Почему разрушаются государства

Одна из фундаментальных философских истин гласит: в последствиях нет ничего, чего не содержалось бы в причинах. Другими словами, если что-то существует/происходит, мы можем, часто с оговорками, проследить истоки этого явления и найти точки, с которых все начиналось. Так, в существующем стуле можно увидеть дерево, труд человека, создавшего его, и идею стула как способа организации материи с той целью, чтобы на ней можно было сидеть. Но если заметить причины стула довольно просто и без подготовки, то по мере роста сложности объекта, как правило, требуются годы мышления многих людей.

Еще сложнее разобраться в процессах, касающихся нас самих. Каждый отдельный человек, с его желаниями и стремлениями, уже суть бесконечный микрокосм, что уж говорить о движениях, в которые вовлечены массы таких индивидуумов. Будучи сам по образованию политологом-международником, фокус моего внимания, так или иначе падает на проблемы, связанные с тем, как большие группы, организуют совместное со-бытие [сосуществование разумных субъектов в пространстве – времени], – с политикой. Сказать, что последний год был богат на почву для размышлений - не сказать ничего. Несмотря на пандемию и последовавшие карантинные меры, которые, по идее, должны были способствовать замедлению/выравниванию хода времени, крайне сложно избавиться от ощущения, что сам воздух современности пропитан веяниями радикального слома существующей системы миропорядка.

Какого именно порядка? Если отвечать последовательно - любого, начиная от системы международной безопасности, заканчивая самыми интимными вопросами личной автономии человека: миллионы людей внезапно испытали на себе мир, в котором возможность отойти от дома на 500 метров присутствует только от недели к неделе. В прямом эфире можно наблюдать как великие державы, считавшиеся образцом стабильности внутри своих границ, которые в виду своих сил и способностей были стержнем мировой безопасности, внезапно становятся неуверенными в своем праве на существование - я говорю о протестной волне, охватившей Европу и США. В возникающем вакууме иерархий вспыхивают нерешенные конфликты, где правит голая сила - Карабах, Мьянма, Украина, приближение окончательной унификации Китая. Параллельно меняется сам язык описания реальности – она больше не состоит из структуры норм и правил, вместо этого любая проблема преподносится как “кризис”, “чрезвычайная ситуация”, “временная мера”, “катастрофа”. Подобный язык не способствует и не предполагает предсказуемости завтрашнего дня как таковой, зато прекрасно стимулирует нервные клетки слушателя, вызывая страх, или, как минимум, тревогу, с одной стороны, и, как это ни парадоксально, желание добавки этой новостной порнографии до тех пор, пока не наступит выгорание нервной системы. У потребителя информации на подобном языке ослабляется способность к восприятию причинно-следственных связей, а реальность становится калейдоскопом, несвязанных между собой событий.

К сожалению, современное гуманитарное знание, по крайней мере в популярном измерении, транслируемом через СМИ, тоже мало интересуется поиском больших взаимосвязей. Если заимствовать образ из «Одиссеи», мышлению об обществе крайне сложно пройти между Сциллой подчинения силе пропаганды, не важно государственной или активистской, с одной стороны, и Харибдой стремления встать на один уровень со строго научными дисциплинами. Но если ты хочешь быть математически точен, говоря об обществе, то чем уже и изолированней твоя область исследований, тем больше у тебя шансов достигнуть этой цели, и тогда за деревьями отдельных наблюдений теряется лес явления как такого.

Предлагаемое вниманию читателя эссе - не научное, а философское размышление, попытка поразмышлять об одной такой “дубраве”: казалось бы, внезапной и иррациональной ненависти того, что часто именуется западной культурой – в широком смысле этого слова – к самой себе. Данный вопрос занимает меня весь последний год, не только в силу сентиментальных причин, но и в силу определенного парадокса, заслуживающего, на мой взгляд, искреннего любопытства. Ведь интересно и странно, почему именно в момент пика силы, не важно какой мерой ее оценивать, раз за разом в истории можно наблюдать внезапное крушение великих держав, причем не всегда за опытом такой трансформации следует возрождение. Исходная точка наблюдения, загадка, на которую я предлагаю поискать ответ, такова: никогда истории Запад не был более могущественен, но при этом никогда он не был так неуверен в себе с одной стороны, и так самоуверен с другой. Какие выводы о мире можно сделать из наблюдения за этим стремлением к саморазрушению и можно ли через эти выводы обнаружить структуры, на которые можно опираться человеку и со-бытию в мире ускоряющегося хаоса.

Исходная точка нашего маршрута - город. Слово “город” в данном случае является, скорее, символом - образом любого организованного со-бытия. Выбор именно такого символа для моего рассуждения обусловлен греческой традицией политической мысли, в которой содержится ряд наблюдений, что послужили этому тексту источником вдохновения.

Итак, упрощая феномен, описанию которого посвящено это эссе: образ распада ткани великого государства на непримиримо враждующие между собой группы, превращение цельного в раздробленное. Повседневность западной новостной повестки посвящена тому, как некоторые объективные различия: пол, раса, этническая принадлежность, являются не просто частью реальности, но основой политической системы угнетения. Сам факт существования этих различий делает неизбежным непримиримую борьбу внутри политического тела.

Так необходимо ответить на два вопроса – общий и частный. Во-первых, какова роль различий между людьми в политическом со-бытии как таковом? Во-вторых, какой урок можно вынести из наблюдения за тем, как в конкретный исторический момент современности идеология непримиримой борьбы идентичностей внутри со-бытия, стала главной дорогой западной политической мысли?

Часть первая. Царство, разделенное в самом себе, не устоит.

Древнегреческая мысль посвятила много времени осмыслению проблемы единства и различия внутри греческого полиса, отталкиваясь от наблюдения, что любое организованное со-бытие есть цельный мир - космион, придающий сам себе смысл, и существующий через индивидуумов, которые составляют это со-бытие. С греческой точки зрения, любое политическое сообщество религиозно по своей природе, причем эта религиозность замкнута “стенами города”. Часто встречаемый в греческой мысли образ города, как корабля в океане хаоса, отражает этот глубоко мистический взгляд. Корабль, наполняющий сам себя смыслом через своих граждан изнутри, как луч света в океане мрака. Жизнь за пределами корабля - не жизнь в полном смысле этого слова, но обессмысленное бытие, которому грек предпочтет смерть.

Современность и модерн, поглощенные упоением перед естественно-научным знанием, склонны смотреть со скепсисом на религиозную природу политического со-бытия. Не будем повторять это заблуждение. Политика религиозна, поскольку политическое со-общество может существовать, только если его члены являются носителями некоего смысла, и только, если этот смысл, выходит за рамки повседневной жизни, - трансцендентен по отношению к этому сообществу. А любая трансцендентность так или иначе находится далеко за пределами строгой научности, будучи мостом между индивидуумом и нечтом большим. Формы этого выхода могут быть самыми различными. Традиционно вплоть до XVIII века за трансцендентное наполнение политической жизни отвечал организованный религиозный культ, позднее в Европе его подменил культ государства.

Дальнейшее мышление и практика греческого со-бытия столкнулось со следующим логичным вопросом: что может объединять в состоянии различий, и каким образом это объединение может осуществляться технически. Греческий ответ состоял из двух решений: эрга и ритуал. Эрга — это запись о героическом действии города, сохранившемся в истории. На практике история войн, побед и подвигов города. Ритуал – это акты совместных жертвоприношений и брака. В этой тонкой динамике – основа стабильности и самосохранения греческого корабля – космиона в буре хаоса. Через действия по отношению ко внешнему город определяет себя, а внутри господствует согласие. Идеальный город Илиады, это во-первых: место, в котором совершаются браки, обеспечивая тем самым саму возможность будущего через условия, благоприятствующие рождению детей. Во-вторых, коллективный субъект, видимый, когда он обращен вовне на поле сражения. И в - третьих, пространство, внутри которого отсутствует конфликт. На первый взгляд цельный образ, может при более пристальном рассмотрении показаться утопией!

Французский исследователь Николь Лоро посвятила прекрасную работу опыту греческой истории, которая несмотря на стройную философскую систему, разумеется была далека от история гармонии и согласия. В силу самой структуры реальности, половые, имущественные, расовые и прочие различия между индивидуумами, осуществлявших со-бытие, не перестали существовать. Напротив, полисные государства были ареной внутренней борьбы, тираний и гражданских войн, в которых нет чести и побед, достойных стать частью эрга города. Возникает закономерный вопрос, почему же несмотря на такой фактический материал, философия продолжала настаивать на единстве.

Итогом проекта Лоро стало открытие факта, что символическое пространство классической Греции было построено на образе консенсуса, именно потому, что реальные города были раздираемы противоречиями. Греческие полисы, как и любое политическое со-бытие, представляли собой пеструю смесь из различных полов, возрастов, политических партий, экономического расслоения. Для Лоро этот выбор в пользу единства, скорее негативен, так как уже на уровне языка делает затруднительным обсуждение этих самых различий, способов их гармонизации и преодоления. Но с моей точки зрения, именно здесь и проявляется разница между научным знанием в строгом смысле слова и символическим описанием ткани реальности.

Мне кажется наивным предполагать, что в древности люди хуже понимали роль различий и их неизбежной важности в повседневной жизни со-общества. Особенно во времена, когда вопрос физического выживания был зачастую каждодневным вызовом! Для греческой мысли, в особенности, характерно ощущение определенной трагичности бытия как такового – бессилия людей, со-обществ даже при самых лучших стремлениях, перед лицом безжалостной судьбы – фатума. Корабль-космион, может налететь на подводные камни и исчезнуть в океане хаоса в любой момент. Другими словами, классическим символическим традициям не требовалось фокусировать свое мышление и образы на различиях именно потому, что они и так было постоянно на виду. Не было никакой загадки в том, что различия между людьми существуют и являются неотъемлемой частью реальности, такой же как морская буря или приход весны. Сложность и вызов в том, как найти способ сосуществовать в со-бытии в условиях этих различий.

Именно в силу самоочевидности реальных различий, для греков было так важно, чтобы в мире публичных символов и исторической памяти господствовало единство. Действительно, в реальной жизни, то, что разделяет всегда больше чем то, что объединяет, для греков было разумно концентрировать сферу политического именно там, где объединение возможно. Можно назвать это предтечей аргумента в пользу маленького государства - той относительно небольшой зоны символического единства, которая может господствовать над хаосом спонтанного порядка.

Идеальный гомеровский город – своего рода символическое послание, ориентир, позволяющий в реальном со-бытии, неизбежно полном конфликтов, не забывать ту элементарную часть реальности, которая позволяет этому со-бытию существовать в принципе. Символическая структура единства и ритуала – то, что не должно быть потеряно, вне зависимости от силы внутри-городской борьбы. Цена забытья этой истины - саморазрушение города, его самостирание из истории.

Гибель, все равно может случиться – даже все знание греков, было бессильным перед де-фактом сильнейшим богом греческого пантеона – Судьбой. Но большая разница между несчастьем или бедой, навлеченной полисом самим на себя или пришедшем по воле всесильного Фатума. Против последнего нет возможности защититься, против первого можно и должно поставить символический заслон.

Здесь можно наблюдать параллель между классической греческой мыслью и Евангелием. Христос открыл людям, что “всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит”. Слова Спасителя указывают на феномен инверсии: со-общество не может со-существовать успешно, если цель его существования полностью обращена вовнутрь. Только внешняя по отношению к группе причина может быть достаточным основанием для со-бытия. Можно называть это наблюдение каким угодно образом: откровением, естественным законом, данностью исторического опыта, но со-бытие множества невозможно без упорядочивания его посредством объединения вокруг трансцендентного. Более того, до сих известно крайне ограниченное число подобных трансценденций.

Что важно отметить сейчас, возвращаясь к главному вопросу этого текста - причинах падения великих держав: организация со-бытия вокруг символического единства - залог выживания сообщества. Чрезмерное концентрация внимания на том, что разъединяет, приводит только катализации хаоса и энтропии, которые являются базовым фоном человеческого существования. Все великие символические традиции усвоили, помимо прочего посредством тяжелого исторического опыта, что в реальности содержится ряд истин, и сами стали отображением этих истин через культуру. Тогда остается закономерный вопрос - почему же с упорством, достойного лучшего применения, державы запускают циклы саморазрушения, особенно если мы знаем некоторые базовые истины-предохранители, которые невозможно обойти

Продолжение здесь

Вы можете поддержать творчество Павла Щелина подписавшись на его патреон https://www.patreon.com/pavelshch?fan_landing=true

--------------------------------------------------------------------------------------------------

Рекомендуем к просмотру цикл бесед "Мегатренды" Юрия Романенко и Павла Щелина

Первая часть

Вторая часть.

Третья часть