Как боролись с коррупцией во времена императора Николая I

Борьба с коррупцией – изначальная проблема нашего государства. И корни ее уходят вглубь веков, что я и хочу показать на одном историческом примере. Если мы взглянем на будни Российской империи, в состав которой в XIX веке входила большая часть земель Украины, то легко увидим, что с тех пор мало что изменилось. С этой целью я расскажу подробности одного коррупционного расследования, имевшего место в Петербурге в 1837 году.

Дело происходило, как я уже говорила, в начале 1837 года. Один из выдающихся людей Российской империи – флигель-адъютант императора Николая I, полковник и заведующий делами Собственного Его Императорского Величества Конвоя (т. е. глава личной охраны императора Николая I), а также, по совместительству, автор российского гимна «Боже, царя храни!» – Алексей Федорович Львов купил себе в Петербурге дом. Для того, чтобы закончить ремонтные работы и обустроиться в новом доме, ему требовалось еще тысяч двадцать рублей, которых в то время у него не было. В поисках выхода из создавшейся ситуации он решил воспользоваться услугами некоего г-на Пономарева, служившего казначеем Императорского Конвоя. Оказалось, что все это легко можно решить, если обратиться в Казенную палату с просьбой о выделении необходимой суммы под залог того же дома. Т. е., говоря современным языком, взять кредит.

По просьбе полковника Львова, Пономарев написал необходимое прошение и послал его в Казенную палату. Шли дни, недели, а ответа все не было. Работы в доме ведутся, потребность в деньгах становится все более критичной. Тогда полковник просит своего подчиненного Пономарева сходить в присутственное место и узнать, что является причиной столь длительной задержки. Услужливый казначей находит в Казенной палате чиновника, надворного советника Ф., занимающегося этим делом. И каково же было его удивление, когда сей величественный блондин, узнав о цели его прихода, без тени смущения сказал: «Знаю, знаю! Львову нужны деньги, это хорошо; ну, а скажите, сколько он мне даст за получение просимых им денег?» Пономарев при столь неожиданной нахальной выходке растерялся и шепотом, очень невнятно, отвечал, что он, хотя и не получал никакой инструкции по этому предмету, но, по личному своему соображению, полагает, что Алексей Федорович не затруднится предложить ему 500 рублей. Здесь необходимо заметить, что все это происходило в то время, когда в империи проводился перевод расчета денег с ассигнаций на серебро, и потому обещание просто 500 рублей выглядело очень туманным. Чиновник Ф., будучи человеком конкретным и свято блюдущим свою выгоду, тут же внес необходимое уточнение: «Скажите же вы вашему флигель-адъютанту Львову, что ежели он завтра не пришлет мне 500 руб. серебром, то я к нему в дом не поеду; а ежели и поеду, то так его оценю, что он у меня со своим домом напляшется». Курс ассигнационного рубля к серебряному был приблизительно 4 к 1, т. е. чиновнику нужно было отдать около двух тысяч руб. асс. Все официальные сделки в России велись ассигнациями, т. е. Казенная палата должна была выдать А. Ф. Львову 20 тысяч руб. асс., из которых 2 тыс. руб. были, говоря современным языком, были откатом. В наше время всего лишь 10% при решении любого вопроса – невероятно успешная сделка!

Узнав о столь неожиданном повороте, начальник Императорского Конвоя впал в растерянность, не понимая, что следует предпринять дальше. В это время его навестил Е. П. Самсонов, муж его сестры и адъютант небезызвестного шефа жандармов и командующего Императорской главной квартирой генерал-адъютанта А. Х. Бенкендорфа. Будучи молодым пылким идеалистом г-н Самсонов заявил, что именно они, служащие «у источника правосудия и карателя всякого зла и неправды (я так понимаю, что здесь имеется в виду российский император – Л. В.), должны выводить на чистую воду подобные деяния, вошедшие, как видно, в обычай». Далее он дает другу совет, которому тот с точностью и последовал: на следующий день были переданы требуемые 500 руб. Но вручал их г-н Пономарев вместе с неким «опытным и бойким» г-ном Полонским, который, таким образом, должен был стать «свидетелем» этой нечистой сделки. Далее предполагалось, что позже, когда чиновник Ф. приедет проводить оценку дома, аристократ Львов лично, пристально глядя ему в глаза, уточнит у него, получил ли он требуемую сумму. Так он уличит его в получении взятки, и после этого все расскажет графу Бенкендорфу. Наивность бесподобная! Но, наверное, молодые аристократы, в силу своей неопытности, действительно мало понимали в делах «подмазывания», хорошо известных в всякому, кто сталкивался с огромным чиновнически-бюрократическим аппаратом империи.

Конечно же, поведение опытного взяточника Ф. в очередной раз повергло наших героев в шок. После того, как ему были переданы деньги, он, абсолютно не таясь, в присутствии множества чиновников и стоявшего рядом Полонского, «помочивши палец, начал перебирать депозитки для проверки заявленной им суммы». Пораженный «свидетель» попытался предупредить зарвавшегося чиновника о рискованности подобного поведения. «Извините, – обратился он вполголоса к Ф., – ежели я позволю себе заметить, что подобное действие с вашей стороны не совсем безопасно: А. Ф. Львов имеет счастье быть флигель-адъютантом Его Императорского Величества и, кроме того, служить при графе Бенкендорфе; как бы из этого чего не вышло?» – «О! Это для нас все равно, были бы денежки; а от кого они приходят, для нас безразлично. Скажите г-ну Львову, что завтра с оценочной комиссией я приеду к нему в дом, подпишем акт, и все будет сделано».

Действительно, на следующее утро Ф. явился с семью членами оценочной комиссии. Войдя в первую же комнату и не ступив далее ни шагу, они тут же, на бильярде, по очереди подписали заранее заготовленную бумагу. После этого, раскланявшись, они отправились обедать в один из самых лучших и дорогих трактиров Петербурга, откуда прислали Львову счет для уплаты.

Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения флигель-адъютанта императора. (Вы представляете, чтобы какой-нибудь мелкий клерк так нагло вставлял кого-нибудь из высоких чинов АП?) На следующее утро, на традиционной встрече графа Бенкендорфа с адъютантами, он рассказал ему все подробности этой истории. Грозный шеф жандармов во все время не проронил ни слова, продолжая бриться и «поцыкивая изредка языком (что было в его привычке)». Потом, точно так же, без единого комментария, оделся и уехал во дворец к императору с докладом, оставив своих подчиненных в полной растерянности.

Но уже через два часа дело получило продолжение: шеф жандармов приказал написать от его имени отношение к министру финансов графу Е. Ф. Канкрину. В нем говорилось: «Государь Император, получив сведение о противозаконном поступке чиновника Ф., служащего в ведомстве министерства финансов, противу А. Ф. Львова, состоящем в том-то…, высочайше повелеть соизволил назначить при поименованном министерстве следственную комиссию, в члены которой будет назначен мною один жандармский штаб-офицер, поручив этой комиссии формально и в подробности выяснить помянутый поступок Ф-ва, и о последующем почтить меня уведомлением для доклада Его Императорскому Величеству».

Мне одной кажется, что создание подобных следственных комиссий очень характерно и для нашего времени? Как правило, нам рассказывают о создании таких комиссий в Верховной Раде, ГПУ и т. д., но результаты их работы известны только узкому кругу заинтересованных людей и остаются без каких-либо последствий.

В нашей истории министр финансов ведет себя так же, как и любой министр нашего правительства. Получив известие о коррупции в своем ведомстве, он прилагает все усилия, чтобы спустить произошедшее на тормозах. Сначала он довольно долго не отвечал. Потом, наконец, дал ответ всемогущему шефу жандармов: «На почтеннейшее отношение вашего сиятельства поспешаю (не очень, кажется) иметь честь ответствовать, что, лично зная с давнего времени г. Ф-ва за отличнейшего во всех отношениях чиновника, я счел нужным предварительно назначения формального следствия, согласно высочайшей воле, допросить его лично о происшествии, по которому он обвиняется в лихоимстве, и так как он положительно отвергает всякое взводимое на него нарекание, то я нахожусь в необходимости покорнейше просить ваше сиятельство прислать ко мне полковника А. Ф. Львова, как подкупателя, для очной ставки с Ф-м, обвиняемом во взяточничестве». Казалось бы, ничего сверхъестественного и вполне логично. Но, по законам Российской империи, дающий взятку подвергается такому же наказанию, как и берущий ее. Таким образом, несчастный создатель гимна Российской империи из пострадавшего автоматически превращался в подозреваемого, как и чиновник Ф.

После получения ответа министра финансов граф Бенкендорф, который, кстати, к тому времени уже-таки успел забыть об этом деле, передал его Николаю I. Вернувшись от царя, он снова дал распоряжение послать графу Канкрину отношение от своего имени в следующих выражениях: «По докладу, в подлиннике, Государю Императору почтеннейшего отношения вашего сиятельства, касательно присылки к следствию А. Ф. Львова для очных ставок с обвиняемым в домогательстве взяток чиновником, Его Величеству благоугодно было приказать мне передать вашему сиятельству собственные его слова: «Скажи от меня графу Канкрину, что я не хуже его знаю Русские законы; но в настоящем случае приказываю смотреть на действия Львова, как мною разрешенные и потому оставить его в покое и к следствию не привлекать». Сверх того Государю Императору благоугодно, чтобы на следственную комиссию возложено было не только рассмотрение поступка Ф-ва с Львовым, но и тщательное расследование настоящих средств жизни Ф-ва со способами, которые он имеет на приобретение оных».

Делать нечего! Прямой приказ императора возымел действие. По высочайшему Его Императорского Величества повелению была составлена следственная комиссия. В ее состав также вошел назначенный Бенкендорфом жандармский полковник. После долгих проволочек комиссия, наконец, начала свои заседания в министерстве финансов.

Допрос чиновника Ф. на заседании следственной комиссии и ее последующие решения привожу по воспоминаниям очевидца:

«Председатель: «Обвиняемый! Расскажите, как было дело, по которому вы обвиняетесь в лихоимстве?»

Ф-в: «Знать ничего не знаю, и ведать не ведаю!»

Жандармский полковник: «Помилуйте, как же это? Ведь А. Ф. Львов, слава Богу, жив, и у него два свидетеля, которые опровергнут ваше отрицание».

Председатель: «Извините, господин полковник, мы имеем Высочайшее повеление не привлекать А. Ф. Львова к следствию, а потому ни он, ни его агенты спрошены быть не могут».

Что тут делать? Как полковник ни изворачивался, как ни ухищрялся: «знать не знаю», да и только! И таким образом, сразу вопрос о невиновности Ф-ва был решен окончательно, и с сокрушенным сердцем комиссия нашлась в необходимости перейти к другому, а именно: к способам жизни г. Ф-ва. Тут уже настойчивому и правдивому полковнику представилось, что называется beau jeu (красивая игра); ему нетрудно было, по собранным заблаговременно справкам, доказать, что, за неимением ни за собой, ни за женой, ни наследственного, ни благоприобретенного состояния, и никогда не получая на службе более двух тысяч рублей в год содержания, г. Ф-ву невозможно было (как оказалось) жить в двухтысячной квартире, держать экипаж, своих лошадей и многочисленную прислугу, без темных, сокрытых им источников. Как ни грустно было комиссии, но она доведена была до необходимости признать своего сотоварища заслуживающим сильного подозрения. По докладу Государю Императору о таковом исходе дела, Его Императорское Величество высочайше повелеть соизволил: отставить надворного советника Ф-ва от службы и отправить его на жительство в Вятку, куда, как говорят, он выехал из Петербурга в великолепном дормезе на шестерке лошадей!»

Какова была мораль сей истории в XIX веке? Весьма печальной. В своих воспоминаниях упоминаемый здесь Е. П. Самсонов, родственник Львова, писал: «Как при таком великом, строгом и честном императоре, каков был Николай Павлович, какой-то надворный советник осмеливается так дерзко и нахально поступить с лицом, приближенным к самому Государю? Как же бы он действовал с другим, не имевшим такого высокого покровительства? И что бы стало с этим другим, невольным подкупателем? Страшно подумать! А все это отчего? Оттого, во-первых, что надворный советник, лакейски прислуживая и угождая своему начальнику, во всяких случаях твердо надеется на его защиту; а во-вторых, от нашей убийственной формалистики, при которой, ежели не все, то большая часть дел рассматривается и решается не по нравственному их смыслу, а по наружному их изложению, при соблюдении требуемых законом форм».

С этим выводом можно соглашаться или нет: не следует забывать, что его делал человек XIX века. Но я бы хотела обратить ваше внимание на другое. Актуальным для нас в этом примере является то, что, во-первых, здесь, как и у нас, следствие ведут комиссии, состоящие из заинтересованных людей. Т. е. они изначально не хотят раскрывать правду. Вспомните, например, как долго МВД и СБУ «помогают» найти виновников смертей на Майдане. Во-вторых, здесь очень хорошо видно, как трудно вести законное и полноценное расследование, если некоторые из действующих лиц, по указанию очень влиятельных людей, должны быть сокрыты и «неупоминаемы». Трудно искоренить что-либо в заскорузлой системе, если почти через 200 лет использовать те же неэффективные методы. Вот поэтому фигуранты непрекращающихся в Украине коррупционных скандалов вполне уверенно и комфортно чувствуют себя в высших, и не только, коридорах власти. А журналисты и дальше ведут свои расследования, которые власть упорно пытается не замечать.