Нестор Махно и Третья революция

Возможно, что это просто судьба. Возможно, что конфликт на Донбассе действительно цивилизационный. Степная полоса, протянувшаяся от Дона до Дуная, то, что сейчас называют юго-востоком Украины, тысячелетиями служила местом встречи или противостояния, где сталкивались и смешивались Азия и Европа. Ни в коей мере не единственным в своем роде. Такие узлы цивилизационного взаимодействия имеются и на Ближнем Востоке, и в обеих Америках. Но то, что в Америке обычно становится тиглем (“melting pot”), на Ближнем Востоке почти неотвратимо превращается в пороховую бочку с подожженным фитилем.

В юго-восточной Украине было по-всякому. Скифы и греки, варяги и печенеги, генуэзцы и татары, украинские казаки и турецкие янычары, как и многие другие жившие тут или просто прошедшие через эти степи, существовали в нелегком симбиозе на лезвие меча, часто срываясь в ожесточенные войны. Это спорная территория. Не в том, кому она принадлежит, а что с ней делать? Продолжать ли извечную цивилизационную войну до тех пор, пока не будет однозначного ответа – Азия или Европа? Или всем взять и сдохнуть от неразрешимости этого вечного противостояния? А может, подобно Будде, отречься от дуализма старого мира и пойти третьим путем – стать плавильным котлом всего, что в него ни упало, подобно Америке?

Революция и гражданская война в бывшей Российской империи тоже представляла народам своеобразный выбор между Европой и Азией. И в итоге, как заметил философ Бердяев, «С февраля по октябрь 17-го года перед восхищенным русским взглядом прошли парадом всевозможные партии и идеи. И что же выбрал русский человек? То, что имел, — царя и державу».

Конечно, осенью 1919 года это еще не было так очевидно, хотя, оценивая ситуацию того времени, вполне ожидаемо. Большевики, затеявшие переворот и захват власти в странной надежде зажечь европейскую революцию, не особо задумывались, когда бросались лозунгами эсеров (“Земля — крестьянам!”) и анархистов-синдикалистов (“Заводы — рабочим!”). Игра, казалось, стоила тех свеч. Но в начале того же 1919-го их немецкий идол Карл Либкнехт погиб в неудавшейся германской революции, а последовавшая затем жестокость венгерских коммунистов Белы Куна привела к провалу всего европейского проекта. Перекрасившись из социал-демократов в коммунистов, большевики предстали перед дилеммой, которую они будут пытаться разрешить в течение 10 лет: держаться ли им за власть, наплевав на идеалы их же социальной революции, или признать свою неправоту и дать другим порулить. Другими словами, вернуться ли к азиатскому деспотизму или двинуться к европейской демократии. Пока что они пытались выиграть войну.

Белые тоже создали себе неразрешимую дилемму. С одной стороны, их основной целью был возврат к Учредительному собранию, к моменту в истории, когда должны были проведены в жизнь реформы, делающие Россию европейской страной. С другой стороны, этот поезд ушел, и методы возвращения граждан в прошлое были вполне себе азиатскими, никак не совместимыми с ценностями, на которых решения Учредительного собрания, по идее, должны были базироваться. Пока что белые пытались не проиграть войну.

Украинская Директория тоже представляла вариант европейского выбора, но на сугубо националистической основе. Как и сегодня, самые, что ни на есть исконно украинские массы, практичные по натуре, были не особо заинтересованы в риторике по поводу языка, истории и культуры, и поддержка УНР таяла. Хуже всего было то, что к осени 1919 года между восточными и западными членами Директории наметился раскол. Фракция Петлюры, сформировавшаяся в борьбе с русским империализмом, искала помощи и союза на западе, прежде всего у поляков. Группа диктатора Западно-Украинской Народной Республики Петрушевского, зимой разбитые теми же поляками, да и вообще исконно не питавшими к ним любви, с надеждой взирала в сторону России, с которой на западной Украине, наверное, аж до отрезвляющего 1939 года, связывали надежды на национальное освобождение. Пока что все они пытались хотя бы не развалиться на части.

Все это покажется достаточно знакомым и осенью 2014-го. Но был еще и третий путь. Точнее — третья революция.

К октябрю 1919-го махновцы растеклись по юго-востоку Украины, вернувшись на Екатеринославщину, центр движения. Бытующие утверждения, что их победа под Уманью сломила хребет белому движению, не имеют оснований. Друг Махно и историк махновщины Аршинов в своей книге закидал телами офицеров чуть ли не целую губернию, но таких сил у Деникина в жизни просто не водилось. Тем не менее, если уж следовать анатомической метафоре, махновцы крепко схватили белых за мошонку. Противник, вроде, и не сломан, но как-то вяло отмахивается.

На этот раз Революционная Повстанческая Армия Украины (махновцы) или РПАУ (м) несло на клинках своих шашек не только освобождение от гнета, но и идею новой, третьей революции. Часто упускают из виду тот факт, что с 1917-го по октябрь 1919-го Гуляй-Польские анархисты вполне сознательно не занимались построением нового, безвластного, как они говорили, общества. Два года они просто боролись против реакции всех мастей, практически не предпринимая ничего созидательного, считая, что ни политическая ситуация, ни общественная поддержка их идей местного самоуправления и взаимопомощи к этому не располагали. Но после удачи на поле боя казалось, что время анархической революции пришло. Первая революция смела царский режим, вторая скинула буржуазное правительство, и настал момент для третей, которая избавит человечество от корня всего зла – централизованного государства как такового. В наше время это бы назвали децентрализацией.

Не прошло и месяца, как был созван съезд. Созвали бы и раньше, но из-за протестов некоторых участников пришлось погодить с недельку. Но особой роли это не играло, поскольку у махновцев, да и других левых сил того времени, имелась хитрая система – делегатов избирали от общественных и военных организаций, игнорируя чаяние отдельных, неорганизованных граждан, как и положено в пропорциональной системе. Причем крестьян избирали как по сотням (территориальные участки села), так и от советов, в то время как от рабочих шли исключительно представители профсоюзов. Армейцы избирались от подразделений, штаб армии и культпросвет вообще имели гарантированное число делегатов. Было не особо демократично, зато не занимало много времени, что, учитывая любовь анархистов к частым конференциям, референдумам и съездам, было удобно.

Частые собрания, впрочем, были не столько особенностью махновского движения, сколько признаком того времени, когда у масс появилась потребность в участии в управлении своей жизнью, а у военно-политических сил вокруг них не было ни механизма, ни, честно говоря, желания разбираться с желаниями или даже насущными потребностями населения. Одни продвигали интернациональную революцию, другие спасали Великую Россию, третьи пытались создать национальную украинскую державу, а несознательное население, которое, вместо того, чтобы проникнуться величием идеи, желало, по возможности, есть и одеваться, и очень не хотело участвовать в великих свершениях. В результате получалось так, как говорил мужик в фильме “Чапаев”: “Белые пришли – грабют, красные пришли – тоже начали, ну, куды крестьянину податься?” В махновском районе вопрос так не стоял. По крайней мере, для крестьянина. Его, по крайней мере, слышали. С января по ноябрь там провели четыре крупных съезда, не считая всяких сельских и уездных. И это в период непрекращающейся войны и, часто, гонений.

Первый съезд в январе вообще был созван не махновцами, а ветеранами мировой войны, теми самыми, которые за год до того просаботировали усилия Махно по отражению немецкой агрессии и оккупации. Впрочем, и этот съезд, как было тогда универсально принято, заочно избрал Батьку почетным председателем. Первый съезд депутатов махновского района попытался установить контакт и с Директорией, и с Советской властью в Харькове, чтобы найти компромисс между молотом и наковальней. Второй и третий съезды, соответственно в феврале и апреле, занялись более насущными проблемами – переделом земли и созданием армии. Если по вопросу земли вопросов не возникало с 1917 года, то споры о том, как строить новые вооруженные силы, на добровольной или принудительной основе, шли на обоих съездах. И только личный авторитет Махно смог частично преодолеть широкое сопротивление идее обязательной мобилизации. И идейные анархисты, и безыдейные крестьяне, по разным, правда, мотивам, сходились на том, что лучше иметь мотивированных добровольцев, чем принужденных рекрутов. Батька же, который в тот момент командовал бригадой, размером с дивизию, занимающую фронт, предназначенный для целой армии, нуждался в гарантии поддержания численности состава. Сошлись на странном определении – добровольно-принудительной мобилизации. На волне энтузиазма и надежды на скорое завершение войны, местные общины, на которые, в принципе, и была возложена прямая ответственность за призывников, выдали необходимое число бойцов.

Четвертый осенний съезд, по идее, был призван положить начало третей безвластной революции. К тому же, в это время в махновском Военно-Революционном Совете и Культпросвете находилось большое количество, скажем так, профессиональных анархистов, в отличие от командиров-махновцев, которые, как правило, чисто формально числили себя таковыми, не разбираясь в тонкостях идеологии. Среди признанных лидеров анархизма, находившихся в махновском районе в тот момент, оказался Всеволод Волин, и Махно усиленно выдвигал его в гражданское руководство движения.

В этой связи хочется указать на ложность одного из стереотипа махновцев, представляющих повстанцев как быдловатых невежд. Интеллигент Волин произносил изысканные речи, вызывая исторические образы вроде “корсиканского авантюриста” и, в отличие от современной аудитории, на съезде махновцев его вполне понимали.

Поэтому мне лично внушает доверие байка о математике из Одесского университета. Голод погнал беднягу по селам менять вещи на еду. Там он наткнулся на махновцев, которые отвели его к своему атаману, молодому, чернявому бородачу в тулупе. Ученый объяснил повстанческому вождю кто он и что он. К удивлению математика, атаман для проверки попросил его рассказать про ряды Маклорена. Кого только не было в рядах махновцев!

Что и отразилось на четвертом съезде, в котором, как и в самом движение, участвовали представители всех партий социалистического толка. Что импонирует в махновцах, что они никогда не пытались решить все проблемы одним махом указом сверху. Так тут, съезд ограничился общими декларациями, ожидая, что со временем они будут развиты в конкретные шаги. Всякая национализация отменялась, и земля и фабрики передавались в пользование тем, кто на них работает. Особой конкретики там не было, но подразумевало возможность отхода от общинного владения землей, что уже прямо на съезде привело к опасениям кулацкого засилье. Кулаком тогда называли любого крестьянина, имевшего землю в личной собственности, в отличие от традиционной общинной, где каждый год нарезали уделы под каждую семью из общака. Понятно, что кулак имел больше оснований строить долгосрочные планы и вкладывать усилия и средства в свое хозяйство, и также продавать или расширять его. Получалось, и анархисты до сих пор придумывают этому объяснения, что можно было быть и кулаком. Что бы из этого вышло, можно догадываться по результатам Нэпа и по негативной реакции бывших махновцев на последующие раскулачивание и коллективизацию. В принципе, коммунисты вполне по делу стали называть махновское движение кулацким. Только, как оказалось, это было позитивным явлением, предвестником Нэпа.

А вот рабочие не особо обрадовались овладению производством. Если мелкие ремесленники всегда могли объединяться в кооперативы и артели и без махновцев, то крупная индустрия и железные дороги требовали действенной финансовой инфраструктуры и организованного снабжения и сбыта, которые в условиях войны им в тот момент предоставить не могли. Мне кажется, что со временем махновцам бы пришлось принять какую-то форму свободного рынка и даже капитализма, хотя бы исключительно акционерного, поскольку главной их целью были все-таки реальное изобилие и свобода мысли, а не жесткое подчинение догмам из книг. Допустить, например, голода населения, как постоянно делали большевики во имя идеи, им просто совесть не позволяла.

Как свидетельствует такой интересный ход. С приходом махновцев и осени торговая жизнь в городах замерла. В отличие от других сил, махновцы своих денег не имели по идейным соображениям, а то, что они были скоры на расправу, энтузиазма местным бизнесменам не прибавляло. Возникла, как в современных ДНР/ЛНР, проблема денежного обмена. В отличие от прямых, как линия партии, коммунистов, махновцы умели быть гибкими. Решение было найдено вполне в духе свободного рынка, на радость современным либертарианцам. Было разрешено хождение всех денег по свободному курсу. Торговля моментально возобновилась и экономика проснулась. Проблемой оставались только советские дензнаки, которых, в отличие от царских, деникинских и украинских, брать никто не хотел. Желая избавиться от имеющейся кучи советской “валюты”, махновцы и тут нашли решение, обязав всех принимать ее наравне с другими. В подтверждение верности сего они отштамповывали банкноты своими печатями, иногда, по сообщениям, даже с фривольными стишками:

Гоп, кума, не журися,

В Махна гроші завелися.

Кто не будет гроші брать,

Тому будем жопи драть!

Это вызвало несмешки состороны их противников, особенно таких гениев баковского дела, как коммунисты. Между тем, с точки зрения финансов, деньги всего лишь условный метод обмена основаная на доверии к тому кто их гарантирует, и такая веселая, но тем не менее, вполне серьезная гарантия работает так же, как и подпись министра финасов на банкноте.

Но на съезде махновское руководство еще сохраняло иллюзии анархо-коммунизма. А вот представители городских профсоюзов, — меньшевики и правые эсеры, — утверждали, что простой контроль профсоюзов над частным владельцем и государством был бы гораздо предпочтительнее и эффективнее.

Надо сказать, что меньшевики и правые эсеры были редкими голосами разума в вакханалии гражданской войны. Но к тому времени все было так запущено, что их никто всерьез уже не воспринимал. Поэтому они практически при всех властях оставались на легальном положении, играя роль умного шута при короле Лире.

Но в данном случае Нестор Махно сорвался. Он и так не жаловал социалистов, пытающихся найти компромисс со всеми, а рабочие раздражали его заинтересованностью исключительно в зарплате, кто бы ее не платил. Махно с желчью, а Деникин с гордостью упоминали, что донецкие шахтеры, вознесенные на пролетарский пьедестал советской пропагандой, на самом деле лучше всего работали на белых, видимо, по случаю оплаты их нелегкого труда приличным количеством настоящих денег вместо лозунгов. После демарша профсоюзов Махно взбеленился и стал вполне серьезно угрожать социалистам. Если бы не вмешательство махновского руководства, кто знает, могли бы и головы полететь.

У меня создалось впечатление, что с конца лета 1919 года в характере Батьки стали происходить психологческие изменения. Даже в его личных воспоминаниях указывается на несколько случаев серьезных нервных срывов. И немудрено, ведь человек нес на своих плечах целое социально-политическое движение, наряду с военным командованием в экстраординарных условиях. При этом все строилось с нуля и цели ставились беспрецедентные, а приходилось рассчитывать лишь на себя, да еще по возможности поддерживать единомышленников в России и за рубежом. И постоянно иметь дело с друзьями и союзниками, которые в любой момент могли оказаться предателями и врагами.

Махновцы осенью 1919 принесли не только идею третей безвластной революции, но, по иронии гражданской войны, волну беспрецедентного для них террора против действительных и потенциальных сторонников белого движения. Тот же Аршинов почти восторженно упоминает публичные казни стражников (полицейских), чиновников, опрометчиво вернувшихся помещиков, зажиточных крестьян и священников. Но свидетели говорят, что чаще всего это были массовые казни всех обвиненных под одну гребенку, и население опрашивали только для проформы. Махновская контрразведка усердно истребляла богатых немецких колонистов, всех мужчин старше 16 лет. Сколько в этом было военного расчета, а сколько лично махновского вклада можно только гадать, но то, что это серьезным образом подрывало экономическую базу РПАУ (м) гадать не приходится. Все воспоминания того времени говорят о том, что как только требовалась еда, тачанки, жилье и так далее, махновское снабжение первым делом отправлялось по немецким колониям. Без предприимчивых немцев снабжение армии неизбежно страдало, и брать приходилось уже у своих крестьян побогаче.

В том, что, по крайней мере, отчасти террор был связан непосредственно с Махно, свидетельствует эпизод с невнятным разоблачением заговора и поспешной казни командира полка Полонского. Эсер Полонский был избран военным командиром Гуляй-Польских батальонов еще в 1918 году, под общим политическим руководством Махно. Впоследствии он стал коммунистом и командовал полком Красной Армии. Летом 1919-го его “Стальной” полк при отходе на север встретился с отступавшей РПАУ и влился в ее ряды как автономное образование с сохранением всех структур Красной Армии, включая политкомиссаров. То, что Полонского избирали наравне с Батькой, говорит о некоторой популярности красного командира. К ноябрю контрразведка, которой руководил лично Махно, открыло большевистский заговор в полку с целью убить Батьку и захватить власть, что вызывает если не сомнение, то очень много вопросов. А то, что Полонского и других предполагаемых заговорщиков быстренько расстреляли, вызвало волнение и возмущение в руководстве махновского движения. Одно дело, когда без разбору колотили классовых врагов, но тут принялись за товарищей и друзей. Военно-революционный совет даже учредил особую комиссию по контролю над контрразведкой. Но как большинство начинаний махновцев, увидеть результаты ее работы не хватило времени.

Как бы то ни было, а революцию объявили, врагов, кто не спрятался, побили, но к ноябрю очухались белые. Генерал Слащев вернулся, и начался спарринг между двумя равными противниками. Сил, да и, наверное, умения вести позиционную войну у обеих сторон не было, поэтому ни закрепиться, ни нанести смертельный удар ни один не был в состоянии.

Из махновских источников иногда выплывает фантастическая цифра численности РПАУ на тот момент — сто тысяч. Были моменты, конечно, когда армия была неплохо укомплектована, в том числе и оркестрами с театрами, а были еще и связисты-телефонисты, бронепоезда и даже и авиация, но к ноябрю махновцы с трудом противостояли не таким уж многочисленным войскам Слащева. Принимая во внимания, что основная часть деникинских сил отползала умирать к Новороссийску, и половины этих ста тысяч бы хватило для успеха. Но победа не пришла.

Но случилась эпидемия тифа! Сыпного, брюшного, возвратного, не говоря уже о других болячках, на которые на фоне тифа уже мало обращали внимание. Тиф не только косил людей, он послужил удобным оправданием неудобных обстоятельств. Так Галицкая Армия, в результате конфликта в руководстве Директории, перешла на сторону белых, фактически поставив точку на возможности какого-либо организованного военного сопротивления со стороны УНР. Вскоре ГА перейдет и на сторону красных. Все эти анабазисы объясняются не грызней между Петлюрой и Петрушевским, а, почему-то, тифом. Как будто тиф не трогал белых или красных. То, что он бил по махновцам, говорить не приходиться. Многие немецкие колонисты серьезно считали, что тиф разносили исключительно безбожные повстанцы.

Но что повстанческая армия разваливалась не только от болезней и борьбы с кадетами. Последней стала подошедшая к зиме Красная Армия. Для многих повстанцев война показалась законченной. Для них конечной целью была не третья революция, а возможность свободно вести свое хозяйство, что вполне вписывалось в анархические установки, но крестьянина интересовали не они. Красные входили, неся с собой установку — не сметь командовать крестьянином! И если снова вспомнить мужика из фильма “Чапаев”, вопрошавшего комдива: “Ты за коммунистов али за большевиков?”, то есть — ты за “Землю — крестьянам!” или за продразверстку, получалось, что возвращались не грабители-коммунисты, а большевики, дававшие землю. Нужды в новом, безвластном мире не было, если и при пролетарской державе крестьянин получал свое.

Махно метался, самые жестокие меры не могли ни остановить эпидемию, ни избавить массы от усталость от войны. Командование тоже валилось от болезней, включая Батьку. Присоединившиеся летом отряды возвращались в Красную Амию или напротив, — уходили подальше от ЧК. Армия расходилась по домам. Поэтому, когда красное командование, которое летом арестовало и частично расстреляло махновский штаб, не краснея, как ни в чем не бывало, приказало Махно выдвинуться на польский фронт, им грубо отказали. И не только потому, что за этим мог крыться коварный план увести повстанцев подальше от своей территории, но и потому, что к концу января 1920-го, РПАУ (м) перестала существовать как организованное целое. За месяц до этого завершили свое существование вооруженные силы украинской Директории. Махновцы, сохраняя лицо, объявили о роспуске армии на отдых и рекомендовали желающим продолжать борьбу на фронтах против белых и поляков вступать в Красную Армию. Белые движения на юге и в Сибири находились на последнем издыхании. К началу 1920 года Гражданская война должна была завершиться победой большевиков. Третья революция, о которой мечтал Нестор Махно, не свершилась. Но…

Тем, что Римская республика стала крупнейшей империей древнего мира, она обязана мудрой политике ее лидеров. Победив противника и завоевав его земли, римляне инкорпорировали его в свою систему, не меняя устройства побежденного общества, а воздействуя на него исключительно в сфере экономической и культурной. Поэтому до наших дней дошли театры, форумы, акведуки и дороги, протянувшиеся от Ирана до Марокко и Британии, юриспруденция и систем государственного управления. Древний Рим создал Pax Romana, римский мир, на несколько столетий сумев соединить Европу и Азию.

Но Советская республика была замешана из совсем другого теста.

Предыдущие публикации по теме на «Хвыле»:  Махно без тачанки, Махно и провал операции “Новороссия 1.0”