Почему цивилизационный выбор Украины предопределен

Недавно мне на глаза попалась виниловая пластинка советской фирмы “Мелодия”. Среди песен и танцев “Музыкального калейдоскопа” значилась и “Девушка” в исполнении некоего квартета “Битлс”. Слова и музыка, просто и со вкусом, значились как народные.

Искусство, действительно, принадлежало народу. В фильме 1962 года “Приходите завтра” вокальный талант из глухого сибирского села Фрося Бурлакова приехала сдавать вступительные экзамены в московскую консерваторию. Красна девица ступила на сцену и по-пионерскому звонко огласила:

— Ариа Розины. Музыка народная.

— Музыка Россини! — вскричал ошалевший от такой наглости профессор.

Впрочем, почему бы и нет? Чем композиции Леннона-Маккартни или Джиакомо Россини не народные? Все их знают, и “Come Together” (“Шушарики”, как назвала песню моя мать, от постоянного грохота с пластинки начавшая разбирать английский), и “Фигаро здесь, Фигаро там”, все их любят, а многие даже и поют с переменным успехом. Причем все народы, или, по крайней мере, народы знакомые с радио и патефоном. Мы считаем, что народное творчество обычно ассоциируется с одним определенным народом, точнее — этносом.

Но что происходит, если песня выходит из этнических или национальных рамок и становится общим достоянием? Как, например, украинский “Щедрик”, под названием “Carol of the Bells” ставший в Америке наравне с “Щелкунчиком” одним из самых осточертевших от бесконечных исполнений рождественских мелодий. Среди хитов гения американского джаза Луиса Армстронга есть и русско-цыганская “Очи черные”, и немецкий “Макки-нож”, и французская “Жизнь розы”. Значит ли это, что они перестали быть тем, чем были? Нет. Просто из временного разряда местного колорита, присущего любой точке земного шара, они переместились в универсальный и гораздо более протяженный контекст цивилизации.

Вот интересная задача — попробуйте найти национальный английский костюм. Или американский. Где искать англо-американский эквивалент украинской вышиванке, русскому кокошнику, шотландскому килту, японскому кимоно, индийскому сари? Ну не у карикатурных же Джона Буля и Дяди Сэма? Между тем, история этих стран прекрасно изучена, задокументирована, проиллюстрирована и осмыслена. Под рукой достаточно одежд, античных сандалий, средневековых доспехов, прикидов лордов и смердов, черно-белых камзолов пуритан, красных мундиров английских солдат и городских сюртуков восставших против них американцев, рабочих роб, фермерских комбинезонов, цилиндров и фраков банкиров, шляп ковбоев, кожанок байкеров, джинсов хиппи, и многого другого, но ни во что нельзя ткнуть пальцем и сказать — вот он, национальный американский или английский костюм.

И этому есть причина. Возможно даже причина того, почему в последние 500 лет именно эти страны оказались в авангарде человеческого развития. То, что все эти, зачастую очень непохожие вещи и явления, каким-то образом неизменно укладываются в одну протяженную историческую канву, подсказывает, что перед нами не просто страна, народ или нация, существующая исключительно внутри определенных исторических, экономических и культурных рамок, а нечто большее, чем просто совокупность временных, географических и социальных составных. Обычно это называют цивилизацией.

Имеются несколько определений этого термина, некоторые из которых мы уже обсуждали в статьях “Что и кто мешает проведению реформ в Украине” и “В чем главная причина постоянных неудач украинского национализма?”. Но даже если мы возьмем все имеющиеся определения и применим их к существующей в мире ситуации, то в итоге получится две, точнее, две с половиной цивилизации, о которых можно с уверенностью сказать, что это не просто географические или исторические формации, а социальные и культурные феномены, доказавшие свою самостоятельность и, что важнее, состоятельность на протяжении тысячелетий.

Детальное исследование не является задачей данной статьи, поэтому не стану томить читателей и сразу их назову: условно европейская или западная, условно китайская или азиатская, и отчасти условно индийская, та самая половинка. Понятно, что западная цивилизация берет свое начало на Ближнем Востоке и уходит в Америку, азиатская относится к югу-востоку Азии, сформировавшемуся под влиянием Китая, а индийская не замыкается на своем субконтиненте, поэтому не стоит тратить времени на семантику и научность терминов. Как правильно их называть, не так уж важно. Важно то, что эти три обладали, а одна из них и сегодня обладает, одним интересным свойством — влияние на умы и воображение других.

Можно завоевать территорию, захватить людей, присвоить собственность, переселиться на новое место, перенять технологию, принять религию, но истинную цивилизацию все хотят имитировать. Умница Оскар Уайльд сказал, что имитация — самая искренняя форма лести, которую посредственность может оказать великому. Под такое определение подходят только две цивилизации, которые влияли на других, как в моменты своих взлетов, так и во времена падений: юго-восточная азиатская и западная, к которой мы стремимся то ли принадлежать, то ли имитировать.

И все потому, что, грубо говоря, три тысячи лет назад древние греки, не имея единой государственности и формальной общности, тем не менее, прогнали через призму своего взгляда на мир опыт всех предшествующих им культур, от шумеров до египтян с финикийцами, и создали нашу цивилизацию. Греция никогда не была супер- или просто державой, тем не менее, римляне хотели быть как греки, впоследствии готы и франки хотели быть как римляне, а затем норманны и венгры хотели быть как франки, и так далее до наших дней, когда в России по-прежнему бубнят “Мы есть Третий Рим”. Подобное происходило и на Дальнем Востоке с Китаем, идеи и культура которого распространялись гораздо дальше, чем могли добраться императорские войска. И даже когда Китай захватывался варварами, его цивилизация пережевывала завоевателей успешнее, чем все китайские военные изощрения.

Остальные же цивилизации оставались скорее удачными схемами, которые действительно работали, пока условия оставались подходящими. Поэтому египетская и мезоамериканская цивилизации, схожие по организации и культуре, не пережили кардинальных перемен в своих обстоятельствах. Цивилизация — это своего рода культурная империя, она не может замыкаться на себе. Другие исторические формации тоже могли бы претендовать на звание, но история для них не сложилась. Бывает.

А вот чего не бывает, так это цивилизации, сознательно основанной в качестве таковой. Ведь невозможно собраться и предложить что-то эдакое: “А не создать ли нам, господа, сегодня пенициллин или открыть ДНК?” Цивилизация просто случается, как случилась Вселенная или жизнь, в силу обстоятельств, которые невозможно предугадать. В какой-то момент все осознают, что весь этот вроде бы несвязный набор, состоящий из папирусов и стел с малопонятными словами, колонн и акведуков, распятых мужиков и писающих мальчиков, корсетов и мини-юбок, конкретных вещей и конкретных личностей, и есть наша цивилизация.

Цивилизация собирается столетиями из мелких деталей, а не эпическими усилиями героев. Поэтому эпос, к которому тяготеют молодые общества, эта легенда о событиях, предполагаемых в некоем прошлом, недостаточен для возникновения действенной цивилизации. Она возникает, когда люди вместо буквального пересказа мифа, начинают его свободно интерпретировать. Тогда возникает литература, философия и религия, то, что и создало западную цивилизацию. Или принимают еще более практичный подход и уходят от легенды в прямую хронологию, как Китай, а до этого и Египет. Конечно, все это имело толстый налет государственной пропаганды, так что если какой-нибудь Рамзес огребал, скажем, от каких-нибудь хеттов, то официально писали о великой победе фараона. Но, по крайней мере, речь шла о реальных событиях. Китай постоянно, при каждой династии, переписывал свою историю, иногда даже физически уничтожая хронистов, но все-таки это была история, а не фантазия.

Из “Гильгамеша”, “Манаса”, “Беофульфа”, древнерусской былины полноценной цивилизации не выйдет; она продвигается конкретными людьми в конкретных условиях. Был же момент, когда и Российская империя стала частью европейской цивилизации, благодаря критической литературной интерпретации ее мифа Пушкиным в “Борисе Годунове”, Толстым в “Войне и мире”, и всякими прочими Чеховыми с Достоевскими. Вот эти гаврики, вместе с композиторами Мусоргским и Чайковским, и стали частью западной цивилизации. Потом пришел совок и стал сознательно создавать свою цивилизацию, для чего приказал сочинять эпос, основанный на идеологически выдержанных мифах. Чем до сих пор по привычке и занимаются многие деятели искусств.

Правда, есть Индия, которая умудрилась выйти как раз из эпоса “Махабхарата”, но при этом дорасти до пропорций полноценной цивилизации. Как говорится, исключения только подтверждают правила. Индия — такой огромный, такой насыщенный, такой разнообразный, такой непростой субконтинент, что это отразилось на индийской истории и мировоззрении. Там все так сложно и запутанно, начиная с той же бесконечной “Махабхараты”, с невероятным количеством богов и мифов, с сотнями народов, языков, племен, даже стран, что разобраться в этом хаосе возможно было лишь цивилизационным подходом. Поэтому Индии пришлось создать современную математику, чтобы как-то с этим бардаком совладать, пусть и виртуально. Там придумали невероятно важное понятие нуля, без которого ничего бы у нас сегодня не работало.

На трех страницах всего о великих цивилизациях не скажешь и, уж точно, не объяснишь, поэтому я прибегну к аналогии, рискуя при этом поставить вас в неловкое положение героя пьесы Эрдмана “Самоубийца”, читающего инструкцию по игре на трубе, в которую он вбухал последние деньги: “Для того чтобы правильно выучить гамму (на трубе — Д.Б.), я, всемирно известный художник звука Теодор Гуго Шульц, предлагаю вам самый дешевый способ. Купите самый дешевый ро… (перевертывает страницу) …яль… Как рояль?.. Зачем же рояль?”

Что поделать, если наилучший способ объяснить разницу между цивилизациями это музыка. Она, в отличие от слов, не врет, так как идеально передает особенности восприятия мозгом тех или иных установок. Поэтому подойдите к роялю в бальной зале вашего особняка и попросите гувернантку открыть крышку.

Или, если рояль в ремонте а гувернантка в отпуске, откройте виртуальный рояль:

Этот

Этот

Или этот

Или просто пользуйтесь картинкой:

Nota bene. Если вам совсем не интересна моя музыкальная интерлюдия — перескакивайте в следующий сегмент — жмите тут.

Обратите внимание на группы из пяти черных клавиш. Нажмите их в любой последовательности. Заметьте, что как ни тыкай, все равно получается нечто внятное и даже знакомое. Если вы признали в этом музыку рок-группы Deep Purple, вы не ошиблись. Это оттого, что они использовали пентатонику, пять основных звуков без — заметьте!- полутонов, минимально возможное количество, из которого можно лепить мелодии, не впадая в монотонный речитатив рэпа и хип-хопа. И на которых также основана китайская музыка, как отражение сознания китайской цивилизации, практичной, эффективной, где все по делу, без лишних нюансов и ненужных эмоций.

Нам иногда кажется, что это невероятно сложное общество, когда мы слышим язык, видим иероглифы, наблюдаем так называемые “китайские церемонии”. На самом деле язык структурно очень прост, письменность достаточно разборчива (в старом добром английском треть слов тоже приходится запоминать на вид, так как фонетически они уже давно не воспринимаются), а бюрократизация азиатского общества как раз и отражает стремление к полной формализации отношений, где четко прописанный ритуал убирает саму возможность импровизации. Это настолько эффективный подход, что Китай даже внешне практически не менялся со времени первого императора Цинь Шихуанди в 3 веке до н.э. до последнего императора Пуи, потерявшего престол аж в 1912 году. Если смотреть китайские исторические фильмы о событиях, относящихся к временам между этими двумя правителями, то определить визуально, в каком столетии происходит действие, довольно трудно.

Теперь, чтобы с Дальнего Востока перебраться в Европу, последовательно пройдитесь, не пропустив ни одной клавиши, от “До” первой октавы до “До” второй октавы, все 12 черно-белых нот хроматической гаммы. Теперь только по белым клавишам. 7 ступеней или До мажор, ионийский лад древних греков, в котором есть и тона, и полутона. В этом раскладе имеются три основных ступени, первая, третья и пятая, которые выражают характер всего лада или октавы. Получаются аккорды, сочетая которые можно развить не только мелодию, но и гармонию, сочетание аккордов. Из этого получаются симфонические оркестры и рок-группы, джазовые ансамбли и народные хоры имени Веревки, одним словом — разнообразие идей. Европейское ухо, а, следовательно, и сознание, ценит выразительность и репрезентативность, когда через определенные сочетания немногого, можно выразить большее целое. Своего рода демократия, когда 3-4 ноты говорят за весь лад. А ведь это еще позволяет устраивать полифонию, многоголосие с функциональным равноправием отдельных голосов. Одним словом, либерасты, толерасты и гейропа, делай, что хочешь! В такой организации музыки, и цивилизации, которую она символизирует, имеется прекрасная возможность импровизировать персонально, не разрушая общего, а, скорее, добавляя в него новые краски и возможности. Так как в такой системе все постоянно меняется, просматривая европейские исторические фильмы легко понять, в каком периоде и какими инструментами режут друг друга герои.

А теперь возьмите и разбейте каждую клавишу пополам, ведь в индийской музыке может быть и 22, и 23, и 24 ступени. Казалось бы, больше возможностей? По идее, да, но, чтобы удержать такое разнообразие в каком-то осмысленном порядке, требуется множество жестких правил и стандартов исполнения, которым приходится следовать пунктуально, так как любая несанкционированная импровизация создаст моментальный диссонанс. Так же, как и кастовая система пыталась согласовать избыток разнообразия в индийской цивилизации. С тем же относительным успехом.

Я подозреваю, что именно поэтому в индуизме, а затем и в буддизме, появились практики, направленные на то, чтобы полностью вырубить себя из жизни, общества и собственного сознания. Потом уже европейцы, со свойственным им наивным романтизмом, перепутают индуистское просветление (состояние абсолютной пустоты в голове, белый шум) с европейским просвещением, и придумают физические, духовные и умственные положительные аспекты в экзотических индийских культах. Хотя все это, так или иначе, в оригинале сводится к достижению состояния полного оцепенения перед сложностью и посему бессмысленностью бытия. У нас это не прижилось, потому что народу и разнообразия у нас поменьше, жизнь гораздо проще, а истинная нирвана или полное слияние с Атманом-Брахманом вполне достижимы и без годов аскезы, стояния на голове и медитации на пупок, с помощью трехлитрового пузыря самогона от известной сельской бодхисатвы тети Глаши.

Противопоставлять цивилизации между собой некорректно и бессмысленно, потому что сравнивать можно только равнозначные вещи. Все люди, несомненно, в их личных страстях, потребностях и болячках, похожи до уныния, но когда дело заходит до цивилизационного различия — человек человеку инопланетянин.

Не стоит путать менталитет и культуру с цивилизацией. Сейчас как-то принято считать за аксиому, что восток — это непременно традиция, почитание старших по возрасту и званию, трудолюбие аки пчела, взгляд, направленный с тоской в прошлое, и мышление исключительно протяженными временными категориями: веками и тысячелетиями. Запад же якобы мыслит даже не годами, а квартальными отчетами по прибыли, плюет на традиции и «ласкает молодых и рьяных», он весь в будущем. В общем, строго в соответствии со строкам «певца британского империализма» Редьярда Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись».

Но что еще мог сказать индустриальный, секулярный британец 19-го века, оказавшись в незнакомом ему феодальном, религиозном и экзотическом мире? Примерно то же, что за полстолетия до него писали про такие же дикие и экзотические места Европы, как горная Шотландия и Корсика. Британец смотрел на Китай и Индию, видел, что там нет «заводов, газет, пароходов» как у него, и думал: «Надо же, как у них тут все запущено!»

Но вот какая беда. За 6 столетий до Киплинга, венецианский (а как же!) купец Марко Поло поехал за богатствами почему-то не в туманный и близлежащий Альбион, а в далекий, таинственный, но сказочно богатый Катай, где правил могольскиймонгольский хан Хубилай. Хан (на то он и хан) мог сидеть где ему угодно, хоть в Суздале, при желании, но по каким-то невыясненным причинам предпочитал сидеть именно в Китае. Через сто лет после этого русский купец Афанасий Никитин попадет в Индию и поразится количеству городов, людей и богатств. Более того, глубоко верующий, православный Никитин осознает, насколько близки в своей сути все люди и религии, и закончит свое повествование мусульманской молитвой на арабском языке.

А если взглянуть еще глубже в историю, то прагматичные римляне мало чем отличались от прагматичных китайцев. На этом фоне выделяются как раз индусы, с их странной приверженностью к золоту, не накоплению его в качестве средства потенциального обмена на вещи и услуги, а исключительно для ношения на теле ради красоты, наверное. Как раньше у нас все, поголовно, носили ондатровые шапки. Такое непрактичное отношение к такому практичному материалу поражало еще античных греков.

Цивилизационное мышление проявило себя единственный раз в истории, но имело серьезные последствия. Нам известна Эпоха географических открытий, начавшаяся, когда Колумб и Васко де Гама открыли пути для европейских колонизаторов в Америку, Африку и Азию. Европейцам, жадным до золота конкистадорам, но и романтическим идеалистам в душе, новое нравилось, носами они не вертели, а осваивали, а чаще присваивали, все, что им попадалось. А заодно перенимали опыт и плохие привычки аборигенов.

Но, примерно в то же время, из единственной супердержавы того времени, Китая, вышел огромный океанский флот, с цель исследовать мир. Флот дошел аж до Африки, чуть ли не до Судана, и… вернулся. Императору доложили, что ничего интересного в мире нет, все там дураки и только в нашей «рідний Піднебесної, все гарнесенько та чудернесенько». От добра добра не ищут, подумали практические китайские умы, чего нам связываться с нищими. На том и порешили, что Китаю нужно закрыться от такого несовершенного мира и вариться в собственном соку, как «утка по-пекински». Последствия такой самодостаточности и самозакрытости известны всем.

Впрочем, в то время цивилизации могли позволить себе мыслить «рационально». Пока все вертелось вокруг сельскохозяйственных циклов — посевная, поливная, жнива, жратва, зима, голод — на материальное состояние общества его менталитет отражался мало. В далекое будущее никто не заглядывал, хватало и слабой надежды на летние дожди, чтобы не было засухи. Даже ростовщики деньги не вкладывали на срок. Как шекспировский ростовщик Шейлок, у которого возможностей хеджинга не было, и давал он в займы на один раз, и если корабль тонул, то единственно, что ему оставалось либо утереться, либо требовать кусок ноги заемщика. Какое тут будущее! А что творили не так давно со старушками-проценщицами в России!

Только когда экономика стала индустриализированной, а таковой она стала сначала в Европе, вот тогда и понадобилось долгосрочное планирование и финансирование, то есть смотреть в будущее. Это дело называют еще капитализмом. И что интересно, как только капитализм в конце 20 века завязался в Азии, тамошние традиционные отношения тут же начали меняться. Современное поколение резко отличается от предыдущего, и серьезные акулы капитализма выплывают все больше из Шанхая.

Но различия, тем не менее, пока остаются в подходе к мысленным абстракциям. Практичный Восток абсолютно не воспринимает нашу западную метафизику. Бог, стыд, грех — таких понятий там просто нет. С другой стороны, их определение ответственности, семьи, строгой иерархия вещей и понятий совсем не то, что обычно подразумеваем мы. Поэтому, когда “аналитики” начинают подходить к Востоку с западными мерками, они неизбежно попадают впросак. Восток — дело тонкое, хотя и вполне объяснимое

Но, хотите вы этого или нет, в мире на сегодня есть две цивилизации плюс Индия. Остальные культуры и общества находятся в нелегком процессе вхождения в них.

То, что происходит сегодня в Украине, России, на всем постсоветском пространстве, на Ближнем и Дальнем Востоке, в Африке и Латинской Америке, является проявлением и последствием их цивилизационного выбора. В том смысле, что в 21 веке жить вне определенной цивилизации не получается, так что выбирать особо не приходится. Или ты часть какой-то цивилизации, или отодвигаешься на самый край ойкумены, где всем наплевать на тебя, а тебе на всех. Некоторые это забвение почему-то называют национальным суверенитетом. А некоторые даже — чучхе.

Остальным, впрочем, еще требуется преодолеть пропасть между искусственной человеческой цивилизацией и натуральным, без ГМО, инфраструктуры и туалетной бумаги, выживанием. Да, да, противоположностью цивилизации является не другая цивилизация, а дарвиновская естественная борьба за выживание, в которой имеет преимущество тот, кто в состоянии приспособиться к данным обстоятельствам. Ключевые слова тут “приспособиться” и “к данным обстоятельствам”. В природе никто сознательно не меняет свои обстоятельства, никто не кооперируется без нужды, никто не доверяет другому без заложников. И, с точки зрения выживания в дикой природе, это единственно верная стратегия.

Один мой знакомый утверждал, что никогда не попадет в аварию, так как изначально исходит из того, что все водители и пешеходы — идиоты, сумасшедшие или психопаты, и верить, тем более доверять, никому нельзя ни при каких обстоятельствах. Действительно, если постоянно находиться в состоянии постоянной готовности, иметь ментальность осажденной крепости, шансы на выживание повышаются. При условии, что вокруг действительно все враги, и что ваши обстоятельства никогда не переменятся, так как выйти из осажденной крепости, не разблокировав ее, и заняться чем-то другим по определению невозможно.

Цивилизация не возникает из осадного положения, тем более из осадного менталитета. Напротив, цивилизация есть противоположность осадному менталитету, поскольку базируется не на непосредственной реальности, а общей концепции организации и состояния общества, способного сохранять свою сущность и развиваться в определенном русле независимо от контекста происходящего вокруг. Ей требуется некая абстрактная идея, не зависящая от способа производства, религии или этнического состава населения, требующая постоянной интерпретации, постоянного переосмысливания и непременно несовместимая с биологическими императивами выживания вида. Например, “общее благо” и “свобода”. Трудно точно сказать, что они значат в каждом конкретном случае, но это как раз и делает эти понятия краеугольными камнями западной цивилизации.

Которая прорвалась в Украину с Евромайданом. Он-то начался как очередной украинский протест, на тот момент против смены обещанного европейского курса. Все как обычно. Но тут произошел сдвиг общественного сознания, нехарактерный для дарвиновских систем — неадекватные действия властей вызвали адекватную реакцию общества. Людей бить нельзя! Агрессора отражают, преступников обезвреживают, с людьми говорят. Людей бить нельзя!

Я помню, как два года назад я спорил с теми, кто указывал на то, что на Майдане находились и нацисты. А я отвечал, что насильственные действия государства обязаны быть пропорциональны угрозе обществу, независимо от политической ориентации протестующих. Государство представляет всех граждан и не имеет права дифференцировать между ними по политическим, религиозным, расовым, гендерным, этническим, языковым и финансовым признакам. Оно обязано искать компромисс, а не произвольно выбирать победителей.

Достоинство еще одно весьма неопределенное, но такое общечеловеческое чувство, которого нет в природе. И переход Евромайдана в Революцию достоинства был тем редким концептуальным моментом в истории страны — понятие “свобода” объединило множество разных людей. Вероятно, впервые оно обрело свое истинное значение — не дарованные сверху вольности, не завоеванная силой независимость от тирании, а возможность проявлять свою добрую волю по отношению к другим, возможность — и это невероятно важно — не получать, не брать, а отдавать. Общество взрослеет, когда человек, вместо понятного и объяснимого “что я с этого буду иметь?”, задает себе вопрос “где тут я среди других, в чем моя роль, что я могу сделать в жизни, происходящей вокруг меня?”

Но это только самое начало пути, всего лишь предпосылки к вхождению в цивилизацию. Многие в Европе, а не только в Украине, ведь тоже до сих пор не разобрались в разнице между западной цивилизацией и формальным членством в Евросоюзе. Одна Греция чего стоит. О ней давно уже принято говорить, что с тех пор, как две с половиной тысячи лет назад греки создали современный мир, они находятся в состоянии постоянного упадка. Именно цивилизационное соответствие структурам союза позволяет одним странам входить в него без особых проблем, а других вечно колбасит.

И так будет повторяться со всеми, кто воспринимает цивилизацию как набор определенных обрядов, законов и, конечно же, правил этикета. Особенно этикета, который китайцы отработали еще тысячелетия назад, но который установился в Европе только в конце 17-го века при дворе Людовика Четырнадцатого просто от нечего делать. Потом в течение двух столетий люди старательно эмулировали такое кодированное поведение и моду, которое указывало на их принадлежность к привилегированным или, хотя бы, образованным классам. Поэтому весь 20-й век демократизировавшееся общество как раз и разбивало этот дворянский этикет, его представления о речи и поведении, его узко ограниченные понятия о том, что такое хорошо, а что такое плохо.

Цивилизационный выбор для Украины давно предопределен. В этом никто, даже сам Путин, не сомневается. Другое дело, что пути, которые мы выбираем, могут быть разными. Можно принимать правильные законы, одеваться как хипстеры, менять милицию на полицию, имитировать все полезное и интересное, но это не делает страну частью общей цивилизации. Она определяется не могучими разовыми усилиями героев и президентов, а множеством бесконечно долгих, малозаметных параллельных процессов, которые часто трудно понять и использовать.

Изображение: softyrider62.deviantart.com