Кастельс: сети гнева и надежды: социально-политические движения в эпоху интернета

Социально-политические движения в эпоху интернета

— Первый вопрос о вашей новой книге, которая выйдет в сентябре: «Сети гнева и надежды: социально-политические движения в эпоху интернета». О чём она будет?

— Основная тема книги — попытка понять новые социальные движения, которые развиваются во многих странах мира в 2011-2012 годах. Никто не  ждал этих движений, но анализ в моей книге «Сила коммуникации» (Communiation Power), опубликованной в 2009 году, показал, что благодаря новым коммуникационным технологиям у людей появилась возможность иметь автономные сети связи, автономные — в противовес мейнстримным медиа, правительству, глобальным корпорациям. И поэтому на протяжении всей истории способность людей повышать свои требования, свои запросы — всё основано на способности к общению. Именно поэтому в средние века сжигали книги, поэтому свободная пресса всегда была важнейшим принципом функционирования любой демократии.

Так что моя точка зрения такова: в ситуации, когда люди во многих странах мира испытывают разочарование, проблема заключается в том, что политические институты не отвечают требованиям граждан. В некоторых случаях это происходит потому, что это авторитарные режимы, такие как в арабских странах. В других случаях институты демократии, как правило, ограничены двумя партиями. Люди голосуют каждые четыре года на выборах, не имея возможности высказаться по существу политики.

Таким образом, во всем мире накопился дефицит демократии, а это означает, что две трети граждан мира не доверяют своим представителям, не думают, что они управляют на демократических основах. Это то, что говорят данные. И это то, что чувствуют люди. И вдруг за последние два года в некоторых странах развилось стихийное движение, организованное в Интернете, без лидеров, без политических организаций, состоящее из самих людей, которые больше не могут принимать несправедливость в обществе.

Это началось в конце 2008 — начале 2009 года в Исландии. Она стала первой, где начались такие движения, которые привели к глобальным изменениям в стране, её политических институтах и во всём устройстве. А потом движения распространились на Тунис, Египет, оттуда перекинулись на все арабские страны, через Испанию и Италию до американского «Occupy Wall Street». И это движение продолжается.

Итак, моя книга о том, как эти движения развиваются, почему они могут мобилизовать столько людей и получить общественную поддержку, и как это характеризует новый тип социальных движений XXI века. Потому что если очень похожие движения развиваются в самых разных контекстах — от Исландии до Туниса, от США до Испании — и они имеют очень похожие лозунги, очень похожие формы организации, то в этом есть что-то новое и важное, новая форма гражданского общества, которое проявляет себя в этом контексте.

— Вы действительно считаете, что в этих движениях нет лидеров? Я вижу ситуацию в России таким образом: сначала появились гражданские активисты, но впоследствии наша оппозиция, которая никогда не имела достаточного веса в политике, попыталась выйти вперед и заявить: «Мы будем вашими лидерами». Когда люди поверят в их лидерство, они наберут какую-то силу.

— Конечно, все зависит от конкретного движения. Я и моя исследовательская команда наблюдали за подобными ситуациями в разных странах, лично я работал в США и в Испании. Движения, как правило, возникают без лидеров. Как только кто-то пытается стать лидером, движение начинает яростно ему противостоять.

С другой стороны, сами движения (где бы то ни было) не пытались и не хотят создавать политических партий. Они не хотят воссоздавать ту же политическую силу, против которой выступают. На сегодняшний день это протестующие движения, и что касается политических предложений, то их идеи далеко не краткосрочные, они нацелены на долгосрочный результат. Вот сейчас они хотят изменить мышление людей. Они также хотят вдохновить людей на борьбу за свои убеждения.

В-третьих, вы абсолютно правы в том, что касается России. Но в других странах, где политические партии обращаются к общественным движениям за поддержкой — в Испании, Франции, США — ничего не вышло. В Испании оппозиционное движение полностью отвергает все политические партии. Результатом действий испанского движения стал распад социалистической партии,  потому что молодёжь отказывалась за неё голосовать. Социалистическая партия потерпела поражение на последних выборах и уже, возможно, никогда не оправится, потому что левые силы лишились поддержки. Таким образом, результат таков, что ещё многие годы в Испании не будет социалистической партии.

В США ситуация сложилась несколько иначе, потому что многие люди, вступившие в движение, работали с Обамой во время его предыдущей кампании. Но Обама их разочаровал. Тогда они поддержали протестное движение, но не как лидеры, а как его участники. Они не против Обамы, но считают, что Обама не способен выдержать сопротивление республиканского конгресса, бизнеса и Уолл-стрит. Поэтому они надеются на перемены за пределами политики. Но когда придёт время голосовать, большинство проголосует за Обаму, хотя и без особой надежды на реальные перемены. Движение же готово проголосовать за Обаму, но только если сможет добиться изменений в обществе, и тогда Обама получит поддержку своего курса.

Что касается арабской революции, то возможен такой результат: на выборах победят «Братья-мусульмане». «Братья-мусульмане» не стояли у истоков движения. Но многие члены этой ассоциации по причине своей популярности  вышли на Площадь Тахрир, пусть и не в качестве лидеров движения. Стоило кому-нибудь попытаться возглавить движение, как протестующие  на площади выступали против. И это были самые разные люди: копты, радикальные исламисты, умеренные исламисты, люди не из религиозных организаций. Все они были за то, чтобы движение было единым. Несмотря на различия в идеологии и религии, у них была одна общая цель — демократия, то есть сначала устранить Мубарака, а затем милитаристскую власть. И они собирались действовать сообща до тех пор, пока в Египте не наступит реальная демократия.

Что происходит сейчас в Тунисе? Люди по-прежнему мобилизованы. Армия не сдала свои позиции в Египте. В Тунисе всё иначе, теперь это более-менее демократичное государство. Поэтому там политическая революция завершилась успехом. Но не в Египте. Египет до сих пор пребывает в революционной ситуации, то есть в ситуации неопределённости.

Мои знания о России довольно поверхностны, но на самом деле я очень интересуюсь Россией. Я говорил с участниками нынешних движений в Москве, и у меня сложилось впечатление, что движение в России тоже возникло без явных лидеров. Как и в других странах, всё началось с призывов в блогах, у Навального, к примеру. Но люди пошли не за Навальным. Просто его призыв выйти на улицы показался многим разумным и необходимым решением. Как только они вышли на улицы, там же оказались и политики. Не думаю, что это так уж плохо. Но если политики придут в это движение из искреннего желания поддержать процесс демократического принятия решений, а не предложить своего лидера, то у движения появится больше сторонников, а значит  и больше силы.

Мнимая демократия

— Но когда дело касается выборов в России, как протестное движение может определиться, за кого отдать голос, если оно не принимает лидеров? Что они будут делать в ближайшем будущем?

— Как минимум — не будут голосовать за Путина, что уже важно, потому что изначально это движение против Путина. Они не знают, чего хотят, но, по крайней мере, знают, чего не хотят. Остальное зависит от личных симпатий каждого.

Пожалуй, это самый сложный для понимания момент. Эти политические движения в то же время совсем не политические. Они политические, потому что изначально выступают за демократию. Они утверждают, что существующие формы демократии неэффективны, что люди не ощущают своего прямого влияния. Это какая-то «дежурная» демократия. Но в конечном итоге  политики живут в собственном мире. Они связаны с банкирами и сильными мира сего  и на самом деле считают людей глупыми, верят, что людьми можно легко манипулировать, например, с помощью СМИ. Мы живём в мнимой демократии.

Я работал в сфере избирательного закона в Испании и других странах. Большинство избирательных законов  недемократичны  в том смысле, что они отражают интересы двух или нескольких крупных партий, а не политического меньшинства. Почему? Потому что две главные партии как раз и участвуют в написании закона.

— Даже в США?

— Тем более в США. Всё очень просто: только два кандидата могут выиграть президентские выборы или выборы в Конгресс. Нужно быть республиканцем или демократом — точка. В противном случае шансов у вас нет. А ещё нужно иметь много денег. Это второй момент. Почему Обаме удалось изменить такой расклад на одни выборы? Ведь существует ограничение на средства, которые корпорации могут вложить, а Обама получил огромную сумму денег, самый большой фонд за всю историю выборов в США. Но у него была огромная армия сторонников. В среднем он получил по двести долларов с человека, а их было три с половиной миллиона. Вырисовывается сумма около 700 миллионов долларов — самый большой фонд избирательной кампании. В результате этого пришлось изменить закон. Консерваторы обратились в Верховный суд, и Верховный суд изменил закон. Теперь любой может при желании вложить миллиард долларов. И сделано это было с целью, чтобы у корпораций было больше влияния на избирательный процесс.

Таким образом, эти движения добились хотя бы широкого обсуждения. В США до возникновения движения Occupy ещё существовала «американская мечта»: если много трудиться, то можно стать богатым, как все. Теперь, согласно опросам, в американском сознании прочно укоренилось понятие «нас 99%». Во-вторых, по последним данным, большинство американцев не верят, что если много трудиться, то есть шанс далеко продвинуться в жизни наравне с остальными. Теперь большинство считает, что в США —  классовое общество. До появления движения такого не было — об этом опять же свидетельствуют опросы. Так что сейчас, как видите, происходят изменения в сознании людей.

— Вы верите, что  есть идеальный демократический режим, о котором мы можем сказать: «Да, вот пример того, как должно быть в других странах». Или же его не существует, и протестанты борются за утопию?

— Понятие идеальной страны не так уж и применимо к движениям, потому что идеальная страна зависит от условий в этой стране. Мы не можем сделать вид, что уровень гражданского участия и демократии в странах с длительной традицией угнетения (например, в арабских странах) сопоставим с уровнем стран, например, скандинавских.

Тем не менее вот пример требований движения. Есть одно движение в Испании, которое очень мощно заявило о себе в мае 2011 года. Их лозунг звучал: «Делай как Исландия». А люди очень мало знали о том, что происходит в Исландии. Сейчас Исландия — это остров, где проживает 330 000 людей, сравнивать с Испанией просто бессмысленно. Но что случилось в Исландии? Исландия — это демократическое общество, и движение изучило результаты выборов между двумя партиями, начиная с 1927 года. Очень сильное влияние на эти партии оказывали банкиры. Банкиры перешли к очень спекулятивной банковской системе и, как следствие, потерпели крах в 2008 году. Они разрушили страну, разрушили всё после периода процветания.

И движение смогло мобилизоваться до объявления новых выборов. Обе партии проиграли, а к власти пришла новая коалиция социал-демократов и «зелёных», у которых раньше не было шансов. Они пришли к власти с конкретной предвыборной программой, которую воплотили в жизнь. Они национализировали банки, разработали новую конституцию, по которой буквально в этом месяце (июнь 2012) состоится референдум. Эту конституцию обсуждала в Интернете вся страна. Такой вот краудсорсинг.

Этот пример вдохновил очень многих людей во всем мире. Конечно, его нельзя просто взять и повторить. Но, между прочим, исландская экономика — наиболее сильная в Западной Европе. Исландская крона после девальвации гораздо сильнее, чем евро. То есть экономическая политика доказала свою надежность.

«Интернет — фундамент  этого движения»

— Какова роль интернета в этих социально-политических движениях? Всегда ли его влияние положительное, или всё зависит от того, какие силы используют интернет как инструмент для разного рода преобразований?

— Интернет — фундамент этого движения. Я хочу особо подчеркнуть, что движения идут в самых разных направлениях. Есть правые, левые, поэтому возникновение мощного движения еще не обязательно связано с прогрессивными ценностями. Можно говорить о демократических ценностях, а это разные вещи. Скажем, если где-то население имеет нацистские убеждения, демократическое движение станет нацистским. Мы просто должны быть уверены, что люди не превратятся в нацистов. Тем не менее  демократия допускает ситуацию, когда люди свободно высказывают свое мнение, и принимает их идеологию и идеи.

Сам интернет — важное условие этих движений. Их нельзя представить без интернета, поскольку они зародились там, основаны на свободной дискуссии без постороннего вмешательства, через интернет они проникают в общество. Все эти движения существуют, как я говорю, в третьем пространстве, которое является  киберпространством и городской площадкой одновременно. Оно — постоянное связующее звено между ними. Если движения происходят только в интернете, то они вполне могут быть очень интересными, очень активными, но не иметь выхода в общество как институт. Если они имеют место только на определенной общественной территории, то их легко подавить, разогнать и остановить. Факт, что они есть в интернете, зародились в интернете и организованы тоже в интернете,  означает, что они происходят и локально и глобально. Они все связаны между собой. И это значит, что они постоянны.

Поэтому можно сказать, что наша жизнь, наше общество — это не просто общество физическое, а гибрид виртуального и физического в их взаимодействии.

— Насколько мне известно из истории протестных движений, в начале ХХ века произошла  в некотором роде первая волна, которая сконцентрировалась вокруг бумажной прессы, ведь интернета ещё не было. Затем в 1960-1970-е годы протестные движения активизировались благодаря самиздату и субкультурам. А как это происходит сейчас? Чем отличаются движения в интернете от направляемых через традиционные СМИ?

— Прежде всего, интернет труднее контролировать. В целом мейнстримные медиа, организованные медиа  контролируются или правящими кругами,  или корпорациями. Интернет не контролируется. За интернетом могут вести наблюдение, но это совсем другое, они могут знать, кто что сказал, что не нравится властям, но остановить это невозможно.

Это очень важный момент, потому что создаётся то, что я называю «коммуникативной автономией». Люди могут общаться друг с другом, спорить, организовываться, выдвигать лозунги — вот что самое главное. Ведь интернет в современном обществе равносилен электричеству в индустриальном обществе, всё работает через социальные сети, через компьютерные сети. Прервать процесс невозможно. Но это одно.

Другое — факт, что люди могут поддерживать связь с кем хотят. Индивидуумы находятся в сетевом взаимодействии с индивидуумами, поэтому я называю наше общество «сетевым индивидуализмом». Люди автономны. У них есть идеи, они создают проекты, высказывают своё мнение и им не надо действовать через какие-либо организации. Они просто связываются в сетях с теми, с кем хотят. И это тоже фундаментально важно. Это автономия по отношению к корпорациям и правительствам, автономия по отношению к организациям и руководству. Следовательно, эти движения — движения свободных людей, которые, если не хотят иметь лидеров, то их просто отвергают, и точка!

И, наконец, разница заключается в том, что этот тип коммуникации в то же время  является локальным и глобальным. Мы всегда связаны глобально, что очень важно, потому что тогда вы можете иметь глобальную солидарность сетей. Еще ни одно социально-политическое движение в истории не было в одно и то же время локальным и глобальным, говоря в терминах теории коммуникации.

Оппозиция между Сетью и Индивидуальностью

— В своих  книгах вы пишете, что наше общество все больше структурируется вокруг оппозиции Сеть — Личность. Неужели вы действительно считаете, что такая оппозиция существует? Сейчас, беседуя с вами, я убеждаюсь, что вы больше говорите о сотрудничестве между отдельными индивидуумами и сетями, так в чём же состоит оппозиция?

— Здесь два момента. Один — то, что моя теория развивается на фоне меняющейся действительности. Когда теория не соответствует фактам, я отбрасываю теорию, беру факты и переписываю теорию. Потому она несколько изменилась.

Но суть в том, что когда я говорил о Сети, я имел в виду не только интернет. Сеть связывает мировые силы глобального масштаба. То есть все глобальные силы объединяются через эту Сеть, а их не интересуют человеческие жизни, самобытность, культура и прочие вещи. Можно привести пример книги журналиста Томаса Фридмана, который говорит, что мы живем в «Плоском мире». Это надо понимать так, что нет больше ярких культур, особенных людей — всё это одно игровое поле, которое состоит из рыночных и сетевых связей.

С одной стороны, многие думают, что в обществе глобальных сетей исчезает особая идентичность. В действительности же происходит наоборот. Всё больше и больше людей полагаются в своей жизни на свою идентичность и очень часто на национальную идентичность общества, в котором живут, — религиозные, национальные и этнические особенности. Неправда, что большинство людей считают себя гражданами мира. Большинство людей придают особое значение своей национальной принадлежности.  Только элиты чувствуют, что они граждане мира.

Я  пытался объяснить в моей теории, почему в мире, который превращается в глобальную сеть, люди ещё больше, чем раньше, привязываются к своей идентичности. Это происходит потому, что институты общества не могут контролировать реальные силы общества — силу коммуникации, силу финансовых потоков. Все силы имеют глобальный характер. Институты бывают национальными или местного уровня. Людям не подвластно то, что происходит. Поэтому они находят прибежище и строят свою жизнь на принципах идентичности.

То, что я мог бы добавить к своей теории сейчас, — это то, что и сетевые структуры,  и веб присутствуют в интернете. Вы можете использовать интернет для создания сетевой организации, построенной вокруг определённой идентичности, или вы можете использовать интернет для построения глобальных финансовых рынков, или по-особому организовать СМИ.

Таким образом,  интернет становится общим инструментом и общим пространством для всех и вся. И, следовательно, он больше не представляет оппозицию между тем, что происходит в электронных сетях, которые контролируются определенными силами, и тем, что происходит в жизни людей, которая гораздо больше связана с их бытовым опытом.

Можно сказать, что люди набираются опыта в физическом пространстве и в виртуальном пространстве, тогда как власти всё более сконцентрированы на контроле виртуальных сетей, где циркулируют деньги и власть.

Интернет изменяет медиа

— Маршалл Маклюэн верил, что эволюция человека связана с изменениями форм медиа. А как интернет их изменяет? У вас есть понимание того, как это всё будет выглядеть в ближайшем будущем?

— Прежде всего, я никогда не говорю о будущем. Это мой принцип, я говорил о нём много раз. Обычно, когда меня приглашают на конференцию, где обсуждают будущее, я всегда отклоняю такие приглашения. Ваше приглашение я принял потому, что вы обсуждаете настоящее, хотя вы и задали несколько другие рамки.

Я очень уважаю футурологию, но я не думаю, что это серьёзная наука. Потому что на самом-то деле ни один человек не может предсказать будущее в терминах науки об обществе. В технологических  терминах предсказать можно  в больше или меньшей степени. Но в социальных или экономических терминах — кто мог предугадать, что в Европе начнётся процесс дезинтеграции? Кто мог предположить, что в арабском мире начнутся революции? Это очень забавная вещь в исторических процессах — они непредсказуемы. Если бы всё можно было предусмотреть, этого бы просто не произошло, потому что люди изменили бы всё.

Самый серьёзный вопрос, который Вы поднимаете, касается того, как изменяются медиа под влиянием интернета. Самое главное тут то, что бизнес-модели, на основе которых мейнстримные медиа функционируют сегодня, изжили себя. Поэтому, возможно, когда ваше поколение придёт на смену моему, люди больше не будут смотреть телевидение. Я не совсем понимаю фактическую модель телевещания. Я понимаю, что есть модель контролируемого программирования, когда одно сообщение адресуется многим зрителям  под жёстким контролем, с жёсткой программной сеткой. Эта модель ушла в прошлое.

Фактические ТВ-сети продолжают работать, но всё чаще случается так, что молодые смотрят телевизионные программы, которые они записывают и просматривают в интернете тогда, когда захотят. Есть знаменитое изречение: «Прайм тайм — это моё время». И оно разрушает нечто очень важное: рекламную модель, на которой основывается современное ТВ.

Итак, самое главное — это освобождение от посредников, тот факт, что каждый может построить свою информационную систему. Начнём с самого простого — печатной прессы. Молодое поколение не читает бумажных газет, оно читает газеты в интернете. И они не читают какую-то одну газету, они читают много разных. Поэтому фактически они конструируют свою собственную газету, просматривая разнообразные издания онлайн. Люди думают, что читатели будут за это платить, но нет, они не будут. И мы это знаем. Единственная газета (вообще-то их две), которые создали успешные бизнес-модели онлайн — это «Уолл стрит джорнэл» и «Файнэншл таймс».

-Теперь «Нью-Йорк таймс» тоже пытается освоить модель платной подписки…

— Да, но она не работает, её не покупают. Я бы вместо неё читал только «Бостон глоб» или «Вашингтон пост». Вам по-прежнему будут доступны онлайн все эти газеты, которые, как Вы знаете, непрерывно собирают, анализируют и распространяют информацию, например, «Хаффингтон пост». «Хаффингтон пост» сегодня гораздо более влиятельное издание в обществе в целом, чем «Нью-Йорк таймс». Конечно, не с точки зрения политического истеблишмента, а исходя из того, что говорят люди, они, скорее, опубликовались бы в «Хаффингтон пост», чем в «Нью-Йорк таймс».

— Почему?

— Свобода. Люди чувствуют, что кто бы ни публиковался, его не будет контролировать редактор. И ещё — это ненавидят журналисты, но ценят обычные люди — каждый может печатать, что он хочет.

Суть в том, что бизнес-модель традиционных медиа основана на рекламе, контроле программирования и фиксированных медиа. В тот момент, когда вы открываете что-то в интернете — онлайн-ТВ, онлайн-журналистику —  всё, что угодно, рекламная модель перестаёт работать. А реклама уходит в Сеть. Правда, медленно: пока она занимает только 20% общего рекламного рынка в США. Например, в Европе нет ни одной печатной газеты за исключением «Файненшл таймс», которая была бы прибыльной. И идут разговоры о том, что правительство должно давать субсидии печатной прессе, чтобы она вообще не исчезла. Фактически  все бумажные газеты и журналы входят в большие медийные группы, которые представляют собой интегрированную систему, где онлайн, видео, торговля, ТВ и издательская деятельность работают вместе  и один сегмент субсидирует другой.

Итак, самое главное — то, что бизнес-модель, лежащая в основе традиционных СМИ, изжила себя. В медиа все с этим согласны. Тогда возникает следующий вопрос, каким образом можно создать другую бизнес-модель, используя интернет. Вопрос остаётся открытым. Никто пока не дал ответа.

Во-вторых, мы стали свидетелями роста популярности гражданской журналистики в мире. Это касается не только демонстраций в Иране, когда люди, рискуя жизнью, пытались загрузить что-то на Youtube. Это гораздо больше: когда любой гражданин в любое время может стать репортёром, имея при себе только мобильный телефон. И, кроме того, забавно, когда говорят о надзоре в век интернета: всесильные элиты всегда контролируют население. И сегодня даже чаще, чем когда-либо, это происходит с помощью электронного наблюдения. Разница состоит в том, что люди тоже могут контролировать правящую элиту. Если сделать что-то не так или что-то неподобающее, вас поймают. Можно привести много примеров, когда карьера политических лидеров заканчивалась таким образом. Это вынуждает представителей элиты всё больше держаться в тени и дистанцироваться от народа, ведь они всегда рискуют быть разоблачёнными из-за какой-нибудь фотографии. Таковы виражи истории.

Что касается гражданской журналистики, то многие считают её ненадёжной. Довольно часто это именно так. Но было бы важно выяснить, что объединяет  профессиональных и гражданских журналистов. Многие медиа не признают гражданскую журналистику и считают её угрозой для себя. Другие, а их больше,  гораздо умнее и умело используют преимущества гражданских журналистов…

— Как это делает «Гардиан»…

— Как «Гардиан» или Би-Би-Си. Би-Би-Си имеет в своём распоряжении огромное количество гражданских журналистов, а сотни сотрудников осуществляют проверку фактического материала (fact-checking), поступающего от гражданских журналистов. И это так приятно, так легко, когда всё общество задействовано в работе, но есть и профессиональная прослойка, проверяющая факты.

Сервисы и Аналитика

— Можем ли мы говорить о том, что глобальное общество более не нуждается в СМИ в их традиционной форме? Но если речь идёт о финансовой информации, то такие ведения трудно найти в интернете в свободном доступе.

— Речь не об информации — речь об аналитике. В этом заключается разница. Чтобы разобраться в большом объёме сложных финансовых показателей, вам нужны эксперты. Поэтому-то люди платят за «Уолл стрит джорнэл» и «Файнэншл таймс»: они не рассматривают их как медиа, это профессиональные инструменты и сервисы. Никто не читает «Уолл стрит джорнэл» ради информации или развлечения — это скучнейшая вещь в мире! Если только вы получаете удовольствие от финансовых катастроф. Для читателей это именно профессиональные инструменты.

Единственные разделы в интернет-изданиях общего интереса, за которые люди готовы платить, — это анализ, специальные вкладки и архивы, к которым можно получить доступ только за плату, и это нормально. Иметь под рукой архив за два года по определённой теме гораздо удобнее, и это экономит время по сравнению с тем, если бы вы отправились искать это в интернете. Так что сервисы — не информация.

— Аналитика и сервисы, но не актуальные новости?

— Очень специфическая аналитика. Но не политическая и не социальная.

— Почему?

— Потому что люди думают, что им не нужна политическая аналитика, они всё знают сами. Только определённый уровень, некоторые типы аналитики, раскрытие сути вопроса — это возможно. Это то, что я называю «прикладной социологией»: в этой точке грань между журналистикой и социологией очень тонкая. Если журналист глубоко объясняет, почему произошёл финансовый кризис, свидетелями которого стали все, и почему правительство вовремя не среагировало, то это уже очень сложный анализ — собственно, это то, чем я занимаюсь в социологии.

До известной степени журналисты становятся более специализированными аналитиками и могут поставить информацию в контекст. Гражданские журналисты поставляют информацию, проверка фактов — задача редакции, а специализированный анализ, контекст — это всё ещё вотчина профессиональных журналистов. Так что фактически это модернизирует роль профессиональных журналистов, а не заставляет её исчезнуть.

— Роль стала сложнее, чем когда-либо…

— Зато ещё интереснее и требует лучшей подготовки. Это уже не просто человек,  который ищет информацию на улице. Информация приходит к вам сама. Она повсюду и везде в интернете.

— Это ещё и вопрос журналистского образования, потому что никто точно не знает, как учить молодых людей, которые мечтают стать журналистами лет через пять, потому что ситуация сильно поменяется за эти годы. А обучить этого человека нужно прямо сейчас, но как?

— Здесь наблюдается огромный разрыв между факультетами журналистики и новой журналистикой. Я бы сказал, что большинство факультетов в эти дни отчаянно пытаются ухватить новую реальность. И некоторым это удаётся.

Совместно с двумя коллегами (один из них — обладатель премии Пулитцера) я сейчас заканчиваю статью о новых формах журналистики. Мы её назвали «сетевой журналистикой». Она отсылает нас к процессу, где есть профессиональные журналисты, гражданские журналисты и много других экспертов, с которыми консультируются редакции. Если вы действительно хотите разобраться в причинах финансового кризиса в Европе и его влиянии на политику, вам нужны  финансисты, но также и эксперты в сфере политического анализа.  И, кроме того, те, кто помогут вам понять психологию человека. Так что это целая команда, сеть разных людей, которые создают информацию. Информация сама по себе приходит из интернета всё время. И это ещё один важный момент: непрерывный ньюсрум. Больше нет утреннего выпуска или вечернего. И этому непрерывному процессу нужны умы, которые сумеют интегрировать информацию. Это и есть «сетевая журналистика».