Война в шлёпанцах: панк-революция в Ливии

В российском обществе утвердилось мнение, что мятеж в Ливии инспирирован Западом для того, чтобы захватить контроль над нефтью и газом этой страны. Пусть так. Однако ни одно восстание беспочвенно не вспыхивает. Мы гадаем, кто эти люди, которые вдруг подняли восстание против режима Муаммара Каддафи. Американская журналистка Энн МАРЛОУ рассказывает о них. Она писала свои заметки на пленэре ливийской гражданской войны, чем и ценны её заметки. Правда, её политические оценки выдержаны в банальном либеральном духе («чудовищная диктатура Каддафи» и т. д.) и малоинтересны. В её большом тексте нет ни одного рассказа жертвы этой «чудовищной диктатуры», в связи с этим не совсем понятно, а что движет героями её репортажа, чем конкретно им не угодил Каддафи. Зато Марлоу великолепно сумела передать аромат войны в Ливии и нарисовать портреты её участников.

От редакции «Нового смысла»

Энн МАРЛОУ

Барон фон Штойбен написал для американской армии [Джорджа Вашингтона] пособие по боевому искусству. Там замечательно раскрыта тема любви: любви солдата к своим товарищам солдатам, любви офицера к своим людям, любви к родине и любви к идеалам своей страны. Прусский генерал Штойбен интуитивно понял, что мотивация народной армии, граждан-солдат, сражающихся за свободу от гнёта, сильнее всего поддерживается «любовью и доверием», любовью к своему делу, уверенностью в своих офицерах и самих себе, а не страхом (в старых прусских уставах писали, что солдат должен больше бояться своего старшины, чем противника. – Прим. переводчика). «Гений этого народа, — объяснял Штойбен в письме к прусскому офицеру, — это ни в малейшей степени не быть похожим на пруссаков, австрийцев или французов. Вы приказываете солдату: «Сделай это», и он делает это, но я вынужден объяснить, зачем ему надо это сделать, и лишь затем он выполнит приказ».

Цитата из недавней статьи Джеймса Р. Гейнса «Вашингтон и Лафайет» в «Smithsonian»,  майор Деррик Эрнандес 82-й воздушно-десантной дивизии.

На цветном фото – молодой боец за свободу, с автоматом в руках, изо всех сил бежит среди кустарника ливийской пустыни. Лишь позже я поняла, чем меня привлёк этот снимок. Одна нога бойца была босая, на другой был шлёпанец. Моим первым чувством была симпатия. Я уверена, что это и было намерение фотографа. Фото сделали и распространили серьёзные молодые люди из Информационного центра в городке Зуара, всего через восемь дней после того, как их городок был освобождён. Они занимались документированием своей революции.

Я была знакома с эстетикой бойцов за свободу. Я ходила с ними в бой. Провела ночь в лагере бойцов в Сабрате (что считалось большим табу для женщины-журналиста). В июле и августе я взяла интервью у десятков из них. «Мы гражданские лица, — обычно говорили мне. — Неделю назад я даже не знал, как стрелять из ружья». Как и все остальные, я восхищалась ими. Стоматолог, ставший пулемётчиком! Умелый сварщик, который делал кустарное оружие! Изнеженный новичок, появившийся в пыльном и неустроенном тренировочном лагере с чемоданом на колесиках от «Louis Vuitton» (истинная правда)! Помогало то, что многие ливийцы обладают сильным обаянием. Это не афганцы, которым нечем щегольнуть. У ливийцев свободный и простой американский стиль. Люди там обаятельны не потому, что обязаны такими быть, а и для собственного удовольствия.

{advert=4}

Когда я, наконец-то, сама увидела бой за Сабрату 14 августа, мои неопытные восторги вдруг показались мне глупостью. За час я поняла, почему в американской армии (которую я узнала в ходе полудюжины командировок) была чёткая субординация, чинопочитание и разделение труда. Я ещё больше поразилась, когда через несколько часов оказалось, что никто из нас не убит. (Похоже, что силы Каддафи зачастую обладали столь же низкокачественной подготовкой и командованием, как и повстанцы.) И моей второй мыслью было: «Молодо-зелено – вот почему люди одевают в бой бутсы или кроссовки». «Вся эта война в шлёпанцах, — говорила мой друг Елена Оболенская, которой я показала фото несколько дней спустя, — одна из тех войн Третьего мира, где неопытные противники устраивают стычки, чтобы мир их заметил». Я знала, что она имела в виду. И в самом деле так и было бы, но, к счастью для ливийских революционеров, они привлекали всемирное внимание свободолюбивым духом, остроумием и внешней привлекательностью.

Почему сирийская революция не захватила воображение всего мира и не привлекла внимание НАТО? Ну, посмотрите на сирийских демонстрантов на «Al Jazeera». Демонстрации, которые так опасны для их участников, не особо фотогеничны. Чего не скажешь о шарме повстанцев в Бенгази и молодых гражданских на пикапах. Ливийский народ обладает особого рода радостным остроумием. Кому не понравятся дети, держащие плакаты с логотипом Nike и надписью: «НАТОвская авиация: Просто сделай это!»?

Революция 17-го февраля, как её называют в Ливии, была случайной войной отважных, но плохо оснащённых и обученных гражданских лиц против чудовищной диктатуры. Это клише СМИ, и оно верно. Так же верно и то, что ливийская революция намеренно велась по-любительски. Зачастую революционеры не были заинтересованы даже в мельчайших элементах организации, дисциплины или профессионального разделения труда. Афганские повстанцы сражаются в шлёпанцах потому, что это всё, что у них есть. Многие там даже не знают, как завязывать шнурки. В магазинах ливийских городов полно кроссовок. Это была война мужчин, которые шли в бой в шлёпанцах в уверенности, что так намного удобнее, чем закрытая обувь в жгучую жару ливийского лета. И это было настолько фотогенично именно потому, что бойцы обращали внимание на свою эстетику.

Одетый в джинсовую пару и получивший образование в США Мустафа Сагелзи, заместитель министра внутренних дел нового правительства Ливии, а до этого заместитель командующего Бригады мучеников 17 февраля, сказал мне в середине мая, что только две сотни из его примерно трёх тысяч бойцов на фронте под Брегой имели бронежилеты. (К июлю у бойцов в бригадах «Зинтан» и «Джаду» уже было гораздо больше бронежилетов и даже касок. Их поставили из Катара и США, которые выделили повстанцам пять тысяч бронежилетов.) Но я не видела ни одного бойца в шлеме, и лишь очень немногие одевали бронежилеты.

«Они думают, что каски делают их похожими на стариков», — доктор Тарик Алатуши, сорокатрёхлетний учёный из Бригады Зуара говорил со мной в тренировочном лагере в Джада. Он раздражённо добавил, что независимо от того, сколько он будет говорить бойцам, что они нужны живыми, чтобы строить новую Ливию, бойцы уверены, что надеть бронежилет равносильно проявлению страха. Я также слышала, как бойцы говорили, что если Аллах пожелает, они будут убиты, так что ношение бронежилета не имеет смысла.  Точно такой же аргумент почти у всех мужчин в Ливии против страховых ремней при вождении. Даже мой высокообразованный и утончённый юный друг Луа’ли изложил мне свою версию этого. Мол, он наслаждается чувством танца пуль над головой, потому что он знает, что если погибнет, то пойдёт прямо на небеса. Бывший рэпер оказался студентом-архитектором из известной семьи, которая жила за границей. Луа’ли достаточно долго прожил на Западе, потому счёл нужным добавить: «Вероятно, я не должен вам об этом говорить».

{advert=6}

С другой стороны, не все были смелыми и ответственными. Студент-медик в Зуара, с одним днём боевого опыта, жаловался мне, что столь же неопытный командир его небольшого отряда сбежал в своей машине с линии фронта при первых же выстрелах, оставив людей без транспорта. Как бы сюрреалистически это ни звучало, но справедливости ради надо сказать, всё не столь иррационально, как кажется, когда оцениваешь обе стороны боя. Обычная боевая операция выглядела следующим образом: ты вслепую стреляешь в направлении, где должен быть противник из самого тяжёлого оружия, которое у тебя есть. Если противник не отвечает ответным огнём, то вскакиваешь в грузовичок-пикап или в свою семейную легковушку и гонишь вперёд с криками «Аллах Акбар» (Бог велик). Повстанцы и, вероятно, силы Каддафи по большей части слепо палили в направлении огня противника. Однако они и не могли вести прицельный огонь из их кустарных гибридов, снятых с вертолетов орудий, из недоукомплектованных русских пулемётов, установленных на пикапах.

Самым страшным оружием на поле боя были устаревшие, но всё ещё эффективные зенитные самоходки ЗСУ-23-4 «Шилка». Дальность стрельбы у них составляет четыре километра, так что никто не хотел приближаться к ним ближе этого. Время от времени кого-то поражали снайперским огнём, или более кроваво люди гибли от удачных выстрелов одной из каддафиевских «Шилок». Вовсе не очевидно, что бронежилет в таких условиях может спасти жизнь. Смерть часто настигала людей случайно, подтверждая фатализм многих бойцов.

Куда трудней, чем проблемы со снабжением, объяснить нарушения дисциплины и плохую организацию. Многие бойцы путали понятие свободы с самодеятельностью. Ещё раз про страховые ремни. Я ехала в машине в Узбекистане в 1999 году. Я умоляла водителя надеть ремень. Он засмеялся: «В советские времена мы не были свободными, и мы должны были носить эту вещь. Но теперь мы свободны!». Многие из молодых бойцов за ливийскую свободу оказались в плену похожих заблуждений: вели себя так, словно субординация, разделение труда и дисциплина были частью ненавистного режима Каддафи, а не нейтральным методом, который помогает организации лучше функционировать. То была обратная сторона вдохновляющей и пьянящей культурной революции. Я наблюдала это в Бенгази весной этого года. Бывший полковник ливийской армии Aбдулла Динбауи, командовавший бойцами в Зуара, жаловался мне: «Очень тяжело работать с людьми. Они любят демократию, но в армии должна быть диктатура».

Проблема с нарушением армейской субординации была из самых серьёзных. Там было на сотню бойцов по одному, двум или трём опытным военным, и никто не соглашался автоматически подчиняться их авторитету. Если бойцы возражали против приказа командира бригады, то шли прямо к нему, и спор вёлся зачастую публично и на самых высоких тонах. Я видела, как это происходит, когда сопровождала 54-летнего Санусси Мохамеда Махреза, бывшего генерала ливийской армии. Он перешёл на сторону повстанцев в апреле, и в конечном итоге оказался командиром отряда, где большинство бойцов были из его родного города Зуара. (Я почувствовала, что я выбрала правильного командира, когда увидела, что он надел кроссовки в машине, пока мы ехали в сторону Сабраты. Правда, он так и не смог решить, следует ли надеть один из двух комплектов бронежилетов, лежавших в багажнике его собственного чёрного «Hyundai Tucson». Однако факт: он привёз бронежилеты.)

14 августа мы находились в четырёх километрах от центра боя за Сабрату, и Махрез имел все основания, чтобы его отряд не приближался туда. Несколько молодых бойцов заспорили с ним. Другие поддержали их криками. Время, которое можно было бы использовать для защиты плацдарма, выяснения у населения мест дислокации сил Каддафи, обыска дома или машины на предмет нахождения  запасов оружия – было потрачено на споры. Я всё думала, почему противник не послал снайперов, чтобы убить нас, и как много оружия в этом про-каддафиевском городке с населением в 50.000 человек спрятано в тайниках. (Махрез и сам не был заинтересован крутиться по всему городу. Он сказал мне, что в Сабрате жили  военнослужащие разбежавшейся 219-й бригады, и его могли подстрелить – он видный, высокий, очень темнокожий человек, а в той части Ливии большинство людей – с оливковой кожей.)

Так же плохо было поставлено разделение обязанностей в рядах повстанцев. В большинстве армий существуют отдельные подразделения для штабной работы, кадров, разведки, хозчасть и так далее. На уровне американского батальона действует специализация. Майоры планируют операции, капитаны командуют ротами, лейтенанты – взводами. В каждой роте имеется начальник штаба, офицер по управлению огневой поддержкой, разведка и зам по тылу. Даже во взводе некоторые бойцы несут ответственность за связь. Ливийские повстанцы выражали пренебрежение к любой такой системе. Это наносило наибольший вред коммуникациям во время боя. Зачастую никакой координации между отрядами и вовсе не было. Никто не нёс личной ответственности за различные аспекты боевой деятельности, а потому, ничего там не делалось.

{advert=1}

Во время боя за Сабрату Махрез дал мне свой спутниковый телефон и просил связаться с НАТО, которую он ласково называл «он». Мол, «позвони в НАТО и скажи ему…» Генерал хотел воздушной поддержки, чтобы разбомбить тяжёлое вооружение сил Каддафи. Я сказала, что не знаю никого в НАТО, но хорошо бы позвонить Мустафе Саглези. Махрез стал дозваниваться, но что-то отвлекло его внимание на другие вопросы. Саглези так и не позвонили, потому что никто лично не отвечал за это. В конце концов, они поручили это мне. Ведь у меня всё равно не было оружия. Через несколько часов спортивный центр, в котором мы располагались, накрыла артиллерия, а бойцы Каддафи, в конце концов, прорвали оборону и закрепились в знаменитых римских развалинах, которые НАТО, разумеется, бомбить бы не стал.

Я сомневаюсь, что кто-то в Бенгази вообще знал, что Махрез с его людьми сражались в Сабрате. У Махреза отказала рация, и он потерял связь не только со своими смежниками из бригады Сабрата, но даже с другими отрядами его бригады. В 10 часов вечера люди Махреза отошли в Джаду в трёх часах езды от фронта. Прокатился слух, что подкрепление из пятидесяти грузовиков с солдатами движется на помощь засевшим в Сабрате силам Каддафи. Лишь на следующий день Махрез выяснил, что зря отошёл, что никакие грузовики не дошли до Сабраты, и город был уже освобождён. (Впрочем, Сабрата по-прежнему была опасным местом. Примерно через неделю, 17 августа, отряд бойцов из Зуара попал под дружественный огонь снайперов из бригады «Зинтан».)

Отсутствие профессионализма, по большей части, допускалось сознательно. Своего рода эстетика панков или «сделай сам» для освобождения Ливии. Это была странная ошибка. Гитара – не армия, а самодеятельность не очень хорошо работает за рамками искусства. В конце концов, если бы вам пришлось стать поваром, зубным врачом или капитаном судна в аварийных условиях, то, вероятно, выпостарались бы узнать у профессионалов как можно больше, и действовать так, как бы действовали профессионалы. Вы не стали бы уходить по своему усмотрению, спорить и обижаться. Но многие бойцы вели себя именно так, пренебрегая капитаном в сильный шторм. Они заявляли: «Мы революционеры! Мы не боимся умереть!» Лучшие повстанцы, как вьетконговцы и «Тамильские тигры», обладали крепкой дисциплиной и страстью к обучению и самосовершенствованию.

Ливийские повстанцы пренебрегали военным профессионализмом. Каддафи из рук вон плохо обращался с вооружёнными силами страны. На момент обретения независимости в 1951 году ливийская армия была одним из немногих дееспособных учреждений молодой страны. Махрез объяснил мне, что после прихода к власти Каддафи в 1969 году он перевёл регулярную армию на голодный паёк, перестал снабжать оружием и снаряжением. По словам Махреза, он и другие генералы «для показухи» учились в зарубежных военных вузах, ездили на конференции за границу. Махрез закончил военную академию в Пакистане, поэтому его английский приправлен старомодными оборотами времён Британской империи. Он был «семизвёздочным генералом» (воинское звание, имеющееся в некоторых арабских армиях), однако зарабатывал всего 400 долларов в месяц.

Каддафи создал специальные подразделения, подотчётные не армейскому командованию, а его сыновьям и родственникам. Там платили хорошо и получали лучшее вооружение. Махрез рассказал, что регулярная армия была вооружена русским металлоломом 30-летней давности. Я видела древние пулеметы 14,5 (крупнокалиберный пулемёт Владимирова. — Прим. пер.). Повстанцы отбили их у ливийских армейских подразделений. Махрез также отметил, что его люди даже не имели спальных мешков, когда отправлялись на учения.

«Хорошо оснащенная армия, — резюмировал генерал, — хорошо выполняет боевые задания. Вы можете судить о боевых качествах арабских армий по их оснащённости». Маленький факт показывает поразительную отсталость ливийской армии. Никто там не использовал электронную почту. Махрез ни разу в жизни не посылал e-mail: «Офицерам было запрещено ходить на многие сайты, и никто не хотел отправлять электронные письма, потому что они всегда следили за этими вещами».

{advert=2}

Ещё один поразительный аспект ливийской войны – повстанцы и «силы порядка», казалось, поменялись местами. Ливийские революционеры почти не использовали самодельные взрывные устройства и никогда не использовали террористов-смертников. Повстанцы носили униформу, когда это было возможно, и практически всегда пытались идентифицировать себя трёхцветным революционным флагом (повстанцы подняли знамя ливийской монархии. – Прим. редакции). С другой стороны, силы Каддафи охотно и много использовали мины (особенно сильно под Брегой), часто не носили униформы. Сообщалось, что они использовали человеческие щиты. Повстанцы пытались обрести легитимность в глазах народа, в то время как правительство Каддафи полагалось на десятилетия активной пропаганды и не предлагало ливийцам ничего, кроме сохранения статус-кво.

Наконец, эта война в шлёпанцах отличается отходом от классической теории восстания, разработанной Мао Цзе Дуном – повстанцы заботятся не об удержании территории, а о контроле над населением. Это важно, потому что американская армия в последние десять лет перестраивалась именно для войны против такой герильи. Как выражаются американские стратеги, это война за «сердца и умы» людей. Идея была в том, что будущие войны будут либо «малыми войнами», либо «глупыми войнами» (как определил Конрад Крейн, отставной полковник и автор знаменитого учебника «Контртерроризм», больше известного в армейских кругах, как «Руководство 3-24»). Можно спорить, была ли война в Ливии «малой» или «глупой» со стороны Каддафи. Он мог бы сейчас нежиться на пляже, если бы мирно ушёл в феврале. Ливийская война также показала, что старомодные сухопутные операции далеко ещё не ушли в прошлое.

Маоистская доктрина, гласящая, что революционер должен завоевать поддержку народа, и что линия фронта существует в умах людей, конечно, применима к некоторым эпизодам войны в Ливии. Местные жители кормили и приютили бойцов в горах Нафуза, в Мисрате и на других участках фронта. Однако повсеместное использование термина «линия фронта» предполагает, что это была пре- или пост-маоистская стратегия восстания. Это была куда больше война за контроль над территорией, а не только за поддержку ливийцев. Порой казалось, что это пародия на маневренную войну времён Второй мировой. История повторилась в виде фарса. Старым оружием сражались люди, которые не знали, как им пользоваться.

Однако бороться за свою страну — это не фарс. Я полагаю, что Ливия будущего будет гораздо сильнее из-за широкого участия ливийцев в своём освобождении. (Я не имею в виду, что большинство ливийцев призывного возраста боролись за свою свободу. По сути, лишь небольшой процент пошёл воевать. Я полагаю, меньше десяти тысяч. Гораздо больше людей активно поддержали восстание.) Там встречается элемент, наполненный глупой бравадой, и не осознающий, как бы им досталось, если бы пришлось воевать с настоящей армией. Однако есть и такие, кто обрёл уважение к военной профессии и к роли армии в обеспечении свободы в свободной стране. Некоторые молодые бойцы, случайно оказавшиеся в армии, даже находят своё призвание в военном деле.

{advert=7}

Двадцатилетний Бендек Бендек (необычное имя даже в Ливии) был в своё время исключён из университета. До революции он играл на гитаре. Из разбомблённого дома в Зуаре он пошёл в бригаду под командованием генерала Махреза. В течение нескольких месяцев подготовки и нескольких недель боев он служил неофициальным  адъютантом генерала. Он часто возил генерала, отвечал за доставку боеприпасов на линию фронта, осуществлял контакт с другими командирами, и, конечно, участвовал в боях. Бендек выглядел как типичный панк-рокер, с обрезанными рукавами камуфляжной рубашки, в «крутых» тёмных очках badass. Теперь же, явно следуя знакомому американскому сценарию, Бендек решил, что он хочет стать профессиональным военным, офицером в новой ливийской армии. В мой последний день в Ливии я обещала Бендеку, что если он захочет учиться в Штатах, я свожу его Вест-Пойнт. В первый раз с момента нашей встречи с ним он улыбнулся.

Источник: Новый смысл

Оригинал статьи

Послесловие переводчика

Энн Марлоу – моя соседка, журналист, автор двух книг «Как остановить время – героин от А до Я» о пристрастии к наркотикам, много писала про рэп и хип-хоп в Америке. В последнее десятилетие работала военным корреспондентом в Афганистане и Ливии. В начале войны в Ливии я слышал, как она рассказывала о переделке, в которую попала. Они по ошибке заехали в расположение сил Каддафи, и она боялась, что её там изнасилуют. Она лишь твердила по-арабски, что у неё есть муж. Молодые солдаты вели себя довольно грубо, однако какой-то солдат постарше сел между ней и молодыми и дал по рукам тому, что приставал особенно назойливо. Рассказ тронул меня потому, что сильно отличался от «фронтовых историй», которые приходилось слышать.