Кибертехнологии — это противоположность ядерному оружию

Мы поговорили с Иваном Крастевым, политическим исследователем и мыслителем о том, что происходит с государствами и интернетом. Этот разговор в первую очередь — о фрагментации. Как интернет-исследователи мы видим его с одной стороны, Иван — с другой, со стороны политических процессов, происходящих в разных странах. В том числе, и с участием технологий.

Полина Колозариди: Что, на твой взгляд, интересного происходит с государствами в связи с интернетом?

Есть любопытная идея о конце «государства всеобщего благосостояния». Для обществ, где речь идёт об удовлетворении базовых потребностей, его роль была очень позитивной. Но потом возникают желания — а тут всё индивидуально.

Люди вдруг начали требовать от государства того же, что и от рынка: чтобы оно удовлетворяло ваши желания — а они разные, и отличаются у разных людей. Это идёт вразрез с логикой эгалитарного государства, что надо относиться ко всем одинаково, и сама идея справедливости основана здесь на том, что «любимчиков» нет.

На одном уровне люди говорят сейчас что-то о равноправии, на другом — хотят индивидуального подхода, который учитывал бы их частные желания и фантазии. Вот это, как мне кажется, интересно также в связи с интернетом — ведь это мощнейший инструмент индивидуализации, потому что интернет — он как рынок, всегда даёт тебе делать, что хочешь, с кем угодно общаться и прочее. Государство — оно как блендер, вечно стремится смешать тебя с кем-то ещё, не таким, как ты, потому что оно верит в сплочённость общества. В отличие от рынка и интернета.

ПК: И какие последствия этого противоречия? На каких сферах жизни людей оно сказывается?

Ну, например. В чём основная проблема всей этой истории с хакерством? Информационные границы. Что сегодня труднее всего защитить — так это ваше информационное пространство. Определённая его форма, как правило, находится в монополии государства, потому что есть же язык. И, к слову, чем меньше носителей языка, чем миниатюрнее государство, тем сильней монополия. А вскоре всё будет иначе — и не почему-то там, а из-за электронных переводчиков. Если верить прогнозам, то лет через десять ваш телефон сможет переводить всё что угодно лучше, чем живой человек.

Представьте себе ситуацию — вот я могу общаться на куче языков, говорить на любых диалектах. Скажем, в Саудовской Аравии поставят такое большое прослушивающее устройство, и оно будет слушать 92 арабских диалекта. Если говорить с человеком на диалекте его деревни, манипулировать им куда проще. И тут, как мне кажется, возникнет потребность в границах — а как их установить? Прежде всего нужно будет разграничить внутреннее и внешнее, и обычно за счёт как раз внешнего. Вопрос о том, откуда исходит информация, изнутри или извне, и как эти изнутри и извне будут переноситься в пространство — не то, чтобы более однородное, но без каких-либо естественных разметок.

ПК: Серьёзный поворот, в самом деле. В самом первом посте нашего блога философ и исследователь Гирт Ловинк указал на несколько другую ситуацию, связанную с ролью языков, но тоже начал именно с этих примеров про язык. 

Скажу даже больше. Парадоксально, что лет пять назад английский для Соединённых Штатов был главным орудием их мягкой силы. И вдруг они начинают рассматривать распространение английского как свою ахиллесову пяту, и по целому ряду причин. Во-первых, в США теперь никто не учит других языков — предполагается, что все и так знают английский. Во-вторых, поскольку везде живёт куча людей, которые говорят по-английски, то когда вы туда приезжаете и автоматически начинаете с кем-то общаться, вам кажется, что вы знаете страну. Однако разговор по-английски с афганцем не даст вам ни малейшего представления о том, что творится в Афганистане. Более того, благодаря английскому языку Америка для всех вдруг стала «прозрачной», а вот остальной мир для американцев — нет. Как следствие, если вы саудит, хотите взорвать башни-близнецы и немного болтаете по-английски, вы можете легко получить лицензию, пойти на лётные курсы, полетать в Техасе и всё такое. Для американца в Пакистане это немыслимо. Поэтому, странным образом, если раньше та же асимметрия считалась преимуществом, то теперь — слабостью.

ПК: Выходит, что это меняет саму идею глобальности? Но технологии здесь — едва ли первопричина. Или эти моменты уязвимости были всегда, но мы теперь только стали уделять им внимание?

В каком-то смысле сейчас всё важнее культура — единственное, что нельзя попросту сымитировать. Пространство культуры — штука сложная. Представьте, что вы с нынешними переводчиками и «большими данными» вы автоматически можете читать газеты на любом языке, скоро так и будет. Однако вы по-прежнему вне культурного контекста. Вам не на что опереться.

Сейчас над всем этим нависла угроза, потому что информационных границ больше нет, и кто-нибудь из Пакистана, вооружившись компьютером, может повлиять на выборы в Болгарии. А зачем ему это — неочевидно. И не то чтобы он хотел сделать что-то с болгарской политикой, ему просто хочется поразвлечься.

Попробуйте взглянуть на мир так, как его видят в маленьких странах. Забудьте на время об Индии, Китае, России, Соединённых Штатах. Возьмите ту же Болгарию.

ПК: В каждой стране интернет — он особенный? Нужно ли говорить о болгарском, русском, американском интернете? Или есть какая-то объединяющая идея?

Я думаю, что кибертехнологии — это противоположность ядерному оружию. Что в ядерном оружии самое важное? Ядерная мощь государств, особенно некоторых — это предельное выражение их власти. Все решения здесь принимаются по вертикали, это такой классической концепт Карла Шмитта — суверен, который жмёт на красную кнопку. К слову, появление ядерного оружия преобразило американскую систему власти, потому что никто не спросит Конгресс, наносить ли ответный удар или нет. Это самый убедительный довод Шмитта.

С другой стороны, кибертехнологии: множество акторов, полная децентрализация, и негосударственные акторы могут сравняться в силе с государственными. До этого реально может дойти — по крайней мере, что касается компаний. Google столь же могущественен, сколь и Соединённые Штаты. Вот это и есть главное отличие между эрой холодной войны и тем, что после: надо заново определиться, что такое супероружие. Если для вас это кибертехнологии, то оно в некотором смысле становится главным «движком» фрагментации и децентрализации.

Справка: Автор болгарский политический аналитик, эксперт в области международных отношений, исследователь посткоммунистической ситуации в России и странах Восточной Европы. Председатель правления Центра либеральных стратегий (София), научный сотрудник Института гуманитарных наук (IWM, Вена). Один из основателей и член Европейского совета по международным отношениям. Преподавал в Центрально-Европейском Университете в Будапеште и в Институте Ремарка (Нью-Йоркский Университет). С 2004 был исполнительным директором Международной комиссии по Балканам, которую возглавлял Джулиано Амато. В 2005—2011 — главный редактор журнала Foreign Policy България. Член редакционного совета журналов Europe’s World и Transit — Europäische Revue. Широко публикуется в болгарской и мировой печати. В настоящее время в соавторстве с американским правоведом Стивеном Холмсом заканчивает книгу о российской политике.

Источник: internetbeyond.net

Детальную картину глобального кризиса смотрите в беседе Юрия Романенко и Сергея Дацюка на канале «Хвилі» в Youtube. Видео ниже. Кроме того, рекомендуем прочитать мощный анализ Илии Кусы «Перелом: каковы итоги 2018 года?».

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook.