Призрак модернизации

Хотя, с другой стороны, все эти бесконечные затяжки, отсрочки и проволочки как раз и делают «быструю езду» необходимой. К тому времени, как коней «запрягли», выясняется, что мы уже всюду опоздали, что время безвозвратно потеряно. И начинается отчаянная попытка догнать ушедший поезд, наверстать ушедший момент, поймать упущенный шанс. Бешеная и по большей части бессмысленная скачка. «Куда несешься ты, Русь?», — спрашивал Гоголь задолго до Бисмарка, и тоже не находил ответа. Хотя на самом деле ответ есть, просто он так же абсурден, как и сам вопрос. Цель скачки — бессмысленная погоня за упущенными возможностями.

Первые два года президентства Медведева оказались таким же точно примером упущенных возможностей. Сначала президент и его команда не смогли использовать экономический рост. Затем не сумели извлечь выгоду из кризиса, когда олигархия и бюрократия находились в растерянности и их можно было принудить согласиться на достаточно серьезные преобразования. И наконец, в тот момент, когда все наилучшие шансы оказались уже упущены, был сформулирован лозунг модернизации, но так двусмысленно, размыто и неясно, что инициатива власти спровоцировала в конечном счете только ещё одну невнятную дискуссию.

В абстрактное слово каждый норовит вложить собственное содержание. Можно придумать и «правую» версию модернизации, и левую, и социалистическую, и либеральную. А функционеры «Единой России» даже вообразили модернизацию консервативную… Начинается идеологическая борьба за интерпретацию слова. Тот, кто навяжет лозунгу свое понимание, имеет шанс превратить «дискурс» в политический курс. Именно шанс, не более…

Всё это, разумеется, имеет хоть какой-то смысл, если предположить, что президент и его окружение в самом деле хотят каких-то перемен и улучшений в стране. Тут, конечно, вопрос доверия. Однако вряд ли все инициативы последних месяцев направлены исключительно на то, чтобы заморочить нам голову и создать видимость прогресса при полном его отсутствии. Скорее наоборот. Если бы инициативы Кремля были менее искренними, то они оказались бы куда лучше продуманными и более успешными. Ведь организовывать демагогические кампании кремлевские политтехнологи отлично умеют. Чего они не умеют совершенно, это проводить демократические реформы и решать социальные проблемы. Отсюда и неэффективность их усилий, совершенно очевидная на протяжении последних нескольких месяцев. Люди взялись за то, о чем не имеют ни малейшего понятия.

Ничего лучшего, чем реформировать милицию, не придумали. Но решив начать реформу милиции, предварительно не договорились ни об её сроках, ни о целях, ни о том, как она соотносится с другими аспектами преобразований.

Дело не только в сопротивлении косных структур политической и экономической власти, которым, по большому счету, никакие перемены не нужны. Эти структуры могли быть принуждены к реформам в момент обострения кризиса, и не исключено, что новое его обострение спровоцирует новый всплеск бюрократической паники. Но тут возникает проблема гораздо более серьезная — к переменам не готовы не только те, кто их не хочет, но и те, кто к ним стремится. У них нет ни четкого видения цели, ни ясной перспективы нового курса.

Стремление к переменам вызвано более или менее ясным пониманием того, что в стране есть масса нерешенных проблем, которые накапливаются и усугубляются. Но отсюда отнюдь не следует, будто констатируя неблагополучие, высшие государственные лица автоматически находят правильный выход из сложившейся ситуации. К тому же любой политический проект должен не только исходить из некого абстрактного представления о всеобщем благе, но и учитывать конкретные интересы. А доминирующие группы интересов в России как раз и являются её главной проблемой и источником её бед.

Слом господствующей структуры — дело революции. Порой случаются в истории и «революции сверху»— великий итальянский марксист Антонио Грамши назвал их «пассивными революциями». Но даже для таких преобразований нужно как минимум два условия — давление снизу и четкая идеологическая ориентация лидеров, способных ясно и последовательно сформулировать свои цели. В сегодняшней России нет ни того ни другого. Потому и возникает удивительный парадокс: даже для незначительного улучшения ситуации нужна революция, но политические условия не созрели даже для самой скромной реформы.

Вот и приходится «долго запрягать», не имея ни малейшей идеи о том, как и куда ехать. Президент произносит речи и пишет статьи, высшие чиновники собираются на заседания Государственного Совета, эксперты пишут записки, содержащие всевозможные проекты общественных улучшений. А страна продолжает деградировать, утешая себя надеждами на возрождение после кризиса, который вроде бы уже «почти преодолен», но почему-то и не думает кончаться.

Единственным утешением оказывается то, что не мы одни такие — в Соединенных Штатах прошлогодний всплеск «обамамании» сменяется столь же массовым разочарованием и растерянностью. Президент, пообещавший перемены, ничего не смог изменить. Дмитрия Медведева от Барака Обамы отличает то, что он обещал гораздо меньше, и гораздо более внятно. Так что и широкомасштабного общественного разочарования тоже не наблюдается. А наблюдается, наоборот, смутная надежда, что, может быть, в конце концов, всё-таки запряжем и поедем. Как, куда, в общем, не важно. Лишь бы вон отсюда, и побыстрее!

Борис Кагарлицкий,  руководитель Института глобализации и социальных движений

Евразийский дом