Проблемы идентичности России

Правовые основания старого мира больше не годятся для оформления и гарантии безопасности коллективных идентичностей. Само современное международное право является результатом представлений времен Холодной войны. Это позволяет России дезориентировать Запад не только в информационной войне, но и в консциентальной войне. Россия вводит в заблуждение весь мир не только информационно, но и концептуально.

Часть 1. Крушение старых правовых оснований для коллективных идентичностей

Статья Зевелева и ее критика Бжезинским

16 июня 2014 года в Центре Уилсона состоялась конференция под заголовком «Взаимная безопасность под вопросом? Россия, Запад и архитектура европейской безопасности» (Mutual Security on Hold? Russia, the West, and European Security Architecture), где выступил доктор Збигнев Бжезинский.

Выступление Збигнева Бжезинского было посвящено критике статьи Игоря Зевелева «Границы русского мира» (есть перевод на английский, очевидно прочитанный Бежизинским), вышедшей 27 апреля 2014 года на сайте «Россия в глобальной политике». В своем выступление Бжезинский утверждал, что статья Зевелева совместно издана Российским советом по международным делам, Советом по внешней и оборонной политике в сотрудничестве с «РИА-Новости».

Игорь Александрович Зевелев — доктор политических наук, руководитель филиала фонда Макартуров, который является скорее западной структурой, нежели имеет какое-то отношение к перечисленным Бжезинским российским структурам — Совету по международным делам, Совету по внешней и оборонной политике и «РИА-Новости». Все эти структуры относятся лишь к веб-сайту «Россия в глобальной политике», который просто использовал статью прозападного ученого, написанную привычным для Запада языком. Это скорее похоже на спецоперацию России по интеллектуальному дезинформированию Запада.

России как стране, разрушающей мировой порядок, нельзя верить, когда она говорит о своей идентичности. Значительную часть содержания своей идентичности она скрывает от мира, а ту часть, которую предъявляет, приспосабливает к правовым реалиям Запада. Сегодня Россия не только фундаментально врет в СМИ, она еще и фундаментально врет о своей идентичности за пределами своей страны: ее сообщения миру об идентичности являются неполными, извращенными, приспособленными к западному мышлению благодушными выдумками.

В настоящее время я не знаю ни одной интеллектуальной работы в России, которая бы прямо, открыто и полно отвечала бы на вопрос — за что Россия воюет, почему она вдруг ополчилась против целого мира. Этот вопрос стал главным для моей работы «За что воюет Россия?». Эта работа — результат анализа и исследования идей российской идентичности на основании собственной оценки интеллектуальных дискуссий в России. Чтобы написать такую работу, нужно было иметь опыт включенного наблюдения России на протяжении многих лет. В этой работе были выделены основные идеи российской идентичности, за которые Россия сегодня готова воевать с целым миром — ретроимпериализация, фундаменталистское политическое православие, великодержавное евразийство, культуртрегерский «Русский мир» и радикальная архаизация.

Мало того, многие россияне вполне могут оспаривать именно такой состав идей, поскольку многие из этих идей даже в называемом виде выглядят нелицеприятно для России. А официально российская власть вряд ли согласится, что все эти идеи — «империализация», «православие», «евразийство», «Русский мир», «архаизация», да еще и в негативной оценке — ретроимпериализация, фундаменталистское политическое православие, великодержавное евразийство, культуртрегерский «Русский мир» и радикальная архаизация — являются структурой российской идентичности.

Давайте посмотрим на то, как Бжезинский понял религиозный контекст российской идентичности — «сильная приверженность к определенному религиозному учению, гораздо более сильная, чем на Западе, где религия представляет собой часть более сложного общественного устройства». Это принципиальная ошибка. Проблема религиозного контекста российской идентичности не в том, что в ней более сильная приверженность религии. В Европе приверженность религии находится между очень высокой в Польше и очень низкой во Франции. Едва ли это мешает европейским странам понимать друг друга.

Проблема религиозного контекста российской идентичности в том, что ее официальная религия подверглась сильной архаизации — Россия не просто оказалась привержена православию, она свалилась в фундаменталистское политическое православие. То есть здесь две существенные проблемы — 1) фундаментализация религии; 2) отказ от секуляризации — которых в принципе нет ни в Европе, ни в США, и которые понять западным странам, специально не осуществляя включенное наблюдение в России, весьма непросто.

Второй аспект отличия России от Запада, который Бжезинский увидел — это «осуждение изменений в отношениях между полами и внутри полов». Этот аспект понят Бжезинским как некоторая аберрация, которая между тем позволяет вести разговор о России как об отдельной цивилизации. Однако под осуждением Россией половых изменений в мире нужно понимать отнюдь не критику полово-гендерной свободы, каковой она есть на Западе, но нечто большее — агрессивное и радикальное неприятие всякой полово-гендерной свободы.

В России всерьез утверждают, что вступление Украины в Европу в обязательном порядке принуждает ее проводить гей-парады на улицах городов. «Половой вопрос» в России есть неизбежное следствие принципиально иного и более глубокого процесса — архаизации мышления и всей совокупности социальных отношений. Иначе говоря, «половой вопрос» является лишь индикатором фундаментальных архаичных ориентаций в России, он свидетельствует о более глубинных изменениях в мышлении, самосознании и самоориентации россиян.

Бжезинский в принципе не увидел еще три важных отличия «большой российской цивилизации» от Запада — это ретроимпериализация, великодержавное евразийство и культуртрегерский «Русский мир». Ретроимпериализация проявляется как политический дискурс с опорой на историю и территорию российской империи и СССР. Великодержавное евразийство проявляется как возвращение к геополитике, существовавшей в мире до поражения СССР (России) в холодной войне и даже до Второй мировой войне, то есть, как отказ признавать реалии современного мира и формирования новой геополитической оси — вокруг Китая. Россия хочет пересмотреть не только результаты Третьей холодной мировой войны, но и результаты Второй мировой войны. Культуртрегерский «Русский мир» — редукционистская концепция цивилизации, сведение ее к историческим и языково-культурным аспектам, выхолащивание значения мотивационных и ориентационных аспектов будущего, недоверие к внеязыковому содержанию.

Все это говорит о следующем — российская власть перестала осмыслять происходящее в своей стране в современном интеллектуальном дискурсе. Те интеллектуалы в России, которые пытаются это делать, прямо называются российской властью национал-предателями, агентами или пособниками Запада.

Творящая преступление перед миром и выглядящая безумно и непредсказуемо российская власть всеми силами пытается скрывать свои замыслы. Именно поэтому российская власть официально избегает сегодня давать сколь-нибудь существенный анализ структуры российской идентичности, какой она есть в действительности. Вместо этого Россия использует поверхностное и закамуфлированное описание лишь общих признаков российской идентичности, да еще и в понятном для Запада правовом языке.

Статья Зевелева предъявляет урезанную версию идентичности России на понимаемом для Запада правовом языке с упрощенными и противоречивыми представлениями, где эти противоречия сознательно затемнены и скрыты.

Критика Бжезинского превратно понятой им российской национальной идентичности и новой доктрины внешней политики поражает своей беспомощностью и поверхностностью. Эта критика является традиционной для Запада времен Холодной войны, но не позволяет понимать современность и совершенно не соответствует содержанию даже ближайшей перспективы.

Если мы станем на точку зрения Бжезинского, то все, что нам останется анализировать в современной Российской идентичности, — это понятные Западу и специально выставленные на его обозрение общие структуры российской идентичности — «Русский мир», «большая российская цивилизация», «разделенный народ», «защита соотечественников за рубежом».

Критика правовых оснований идентичности России

Старая концепция международной безопасности уже не работает. Будапештский договор в отношении Украины был нарушен потому, что он был построен на концепции международной безопасности прошлого. Ни НАТО, ни ООН не в состоянии не то, что пресекать, но даже контролировать сетецентричные гибридные войны корпоративных армий и вооруженных сообществ на ограниченных территориях. Там, где государства бессильны что-либо сделать на своих территориях, бессильны сделать и надгосударственные организации, образованные из государств.

Чья власть, того и идентичность — принцип, существовавший до настоящего времени. Этот принцип гарантировался не столько политическим и экономическим типами суверенитета, сколько культурным и информационным типами суверенитета. Когда современные государства утрачивают эти типы суверенитета, государство может получить инфильтрацию (инсталляцию) на своей территории чужой идентичности.

Еще до того, как обсуждать идеи обобщений внутри идентичности («русский мир» или «большая российская цивилизация»), мы должны понять, кто является субъектом идентичности (то есть источником гарантии ее безопасности), коллективной целостностью такого обобщения (территориальной, этнической, расовой, гендерной и т.д.).

Если государство в современном мире больше не является субъектом производства идентичности, то и область права, гарантированного исключительно государствами, не является сферой обсуждения идентичности.

Содержания современных коллективных идентичностей претерпели принципиальные изменения: по структуре — от унитарных к политарным, по способу производства-выбора — от принудительных к свободным, по способу организации и защиты — от государственных к гражданским (сообщественным), по нацеленности содержания — от локальных к универсальным, по способу организации — от территориальных к топологическим (сетевым). Россия запуталась в этих изменениях.

Исходя из этих изменений, коллективная идентичность не может больше быть простым обобщением, потому что такое обобщение неизбежно понимается лишь в старом языке. Идентичность должна иметь все признаки указаний на эти изменения. Например, так — «Русский мир» унитарный, коллективный, государственный, локальный, территориальный. Или так — «Русский мир» политарный, индивидуальный, сообщественный, универсальный, топологический (сетевой).

Если этого не сделать, то любые обобщения тянут за собой сферу своего словоупотребления. «Русский мир» не равен «большой российской цивилизации», поскольку у них разные основания — россияне это не русские.

Причем это различие не может быть исправлено некоторыми простыми утверждениями или даже концептуальными текстами. «Русский мир» это попытка развернуть во всемирный масштаб идею русской нации как общества. «Большая российская цивилизация» это попытка развернуть во всемирный масштаб идею российской империи как государства. «Русская нация» и «российская империя» это два соперничающие и не могущие найти согласия идейные движения в России.

В этом смысле эти звучащие очень похоже концепции являются взаимоисключающими в реальной политике. Идея «русского мира» апеллирует к этническому в понятии нации, а идея «большой российской цивилизации» апеллирует к государственному в понятии нации. В этих идеях сокрыты не только разные смыслы, но и совершенно разные перспективы — «Русский мир» предполагает современную сетевую экспансию русского этноса (русского языка и русской культуры) безотносительно к территории России, а «большая российская цивилизация» исходит, прежде всего, из территориальной экспансии государства, где язык и культура этноса не являются принципиальными.

Поскольку Россия опасается потери «русского мира», она пытается компенсировать его за счет создания «большой российской цивилизации». В таком понимании «большая российская цивилизация» является идентичностью принудительной, в то время как «Русский мир» является идентичностью свободного выбора. Причем принудительность (надстройка коллективной цивилизации над всяким индивидуальным выбором) тем самым приводит к тому, что любой свободный выбор становится невозможным.

Парадокс принудительной российской идентичности состоит в том, что она вообще не может быть создана государством, хотя и может поддерживаться им. Лишь гражданское общество во главе с интеллектуалами могут создавать новую идентичность непротиворечиво и с прицелом на долгосрочную перспективу. Сферой производства новых идентичностей является гражданская идентичность — пространство с нацеленностью на обобщение, где целостностью такого обобщения вообще не является государство, но так или иначе структурированная власть. Последние тенденции мироустройства показывают, что структурой этой власти могут быть сообщества, в том числе и сетевые.

Проблема архаизации Россией мира через биполярное измерение

Работа Зевелева и критика Бжезинского основаны на анализе политических балансов на фоне идей идентичности в их правовом аспекте. Можно конечно что-то понять, исследуя балансы в международной политике, но в этом случае мы можем что-то понимать всегда постфактум. Содержательный же анализ идей идентичности позволяет нам создавать новые идеи и прогнозировать успешность воплощения новых и старых идей. Подход Бжезинского-Зевелева в принципе не позволяет это делать.

Давайте посмотрим на общий подход статьи Зевелева и ее критики Бжезинского — в его, так сказать, принципиальном виде.

Оба подхода — и Бжезинского, и Зевелева — это макиавеллизм при объяснении политики государств. При этом интриги и манипуляции у них разного уровня — у США наднациональные и надгосударственные, а у России внутригосударственные и межнациональные. Анализ политических движений и расстановки сил внутри России позволяет конечно кое-что понять в России, подобно тому как анализ намерений политики США и НАТО позволяют кое-что понять о расстановке сил внутри Запада.

Оба подхода опираются на концепцию баланса сил как основу коллективной безопасности. Идентичность «американского мира» опирается на баланс всех основных цивилизаций в мире, и это очень близко к пониманию целостности мира. А идентичность «русского мира» опирается на баланс сил лишь России и Запада, как будто бы не существует Исламского мира, Китая и Индии. Иначе говоря, война у России только с Западом. Однако ведь нельзя всерьез пытаться разрушить один баланс, не разрушая остальные мировые балансы. И в этом недостаток воинствующей российской идентичности.

Причем политика сдерживания Западом России — это политика иного уровня. Политика сдерживания Западом России — это применение концепции баланса сил к межцивилизационным отношениям. Политика России в отношении защиты соотечественников за рубежом, в отношении влияния на европейские страны, — это применение концепции баланса сил в отношении к странам как агентам США. Тем самым Россия ведет политику раскола Запада, как ей кажется, ослабляя сдерживание Западом России.

Но эта же политика и занижает цивилизационные претензии России. Если США рассматривают в своей идентичности весь мир, баланс в котором считают основой своей идентичности, то Россия рассматривает два упрощенных уровня баланса: 1) отношения США-Россия; 2) Отношения России — остальные страны, поскольку они, так или иначе, оказываются на стороне США.

Давайте вспомним биполярный мир 1945-1980-е годы. Тогда две страны США и СССР были двумя центрами силы, паритет между которыми определял мир. Для обеспечения этого баланса существовали также и внутренние регулирующие принципы. США и Западная Европа предпочитали договорные отношения и публичные институты, направленные на поддержание баланса, где принцип ограничения суверенитета четко оговаривался и фиксировался в международных документах. В то время как для советского блока стран существовал непубличный принцип ограничения суверенитета сателлитов, известный как доктрина Брежнева.

Доктрина Брежнева — это концепция ограниченного суверенитета, в которой суверенитет социалистических стран признавался СССР до того момента, пока это не затрагивало его интересов. Теперь эта доктрина Брежнева взята на вооружение Россией в отношении республик бывшего СССР, ныне независимых государств. Когда политика какой-либо из этих стран не соответствует интересам России, суверенитетом такой страны Россия может пренебречь.

Сегодня Россия явно, но без публичных объявлений, пытается возродить биполярный мир, в котором снова основными центрами силами являлись бы Запад и Россия. Однако это невозможно — хотя бы потому, что уже есть Китай, который ведет свою собственную игру. Если Россия думает, что Китай будет играть ее игру, то это самая большая ошибка России за многие годы.

Биполярного мира уже не получится. Попытка России навязать миру биполярность это архаизация современных международных отношений. Мир изменился как в отношении количества центров силы, так и в отношении способа организации центров силы.

Такой подход России это вовсе не «Русский мир», а «мир по-русски», где Россия творит, что хочет, и никто не должен иметь права ее сдерживать. Иначе говоря, то, что Россия рассматривает как политику сдерживания в отношении нее, есть на самом деле мировой баланс сил, который она пытается разрушить, разрушая при этом весь миропорядок. Иными словами — «политика сдерживания России» это эгоцентричное для одной страны видение удержания Западом мирового баланса.

Если же Россия хочет вести речь о том, что эту политику мирового баланса США или Запад в целом ведет в своих интересах, то Россия должна отнюдь не перетягивать этот извращенный баланс в свою пользу, а открыто заявлять претензию на лучшее мироустройство и строить новый мировой баланс сил. Вместо этого, Россия демонстрирует лишь страновый эгоизм, и тем самым занижает свои притязания. Ибо мир всегда выберет ту позицию, которая хотя бы на словах и эпизодически, но все-таки пытается выстраивать мировой баланс не для себя, а для всего мира.

Именно поэтому в содержании внешнеполитически оформленной идентичности России нужно вскрывать ограниченность ее биполярного видения мира и показывать всю его бесперспективность. Нет больше Запада и России как мировых игроков. Мир стал сложнее.

В этом смысле политика сдерживания может быть хороша при некотором достигнутом биполярном балансе в мире, каковым он был с 1945 по 1991 год. После того, как этот биполярный баланс разрушен, политика биполярного сдерживания больше работать не может. Наиболее эффективной является политика возникновения новых центров силы, борьба и даже столкновение их за контроль и влияние над миром, в результате чего посредством войны будет установлен новый многополярный баланс сил с принципиально иным, нестрановым способом организации.

Для возникновения нового баланса сил мировая война является неизбежной. Мы можем ограниченно выбирать лишь формы войны, но не можем отказаться от мировой войны.

При этом нужно уже начинать строить систему новых отношений, где будут новые сдерживания и новые противовесы.

Часть 2. Структурная теория коллективных идентичностей и проблемы России

Современная Россия культивирует принудительную, проблемную и внутренне противоречивую идентичность. Это дезориентирует россиян. Это разрушает мировой порядок. От этого страдают страны-соседи (Грузия, Украина). Это вводит в заблуждение остальной мир.

Структуры коллективной идентичности

Чтобы понять коллективную идентичность, нужно исследовать содержание ее идей, до и вне всяких балансов сил и социальных функций этих идей. Это было проделано в моей работе «За что воюет Россия?» Однако чтобы понять структуру коллективной идентичности, самих по себе идей недостаточно, нужны еще структурные представления.

В теории идентичности преобладающее внимание уделяется личностным идентичностям. Основные теории идентичности личности — «внутренней непрерывности и тождественности личности» Эрика Хомбургера Эриксона, «статусной модели идентичности» Джеймса Марсиа (Марша), процессного ценностно-волевого подхода Алана Ватермана (Уотермена), позиционного подхода Раймонда Фогельсона, интерсубъективного подхода Джорджа Герберта Мида и Эрвинга Гоффмана, когнитивного подхода с ориентационным различением Генри Теджфела и Джона Тернера, когнитивного подхода со структурным различением Глыниса Брейкуелла и т.д. Однако нас далее будет интересовать как раз теория коллективной идентичности, которой внимания уделяется намного меньше.

Основная проблема создания теории коллективной идентичности — выбор между примордиализмом и конструктивизмом. Примордиализм утверждает, что вначале есть общество, а потом у него возникает некоторая идентичность. Конструктивизм утверждает, что сообщества различаются и разделяются сообразно принятию тех или иных структурных компоновок содержания идентичности. Примордиализм исходит из генезисной точки зрения, то есть из того обстоятельства, что сначала появились народы, потом нации, а потом они задумались о собственных коллективных идентичностях. Однако из генезиса происхождения идентичности примордиализм делает неоправданный вывод, что так и далее будет.

В работе российских ученых П.Л. Крупкина в соавторстве с С.Д.Лебедевым «К сакральным основаниям локальных идентичностей в сегодняшней России: опыт структурного анализа» произведена попытка построить функционально-структурную модель коллективной идентичности с позиций примордиализма. Однако такой подход больше не соответствует кризисному содержанию нынешнего мира. Сегодня примордиализм умирает. Хотя все прежние содержания, привязки и уклады продолжают существовать, сам подход полагания их в основание больше не является адекватным.

С конструктивной точки зрения, сообщества возникают из конструируемых и постоянно реконструируемых идентичностей, а не наоборот. Из того факта, что ранее общество (нация) чаще всего совпадало с территорией и государством, не следует, что и далее так будет. Мы переживаем то самое время, после которого так больше не будет. Поэтому в основе теории идентичности должно лежать представление о таких процессах, связях и организованностях внутри коллективной идентичности, когда общности различаются по компоновке тех или иных структур содержания коллективной идентичности и установлению тех или иных отношений между ними.

Далее будет предпринято теоретическое исследование содержательных структур идентичности в сопоставлении с проблематизацией таких структур относительно современной коллективной идентичности в России. Причем примененный далее конструктивистский подход основан на позиции собственно формирующегося содержания коллективной идентичности, а не на личном восприятии наличной коллективной идентичности, как это очень часто бывает, когда исследователи личной идентичности берутся за исследование коллективной идентичности.

В этом смысле конструирование содержания коллективной идентичности понимается не как отнесение к той или иной группе (как личный выбор внешней уже наличной коллективной идентичности), а как создание содержания коллективной идентичности, которая лишь затем обретает свое оформление в обществе, то есть как бы формирует (вербует) себе социальную группу.

Такая вербовка некоторым содержанием коллективной идентичности себе социальной группы может быть свободной (автономной) и принудительной (гетерономной), как различал это Бенно Хюбнер. Причем, навязать гетерономные коллективные идентичности принудительно могут лишь государство и государственные СМИ. И сделано это может быть лишь внутри процесса архаизации, отхода от современного содержания идентичностей. То есть принудительные архаичные гетерономные коллективные идентичности неизбежно связаны с мыслительной установкой на примордиализм.

Современные же коллективные идентичности, особенно в процессе мирового кризиса, являются автономными, они связаны как с процессом личного самоопределения, так и с поиском новых коллективных идентификационных содержаний, непрерывно разрабатываемых интеллектуалами. Современные автономные коллективные идентичности не возникают ни сами по себе как некоторая данность, ни эволюционно внутри обывательского большинства, ни в принудительном виде от государства.

Современные автономные коллективные идентичности конструируются внутри дискурсивных практик авторским интеллектуальным действием, которое получает конвенциональную поддержку других интеллектуалов, толкующих и продвигающих их затем политикам и обывателям. Таким образом современная коллективная идентичность есть автономная социализация содержания коллективной идентичности, когда из структурного содержания обобщений (генерализации, хронотопии, сакрализации, сенсуализации, проспектуализации) возникает общность, отличающая себя от других общностей. То есть современные автономные коллективные идентичности неизбежно связаны с мыслительной установкой на конструктивизм — общность из обобщений, а не наоборот.

Процесс конструирования автономных коллективных идентичностей должен быть избавлен от любых предписаний и функций — не только государства, но и гражданского общества. Такое предписание (функция) для коллективной идентичности как «создавать духовные скрепы» государства или общества является разрушительным. Невозможно обнаружить смыслы и перспективы коллективной идентичности как «духовные скрепы» государства или общества, если само государство или общество разрушается и становится бессмысленным. Коллективная идентичность не является функцией ни государства, ин гражданского общества этого государства, как бы это ни грустно было признавать примордиалистам.

В таком понимании коллективная идентичность должна быть сконструирована в чистом пространстве обобщений, хронотопов, освящений, смыслов и перспектив, чтобы лишь затем сформировать свои, возможно новые, сообщества, государства или протогосударственные образования. Причем общим принципом конструирования коллективной идентичности внутри каждой содержательной структуры является некоторое отношение или равновесие. При разрушении такого отношения или равновесия, что называется ошибкой (отклонением от принципа), происходит постепенное разрушение соответствующего содержания коллективной идентичности.

В содержании коллективной идентичности можно выделить такие структуры (они же конструктивные порождающие идентичность процессы) — генерализация, хронотопия, сакрализация, сенсуализация, проспектуализация, секьюритизация.

Генерализация это кто такие «мы», то есть как и в каких представлениях коллективная общность себя обобщает.

Хронотопия (развивая из понимания М.Бахтина) есть концептуальное установление содержания взаимосвязи временных и пространственных отношений внутри содержания коллективной идентичности.

Сакрализация есть выведение содержания коллективной идентичности за пределы обыденности, в трансцендентность, избирательную архетипику, иррациональность, мистику, религиозность.

Сенсуализация это каковы смыслы внутри некоторой коллективной идентичности.

Проспектуализация это каковы перспективы внутри некоторой коллективной идентичности.

А секьюритизация это как и от кого некоторая коллективная идентичность может и должна быть защищена.

Все эти структуры пересекаются, у них есть много общего. Тем не менее, они все представляют собой принципиально различные структуры, которые создаются по разным принципам и относительно их существуют разные ошибки.

Наличие всех структур внутри идентичности называется идентификационной ориентацией, отсутствие хронотопии и/или секьюритизации внутри идентичности является частичной идентификационной дезориентацией, а отсутствие сенсуализации и/или проспектуализации и/или генерализации внутри идентичности является полной идентификационной дезориентацией.

Идентификационная редукция — это сведение всего богатого содержания коллективной идентичности к какой-либо одной структуре. В данном случае Россия осуществляет секьюритизационную редукцию коллективной идентичности. Это означает, что секьюритизации подчинена: частично — хронотопия и генерализация, и полностью — сенсуализация и проспектуализация.

Генерализация. В первой части мы уже разбирались с генерализацией, когда говорили о неравенстве представлений «Русский мир» и «большая российская цивилизация». Идея «русского мира» построена на квазисенсуальной и квазипроспектуальной секьюритизации России. Идея «большой российской цивилизации» построена на экзистенциальной секьюритизации России. «Мир» и «цивилизация» есть разные способы универсализации. «Мировая» универсализация есть всегда соответствующая своему времени интенсивность коннективности мира и духовного освоения всего мира. «Цивилизационная» универсализация есть использующая все, и прежде всего, архаичные (территориальные, архаико-ресурсные и т.п.) средства для этого.

Также о генерализации мы говорили, когда осуществляли критику российских подходов к современному миру — архаичного биполярного мира, упрощенного видения мирового баланса сил и политики ограниченного суверенитета. Все это входит в представления российской идентичности, структурно выделяемые как «генерализация».

К генерализации относятся все представления о государстве, обществе, корпорациях, церкви и о связях между ними. Генерализация это различные способы обобщения и соответствующие им разные общественные организации и институты.

Принцип генерализации — всякая генерализация стремится объять весь доступный мир, стать универсальной, и лишь в таком качестве она является наиболее мощной и долгосрочной. В этом смысле генерализация бывает позитивной (соответствующей принципу) и негативной (не соответствующей принципу).

Основная ошибка генерализации — принятие локальной генерализации за универсальную генерализацию, то есть установка на то, что своя локальная идентичность и есть всеобщая и универсальная.

С точки зрения генерализации, современные структурные изменения идентичности подвержены трем взаимосвязанным процессам: 1) непрерывная содержательная реконструкция идентичности; 2) изменение границ новых сообществ сообразно изменению структурного содержания их идентичностей; 3) изменение ориентации идентичности — с внутренней локальной самости и самобытности на внешнюю универсальную общность.

Ранее в истории у каждой цивилизации был самостоятельный выбор — можно было изолироваться от всего мира — как Китай, или провалиться в Темные века — как средневековая Европа. Теперь мир стал высококоннективным и взаимозависимым. Никакой из стран, не то что цивилизаций, мир не может позволить долговременную самобытность, изоляцию или архаизацию. Иначе говоря, сенсуализация и проспектуализация идентичности перестали быть внутренним делом какой-либо цивилизации. Идентичность в современном мире является договором на специализацию цивилизации в рамках общего дела человечества, которое имеет право отказать тому или иному способу специализации идентичности.

По большому счету, не бывает никакого «американского мира», «русского мира» или «китайского мира». Мир он как бы ничей и общий в одно и то же время. В этом смысле человечество в целом отказывает России в праве на архаизацию и изоляцию от мира. Мир скорее разрушит целостность России, чем позволит ей разрушать мировой порядок. Перед лицом опасности, которую представляет архаичная и защищающая свою архаичность России, даже ее атомное оружие не является преградой для универсализации ее идентичности. Принудительная ретроидентичность России неизбежно натолкнется на принудительную футуроидентичность всего мира.

Универсальная идентичность, проникая в каждую страну через структуры индивидуальных идентичностей, неизбежно вступает в противоречие с коллективной идентичностью страновых или цивилизационных объединений индивидуальных идентичностей, если они пытаются отстраниться от универсальной идентичности. В этом смысле современный мир изменился навсегда — коллективная идентичность страны или цивилизации стала публичным договором с человечеством, с целым миром планеты.

Принцип универсализации идентичности можно рассматривать также как составную часть принципа сенсуализации идентичности, так как всякий смысл является наиболее сильным лишь тогда, когда он оформлен через универсальную генерализацию.

Хронотопия. Развивая представление Бахтина о хронотопе как связи временных и пространственных отношений, мы вводим понятие хронотопии как процесса установления таких связей внутри идентичности. Есть пространственная хронотопия (оперирование пространством в идентичности) и временна́я хронотопия (оперирование временем в идентичности).

Принцип хронотопии — новые представления о времени и пространстве идентичности всегда предпочтительнее старых представлений. В этом смысле хронотопия бывает позитивной (соответствующей принципу) и негативной (не соответствующей принципу).

Основная ошибка хронотопии — реваншизм, то есть установка на возвращение лучших времен и возвращение утраченных территорий.

Во время всякого мирового кризиса, и тем более во время нынешнего, идентичность каждого человека нашего мира становится неопределенной, неустойчивой, быстро изменчивой, фрагментированной и зачастую внутренне противоречивой. То есть общее качество идентичности — ориентация своей самости во внешней реальности — снижается, и наступает дезориентация.

Можно по-разному реагировать на эту ситуацию, но есть две принципиально разные реакции (два подхода, они же два выхода или два перехода): 1) возвращение к архаичной устойчивой идентичности; 2) попытка изменять идентичность сообразно быстро меняющейся реальности.

Первый подход предполагает секьюритизацию идентичности, то есть сохранение имеющейся идентичности за счет усиления ее безопасности, включая средства политики, экономики, социальных отношений и культуры. Второй подход предполагает переориентацию содержания идентичности внутри общих процессов сенсуализации и проспектуализации. Такая переориентация включает два аспекта — переосмысление (ресенсуализацию) и изменение представлений о перспективе (репроспектуализацию). Ресенсуализация — это приведение в соответствие различных частей содержания идентичности, когда они не противоречат друг другу и понятны в контексте друг друга. Репроспектуализация — простраивание новых представлений о перспективе и связывания их с осмысленностью существования в настоящем.

Как бы нам психологически не хотелось этого осознавать, два выхода из состояния дезориентации — ретроориентация и футуроориентация — взаимно исключают друг друга. Ретроориентация неизбежно происходит путем секьюритизации идентичности, когда защищаются старые и проверенные смыслы и перспективы. Футуроориентация неизбежно связана с потерей безопасности, когда создаются новые смыслы и перспективы. Футурохронотопия опирается на ретрохронотопию, но не обуславливается ею.

Эти различия неизбежно связаны с установлением связи места и времени для генерализированной идентичности России. То есть современная идентичность России («русского мира» или «большой российской цивилизации»), с точки зрения хронотопии, это время и территория Российской империи и СССР. Именно к такой территории и таким временам апеллирует современная (путинская) российская идентичность. Такую хронотопию можно назвать ретрохронотопией.

Футурохронотопия является совершенно иной — это направленность идентичности на представления о будущем (образы будущего), включая топологическое содержания (территориальные и нетерриториальные). Детерриториализация будущего России является неизбежной. Сетевое представление о «русском мире» содержится внутри представлений российских интеллектуалов. Однако не эти представления стали основой принудительной идентичности России. За основу футурохронотопии были взяты представления о будущем из СССР.

Евразийство как смысл пространственной хронотопии российской идентичности является весьма противоречивым, поскольку отсылает нас к утопической хронотопии. Утопичность в том, что евразийство России является великодержавным, то есть содержит установку на доминирование России на континенте Евразии. Главенствовать на континенте Евразии Россия сможет, лишь поставив Европу и Китай в подчиненное положение. Даже в долгосрочной перспективе это маловероятно.

Оккупация Россией Крыма и война на Востоке Украины при поддержке России являются прямым следствием исторических реконструкций, альтернативной истории и политического реваншизма в России как смысла временно́й хронотопии российской идентичности. Иначе говоря, можно совершенно четко констатировать — в современной идентичности России используется исключительно ретрохронотопия с элементами архаичной футурохронотопии.

Мировой кризис, революция в Украине и война Украины с Россией принципиально изменяют возможность длить такую хронотопию внутри российской идентичности. Хронотопия идентичности в этой ситуации изменяется принципиально: 1) время перестает быть линейным, возникают диспозитивные времена; 2) пространство перестает быть территориальным, становится топологическим; 3) связь пространства и времени становится конструктивной (моделируемой) в новых концепциях, становящихся хронотопическими основаниями коллективной идентичности.

Общности коллективной идентичности теряют резидентность (Виктор Вахштейн), то есть привязку к территории и доминирование резидентов (аборигенов) над нерезидентами. Общности всяких коллективной идентичностей все больше формируются через коммуникацию, в том числе через социальные сети. Время в содержании коллективной идентичности становится диспозитивным (Владимир Никитин, Юрий Чудновский). Общности всяких коллективных идентичностей теряют с другими общностями синхронистичность как способ традиционной историко-новостной связности мира, происходит идентификационная рассинхронизация.

Сакрализация. Коллективная идентичность неизбежно вынуждена опираться на сакральное содержание. Здесь следует различать религиозную сакрализацию (собственно религию и ее ритуалы) и светскую сакрализацию (архетипы, мифы, символы, ритуалы нерелигиозной жизни).

Принцип сакрализации — содержание коллективной идентичности должно быть трансцендировано так, что архетипы, религия и мифы должны лишь подкреплять трансценденцию современных обобщений, хрононотопов, смыслов и перспектив. В этом смысле сакрализация бывает позитивной (соответствующей принципу) и негативной (не соответствующей принципу).

Первая ошибка сакрализации — религия фундаментализируется, а архаичным мифам и намеренным мистификациям придается доминирующее значение.

18 июля 2014 года Глава РПЦ патриарх Кирилл заявил «Становится ясно, что Святая Русь — это неумирающий духовно-нравственный идеал нашего народа, и выражением этого идеала, его доминантой является святость. Удивительно, но если задать такой простой вопрос: «А где еще святость была основным и главным идеалом жизни людей?» — речь идет не о монастырях, не о закрытых группах людей, посвятивших себя служению Богу, речь идет об огромном народе…»

Однако на практике святость руського народа достигается средствами фундаментализации и политического православия. Это достаточно подробно разобрано в моей работе «За что воюет Россия?» Здесь же нас будет интересовать так называемая светская сакрализация коллективной идентичности в России

Вторая ошибка сакрализации — демонизация иной коллективной идентичности, относительно которой отстраивается сакрализация своей коллективной идентичности.

Важнейшим средством порождения особого состояния сакрализации идентичности — мистифицированного сознания, актуализации коллективного бессознательного (особенно в части создания образа врага), иррационализации повседневности и обожествления власти — является массовое зомбирование через СМИ, которое было исследовано мной в работе «Зомбирование в России и как с этим жить дальше». Именно зомбирование позволяет массовому сознанию России верить в «распятие трехлетнего мальчика в Славянске украинскими силовиками», оно же вынуждает пленных сепаратистов в Украине отказываться есть, потому что их якобы продадут на органы. В этом смысле зомбирование в России направлено, прежде всего, на демонизацию украинской коллективной идентичности.

Содержанием коллективного бессознательного, сложно, практически невозможно управлять. Однако в ХХ веке было сделано открытия по возможности контроля над массовым сознание через ограниченное управление архетипами: поскольку массовая пропаганда не может искоренить те или иные нежелательные для власти архетипы, то она может актуализировать лишь нужные ей архетипы, тем самым уменьшая влияние ненужных власти архетипов. Суть зомбирования и состоит в актуализации нужных власти архетипов, в создании нужных интенций коллективного бессознательного. Именно поэтому в основе коллективной идентичности могут лежать не просто архетипы, а актуализированные массовой пропагандой архетипы, если в той иной общности процесс массовой пропаганды специально нацелен на принудительную идентичность.

Вторым средством светской сакрализации в России является мистификация и мифологизация истории, то есть актуализация в массовом порядке следующих взаимосвязанных явлений — политического реваншизма, мистификации истории профанация исторической науки, доминирования литературной альтернативной истории и т.д. Такой размах исторической мистификации является основой сакрализации самодержавной политики российской империи и политики ее продолжателя руководителя СССР Сталина.

В основе современной светской сакрализации России лежат три мифа — 1) исторические успехи у СССР были обусловлены имперской формой государства, а не социалистическим общественным устройством и марксистско-ленинской идеологией; 2) СССР победил во Второй мировой войне исключительно единолично; 3) Запад не победитель в Холодной, а виновник в проигрыше СССР в Холодной войне. Эти мифы не нуждаются в какой-либо аргументации, они закреплены на уровне мистифицированного и мифологизированного сознания с опорой на избирательные архетипы коллективного бессознательного (тут поработали российские специалисты по пропаганде).

Проблемы этих мифов настолько очевидны, что лишь массовое зомбирование через СМИ способно удерживать эти мифы. На простой вопрос — как можно отказаться от социализма и хотеть вернуть СССР — ни один россиянин не даст вразумительного ответа. Тем не менее, большинство из них уверены, что нужно вернуть все территории и былую мощь СССР России, но без возвращения социализма.

Сама попытка поставить проблему победителя во Второй мировой войне, россиянами воспринимается агрессивно. СССР по результатам Второй мировой войны получил серьезное влияние в Восточной Европе, которого оказалось недостаточно, чтобы сохранить его после поражения в Холодной войне. При этом США после Второй мировой войны получили влияние на весь остальной мир. Кроме того США также победил в Холодной войне. Собственно поэтому сакрализация исключительной победы СССР во Второй мировой войне имеет под собой лишь мистифицированное основание.

В проигрыше в Холодной войне виноват, прежде всего, сам СССР. И причина этого точно такая же, как и причина нынешнего поражения России в противостоянии с Западом — отказ от производства новых смыслов, их замена на старые смыслы, избыточно сакрализированные (мистифицированные и мифологизированные). Принципиальные преимущества в Холодной войне получил также и Китай, что сделало его мировым лидером, чего Россия в принципе признавать не хочет. Таким образом, пересмотр результатов Холодной войны тоже имеет мистифицированную природу — реально России угрожает именно Китай, а противостояние Россия ведет лишь с США.

Третья ошибка сакрализации — профанация как религиозных, так и светских элементов сакральности.

Светская сакрализация является наиболее эффективной лишь тогда, когда она опирается на новые современные обобщения, хронотопы, смыслы и перспективы; когда она апеллирует к свободно развивающемуся и достаточно интеллектуализированному общественному сознанию, а не коллективному бессознательному; когда она основана на адекватной, а не на мистифицированной истории; когда коллективное поведение основано на рациональных решениях, а не на истерии и агрессии; когда повседневность является отражением объективной реальности, а не параллельной реальности в СМИ.

Профанация сакральности коллективной идентичности неизбежно происходит, когда сакрализацию пытаются использовать внутри процессов избыточной секьюритизации, вовлекая в это обывательское большинство, как это будет показано дальше.

Сенсуализация. Внутри ретроимпериализации смысл коллективной идентичности России это территория, демографические и ископаемые ресурсы — традиционные ресурсы традиционных империй. Внутри фундаментализации православия смысл — отказ от секуляризации православия и возвращение имперского цезаропапизма. Внутри великодержавного евразийства смысл — царствование России на Евразийском континенте. Внутри культуртрегерского «Русского мира» смысл — сохранность русского языка и культуры. Внутри архаизации смысл — отказ от поиска инноваций и от новых содержательных перспектив, возвращение к традициям и подходам прошлого. Такая сенсуализация является негативной. Иначе говоря, эти смыслы в процессе мирового кризиса обречены на разрушение.

Принцип сенсуализации — мир непрерывно утрачивает смысл (особенно во время кризиса), поэтому возобновление смыслов внутри идентичности и порождение новых смыслов должно быть непрерывным. Сенсуализация бывает позитивной (соответствующей принципу) и негативной (не соответствующей принципу).

Основная ошибка сенсуализации — представление о том, что все смыслы уже существуют, их нужно лишь принудительно навязать обществу. Иначе говоря, это установка на принудительные гетерономные смыслы в ущерб автономным.

Идентичность «разделенного народа» однозначно проигрышна в смысле имперской сенсуализации. Смысл идентичности «разделенный народ» в возникновении активности (в действительности агрессивности и ненависти) в отношении тех государств, которые якобы разделяют этот народ. Такая идентичность означает, во-первых, неминуемую войну, во-вторых, в случае проигрыша войны фрустрацию и социальную депрессию.

Империя как смысл изжил себя в современной ситуации. Идентичность «собирания земель» Московии принципиально иная, нежели идентичность «разделенного народа» современной России. «Собирание земель» предполагает, что они как бы ничьи, и имперская сенсуальность такой идентичности положительна. Однако идентичность «разделенный народ» обязательно предполагает фрустрацию внутри идеи империи.

Когда «Русский мир» уравнивается с «разделенным народом», концепция «Русского мира» огосударствляется и территориализуется. А ведь концепция «Русского мира» задумывалась как сеть людей по всему миру, которые являются носителями русского языка и русской культуры. Если сеть «Русский мир» начнет претендовать на государственные автономии и выказывать территориальные притязания, против «Русского мира» по всему миру начнутся такие гонения на русских, что не оставят им никаких шансов к существованию. Архаизация «Русского мира» через огосударствление и территориализацию по сути разрушает его.

Точно так же фундаментализация и политизация православия в России не только разрушает его суть, но и делает невозможным его связь с нефундаментализированным и неполитическим православием в Украине и в других православных странах.

Что же касается архаизации как установки мышления на традицию и историю в ущерб инновациям, то сама по себе она является бессмысленной.

Ольга Михайлова в статье «Грабли русской архаизации» пишет: «Архаичные коды плюс культивация гиперидентичности – кратчайший путь к обессмысливанию. Потому что, по меткому замечанию Н. Лумана, «наибольшим потенциалом распредмечивания обладают понятия, чаще остальных используемые в самоописаниях». Частота использования может обеспечиваться во времени — повторением, в пространстве — тавтологией:

• Обращение к архаическим идентификационным маркерам – это вечное повторение, «вечное возвращение» во времени.

• Агрессивная культивация любых маркеров в настоящем — это постоянная тавтология, хождение по кругу уже не во времени, но в пространстве — смысловом и медийном…»

В ситуации мирового кризиса, когда разные сферы жизни быстрыми темпами теряют смысл, особенно значение приобретает смыслопроизводство. Старые смыслы в ситуации кризиса пока разрушаются быстрее, нежели появляются новые смыслы. Именно поэтому проблемная сенсуализация представляет собой главную угрозу для России.

Проспектуализация. Представления о перспективе являются отдельными и особыми. Эти представления подпитывают собой актуальные смыслы (сенсуализацию) и задают рамки будущего для хронотопии. Представления о перспективе также задают пределы для генерализации и секьюритизации.

Принцип проспектуализации — новые перспективы увеличивают свободу коллективной общности, старые перспективы сужают ее свободу. В этом смысле проспектуализация бывает позитивной (соответствующей принципу) и негативной (не соответствующей принципу).

Основная ошибка проспектуализации — выдавать старые перспективы за новые, то есть брать образы будущего из прошлого. Иначе говоря, это установка на откат перспективы.

Футурологичная проспектуализация связана с декларациями и манифестами, возникающими внутри революционных процессов. Если во времена устойчивого роста (развития) проспектуализация является прогрессисткой, то во времена кризиса проспектуализация неизбежно становится революционной. Революция в Украине стала маркером проспектуализации для России. Заявляя контрреволюционную позицию, реакционную позицию, реваншистскую позицию, вступив с революционной Украиной в войну, Россия разрушает проспектуализацию собственной современной идентичности.

Когда нынешняя российская власть говорит о российских космических идеях — об освоении Луны, Марса и других планет Солнечной системы — то это не совсем футурохронотопия. Это архаичная футурохронотопия, то есть это будущее из прошлого — представления о будущем советской космонавтики, цивилизационный проект Политбюро ЦК КПСС. Неважно, как мы к этому относимся. Важно, что это устаревшее будущее.

Проспектуализация является отдельной задачей идентичности. Оказывается для коллективной общности недостаточно иметь смысл настоящего, ибо в быстром мире он быстро разрушается. Проспектуализация это пространство воображения, концептуальные поля ориентации на будущее, на которых может играть коллективная общность, постоянно создавая новые смыслы и восполняя тем самым осмысленность самой коллективной общности. Сенсуализация и проспектуализация должны быть основой сакрализации, а не наоборот.

Следующая часть посвящена секьюритизации, и в ней же будет сформулировано общее понимание о коллективной идентичности.

Часть 3. Безопасность коллективной идентичности и ее проблемы в России

Россия придает безопасности идентичности воинствующий характер, что порождает проблемы не только для стран, с которыми она непосредственно воюет, но и для всего мира, безопасность которого она таким образом разрушает.

Проблема секьюритизации идентичности России

Идентичность есть лишь то, что защищено политически, экономически, культурно, социально и интеллектуально. При этом политическая, экономическая, социальная и даже частично культурная защита является экзистенциальной, а интеллектуальная защита принципиально не является экзистенциальной — она является смысловой (сенсуальной), перспективной (проспектуальной), обобщенной (генерализированной) и освященной (сакрализированной).

Секьюритизация идентичности это процесс многофокусной защиты идентичности — содержательно-интеллектуальной и институциональной; экзистенциальной, сенсуальной и проспектуальной; государственной и общественной.

Принцип секьюритизации — баланс между обновлением (развитием) идентичности и защитой ее безопасности, деятельное установление отношения «свой—чужой» (иначивание, оиначивание и отиначивание). В этом смысле секьюритизация бывает позитивной (соответствующей принципу) и негативной (не соответствующей принципу)

Основная ошибка секьюритизации — абсолютизация защиты идентичности в агрессивном неприятии некоторых чужих идентичностей (избирательная ксенофобия), когда идентичность есть лишь то, что мы все вместе готовы защищать, не жалея своей жизни, уничтожая некоторых иных (чужих). Такая установка порождает компенсаторную секьюритизацию, когда избыточная безопасность идентичности как бы компенсирует негативное качество иных ее структур — генерализации, хронотопии, сакрализации, сенсуализации и проспектуализации. Таким образом, принцип избыточной секьюритизации идентичности может входить в противоречие с принципами других структур идентичности.

Если мы не готовы отдать жизнь за ту или иную коллективную идентичность, то это вообще не коллективная идентичность. Однако при всей значимости тимоса коллективной идентичности, чтобы секьюритизация идентичности не разрушала саму идентичность, остальные структуры идентичности должны иметь позитивные качества. Иначе говоря, можно путем зобмирования массового сознания заставить коллективную общность жертвовать жизнью за архаичные идеалы, но без хорошо проработанных (а в ситуации кризиса еще и инновационных) генерализации, хронотопии, сакрализации, сенсуализации и проспектуализации такая жертва неизбежно разрушает идентичность. Агрессия против других общностей и их обобщений, разрушает саму общность и ее обобщения.

Избыточная секьюритизация идентичности «своих» неизбежно предполагает не просто иначивание (отличение своего от иного) и оиначивание (противопоставление своего иному), но и агрессивное отиначивание (антагонистическое неприятие иного, ненависть и агрессия по отношению к нему). Существует конечно и обратный процесс — разиначивание, когда коллективная идентичность нацеливается на взаимопонимание и коммуникацию с иными идентичностями. Разиначивание не обязательно связано с толерантностью — это просто возвратное движение от степени «отиначивания» к степени «оиначивания». Оиначивание — уровень баланса между позитивной секьюритизацией и позитивными генерализацией, хронотопией, сакрализацией, сенсуализацией и проспектуализацией.

Теперь уже есть все компоненты, чтобы дать конструктивистское процессно- структурное определение коллективной идентичности. Коллективная идентичность это содержательное (генерализация, хронотопия, сакрализация, сенсуализация, проспектуализация) самоопределение (иначивание) некоторой общности, вербующее себе сторонников такого содержания (автономная социализация) и противопоставляющее себя другим общностям (оиначивание), приобретающее себе содержательно-интеллектуальную и институциональную защиту (секьюритизация), избегающее однако избыточности защиты (отиначивания), разрушающей такое самоопределение и такую общность.

Избыточная секьюритизация идентичности — это то, что происходит в России. Российское государство кладет в основание своих риторики и действий принцип — «идентичность есть лишь то, что защищено от чужих». Само понятие секьюритизации идентичности для России возникло из ошибочного представления — Россия всерьез считает, что распад СССР и опасность распада России это происки Запада, в то время как это глобальные процессы, в которых Россия оказалась одной из первых жертв по причине слабой внутренней связности.

Избыточная секьюритизация идентичности возможна при четырех взаимосвязанных условиях: 1) фиксация любой подвижной, развивающейся, неопределенной и недооформленной идентичности в виде определенного принудительного содержания (ограничение и фиксация содержания идентичности); 2) привязка такой определенной идентичности к некоторой коллективной общности, которая устанавливается из произвольно трактуемой истории (историческое подтверждение коллективной общности для определенной идентичности); 3) защита такой жестко определенной идентичности в качестве унитарной, коллективной, государственной, локальной, территориальной на ареале установленной исторической общности со стороны устойчивых традиционных институтов — государства, церкви, государственных корпораций, подчиненных государству масс-медиа; 4) агрессивное неприятие других коллективных идентичностей, вплоть до войны с общностями их представляющими.

Россия осуществляет агрессивную территориально-государственную секьюритизацию идентичности, то есть превращает все богатство обобщений, пространственно-временных отношений, освящений, смыслов и перспектив в реваншизм. Территориально-государственная секьюритизация идентичности России есть попытка остановить время, чтобы получить для своего государства все те преимущества, которые западные государства получили ранее, в эпоху национально-территориальных государств.

Агрессивная территориально-государственная секьюритизация идентичности «разделенного народа» (России) неизбежно сталкивается с секьюритизацией идентичности другими государствами, обеспечивающими безопасность «отделенных частей российского народа» (Украины, Грузии, стран Балтии и т.д.). В этом столкновении секьюритизаций государства «разделенного народа» и государства «части разделенного народа» они должны выяснять отношения путем войны, то есть буквально государства должны выяснить, чьи структуры идентификационной безопасности обеспечивают бо́льшую секьюритизацию.

С точки зрения принципа секьюритизации, при попытке вывести секьюритизацию идентичности за пределы своего государства, вполне возможно возникновение парадокса безопасности идентичности. Попытка одного государства под лозунгом усиления безопасности идентичности присвоить (или переприсвоить) внешних носителей идентичности за счет аннексии территорий другого государства неизбежно связана с войной против системы безопасности идентичности этого другого государства. Когда в борьбе за идентичности сталкиваются две системы ее безопасности, понимающие ее по-разному и защищающие ее по-разному, агрессивная идентичность подвергается разрушению. В этом процессе изначальное стремление к усилению безопасности ведет к ослаблению безопасности.

В ситуации претензии России на носителей русской идентичности на территории Украины возникает конфликт государственных интересов. В этом процессе избыточная секьюритизация идентичности Украины является вынужденной, навязанной. Россия считает, что россияне и украинцы один народ. Но при этом Крым должен принадлежать России, а российские флаги развеваться в городах так называемой Новороссии, которая, как минимум, контролируется Россией. И когда украинский народ поднялся на борьбу с аннексиями и мятежевойной России, в этот момент и произошло осознание — мы разные народы. В этом смысле секьюритизация украинской идентичности есть «защита от действий России и ее проблемной идентичности», то есть оборонительная секьюритизация. В то же время секьюритизация российской идентичности есть «агрессивная защита русских иностранцев Россией», то есть экспансивная секьюритизация.

Трансграничное гражданство возможно лишь в условиях отсутствия двойных стандартов, потому как это обоюдная политика. Если Россия считает русских в Украине своими гражданами и требует защиты их прав, то Украина тоже считает украинцев в России своими гражданами и требует защиты их прав. При этом права украинцев в России вообще не защищены — украинские школы отсутствуют, украинского телевидения нет, украинские книги не издаются. В этом смысле трансграничное гражданство России и Украины не может быть налажено, потому что не может быть взаимным.

Рассматриваемые идеи идентичности — «разделенный народ» и «защита соотечественников за рубежом» — это правовые аспекты. Эти идеи не являются идеями идентичности сами по себе. Они могут быть понятны лишь в соотношении с идеями «Русского мира» и «большой российской цивилизации».

С точки зрения разных представлений генерализации секьюритизация выглядит по-разному. «Разделенный народ» в «Русском мире» это нормальное состояние, поскольку территориально разделенный народ в виде диаспор, оказывается связан в социальные сети. «Разделенный народ» в «большой российской цивилизации» это отклонение от нормы, которое нужно преодолеть путем имперской экспансии на непринадлежащие в настоящее время России территории.

В «Русском мире» не может быть никакой «защиты соотечественников», лишь коммуникация и взаимодействие с соотечественниками поверх государственных границ. А в «большой российской цивилизации» экстерриториальная и трансграничная «защита соотечественников» является неизбежной и предполагает оккупацию территорий этих соотечественников.

Секьюритизация идентичности «соотечественников за рубежом» это эвфемизм для совершенно другого действительного явления — использование идентичности проживающих на нероссийских территориях русских для имперской экспансии на эти территории или хотя бы недопущения включения этих территорий в другие государственные объединения. Таким образом, действительное определение должно звучать как «империализация идентичности» и «ресекьюритизация идентичности» (перераспределение безопасности идентичности от государства, отделяющего часть российского народа, к России).

Чтобы доказать неуниверсальность секьюритизации идентичности «соотечественников за рубежом», давайте попробуем применить его, скажем, для русских, проживающих на Брайтон-Бич в Нью-Йорке. Представим себе, что русские на Брайтон-Бич вооружаются, занимают административные здания в Нью-Йорке, а Россия заявляет, что она будет защищать русских в Нью-Йорке. Не надо иметь большое воображение, чтобы понять, что американцы зачистят этих русских в Нью-Йорке в течение суток и никакая их секьюритизация в дальнейшем не будет возможна. А это значит, что принцип секьюритизации идентичности России не является универсальным. То есть принцип должен звучат иначе — «секьюритизация идентичности за рубежом только там, где наших сил хватает на эту секьюритизацию». Неуниверсальность российского принципа «секьюритизации идентичности соотечественников за рубежом» означает универсальность другого принципа «насилие своей идентичности над другими идентичностями там, где хватает сил у России».

Экспансивная и агрессивная секьюритизация идентичности «Русского мира» (отиначивание) возникла как прямое следствие революции 2014-го года в Украине. Секьюритизация идентичности «Русского мира» это следствие страха России перед распадом страны. «Разделенный народ» боится еще большего своего разделения и поэтому свои страхи помещает в секьюритизацию идентичности.

Украинская революция вынудила Россию к архаизации идентичности, хотя вполне существовал и иной сценарий: признание Россией революции в Украине, использование ее инноваций в России. Путин мог стать революционером, но предпочел стать контрреволюционным архаичным диктатором.

Разве можно сказать, что когда Россия использует русских на Востоке Украины для дестабилизации этого региона и развязывания там войны, то она «секьюритизирует» идентичность этих русских? Речь идет о «секьюритизация идентичности» русских в России, и «десекьюритизацией идентичности» русских в соседних странах. Иначе говоря, «секьритизация идентичности» русских неизбежно связана с перераспределением безопасности: хаос в Украине и есть способ сдерживания Россией Украины на межнациональном-межгосударственного уровне за счет якобы защиты русских в составе других государств.

При этом предпосылкой таких агрессивных действий России было преобразование российской идентичности в избыточно акцентуированную на своей секьюритизации. Быстрое «переформатирование народной памяти» (в упомянутой в первой части статье Зевелев цитирует Илью Призеля) в стрессовой ситуации произошло в виде зомбирования массового сознания россиян российскими СМИ за период с 2011 по 2014-й годы. Если Президент России это гарант безопасности «Русского мира», то агрессивное в отношении «притеснителей русской идентичности» российское большинство теперь опора агрессивной безопасности «Русского мира».

Секьюритизация идентичности через изменение коллективной памяти на уровне широких масс российского населения произведена, прежде всего, за счет преобразования идентичности в гиперидентичность. При этом нужно понимать, что гиперидентичность, даже будучи защищаемая государством и Президентом, неизбежно связана с психологическими издержками зомбируемого населения — чем дольше она поддерживается властью и СМИ у народа, тем больше народ начинает страдать от истерии, ненависти и агрессии.

Агрессивно секьюритизированная идентичность это зомбированная (искусственная) идентичность, и она не может существовать без постоянных усилий по зомбированию. Специфическая избыточно мифологизированная светская сакрализация и фундаментализаированная религиозная сакрализации порождает процесс профанации для обывательского большинства и тем самым оказывается опорой избыточной секьюритизации. Иначе говоря, Россия попала в капкан агрессивной секьюритизации идентичности: продолжение зомбирования и нагнетания агрессии приведет к психологической усталости и циклическим сменам социальных настроений (эйфория-депрессия), а сворачивание (даже постепенное) зомбирования приведет к психологическому откату и социальной апатии. То есть избыточная до агрессии секьюризтизация порождает психологическую ловушку для массового сознания.

Главным свойством такой избыточно секьюритизированной российской идентичности является некритическая (профанная) лояльность россиян к России (подданство, а не гражданство), связанная с агрессией и ненавистью к Западу и его агентам (Украине, Грузии и странам Балтии). Все попытки показать, что российские СМИ зомбируют население, неизбежно наталкиваются на ответную критику Россией западных СМИ. То есть лишь глубокий анализ с цифрами в руках и оценка специалистами психического состояния российского общества может позволить это доказать. Но этого конечно в России никто не может сделать официально.

Агрессивная секьюритизация идентичности вступает в конфликт с некоторыми другими структурами — сенсуализацией и проспектуализацией. Когда в России говорят о секьюритизации идентичности, то имеют в виду лишь экзистенциальную секьюритизацию идентичности — предоставление безопасности здесь и сейчас безотносительно к тому, имеет ли это вообще смысл и перспективу. В таком понимании кроме экзистенциальной секьюритизации, необходимо рассматривать еще и сенсуальную и проспективную секьюритизации идентичности. Экзистенциальная секьюритизация идентичности осуществляется институтами (чаще всего государством, церковью, корпорациями). Сенсуальная секьюритизация идентичности осуществляется смысловыми документами (манифестами, декларациями и т.д.). А вот проспективная секьюритизация осуществляется стратегиями, программами и проектами развития внутри той или иной идентичности.

С точки зрения генерализации, агрессивная секьюритизация тоже разрушительна. Предлагаемый Россией «Русский мир» не является универсальным по той же причине, по которой универсальным сегодня уже не является «американский мир». Всегда и во все времена универсальным миром является мир лишь того народа, который предлагает мировые инновации в ответ на мировые вызовы. Пока США это делали во второй половине ХХ века, «американский мир» можно было считать универсальным. Когда США перестали предлагать мировые инновации в ответ на мировые вызовы (то есть оказались не готовы к нынешнему мировому кризису), «американский мир» перестал быть универсальным.

Претензии «Русского мира» быть универсальным выглядят вообще смешно, поскольку все инновации России для мира состоят из смеси «фундаменталистского православия», «ретроимпериализации», «культуртрегерского русского мира», «великодержавного евразийства» и «радикальной архаизации». Как эта дикая смесь вообще может стать универсальной, в принципе непонятно, поскольку эти идеи никак не решают ни одну из проблем мирового кризиса.

Убожество идей «Русского мира» можно увидеть по названию новой политической доктрины — «четвертая политическая теория» Александра Дугина. Здесь видны точно такие же потуги квазиинтеллектуальных усилий, которыми отметился в свое время «постмодернизм», где мыслительное движение называется не по собственной сущности, а по сущности того, чему оно пытается прийти на смену. Однако интеллектуальная нигилистическая по своей сути позиция «прийти на смену» (постмодернизм — то, что после модернизма) это еще полбеды. Позиция «посчитаться в ряду других» (четвертая теория среди трех уже существующих), чтобы выделиться, это вообще полный крах. Идеи имеют шанс быть понятыми, воспринятыми и осмысленными, когда они заявляют свою сущность, в том числе и в названии, а не считаются в ряду других идей.

Кризис идентичности России и предчувствие ею своего разрушения приводят к желанию захватить и «обезопасить» государством как можно большие территории своей экзистенции. Однако современный кризис России есть, прежде всего, кризис ее смысла и ее перспективы, от которого государство в принципе не может обезопасить. «Русский мир» болезненно переживает опасность потери русского языка и русской культуры, но в такой ситуации именно государство бессильно. Нужна работа интеллектуалов над новыми смыслами и новыми перспективами «Русского мира», которые могут перенести акценты с языка и культуры именно на «большую российскую цивилизацию», которую предстоит обновить или даже создать наново.

Проблема секьюритизации российской идентичности в том, что здесь главным является секьюритизация, а не идентичность. Это малоосмысленное, доведенное истерией российских СМИ до состояния гиперидентичности (высокомерия и самолюбования), содержание. Как только рухнет поддержка СМИ, эта идентичность перейдет в фазу гипоидентичности и вызовет сильнейшую социальную депрессию. Слабую идентичность принципиально невозможно секьюритизировать.

Очерки подходов к новой идентичности

В ситуации мирового кризиса никто не может претендовать на секьюритизацию идентичности, потому как лишь новая идентичность связана с выходом из кризиса, по отношению к чему формируются принципиально новые средства защиты новой идентичности. Эта новая идентичность рождается в ситуации принципиального отсутствия безопасности. Всякое рождение таит опасность, и по самой своей сути опасно. Пытаться обезопасить рождение нового это обрести его на скорую смерть.

Безопасности в ситуации возникновения новой идентичности принципиально не может быть. В этом и есть онтологически-экзистенциальное свойство идентичности — она возникает в зоне максимального риска. Но этот риск не тот, которому подергает Россия весь мир. Это не экзистенциальный риск. Это интеллектуальный риск. И сам по себе экзистенциальный риск не может быть преобразован в интеллектуальный риск — для этого нужна интеллектуальная воля. Однако глядя сегодня на состояние дезориентированных российских интеллектуалов, просто поражаешься их неспособности отвечать на уже возникшие интеллектуальные вызовы.

Украина, и даже Россия, могут получить новую идентичность. Но в России ее произвести труднее из-за массовой истерии и агрессии, которая убивает интеллектуализм (вгоняет большинство интеллектуалов в дезориентацию и депрессию, вынуждает их к пережевыванию архаики, блокирует интеллектуальные инновации). Однако, хотя и в меньшей мере, то же самое происходит и с США. Возможно российская истерия заразна для США подобно оппортунистической инфекции.

Государственно-национальные средства защиты идентичности России, и надгосударственно-наднациональные правовые средства защиты идентичности США одинаково неэффективны.

И русский мир, и американский мир в нынешнем мировом кризисе одинаково обречены, хотя Россия рискует больше, и поэтому сначала пострадает больше. Однако растянутый во времени риск США постепенно приведет к таким же или даже большим печальным последствиям.

Лишь новая идентичность имеет шанс в новом мире. Новая идентичность сама создает на наших глазах средства своей секьюритизации.

Между тем, в основе конструирования идентичности лежат инновационные подходы, создающие новые измерения содержания. В основе разработки идентичности лежит новое философское мышление, создающее различные балансы содержательных рамок идей. И лишь затем продвижение новой идентичности уже зависит от политических и правовых сил разного уровня, которые еще только предстоит сформировать.

Разработка новой идентичности, которая могла бы приобрести долгосрочный характер — очень трудоемкая работа. Не всем государствам она под силу. Разработка идентичности цивилизационного уровня принципиально неосуществима государством. Во все времена, во всех странах это проделывали особые люди — их называли пророками или философами. Такие люди принципиально не работают на какое-либо государство, даже если в их учении и содержатся апелляции к государству (Конфуций, Маркс).

Мы переживаем период мирового кризиса, когда новые идентичности не будут апеллировать к государству, так же как не апеллировали к государству Сидхартха Гауттама (Будда Шакьямуни), Христос и Мухаммед.

Вместо секьюритизации идентичности необходимо рассматривать сенсуализацию и проспектуализацию идентичности, то есть смыслообразование и перспективообразование как среды возникновения идентичности, из которых возникает и новая хронотопия, и возможно даже новая генерализация.

В этом понимании неправовые элементы будущей коллективной идентичности, предложенные США, весьма интересны. Как бы нам не нравилась гегемонистская политика США, права человека и прочие остатки Холодной войны, нужно признать, что их идеи социальных сетей, гражданского активизма, экономики дарения очень перспективны. Исламский мир вносит свои идеи в коллективную идентичность будущего — выход за пределы нации, предпочтение сетевой организации, в том числе в финансах. Китай пытается строить «Китайский мир» через чайнатауны, продвигая чисто китайскую толерантность как уникальную мировую культуру интеграции китайцев вовнутрь разных цивилизаций. Претензии на «Американский мир», «Китайский мир» или «Исламский мир» более серьезные, нежели претензии на «Русский мир». Россия в этом плане не дает миру ничего, кроме страха. Россия сегодня это мировое страшилище и мировое посмешище.

Для Украины я предлагаю универсальный смысл нового мира — конструктивный мир, сетевой нетерриториальный мир, внеглобальный мир (гелиосный), мир сложных множественных идентичностей, мир единого человечества, мир без государственного монополизма на инфраструктурные услуги. В онтологическом смысле это универсальный мир. Но в транзитологическом смысле это вообще конструкция Мира и Внемирности. Это не «Украинский мир». Это всеобщий мир.

В ситуации мирового кризиса невозможно решить проблемы путем сдвижки баланса смыслов, как это пытаются делать Россия или США. Интеллектуалы обеих стран ошибаются.

Человечество стоит перед вызовом принципиально новой коллективной идентичности, структурные признаки которой — предельная генерализация, сложная и всеохватная хронотопия, умеренная позитивная сакрализация, многообразная инновационная сенсуализация, избыточная проспектуализация и ограниченная секьюритизация.

Всякие страновые идентичности, даже очень защищенные силой, обречены на растворение в универсальной сложной и множественной идентичности человечества.

До того, как стать постчеловечеством, человечеству нужно стать единым человечеством.