День, когда Сирия плачет: сражение при Майсалуне и его наследие

Прошлое всегда оставляет неизгладимый отпечаток на человека, привнося изменения в его поведение, мышление и мировоззрение. О прошлом сложно не думать, его нельзя просто «забыть». Даже мысли о будущем невольно вызывают заманчивое чувство заглянуть в прошлое: а вдруг удастся найти какой-нибудь опыт предыдущих поколений, который можно будет использовать в настоящем для построения будущего?

Исторические травмы, оставленные прошлым, так или иначе воздействуют на то, как мы живём в настоящем, как воспринимаем окружающую среду. Даже если этого не признавать.

Целые народы, живущие в пределах разных границ, как и отдельно взятые люди, живут, находясь под сильным влиянием своего прошлого, а вернее — того, что они понимают под своим прошлым. Самые сильные впечатления и эмоциональные переживания, случившиеся в далёком прошлом, могут навсегда изменить людей, даже если изменится внешняя среда. Прошлым можно пользоваться по-разному: идти вперёд, опираясь на него, или же погрузиться в него, уходя назад. В любом случае, оно остаётся с вами навсегда.

В истории современной Сирии было множество моментов, которые оставили сильнейший отпечаток на сознании местного населения, определяя его дальнейшее поведение, мышление и даже развитие.

Открытая рана, нанесённая в результате мощного потрясения, казалось бы, зажила и затянулась, практически исчезнув под кожей, оставив лишь еле заметный шрам. Однако подобные раны прошлого просто так не затягиваются. Они живут в теле, время от времени вызывая ноющую боль, заставляющую раз за разом вспоминать обиды прошлого, переживать их заново.

Они передаются из поколения в поколение, всё глубже укореняясь в общественном сознании, и становясь практически единым целым с организмом. На этой почве растут будущие поколения, развиваются, мыслят, воспринимают мир и принимают решения.

У каждой страны есть свой набор подобных переломных событий, оставивших отпечаток на будущем развитии социальных групп на этой территории. Одной из таких сильнейших исторических травм, повлиявших на практически всё политическое развитие современной Сирии, я считаю сражение при Майсалуне в июле 1920 года, о котором и хочу рассказать.

Как и в одном из своих предыдущих материалов про Иран, мне кажется, знание истории важно не только для общей эрудиции, но и для глубинного понимания особенностей человеческого мышления, специфики принятия тех или иных решений в отдельно взятой социальной среде.

Для Сирии, события 1915-1920 годов — ключевой период их новейшей истории, определивший не просто судьбу этих территорий, но и дальнейший путь, по которому пошло молодое государство уже после Второй Мировой войны, и вплоть до сегодняшних дней.

Франция и Сирия: сложный роман

Не сказать, что Франция присутствует в современной Сирии (в более широком контексте — в Леванте) очень давно. Формально, отношениям Парижа и Дамаска — «всего лишь» чуть больше 100 лет.

Корнями, взаимосвязи Франции и Леванта уходят ещё в эпоху крестовых походов, когда французские рыцари, вдохновлённые речами Папы Римского, возбуждённые представлениями о безмерных богатствах Востока, хлынули на Святую землю освобождать «Гроб господень», и сумели там закрепиться, основав несколько христианских государств.

Через 200 лет их разбили, а земля снова вернулась под контроль мусульман. Однако именно наследие крестоносцев оставит неизгладимый отпечаток на последующие поколения французских политических лидеров, и станет одним из основных аргументов в пользу активного вмешательства Парижа во внутренние дела Леванта.

Вообще, взаимоотношения Франции и Леванта — весьма парадоксальная вещь. Если посмотреть на их прошлое, может показаться, что они вовсе не созданы друг для друга. Каждый раз, когда Франция основательно проникала в Левант, пытаясь там закрепиться, ей не удавалось продержаться слишком долго, и в конце концов, французы были вынуждены отступить, будь то под давлением местного населения, внешних захватчиков или внутренних междоусобиц.

Крестовые походы, похоже, стали самым «удачным» для французов периодом, но и эта эпоха закончилась полным разгромом, и никогда не характеризовалась стабильностью и постоянством, как будто организм постепенно выдавливал из себя чужеродное вещество.

В конце Первой Мировой войны мало кто из французских политических деятелей мог внятно объяснить суть национальных интересов Франции в Сирии и Ливане, не скатываясь в религиозно-исторический ресентимент о «былых временах». Выйти за пределы примитивной ностальгии за давно минувшей эпохой крестоносцев никому толком не удавалось. Лишь активное продвижение англичан на ближневосточном фронте заставило французских лоббистов из «Восточного комитета» наспех придумать миф о необходимости французского владычества на территориях Большой Сирии. В ход шли все возможные аргументы: от пресловутого «христианского долга» перед предками-крестоносцами до смелых, но безуспешных, попыток проникновения на Ближний Восток во времена Наполеоновских войн, якобы дающих право Франции продолжать претендовать на эту территорию.

Именно Первая Мировая война изменила баланс сил в регионе настолько, что позволила Франции наконец вернуться на Ближний Восток, и предпринять ещё одну попытку закрепиться в Леванте.

Правда, в этот раз получилось куда хуже, нежели в предыдущий: их правление на этих землях продлилось всего 25 лет, и закончилось большой трагедией для населения, на много десятилетий вперёд впитавшего в себя травмы этого периода.

Закат Великой войны: договорённости арабов и англичан

В октябре 1918 года на заключительном этапе войны вооружённые отряды арабов-бедуинов под руководством аравийского эмира Фейсала бин Хусейна при поддержке британской армии захватили Дамаск.

В то время освобождённые от более чем 400-летнего правления османов, сирийские земли представляли собой бедную, преимущественно аграрную провинцию, большая часть населения которой составляли племена бедуинов и крестьяне в регионах.

На верхушке социальной пирамиды оставалась зажиточная городская знать из поздне-османской эпохи, землевладельцы, в руках которых было сосредоточено национальное богатство. Политическая жизнь Сирии била ключом в основном в Дамаске и Алеппо — двух крупных городах, где уже к началу XX века сформировалась прослойка образованных людей с националистическими взглядами — городская интеллигенция, ставшая двигателем анти-османского арабского подполья, сперва на идеях автономизации (особенно после младотурецкого переворота 1908 года), а затем и в форме полноценного национально-освободительного движения. Именно сирийские интеллектуалы и националисты сыграли решающую роль, убедив эмира Фейсала возглавить арабское восстание при поддержке англичан.

Великая война окончилась в ноябре 1918 года, а эмир Фейсал готовился к своей коронации. В соответствии с договорённостями с англичанами, вошедшими в историю как «переписка МакМагона-Хусейна» 1915 года, он должен был стать королём союзного Великобритании первого арабского независимого государства. Оно бы охватывало территорию исторических Палестины и Сирии. Таковыми были договорённости между британцами и арабами. Последние помогают Лондону в войне против Османской империи и становятся их союзниками, а англичане предоставляют арабам независимость.

Конечно, о параллельных тайных соглашениях Франции и Британии по разделу Ближнего Востока арабские лидеры ничего не знали. Договорённости Сайкса-Пико 1916 года хранились в строжайшем секрете.

На Парижской мирной конференции в январе 1919 года бушевали страсти. Эмир Фейсал, с трудом пробившийся на конференцию, разочарованный вестями о наличии тайного англо-французского сговора (договор Сайкса-Пико в 1918 году опубликовали российские большевики), ожидал, что председательствующие страны Антанты поддержат его притязания на независимость арабских регионов, и закрепят легитимность его власти. Но он натолкнулся на яростное противодействие французов и лично тогдашнего премьер-министра Франции Жоржа Клемансо.

После 9 месяцев безуспешных попыток договориться, стороны со скандалом хлопнули дверьми: арабы не захотели прогибаться под Францию, чувствуя себя обманутыми и проданными, а Париж не собирался отказываться от послевоенного куска ближневосточного пирога только потому, что какое-то местное население не хочет их принимать.

Ещё во время войны, когда британцы заговорили о своих планах на Ближний Восток, в Париже немедленно принялись за формирование собственных видов на эту территорию. Любопытно, что на начальном этапе французской политической элите не было дела до бедных и бесплодных земель Сирии с потенциально проблемным местным населением, к которому они относились, чаще всего, с презрением.

Однако жажда наживы, параноидальная англофобия отдельных французских политиков и намерение не отставать от англичан в гонке за разделение трофеев сподвигло Париж изменить свою точку зрения, и всё же озвучить свои претензии, в частности на Сирию и Ливан. К тому же, события в самой Сирии после 1918 года заставляли их нервничать и торопиться.

После захвата Дамаска, с разрешения командующего британским экспедиционным корпусом генерала Эдмунда Алленби, эмир Фейсал и его соратники провозгласили в Сирии «полностью независимое и самостоятельное арабское конституционное правительство», в которое вошли представители местных подпольных националистических движений и организаций «Аль-Фатат» и «Аль-Агд».

Французам этот жест показался подозрительным и даже враждебным. Клемансо считал, что провозглашение в Сирии полноценного про-британского арабского правительства, пусть и квази-независимого, может быть частью планов Лондона по вытеснению Франции из Ближнего Востока. Паранойя Клемансо по поводу британских действий в Сирии и Ливане передалась и его правительству, усиливаясь благодаря увещеваниям французских лоббистов-империалистов из МИДа, считающих необходимым выдвинуть претензии Парижа на часть бывших османских владений.

Поэтому, к началу Парижской мирной конференции французская делегация была во всеоружии, и настроена весьма жестко по отношению как к английским притязаниям на бывшие османские владения, так и к арабам, которых даже пробовали не допустить к конференции.

Усилия Британии по поиску компромисса с Францией не увенчались успехом. В конце концов, в Лондоне возобладала мысль, что лучше дать Парижу то, чего они хотят, нежели нажить себе серьёзного врага, особенно в контексте начинающихся сражений за османское наследие. Да и Германию следовало держать в узде, а для этого ни в коем случае нельзя было разрушать свой неустойчивый, прожжённый презрением и ложью, но всё-таки победоносный альянс с Парижем.

В результате длительных переговоров между англичанами и французами (на которых, конечно же, не приглашали арабов) было решено, что Сирия и Ливан перейдут под контроль Франции, а Париж согласится с притязаниями британцев на Палестину и иракский город Мосул.

Арабам окончательно отказали в их праве на самоопределение, о котором так часто говорил президент США Вудро Уилсон, к которому эмир Фейсал не раз обращался, держа в руках его знаменитые «16 пунктов», влияние которых на мир сам американский президент, казалось, так до конца жизни и не понял.

Мир, завершивший мир: кризис в Дамаске

Получив отказ от французов, американцев и англичан, эмир Фейсал, опустошенный и разочарованный, вернулся в Дамаск ни с чем. Его соратники, возмущённые, как они считали, предательством своих европейских союзников, призывали его объявить независимость в одностороннем порядке, несмотря на протесты Парижа или Лондона.

В феврале 1919 года молодые сирийские националисты объявили о создании своей «Партии независимости», в которую вошли многие видные общественные деятели из известных и влиятельных городских семей. Одной из своих целей новая партия определила борьбу за независимость Сирии и против внешнего вмешательства в соответствии с Дамасским протоколом 1915 года, который тогда подписал и сам Фейсал.

Но всё ещё колебавшийся эмир, готовившийся стать королём, не знал, как поступить лучше. На него оказывал сильное влияние его английский друг — разведчик Эдвард Лоуренс (известный также как Лоуренс Аравийский), с которым они прошли почти всю войну.

Лоуренс, хоть и симпатизировал арабам и их борьбе, за что его не очень любили его армейские коллеги, оставался верен британской короне, и считал, что Сирия, если и должна быть независимой, то точно не под эгидой Франции, а в качестве союзника Его Величества. Выполняя приказы из Лондона, Лоуренс пытался убедить Фейсала не делать каких-то совсем радикальных и безрассудных шагов, которые могут навредить интересам Великобритании.

Кроме того, сам Фейсал понимал, что без поддержки хотя бы одной европейской страны, их государство долго не протянет. Он медлил, и раз за разом писал в Лондон с просьбой помочь договориться с французами, параллельно отбиваясь от атак националистов у себя дома.

МИД Великобритании каждый раз старался оттянуть время, уверяя Фейсала в том, что договорённости якобы не являются окончательными, а статус арабских территорий бывшей Османской империи будет решён чуть позже. Как известно из архивных документов, в Лондоне даже не думали решать проблемы Фейсала с Францией. Максимум, на что они надеялись — уговорить Париж не ломать арабов через колено, а договориться по хорошему. Но в случае чего, впрягаться за сирийцев никто и не хотел. Отписками они выигрывали время, дабы закончить переговоры по распределению политического влияния в бывшей Османской империи.

В июне 1919 года вступил в силу Устав Лиги Наций, 22 статья которого предусматривала создание мандатной системы, в соответствии с которой государства-победители в войне делили между собой территории своих врагов. Ближний Восток разделялся между Францией и Великобританией согласно их прежним наработкам в соглашениях Сайкса-Пико и на Парижской мирной конференции. Разумеется, арабов в этих договорённостях не было.

Осенью 1919 года началась имплементация достигнутых соглашений на базе мандата Лиги Наций. В ноябре, через 9 месяцев после Парижской конференции, на левантийском побережье высадились французские войска с целью установления французского колониального управления на подмандатных территориях — Ливане и Сирии, полученных в результате дележа трофеев после войны.

Командовал французскими силами Анри Гуро — суровый, жёсткий генерал, особенностью которого был не только его аскетичный, почти что монашеский образ жизни, но и мировоззрение. Генерал Гуро, будто бы наследуя своих предков, мнил себя крестоносцем.

Для него поездка в Левант была не просто обыкновенной боевой задачей, каких десятками штамповала метрополия в адрес различных колоний. Это была сакральная миссия, в некотором смысле судьба, восстановление исторической справедливости, великое возвращение французских завоевателей на Ближний Восток. Гуро считал, что его священный долг — не опозорить предков, и отомстить за них, вернувшись наконец в города, некогда входившие в средневековые христианские государства, созданные правителями великих домов Французского королевства.

По этой причине, его отношение к арабам как к субъекту переговоров изначально было по большому счёту равнодушным и негативным. Для выдающегося французского генерала они были просто варварским племенем, которому необходимо указать путь к цивилизации и напомнить о славных временах европейского владычества.

Это во многом определит характер последующих переговоров Гуро с арабскими лидерами, провал которых запустит цепь событий, приведших стороны на поле боя у Хан-Майсалуна.

Заняв Бейрут, французы выдвинулись на восток и устремились в сторону Дамаска. Их встретили арабские вооружённые отряды, стоявшие гарнизоном между Бейрутом и Дамаском в восточной части современного Ливана. Командовал арабами один из соратников эмира Фейсала — Нури ас-Саид.

Арабы всё ещё пребывали в смятении. Внутри правящих элит произошёл раскол на тех, кто считал, что лучше уж принять французское владычество, но избежать дальнейшего кровопролития, и на тех, кто призывал драться до последнего воина, и не отдавать оккупантам ни пяди земли.

Эмир Фейсал, осознавая, что выступить против регулярной французской армии современного типа, прошедшей горнило войны, будет самоубийством. У него не было достаточно сильной армии, чтобы противостоять врагу. Великобритания в помощи отказала, ограничиваясь поверхностными отписками, отсылающими эмира к решениям Парижской конференции и Уставу Лиги Наций.

Фейсал и сам был человеком не самым решительным. Присущая ему склонность постоянно колебаться и взвешивать все свои действия ставила его в затруднительное положение. Он не доверял Франции, а французы скептически относились к нему. Тем не менее, он не мог совладать с их военной мощью, а на него со всех сторон оказывали давление британцы, в том числе через многочисленных эмиссаров, таких как Лоуренс Аравийский.

С другой стороны, подчиниться Франции значило потерять власть, предать свои же принципы и просто так отдать земли, за которые проливали кровь его же соратники и члены семьи. Принять закулисные договорённости Парижа и Лондона, будто бы так и должно быть, значило отбросить все достижения арабов во время войны с османами, заменив одних угнетателей на других. По крайней мере, именно так эту ситуацию рассматривали многие сирийцы.

Фейсал рисковал лишиться легитимности в глазах местного населения, которое, к слову сказать, к нему относилось настороженно. В конце концов, стоит вспомнить, что эмир Фейсал никогда не был жителем Леванта. Он пришёл вместе с британцами из Аравии, происходил из знатного аравийского племени, в то время управлявшего Меккой и Мединой.

Другими словами, эмир Фейсал бин Хусейн, которого англичане привели освобождать от османов Сирию и Ливан, тоже был в некотором роде чужаком для здешних людей, в особенности для просвещённой городской буржуазии и интеллигенции в Дамаске, Алеппо, Триполи и Бейруте. В общем-то, именно националистам из Ливана и Сирии, много лет действовавших в подполье, Фейсал был обязан успехом его восстания против османов в 1916-1918 годах.

Тем временем, генерал Анри Гуро вступил в переговоры с Нури ас-Саидом. Мы точно не знаем, что там произошло, но установив связь с французским командованием, Ас-Саид отдал приказ своим войскам покинуть их позиции в восточном Ливане близ городка Захле. Это дало французским силам возможность продвинуться вглубь аж до западной границы современной Сирии. Уход Нури ас-Саида со своих позиций в Дамаске расценили как предательство, а эмир Фейсал публично его осудил, отстранив от командования.

Воодушевившись полученным территориальным преимуществом, Анри Гуро послал своих представителей в Дамаск с требованием пропустить его войска, не оказывать сопротивление и дать возможность Франции установить на этой территории свою власть в соответствии с договорённостями в Париже. Эмир Фейсал, стараясь выиграть время, всё ещё надеялся на свои связи в Лондоне, откуда он продолжал получать либо обнадёживающие письма ни о чём, либо и вовсе ничего.

Вывод арабских вооружённых отрядов из восточного Ливана дестабилизировал обстановку в регионе и обострил политический раскол между про-французскими преимущественно христианскими силами в Горном Ливане и анти-французски настроенными преимущественно мусульманскими отрядами ополчения в регионах, примыкающих к современной Сирии.

К французам генерала Гуро подались христианские милиции, а против них выступили мусульманские ополченцы. Разгорелась настоящая сельская война против французских войск в окрестностях долины Баальбек, куда отошли арабские войска под командованием Нури ас-Саида.

Генералу Анри Гуро это оказалось только на руку. Воспользовавшись одним из нападений ополченцев на французского офицера в качестве предлога, он нарушил свои же договорённости с Нури ас-Саидом, и приказал оккупировать долину Баальбек, вытеснив оттуда арабов дальше на восток в Сирию.

Это существенно обострило ситуацию в регионе и усилило давление националистов в Дамаске на правительство эмира Фейсала. Решив, что Франция так или иначе будет действовать силой, и не намерена договариваться, Фейсал решился на отчаянный и смелый поступок, к которому его подталкивали националисты.

Рассвет и закат Сирийского арабского королевства

В марте 1920 года, в пику французам, в Сирии провозгласили независимое арабское королевство, а эмира Фейсала объявили первым королём Сирии. Ни Британия, ни Франция, разумеется, не признали этого, и осудили действия арабов.

Это ввергло отношения Парижа и Дамаска в ещё больший кризис, а генералу Анри Гуро дало дополнительные аргументы для начала полномасштабного военного наступления. В следующем месяце, снова вопреки протестам арабских лидеров, на конференции в Сан-Ремо союзники окончательно утвердили французский мандат над Сирией. Фейсал отверг эти решения, но всё ещё не знал, как стоит реагировать на складывающуюся не в его пользу обстановку.

В самом Париже пытались решить вопрос мирно, опираясь на поддержку ливанских христиан и про-французского крыла сирийских политиков в Дамаске. Несмотря на недовольство генерала Гуро, правительство Франции приказало ему вступить в переговоры с сирийцами. Однако они не дали никакого результата. Британия пыталась вывести обе стороны на компромисс, но безуспешно. Французы не желали помощи англичан, подозревая их в попытке поддержать сирийских националистов и не дать Парижу получить свой мандат.

14 июля 1920 года после нескольких раундов провальных переговоров, генерал Анри Гуро выдвинул арабам ультиматум: к 20 июля немедленно подчиниться французской колониальной администрации, распустить свои гарнизоны и позволить его войскам войти в Дамаск. В противном случае он угрожал всё сделать силой.

Будучи под сильнейшим давлением англичан и некоторых колеблющихся соратников, король Фейсал I согласился на условия ультиматума, и издал приказ расформировать все арабские гарнизоны между Бейрутом и Дамаском, включая крупный батальон в городе Анджар, который должен был остановить продвижение французов по дороге на столицу.

На заседании правительства голоса разделились. Часть министров считали, что принимать ультиматум не стоит, поскольку французы не сдержат своего слова, и всё равно силой захватят Сирию, а короля изгонят вместе с националистическим правительством.

Другие склонялись к принятию ультиматума, лишь бы избежать войны и, возможно, выторговать для себя должности в про-французской администрации. Сам Фейсал в итоге убедил всех проголосовать за принятие ультиматума, заявив, что он получил заверения от англичан в том, что войска генерала Гуро не собираются атаковать, и не будут силой захватывать Сирию (на самом деле, позднее оказалось, что никаких гарантий Лондон дать не мог).

В итоге, на решающем голосовании Кабмин практически единогласно принял условия ультиматума генерала Гуро. Единственный человек, который проголосовал против — военный министр Юсеф аль-Азма. О нём стоит рассказать немного подробнее.

Юсеф аль-Азма: мученик, патриот, генерал

Этнический туркоман родом из Алеппо, Юсеф аль-Азма происходил из семьи зажиточных городских чиновников османской администрации. Они были той самой политической и бюрократической элитой, которая сформировалась в конце XIX века, а её расцвет совпал по времени с масштабными реформами в поздней, угасающей Османской империи и появлением массового школьного и университетского образования.

Благодаря своему происхождению и позиции родителей в обществе, аль-Азма с детства получил очень хорошее образование и воспитание, а также учился в военной академии, где окончательно проникся «духом времени», вдохновляясь романтизированными образами борцов-революционеров из других стран.

Где-то в самом начале XX века, пока он учился в академии, и сформировалось его анти-османское националистическое мировоззрение, представления об идеальном мире, в котором турки-османы повержены, а его родная земля живёт по тем законам, по которым хочет. Он охотно вступал в различные националистические кружки, клубы по интересам, горячо обсуждал с коллегами и приятелями последние новости, делился мыслями и идеями, был более-менее знаком с новинками тогдашней общественно-политической мысли, выведшей его на тропу революционно-реформистского движения.

В последние годы перед своим выпуском из академии в 1906 году, Юсеф аль-Азма стал членом Союза единения и прогресса — турецкой националистической организации, которая вскоре захватит власть в Османской империи, а её лидеры станут известными как младотурки. Когда это произошло, аль-Азма был на стажировке в Германии. Вернувшись в 1909 году, его сразу же назначили военным атташе в Каире, где он имел возможность тесно общаться и работать с англичанами, к тому моменту фактически взявшими Египет под свой контроль.

С началом Первой Мировой войны в 1914 года, Юсефа аль-Азму поставили командовать 25-й пехотной дивизией из VIII корпуса, штаб которой располагался в Дамаске, а большинство солдат были набраны из местных арабов. В первые годы войны им приходилось участвовать в боях против британских войск на синайско-палестинском направлении.

Через полтора года аль-Азму забрали в Стамбул, где назначили замминистра обороны в правительстве Энвера-паши — одного из трёх фактических правителей Османской империи после младотурецкой революции. Однако долго на бюрократической должности Юсеф аль-Азма не провёл. Ему это не нравилось, и он рвался на фронт. К тому же, уже тогда, он начал разочаровываться в правлении турков-османов, видя ошибки и неудачи правящего триумвирата, а также страдания своего народа из-за войны.

К 1916 году аль-Азма установил тесные связи с арабским националистическим подпольем, готовящемся к анти-османскому восстанию, и всё больше склонялся к тому, что империя проиграет войну и посему должна умереть, дабы высвободить арабские земли из-под своего контроля.

В 1918 году аль-Азма пошёл на повышение, и возглавил оперативный штаб 1-й армии, базировавшийся в Стамбуле и отвечавший за кавказское направление.

Но уже в октябре 1918 года, как только Дамаск был захвачен англо-арабскими силами, Юсеф аль-Азма вернулся в Сирию и формально вступил в националистическую организацию «Аль-Фатат», стоявшую у истоков арабского восстания, и с которой он контактировал по меньшей мере с 1911 года. В Дамаске аль-Азма — опытный боевой офицер, решительный и смелый штабист, патриот и националист — быстро нашёл общий язык с эмиром Фейсалом, став его помощником.

Очень скоро эти связи помогли его зайти в большую сирийскую политику. В 1920 году Юсеф аль-Азма стал первым в истории Сирии военным министром в правительстве Риды ар-Рикаби, которое арабы провозгласили сразу после окончания войны.

За то короткое время, что аль-Азма пробыл в должности, он успел создать прообраз будущей сирийской армии, заложить её основы и структуру. Он набрал 10 тысяч бойцов, в основном из числа бывших османских офицеров, бедуинских воинов и добровольцев из разных городов Сирии и Ирака, вдохновленных как победой арабского восстания, так и личным примером самого аль-Азмы, уже известного на тот момент генерала, ветерана войны, преданного идеям независимости арабского народа.

Когда в апреле 1920 года в Сирии разгорелись дебаты по поводу Франции, аль-Азма, будучи ярым сторонником независимости, возглавил то крыло министров, которые выступали против сдачи территории французам. Его поддержал тогдашний министр иностранных дел, ещё одна видная фигура арабского националистического движения Абдель-Рахман Шахбандар. Премьер-министр Сирии Рида ар-Рикаби был по другую сторону баррикад, утверждая, что совладать с силами французов невозможно, а прямое столкновение было бы безрассудным.

Несмотря на свою принципиальность, аль-Азма не сумел убедить коллег проголосовать против принятия ультиматума генерала Гуро. Во время финального голосования 19 июля 1920 года на срочном заседании Кабмина, военный министр остался в одиночестве.

Провал переговоров и барабаны войны

Решение правительства и короля Фейсала вызвало мощнейшую волну недовольства в Сирии, а 20 июля в крупных городах националисты провели акции протеста. В сирийской столице демонстрации переросли в массовые беспорядки, которые пришлось жестоко подавлять с помощью армии под командованием младшего брата короля Фейсала — эмира Зайда бин Хусейна.

Однако 22 июля по неизвестным доселе причинам, генерал Анри Гуро выставил сирийцам новый ультиматум, с ещё более жёсткими условиями, чем предыдущий, и дал им на размышление один день. Более того, его представитель на переговорах грубо прервал заседание правительства короля Фейсала в Дамаске, чтобы потребовать от арабов разрешения на проход французской армии поближе к столице, к каваран-сараю Хан-Майсалун, якобы для пополнения провизии у здешних водных источников.

Новый ультиматум, а также манера разговора французского офицера, привела арабов в ярость, и качнула чаши весов в сторону более жёсткой линии, которую отстаивал военный министр Юсеф аль-Азма.

По мнению арабских лидеров, поведение французов показывало, что они не намерены ни с кем договариваться, а собираются напасть, и не важно, согласятся ли с ультиматумом в Дамаске, или нет. Впрочем, король Фейсал I так и не смог принять финальное решение, и новый ультиматум Франции ожидаемо остался без ответа.

Подстёгиваемый приближающейся опасностью, раздражённый нерешительностью короля и вдохновлённый анти-колониальными восстаниями в других регионах большой Сирии (в самом разгаре были восстания Ибрагима Ханано в Алеппо, Салеха аль-Али в Латакии, Субхи Бараката в Антиохии), Юсеф аль-Азма не мог сидеть, сложа руки.

Видя, что король не может решиться отдать приказ, он сам собрал небольшую армию, и выдвинулся навстречу французам. Стороны встретились у посёлка аль-Майсалун в 5 часов утра 23 июля 1920 года.

Битва, изменившая Сирию — 24 июля 1920 года

Силы сторон были явно не равны. Это понимали все. Французская армия на 80% состояла из алжирских и сенегальских солдат. Их было более 12 тысяч человек, разделённых на 10 пехотных батальонов, несколько кавалерийских и артиллерийских отрядов, включая 415-й пехотный полк, 2-й алжирский полк, сенегальскую дивизию и марокканский батальон сиппахов.

У генерала Гуро было под рукой всё: танки, 155-мм гаубицы, авиация, ополченцы из числа христиан-маронитов Горного Ливана. Командующим войсками был назначен генерал Марьяно Гойбе. К тому же, некоторые батальоны участвовали в сражениях Великой войны, и имели серьёзный боевой опыт в операциях в Африке.

Арабская армия была на порядок скромнее. Она состояла из расформированных отрядов гарнизона Анджара и Дамаска, наездников на верблюдах из бедуинских племён центральной Сирии, бывших османских офицеров, присоединившихся по зову военного министра, а также многочисленных добровольцев-ополченцев, стекавшихся отовсюду.

К примеру, известный в то время дамасский проповедник Хамди аль-Джаваджани привёл отряд добровольцев из числа своих знакомых и прихожан, вместе с братьями Абдель-Кадером и Ясином Киванами. Свои 50 бойцов привёл и шейх Мухаммед аль-Амшар из квартала Мидан, что в центре сирийской столицы.

Влиятельные проповедники и богословы — бывший муфтий целой 5-й османской армии Тауфик ад-Дарра, проповедник мечети «Ат-Туба» Саид аль-Баргани, учитель медресе «Кальбакыйя» Мухаммед аль-Фахль — тоже внесли существенный вклад в мобилизацию людей.

У сирийцев на руках были винтовки, отобранные у турков-османов во время войны, а у бедуинов британские ружья, которые они использовали во время походов Лоуренса Аравийского. Кроме того, были и 15 пушек и несколько пулемётов. Юсеф аль-Азма возглавил центральный фланг, и сам повёл свои войска в бой.

Сражение началось на рассвете 24 июля 1920 года с атаки французов на караван-сарай Хан-Майсалун и долину аль-Карни.

Их танковые отряды навалились на центральную линию обороны арабов, тогда как пехотные отряды и кавалерия ударили по флангам. В течение двух часов, несмотря на яростное сопротивление, французам удалось прорвать центральный рубеж. На южном направлении сирийцы подавили огнём две сенегальские роты, которых просто расстреляли. Их потери составили 50% всех потерь французской армии в этот день. Впрочем, силы всё равно были неравны. Арабы сопротивлялись, сколько могли.

Но к 10:00 битва фактически была окончена.

Несмотря на поражение, военный министр Юсеф аль-Азма с горсткой солдат отступил к штабу и отказался сдаваться. До 10:30 они заняли круговую оборону у командного пункта, отстреливаясь от врагов. В какой-то момент, аль-Азма бросился к пушке, намереваясь лично совершить залп по приближающимся танкам, но пулемётчики точной очередью помешали ему.

Гибель Юсефа аль-Азмы поставила окончательную точку в этой битве. Периодические перестрелки продолжались ещё пару часов. Генерал Гуро решил сделать из этого события пример для всех остальных, и приказал бомбардировщикам преследовать некоторых из тех, кто отступал, и бомбить их с воздуха. По итогам сражения, арабы потеряли 150 человек убитыми и более 1,5 тысячи ранеными. У французов погибло 42 бойца, ещё 150 получили ранения. Для генерала Анри Гуро это была лёгкая победа.

По сведениям некоторых историков, король Фейсал I наблюдал за ходом сражения из окрестностей деревни аль-Хама. Он и все министры правительства уехали, когда битва была проиграна.

25 июля 1920 года французы вошли в Дамаск. Зайдя в мечеть Омейядов, где располагалась гробница великого Саладина, генерал Анри Гуро, если верить воспоминаниям некоторых очевидцев, воскликнул: «Вставай, Саладин, мы вернулись! Крест победил полумесяц».

Эхо Майсалуна и современная Сирия

17 апреля в Сирии празднуют как День эвакуации иностранных войск. Для сирийцев это их День независимости, одна из самых важных дат в календаре. 17 апреля 1946 года последние французские войска покинули Сирию и Левант навсегда, не в силах более удерживать ситуацию под контролем.

В тот день многие арабы говорили, что Францию выгнала Юсеф аль-Азма, его наследие, оставленное 24 июля 1920 года на поле битвы у Хан-Майсалуна.

Это место стало паломническим, практически легендарным для сирийцев. Несмотря на поражение, Юсеф аль-Азма стал в глазах арабов мучеником, настоящим патриотом, чей отказ подчиняться иностранным завоевателям был воспринят как символ мужества, смелости и высшей формы самопожертвования ради Родины.

На рассказах о нём выросло как минимум два следующих поколения сирийских националистов, сыгравших ключевую роль в дальнейшей политической истории современной Сирии. В его честь называли школы, улицы, площади. До сих пор на одной из центральных площадей Дамаска — площади Юсефа аль-Азмы — стоит его памятник.

После сражения при Майсалуне, французы быстро заняли Алеппо и Дамаск. Король Фейсал I покинул столицу, и нашёл убежище у племён южных регионов в районе Хауран. Под нажимом французов, он был вынужден перебраться в британскую Палестину, а затем остался жить в Хайфе под гарантии англичан. Французам он уже не был интересен.

Захватив Сирию и подавив все восстания, Франция разделила её на несколько мелких квази-государств, которых сталкивали лбами для облегчения государственного управления над колонией. Появились искусственные границы на песке и доселе не существовавшие Великий Ливан, Джабаль ад-Друз, Алавитское государство, Государство Дамаск и Государство Алеппо. Это разделение позднее эхом откликнется в виде различных конфликтов, которые мы наблюдаем и сегодня.

Первый и последний король Сирии Фейсал I, пробывший монархом всего 5 месяцев, в итоге нашёл себе другой трон. Британцы в 1921 году посадили его властвовать над Месопотамией, сделав первым королём Ирака. Он неожиданно умер в 1933 году от сердечного приступа. Одним из высокопоставленных министров при нём стал Нури ас-Саид — тот самый командир арабских войск, сдавший позиции французам в восточном Ливане в 1920-м. Он восемь раз становился премьер-министром Ирака, пока в 1958 году не был жестоко убит восставшими иракскими офицерами, а вместе с ним была уничтожена и монаршая семья.

После Майсалуна французская администрация в Леванте находилась под постоянным напряжением. Анти-французские восстания сотрясали страну до начала 1930-х годов. Вторая Мировая война и вовсе отправила Францию в нокаут, а после неё неуклюжие попытки Шарля де Голля сохранить контроль над мятежным регионом с треском провалились, и привели к полному изгнанию Франции из Леванта в 1946 году. Тогда многие ещё раз вспоминали о Юсефе аль-Азме и его мечте о независимом арабском государстве, хоть их появилось сразу несколько.

Битва при Майсалуне вошла в историю как символ героизма арабского народа. На месте гибели аль-Азмы у Майсалуна в одной из рощ в 1930-х годах соорудили каменный саркофаг на платформе, а сверху в камне вытесали изображение легендарного Зульфикара — меча, который предположительно принадлежал пророку Мухаммеду.

Многое из того, что произошло в 1920 году, легло в основу культурно-идеологического и ценностного восприятия арабами своих взаимоотношений с окружающим миром, впоследствии нашедшие своё отражение в основах внешней политики современной Сирии.

В частности, в сознании многих арабов закрепилось убеждение, что Западу доверять нельзя, их обещания и разговоры о светлом будущем — это лицемерие и двойные стандарты, и они сломают любого, кто будет стоять на их пути. Хотя арабы впоследствии и вступали в сотрудничество с Западом, их отношения нельзя было назвать искренними или доверительными. У сирийцев всегда сохранялся скепсис по отношению к Британии и Франции, и этот подход сохранился и в период «холодной войны».

Битва при Майсалуне оставила сильнейший отпечаток на сирийском национальном самовосприятии. Для сирийцев эти события до сих пор позволяют смотреть на свою историю не только с ура-патриотических помпезных ноток, но и со здоровой долей цинизма по отношению к окружающей политике. Майсалун оказал влияние на целое поколение арабских политических лидеров, сделав одних прагматичными, других радикальными, а третьих — черствыми и жёсткими.

Вместе с тем, Майсалун воспитал целую плеяду известных, ярких и харизматичных арабских лидеров, которые определили будущее государства на несколько десятилетий вперёд.

Ибрагим Ханано — наследник богатой арабской семьи землевладельцев из Алеппо, получил второе дыхание для своего анти-французского восстания на севере в 1920-1921 годах, а затем в 1925 году, впоследствии став основателем первой политической партии независимой Сирии, остававшейся в политике до 1960-х годов.

Султан аль-Атраш и Фаузи аль-Кавукджи — лидеры друзских восстаний на юге, вдохновлённые битвой при Майсалуне, встали во главе крупного анти-французского восстания 1925-1927 годов, и до 1970-х годов играли ключевую роль в качестве лидеров сирийских друзов.

Один из трёх отцов-основателей ныне правящей партии БААС, сирийский политик Заки аль-Арсузи, сформировал своё скептическое отношение к иностранному западному вмешательству именно из-за Майсалуна и после того, как Франция передала Турции часть сирийской территории — Александретту (ныне — провинция Хатай) в 1939 году. Вместе с аль-Арсузи, ещё двое сирийских националистов создали партию БААС, одним из первых членов-добровольцев которой в апреле 1947 года стал молодой капитан Хафез Асад.

Забавно, но несмотря на поражение Франции, эта страна на протяжении многих лет оставалась политическим задним двором для многих государств Леванта, в частности Ливана и Сирии.

Диссиденты и оппозиционеры чаще всего сбегали во Францию, которая стала для них романтическим и комфортным временным прибежищем, во многом благодаря весьма либеральной иммиграционной политике, проистекавшей из особых отношений Франции со своими колониями в Северной Африке. Французы никогда до конца не признали своего исхода из Леванта, и старались поддерживать политические контакты со здешними государствами.

Даже за последние 30 лет многие видные сирийские политические деятели, оставшись не у дел или же попавших в опалу, стремились в Париж.

Да и образовательные связи никуда не делись. Если уж и получать образование, то непременно во Франции, откуда в Левант, собственно, и проникла общественно-политическая культура, ставшая идеологическим подспорьем для сирийских лидеров, нанёсших смертельный удар французскому колониальному правлению на этих землях.

Использованная литература:

1. Barr, James. A Line in the Sand: The Anglo-French Struggle for the Middle East 1914-1948. Norton, 2012.
2. Seale, Patrick. The Struggle for Syria: A Study of Post-War Arab Politics, 1945-1958. Oxford University Press, 1965.
3. Provenance, Michael. The Great Syrian Revolt and The Rise of Arab Nationalism. Texas Press, 2005.
4. Seale, Patrick. The Struggle for Arab Independence: Riad Al-Solh and The Makers of the Modern Middle East. Cambridge University Press, 2010.
5. Watson, William. Tricolor and Crescent: France and the Islamic World. Praeger, 2003.
6. Роган Ю. Арабы. История. XVI-XXI вв. Альпина нон-фикшн, 2019.
7. Allawi, Ali. Faisal I. Yale University Press, 2014.
8. Fisk Robert. The Great War for Civilization: The Conquest of the Middle East. Norton, 2007.
9. Moubayed, Sami. The Makers of Modern Syria: The Rise and Fall of Syrian Democracy, 1918-1958. I.B.Taurus, 2018.
10. Moubayed, Sami. The Politics of Damascus, 1920-1946. Tlass House, 1999.
11. Tauber, Eliezer. The Formation of Modern Iraq and Syria. Routledge, 2013.

Если понравилась статья, подписывайтесь на Facebook-страничку и телеграмм-канал автора, а также поддержите деньгой на Патреоне.

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook