Русский мир как Цивилизация воли

Установка России на отвержение политических реалий, по которым скроен наш мир, и шире – отвержение мира как той реальности, с которой стоит считаться – легла в основу дискуссии в Фейсбуке, развернувшейся 6 декабря 2014 г..

Поводом послужила статья М. Эпштейна «Совок и бобок» . Эта статья не зацепила бы меня, вероятно, если бы не отразила в жесткой и даже гротескной форме некую установку сознания, которая мне оказалась хорошо знакома благодаря многолетнему общению с Олегом Георгиевичем Бахтияровым – утонченным и широко образованным русским интеллектуалом, проживавшем долгие годы в Киеве.

За эти годы, да и после, образ Бахтиярова, его статьи, общение с ним и совместные проекты оказали питающее, стимулирующее и будоражащее влияние на интеллектуальную жизнь, как мою личную, так и – могу с уверенностью констатировать – довольно широко очерченной среды киевских гуманитариев. Некий сегмент ее взрос и окреп в ходе обучения в созданной Олегом Бахтияровым институции, которая последние годы носит название УЭР. «Изюминкой» обучения в этой институции стали практики по культивации свободной, ничем не обусловленной воли. Такие приоритеты задавались личностью основателя, и опирались на теоретический бэкграунд, в частности, нашедший воплощение в ряде программных статей и книг Олега Георгиевича. Они посвящены конкретному приложению волевых практик в разных плоскостях – от психотехнологий до политтехнологий.

Естественно, вопрос о том, что есть воля, в среде учащихся УЭР стоял особенно остро, ставал поводом для дискуссий, находил выходы в определениях. Самое внятное из пониманий отграничивало волю от интеллектуальных рациональных представлений: поскольку любая тень подозрения относительно воли как инструмента рациональных представлений сразу лишала ее смысла. В самом деле, интеллектуальные матрицы с большой вероятностью являют собой нарративы, продуцированные кем-то когда-то с какой-то целью, поэтому выступают как автоматическое воспроизведение чужой воли и сводят на нет всякую мечту об акте свободы воли.

Поэтому залогом свободы служит именно абсурдность, не обусловленность волевого акта рациональными основаниями. Даже если в рациональных основаниях убедительно описаны реалии мира, ими следует пренебречь, выбирая свободу воли. С другой стороны, верно и обратное: выбирая приоритет рациональности, принимаешь мир, каков он есть в описаниях, и в лучшем случае выбираешь наиболее подходящее описание. По какому принципу? – не вольно, но исходя из еще более глубоко заложенных ценностных нарративов и матриц.

Таким образом, воля и рациональность как полюса человеческого бытия определялись в дискуссиях и практиках УЭРа. Тот же принцип дуализма описал и Михаил Эпштейн в своей статье: «Вот и началась она, эпоха «глупой воли», эпоха вызова всему ради одной-единственной, «наивыгодной» выгоды: пожить наконец по своему капризу, пусть самому дурацкому и ни с чем несообразному. Это полная противоположность декартову рационализму: «Мыслю, следовательно, существую». По-нашему — ровно наоборот: «Существую, следовательно, бросаю вызов разуму». И даже резче: «Сумасшествую, значит, существую». Свои тезисы автор иллюстрировал образами из книг Достоевского, чтобы подчеркнуть, что выделенные им паттерны общественного сознания носят знаковый для русской души характер. В самом деле, Достоевский признан душеведом не только в теориях западных психологов, но и самим строем русской жизни: Василий Розанов роль Достоевского видел не в том, что тот точно описал скандалы в русских домах, но в том, что скандалы в русских домах разыгрывались «по Достоевскому».

О том, как много значит для России своеволие, писал не только Достоевский, не только Эпштейн, но и Бахтияров. «И Россия, и Европа — цивилизации Воли. Но в России потенциал воли выше, чем возможности его адекватного воспроизведения в стабильных формах» — отмечал он в программной статье «Два преступления Карла Густава Юнга», статье, которая мне лично дала толчок думать и жить, когда я прочитала ее впервые в виде рукописи в 2000 г.

Сейчас я веду себя в чем-то подобно герою этой статьи, и, наверное, совершаю тем самым, по мнению автора, аналогичное «преступление». Я сожалею, что поддерживала дискурс о воле – ведь для меня это было сугубо теоретическое исследование. Но я обязана была думать о последствиях, ведь мыслительная работа обладает самой впечатляющей, среди всех других работ, эффективностью и, как никакая другая, меняет мир. Сейчас плоды сугубо интеллектуальных, казалось бы, дискуссий дают плоды, и эти плоды меня ужасают. Как ужаснули, прежде благорасположенного, К. Г. Юнга последствия нацизма. И неслучайно, ужаснувшись, он сформулировал сердцевину денацификации – идею о коллективной вине немцев.

В статье «Два преступления К. Г. Юнга» Бахтияров противопоставил волю хаосу и автоматизму, над которыми она надстраивается как творческое инициативное начало. Само поименование противоположных воле начал говорит о приоритетах автора: с волей у него связано все хорошее, а оппонирует ей все плохое, косное и неприятное. Однако воля может быть положена не как единственное основание всего хорошего, а как, скажем, одно из возможных – в случае распознания разных онтологических позиций.

По нормам СМД-дискуссий, тексты принадлежат их авторам, а высказанные в дискуссии идеи принадлежат всем участникам дискуссии. Поэтому имею право ни на кого не ссылаться, приводя это емкое, на мой взгляд, представление о четырех ключевых позициях в раскладах мира и воли. Первая позиция – йогическая, она предполагает тотальное отрицание: мира нет, меня как воли нет. Вторая – мистическая, созерцательная по отношению к миру: мир есть, а меня, как воли, нет. Третья – магическая, волевая: мира нет, а я, как воля, есть. Четвертая – человеческая, в которой есть и мир, и воля человека. Олегу Георгиевичу – как мыслителю и как русскому патриоту – очевидно, ближе всего позиция магическая. Преимущественно волей меряет историю человечества Бахтияров. И только волей меряет он Россию, именно здесь видит перспективу и смысл ее исторических судеб.

Мир для мага это только конкуренция разных воль, а самого мира как бы и нет. Поэтому не истина и не целесообразность – цель мага, ведь они предполагают некую объективную реальность мира, а он в нее не верит. Но раз уж окружающие верят, свою волю маг «упаковывает» как истину о мире. Так он вернее всего может навязать свою волю, заставить мир принять свои условия. Внедрять свое представление приходится при этом, ломая все иные, и для этого дискредитируя и унижая их носителей. Поэтому постановочные новости – не грех, Херсонес можно объявить русским городом под названием Корсунь, а украинцев – агрессивными головорезами, проводящими последовательный геноцид русских на Донбассе или дурачками, скачущими за печеньки на площади. Нет, сам Бахтияров до таких одиозных вещей не опускается: он долго жил в Украине и кое-что понимает о ней. Но позиция, которую он транслирует и интеллектуально обеспечивает, лежит в основе антиукраинской истерии. И он в ответе за это.

Покуда такая волюнтаристическая онтология реализовывалась на просторах исторической родины Бахтиярова России, это было дело россиян (положа руку на сердце, признаем: они традиционно в своей массе исповедовали что-то подобное, пусть и не слишком четко рефлексируя это). В той мере, в какой волюнтаристическая магическая установка помогла победить другого ее представителя – фашизм – ею можно даже гордиться, как победой в сражении магов, с разными волевыми установками к преобразованию мира. Совсем другое дело, когда ее транслируют на украинские земли, на украинскую историю, на украинцев. Где традиционно гораздо более сильные позиции были у рационалистической, нежели у волюнтаристской онтологии.

В рамках деления на «йогов», «мистиков», «магов» и «людей» украинцы в большей степени «люди», нежели «маги». Можно обсуждать, какое начало – магическое или мистическое, волевое или созерцательное – превалирует в данный момент, какому из них нужна подпитка. Важно, что ценны – оба. И мне лично эта позиция наиболее близка. Человеческая позиция, в контексте трех других – это попытка совместить волю и рациональность в гармоничном равновесии. А не преодолеть одно другим, как это в русской экзистенции случается и Достоевским воспето.

Человек, в отличие от мага, видит мир не как враждебный и ненужный набор предрассудков и условностей, которые следует преодолеть, потому что они навязаны извне. Человек видит мир как набор нужных, эффективных в социальном со-действии паттернов, проверенных временем и подогнанных под параметры биологических и социальных потребностей человека. Внимание, уважение к миру мистика и человека в том и состоит, что они оба признают объективность – законы физики, телесности, социальности, исторической инерции, наличия Других. В то же время, в отличие от мистика, человек не отдается полностью во власть миру, но внедряет и собственную волю, раздвигая пределы возможного и нужного. Интенция филигранного баланса мира и воли как раз и воплощалась в мечту о человечности и человечестве.

Интеллигенция России выполняла миссию такого баланса – пропаганды милосердия, просвещения, нестяжания, правдолюбия. Олег Бахтияров именно за это ее и презирает. Для него она – агент Запада: «представитель европейской регулярной автоматики. Потому она и выдумывала сказки об ущербности по отношению к Европе — будучи “агентом” регулярной автоматики, она не видела таковой рядом с собой и, вероятно, от зрелища Воли и Хаоса сходила с ума». Иными словами, была слишком человечна.

В различении гуманитарной интеллигенции и гуманитариев-интеллектуалов много смысла конкретно для России. Униженные и презренные в течение последнего столетия, как правило, бедные интеллигенты берут на себя ответственность за народ и тянут лямку его просвещения. Беда в том, что ориентиры такого просвещения часто задают немногочисленные, но сильные в изощренности интеллектуалы. Ответственность за «обездоленность в бытии» русского народа они на себя не берут; зато они берут на себя возгонку жажды славы и побед. К таким относится Олег Бахтияров. Именно они продуцируют те смыслы, которые, как круги по воде, расходятся от наиболее образованных страт к менее образованным. Эти смыслы – их оружие, и это очень мощное оружие.

Оно становится смертоносным, поскольку все интенсивнее будирует чувство превосходства русских и настаивает на их особых правах перекроить мир. Заставить, например, отказаться от идеала народовластия, столь дорогого некоторым народам. Сейчас под атакой украинцы, отстоявшие этот свой идеал на Майдане. Завтра под атакой окажутся потребности в свободе обращения информации в интернете. Все это русским не нужно, как не нужны им сытость, крепкая экономика, долголетие, обуздание преступности, равноправие, технологические новации – слишком мирские, слишком человечные ориентиры. В конце концов, ведь это все категории, придуманные на Западе, не так ли?

Русским для подпитывания чувства превосходства нужны новые территории и униженные народы-соседи. Победы. Слава, как они ее понимают. Большой вопрос, нужен ли им даже Гагарин. Ну, разве как символ экспансии космического масштаба. А такой символический Гагарин – нужен ли он миру, спрашивается? Если мир признается как не ценный и не нужный приверженцами Цивилизации воли? Ведь именно так склонен называть Русскую цивилизацию Олег Бахтияров.

Чтобы россиянам не пришлось предстать перед собственной коллективной виной, интеллектуалы России уже сегодня обязаны сделать этическое усилие и побороть гордыню, отказаться от намерения переделать мир под свои мечты. Придется признать собственную вину в порождении и внедрении в сознание россиян тезиса о превосходстве русских, о том, что они «право имеют», говоря языком Достоевского. Это следует сделать публично, и чем возможно скорее, пока внедрение установок на насилие и победу в отношении мира еще не привело к массовым смертям. Если это случится – а это неизбежно случится при культивировании нынешних установок – покаяния интеллектуалов будет недостаточно, и русских ждет не только покаяние, по и возмездие.

Так что нельзя полностью отмести такой вариант развития событий, когда признавать первым человеком в космосе Юрия Гагарина станет неприличным ‪#‎забытьЮрияГагарина‬. Это высказанное Олегом Бахтияровым в пылу полемики в Фейсбуке предположение основывалось на убеждении, что мир склонен объявить Россию «осью зла» и отказать ей в самых неопровержимых заслугах. Если Россия и дальше будет пытаться переломить мир «через колено», так и будет.