории.

Формирование исламистских партий и движений как главных оппозиционных сил правящим режимам на Ближнем Востоке началось ещё во второй половине XX столетия. Дополнительный импульс им дали поражение СССР в войне в Афганистане (на которой поднялись «Талибан» и «Аль-Каида») в 1989 году и исламская революция в Иране 1979 года. Вторжение США в Афганистан в 2001 году, а затем в Ирак в 2003 году ещё больше усилили эту тенденцию. Поддержка исламистских и исламских экстремистских группировок со стороны Запада в противовес нелояльным им светским военным диктатурам создала благоприятную почву для расширения социальной базы именно исламистов, которые к 2010-2011 годам оказались самыми сильными из оппозиционных групп в обществе.

По этой причине, некоторые обозреватели рассматривают «арабскую весну» не как волну демократизации, а скорее как «пробуждение политического ислама», его активную попытку заявить о себе и оседлать волну недовольства, социальной фрустрации населения и отчаяния, которая захлестнула арабские страны. Внешние силы этим воспользовались. Но если для аравийских монархий поддержка исламистов и исламских экстремистов имела чисто прагматическую основу (свергнуть нелояльные светские националистические режимы), то страны Запада этого и вовсе, казалось, не заметили. Поэтому произошедшая в дальнейшем исламская радикализация антиправительственного движения в Сирии, Ливии, Ливане и Ираке стала для них неприятным сюрпризом, из-за которого Запад и потерпел поражение в битве за «арабскую весну».

Радикализм на марше и новые "бесконечные войны"

Четвёртый вывод «арабской весны» - несостоявшаяся революция и вмешательство внешних сил завершились победой радикалов. Пожалуй, одним из самых разрушительных последствий «арабской весны» 2010-2011 годов, стало восхождение исламского экстремизма, в особенности салафитского джихадизма, олицетворённого террористической организацией «Исламское государство».

Радикализация исламистов, взявших в руки знамя борьбы со старыми режимами, стала результатом комбинации нескольких факторов:

• Слабость, неорганизованность и малочисленность светских, либерально-демократических сил, которые с самого начала не имели представления, как брать власть в свои руки и что с ней делать;

• Демонизация правящего класса, породившая чувство разочарования в модели развития государства и идеологии, которые они представляли;

• Доминирующее влияние на протесты Турции и аравийских монархий Залива — Катара, ОАЭ и Саудовской Аравии, использовавших салафитскую идеологию в своих целях для мобилизации сторонников и дальнейшей информационной накачки местного населения;

• Сильная реакция правящих сил, которые не сдались, как этого почему-то ожидали на Западе, а бросили ресурсы на подавление выступлений и дискредитацию антиправительственного движения.

Именно войны, начавшиеся в Сирии, Йемене, Ираке и Ливии, стали звёздным часом для экстремистов, выведя их на свет из маргинального подполья. Они сумели убедить часть людей, что умеренный ислам никому не нужен в период «священной войны», что он слаб и не может противостоять режимам, которые надо валить исключительно с помощью оружия. Так в рядах тех, кого страны Запада вольготно и не особо разбираясь называли «оппозицией», быстро возобладали радикалы, исповедующие воинствующий салафитский джихад.

Гражданские войны вытолкнули на поверхность огромное экстремистов, которые сплотились в различные коалиции, благодаря чему и появились «Исламское государство», «Джабгат ан-Нусра» и прочие группировки, фактически возглавившие вооружённые восстания в этих странах. В остальных государствах исламисты не смогли закрепиться у власти, переоценив свои силы и недооценив силы оппонентов.

В Египте партия «Братьев-мусульман» потерпела поражение и крах, была разгромлена военными в самый уязвимый момент, и вытеснена из страны. Оставшиеся в живых члены движения либо выехали за границу, либо ушли в подполье, либо радикализировались, и присоединились к экстремистам «ИГ» и «Аль-Каиды», поднявшим восстание на Синайском полуострове в 2013-2014 годах. В Тунисе исламистам пришлось договариваться с другими партиями, провести ребрендинг и стать обычной партией умеренного политического ислама, дабы откреститься от негативного имиджа. В Ливии «Братья-мусульмане» сумели взять власть в своём родном городе Мисурата, но расширить её за его пределы не очень получилось. В Иордании и Марокко, несмотря на электоральные победы, у исламистов всё ещё ограниченные инструменты влияния на политику государства, и они уступают по ресурсам и организованности правящим силам.

К сожалению, страны Запада либо не увидели, либо не захотели увидеть образовывающуюся уже к концу 2011 года угрозу, и поддержали восстания, направив туда оружие, деньги, а позднее даже войска. Радикализация привела к тому, что протестная волна быстро потеряла свой политический и социальный оттенок, и превратилась в некое подобие кровавых меж-религиозных побоищ, где преимущественно суннитские экстремистские группировки вырезали христиан, шиитов, алавитов, друзов, езидов и другие меньшинства, делая эти войны всё менее похожими на какую-бы то ни было «весну», и всё менее привлекательными для Запада. К тому же, войны ожесточили позиции сторон, сделав из политического противостояния игру с нулевой суммой, в которой невозможно проиграть или договориться.

Иронично, что именно из-за восхождения исламского экстремизма, который к 2015-2016 годам начал бить уже по Европе, Канаде и США, страны Запада потеряли интерес к проблемам на Ближнем Востоке и самоустранились от этих событий, открыв дорогу другим игрокам — Турции, России, Ирану. В свою очередь, радикализация конфликта даже сыграла на руку правящим автократам. Теперь они получили возможность оправдывать любые свои действия под предлогом борьбы с терроризмом. А вопрос поиска альтернативы им становился ещё сложнее, ведь в разгар войны единственной мощной военно-политической альтернативой правящим силам казались исламские экстремисты.

Это и вынудило Запад нажать на тормоза уже к концу 2015 года, и попытаться сбавить обороты в своих попытках свергнуть диктаторов и установить демократию.

Упадок регионального порядка, кризис Версальской системы

Пятый вывод «арабской весны» - Ближний Восток так и не получил устойчивую структуру на месте разрушенного старого порядка. Парадоксально, что волну «арабской весны», ставшей олицетворением анти-диктаторского прогрессивно-демократического движения, в итоге оседлали авторитарные ультра-консервативные монархии Залива. Этот факт продемонстрировал те существенные изменения, которые произошли в регионе за последние 30 лет: политическая и экономическая мощь сосредоточилась в районе Персидского залива, а аравийские монархии перебрали значительную долю влияния на себя вместо некогда могущественных Египта, Сирии и Ирака эпохи 1950-1980-х годов.

Войны в Сирии, Ливии, Ираке и Йемене окончательно разрушили старую архитектуру безопасности на Ближнем Востоке, сформированную в «холодную войну». Социально-экономические проблемы в Египте после революции и военного переворота сделали его зависимым от финансовой поддержки Саудовской Аравии и ОАЭ. Кризис в Ливане достиг настолько критического уровня, что государство фактически перестало быть самостоятельным. Это открыло дорогу к новому раунду регионального противостояния, который мы наблюдаем с 2012 года.

Для самого же Запада «арабская весна» стала серьёзным вызовом его влиянию, с которым они не справились. Поддержав протесты в одних странах и промолчав по поводу других, страны ЕС и США дискредитировали себя, показав двойные стандарты и лицемерие по отношению к собственным принципам и ценностям, тем самым проиграв «морально-ценностную битву» в этой войне.

Оказывая помощь вооружённым группировкам, они не понимали, кто станет заменой существующим правительствам, и не смогли предвидеть разрушительные последствия своих действий не только для Ближнего Востока, но и для той же Европы, где уже в 2014-2015 годах разразился «миграционный кризис», подвесивший страны ЕС на крючок Турции, принявшей у себя более 3 млн. сирийских беженцев.

Поддерживая различные антиправительственные силы всех мастей, в Европе и США продолжали ошибочно считать, что суть проблемы — в недовольстве угнетённых масс своими коррумпированными правителями, и, дескать, как только последних не станет, жизнь наладится. На деле же, всё было не так. Убийство Муаммара Каддафи в Ливии развалило страну на множество враждующих анклавов. Отставка Али Абдаллы Салеха в Йемене привела к возобновлению конфликта между Севером и Югом, а вскоре и к подъему сепаратистов в южных провинциях. Свержение Хосни Мубарака породило нестабильные годы правления исламистов, закончившиеся расстрелом более 1000 человек и военным переворотом, приведя к ещё большему обнищанию египтян. Уход Зина аль-Абиддина бен Али в Тунисе не привёл к расцвету экономики, а наоборот: к власти пришло множество политических сил, которые до сегодняшнего дня не могут договориться между собой и сформировать план выхода из кризиса, разъедающего страну ещё больше.

Таким образом, «арабская весна» лишь ускорила уход Запада с Ближнего Востока, в особенности США, из-за роста антиамериканизма и анти-западных настроений. Вместе со «сланцевой революцией» и потерей прежней ценности саудовской нефти, у США оставалось всё меньше мотивации тянуть на себе Ближний Восток. Поэтому, уже при Трампе Вашингтон открыто объявил, что отказывается от роли глобального полицейского, и хочет выйти из всех «бесконечных войн» на Ближнем Востоке. Формирование американского вакуума влияния привело к обострению конкуренции между преимущественно суннитскими государствами региона — Турцией, Саудовской Аравией, Катаром, ОАЭ и Египтом.

В итоге, это закончилось фрагментацией суннитского политического пространства и вспышке конфликтов уже в среде суннитов, начиная от политического кризиса в Тунисе и Египте, заканчивая блокадой Катара в 2016 году и расколом антиправительственных сил в Йемене, Сирии и Ливии. В свою очередь, эти события повлияли на расстановку сил внутри самих государств. Кризис, возникший из-за провала сирийской политики, вынудил эмира Катара Хамада уступить престол своему сыну Тамиму. Смерть короля Саудовской Аравии Абдаллы в 2015 году привела к власти ещё одного молодого и амбициозного реформатора — принца Мухаммеда бин Сальмана.

"Арабская весна": эхо прошлого и тень будущего

«Арабская весна» - это не история про демократию и свободу, про борьбу просвещённых масс и дремучих диктаторов. Это, прежде всего, социально-экономический взрыв, порождённый дисбалансами региональной системы, возникших вследствие неолиберальных реформ 1990-х — 2000-х годов.

Они сломали старую, местами не очень эффективную, но завязанную на местных традициях и договорённостях, корпоративистскую систему, обнажая миллионы неподготовленных людей к реалиям свободного рынка. Рост цен, волна приватизации, наводнение рынков более конкурентными товарами с Запада, упадок промышленности и рост сектора услуг — всё это привело к значительным изменениям в социально-экономический и демографической структурах населения арабских государств.

К 2011 году в этих странах уже выросло поколение людей с высоким уровнем раздражения, порождённого годами постоянного поиска заработка, экономии и долгов, ненадёжной занятости, непредсказуемого будущего, высоких цен и сложной конкуренции на приватизированном монопольном рынке, захваченном как транснациональными корпорациями, так и местными олигархами. Взрыв был очевиден и закономерен.

Он привёл к пробуждению исламистских политических сил, оказавшихся единственной мощной оппозицией правящим элитам, и волна протестов обрела ещё более ярко выраженный идеологический характер. А когда этим начали пользоваться региональные и глобальные игроки в своих интересах, «арабская весна» окончательно трансформировалась в региональное прокси-противостояние, в котором понятиям демократии, свободы, либерализма не было никакого места. Светские либеральные силы, ориентированные на Запад, остались в меньшинстве. У них не получилось создать единого и сильного политического фронта, объединится и представить вменяемую и понятную программу. Исламисты переоценили свои возможности и, хотя и добились некоторых успехов в Египте, Тунисе, Ливии, Марокко и Иордании, были сломлены контрреволюционной волной. Левые, организованные вокруг профсоюзов, также не смогли получить достаточно поддержки от элит и внешних сил, и остались сильны лишь там, где присутствуют мощные профсоюзные движения — в Тунисе.

Социально-экономическая ситуация на Ближнем Востоке сегодня стала хуже, чем в 2011 году. Если следовать западным рейтингам и индексам Freedom House, которые считают уровень политических прав и свобод, то все арабские страны, охваченные «арабской весной», за эти годы просели по всем показателям в 2-3 раза. Уровни безработицы среди молодёжи остаются высокими: в Ливии на уровне 40%, в Тунисе на уровне 35%, в Египте на уровне 33%. Коронавирусная пандемия 2020 года лишь усугубила ситуацию, вызвав вторую волну протестов по Ближнему Востоку.

Но в отличие от 2010-2011 годов, в этот раз все несколько иначе. Многие люди извлекли уроки из тех событий, и сегодня участники протестов ни во что не верят. Они циничнее и жёстче. Прежние арабские лидеры, звезда которых взошла ещё в прошлом веке на идеях панарабизма и арабского национализма, растеряли своё влияние и авторитет. Большинство арабских лидеров эпохи «холодной войны», стоявшие у истоков формирования того регионального порядка, которого уже нет, исчезли вместе с ним.

Многих уже нет в живых. Одним из первых «арабская весна» забрала Муаммара Каддафи, убитого в 2011 году во время штурма его родного Сирта, а вместе с ним канула в лету каддафистская Ливия, на месте которой появилась куча новых анклавов, и никто не знает, как сшить их вместе и на каких основаниях должна строиться новая пост-каддафистская Ливия.

Свергнутые протестной волной экс-президенты Туниса, Египта и Йемена также покинули этот бренный мир. Зин аль-Абиддин бен Али умер в сентябре 2019 года в саудовской Джидде, где получил политическое убежище 10 лет назад. Хосни Мубарак был одним из последних живых архитекторов старой эпохи арабского национализма времён «холодной войны». Он скончался в феврале 2020 года в Каире, где преспокойно жил все эти 10 лет.

Экс-президент Йемена, «великий комбинатор» Али Абдалла Салех закончил свой путь куда более трагично: после отставки в 2013 году, сменив несколько ситуативных альянсов, он помог поднять восстание шиитов в Сане, но затем попытался снова перебежать в противоположный лагерь, и был убит своими же союзниками в 2017 году.

В 2015 году умер король Саудовской Аравии Абдалла бин Абдель-Азиз, открыв дорогу к престолу уже новому поколению аравийских принцев, один из которых — Мухаммед бин Сальман — в итоге победил во внутренней борьбе за власть. К молодому поколению перешёл трон и в соседнем Катаре в 2013 году, когда эмир Хамад бин Халифа был вынужден отречься от престола.

В апреле 2019 года обрушились ещё две мощнейшие президентские вертикали — Омара аль-Башира в Судане и Абдель-Азиза Бутефлики в Алжире. В этом году ушли из жизни султан Омана Кабус бин Саид и эмир Кувейта Сабах бин Ахмад — ключевые и самые умелые в регионе переговорщики, отвечавшие за сглаживание острых углов по всем проблемным меж-арабским вопросам.

Уход старого поколения политических лидеров закономерен. Большая часть населения Ближнего Востока — это молодые люди до 35 лет, которые хотят обновления, новых лиц и новых идей. Однако сам по себе уход прошлого в прошлое не приносит с собой современность и новизну. Это то, на что надеялись на Западе, когда считали, что достаточно убрать автократов, и всё само собой устроится. Как мы видим спустя 10 лет, это не так. Запрос на перезагрузку системы не означает, что она произойдёт. Новых сильных, харизматичных политических лидеров очень мало, а если они есть, то не имеют достаточного уровня внутренней или внешней легитимности, чтобы взять власть и быть лидером для всех, а не какой-то отдельной группы.

Неверие, цинизм и нигилизм очень хорошо просматриваются в настроениях огромных масс людей, недовольных своим социальным устройством. Это усложняет переговоры о контурах нового фундамента, на котором все должны жить и вокруг которого объединиться. Уровень анти-элитарных настроений в обществе сегодня намного выше, чем в 2010-2011 гг., но вместе с ним глубже и смысловая пустота, рождающая иски бесконтрольных социальных взрывов. Старые идеологии, основанные на светском национализме и социализме, дискредитированы. Попытка политического ислама заявить о себе как об эффективной и долгосрочной альтернативе провалилась. Чего-то совершенно нового нет. В таких условиях рождается либо ностальгия за прошлым, либо запрос на крайние формы.

Роль Запада за эти 10 лет тоже круто изменилась. Страны Европы и США больше сконцентрированы на решении внутренних проблем. Франция на фоне вялотекущего экономического кризиса теряет своё политическое влияние в бывших колониях, уступая конкурентам из самого региона, Азии и Ближнего Востока, и сейчас больше обеспокоена сохранением своего наследия и последних геополитических позиций в Африке, нежели свержением правителей в других странах. Великобритания будет искать свою новую роль в мировой системе после Brexit, и возможно найдёт какую-то нишу на Ближнем Востоке, а, может быть, сфокусируется на Юго-Восточной Азии, куда всё больше смещается эпицентр глобального геополитического соперничества. Для стран ЕС в целом стабилизация Ближнего Востока стала гораздо важнее, чем попытки навязать ему свою модель либерально-демократического устройства и мышления. Вопрос беженцев в 2014-2015 годах чуть не опрокинул власть правящих с конца Второй Мировой войны центристских элит в Германии, Италии, Испании, Франции, Бельгии, Нидерландах и странах Скандинавии, а потому стал приоритетным для Союза.

Соединённые Штаты проваливаются во внутреннюю повестку, порождённую собственными проблемами с неравенством, экономикой, правами человека и институциональными вызовами в эпоху после Дональда Трампа. Их приоритеты изменились: ближневосточная повестка стала менее зависимой от нефти и больше сконцентрированной на том, как отвязаться от обязательств по региону, но при этом оставить после себя коалицию, которая не позволит захватить его конкурентам — Китаю или России.

Через 10 лет после так называемой «арабской весны» Ближний Восток не перестал быть взрывоопасным регионом, а стал даже более непредсказуемым и нестабильным, чем раньше.

Отсутствие военно-политического равновесия, наличие множества игроков, имеющих амбиции и желание доминировать, милитаризация сразу нескольких важнейших геополитических узлов (Красное море, Аденский залив, Восточное Средиземноморье) и отсутствие авторитетного для всех посредника — всё это рождает риск военной конфронтации в регионе, но вместе с тем и возможности для многих государств. Этот вызов означает, что в ближайшие 10 лет мы увидим кардинальное изменение баланса сил на Ближнем Востоке, и возможно даже его современных границ, учитывая, сколько стран находятся перед лицом не просто социально-экономического кризиса, но кризиса государственности, границы и модель которой были им навязаны 100 лет назад.

Но мне кажется, следующая протестная волна (которая сейчас уже накрывает регион, усиленная эффектом коронавируса) будет сильнее, радикальнее и бескомпромисснее, ибо в результате «арабской весны» регион не просто не получил никакой эфемерной «демократии» в широком смысле этого слова, но и лишился последних институциональных опор, на которых стояли политические режимы, сформированные в середине прошлого века.

Если понравилась статья, подписывайтесь на Facebook-страничку и телеграмм-канал автора, а также поддержите деньгой на Патреоне.

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook.