Современные идеологи так называемого “Русского мира” (парт. Кирилл (Гундяев), А. Дугин, Е. Холмогоров, К. Фролов) активно продвигают концепцты “традиционных ценностей”, “консервативной революции”, “археомодерна” и тому подобных. Все они характеризуются известной реакционностью — радикальной (А. Дугин) или умеренной (Е. Холмогоров) — по отношению к модерну, идее прогресса, естественных и неотчуждаемых прав человека, секуляризму, демократии.

Обозначенная парадигма предусматривает провозглашение определенной (архаичной) социально-политической модели общества “абсолютной”, “вечной”, “изначальной” и “богооткровенной”. Под последней подразумевается “исконная” для Русского мира “православная цивилизация” — раз и навсегда богоустановленный идеальный порядок жизни человека и общества. Отсюда возникает отношение к “Русскому миру” как последнему форпосту абсолютной истины, божественной правды, противостоящему миру отступничества и греха в лице обобщенного “разлагающегося Запада”.

“Русский мир” — концепция “вечного возвращения” в православный “золотой век”. А. Дугин прямо указывает, что это псевдофеодальное, иерархическое (наподобие “божественной иерархии”), героическое и маскулинное общество “воинов и священников”, не предусматривающее безрелигиозности, мультикультурализма, альтернативных идей и т.п. По сути, “новое средневековье” Русского мира — попытка вернуться к “иерархическому пространству” и “циклическому времени” домодерного общества, отказ от модерна, который видится некоей аберрацией богоустановленной жизни, нарушением абсолютного незыблемого идеала и, естественно, “антихристовым богоборчеством”. Для идеологов Русского мира “Запад” буквально предал Бога, отпал от цивилизации, стал воплощением зла.

Парадокс заключается в том, что, делая отсылки к “благочестивому прошлому”, представители идеологии “Русского мира” идеализируют виртуальную, никогда не существовавшую реальность “святой Руси”. В данном случае миф “о вечном возвращении” полноценно не функционирует, т.к. сама идея “Русской цивилизации” является, в сущности, новоделом, базирующемся на “цивилизационной” логике Сэмюэла Хантингтона. “Русский мир” — глубоко постмодернистская концепция, основанная на современной интерпретации христианского наследия, где абсолютизируются дохристианские (!) мифологемы космической борьбы добра со злом, порядка с хаосом, “золотого века” и проч., при лишь формальном их обрамлении христианской догматикой и эстетикой. Для этой эстетики значимым становится образ “врага”, который становится центром отрицательной идентичности “нас” против “них”: “Русский мир” существует лишь постольку, поскольку есть противник, посягающий на “святую идентичность”.

Идеологи “Русского мира” откровенно не замечают, что сам этот “Русский мир” представляет из себя уже нечто принципиально новое, трансформировавшееся вместе с естественным развитием общества (которое в волюнтаристическом ключе отвергается). Т.е., сам концепт — адаптация под новую реальность, а стало быть не “сияние вечной богооткровенной истины”.

Посему, особенностью постмодерности “Русского мира” является аморфность его идеала. Все “непреложные истины” легко заменяются на противоположные в манипулятивной манере. Стабильность элементов “Русской цивилизации” поддерживается сиюминутной политической конъюнктурой. Любой догмат может быть изменен в угоду политической повестке (православие, коммунизм, язычество, евразийскость, традиционность и антиислам). Видимость целостности поддерживается только общностью реакционной риторики, а также быстрой текучестью подобных “догматов” и их множественных интерпретаций.

Так “Русский мир” совершенно естественно может сочетать “новомучеников” и откровенный сталинизм, христианский гуманизм и авторитарные формы управления (т.н. “симфония”). В идеологии “Русского мира” религиозная составляющая используется в качестве мистического и нравственного триггера необходимой политической повестки, а также для оправдания и иррационального “сглаживания” противоречий подобной политики. Мистическая парадоксальность православия становится инструментом навязывания “двоемыслия” и нравственного релятивима.