{advert=1}

Итак, Магадан

Только вышедши из самолёта, все принялись звонить туда, откуда только что прилетели. Разница с Москвой 8 часов, но ведь родной голос и в 4 часа утра родной.
На первый взгляд Магадан был именно таким, каким я его себе и представлял доселе из Москвы: 12 градусов тепла в разгар лета, постоянный дождь и заснеженные вершины, окружающие аэропорт — единственное плоское место в районе.

Мы заселились в ближайшую от аэропорта гостиницу и почти все мои стереотипы о Магадане подтверждались. Суровый город вроде какой–нибудь Воркуты, где шутки про зеков лучше не произносить и дорогую фотокамеру лучше лишний раз не доставать. Но реальность оказалась несколько иной.

Он оказался довольно запущенным, но сохранившим ещё остатки характерной изящности приморских городов, да простят мне эти слова все любители ТОЙ самой изящности приморских городов. Тот же Севастополь, если его поместить в эти широты и убрать из него туристов и солнце, выглядел бы примерно также. Ну или всё–таки немного получше.

Городок совсем небольшой, по ощущениям, тот же Севастополь или прошлогодняя Чита едва ли ему уступит в размерах и населении, а замечательная доска с почётными жителями города, на которой, кажется, разместилось практически всё население города, чётко указывает на то, что люди не такие уж и плохие.

Бросилось в глаза непривычное положение домов. Они все короткие, но при этом близко и не параллельно друг другу стоят. Думаю, чтобы ветра не гуляли, но могу и ошибаться. Многие из них окрашены, как и почти везде у нас на Севере, в яркие цвета, причём, как правило, сразу в несколько.

Мы прикинули, что Магадан находится примерно в той же широте, что и Москва, поэтому были немного удивлены, когда ложились спать при свете дня в половину 11–го. Всю глубину своих заблуждений мы осознали после того, как пообщались с теми, кто лёг позже, около часа ночи. Те тоже ночи не застали. Как и мы, проснувшиеся в шесть. Если ночь и была, то, видимо, было темно и никто её не видел. Так и произошло моё первое знакомство с полярным днём (белыми ночами, на самом деле). Всё про Магадан.

Билибино

 

В старом АНе, в котором мы добирались до Кепервеема, ближайшего к Билибино аэропорта, я впервые использовал конфету «взлёт» в её задуманном значении. Уши закладывало потрясающе. Признаюсь, в дальнейшем, мы без малейшего удивления слушали новости о падении этих самолётов над Чукоткой. Удивительно, как это вообще взлетает.

После посадки, только выйдя, в ту же секунду, мы были облеплены комарами. Забавно, тогда мне казалось, что их там немерено. Но всё значение слова «немерено» я понял несколько позже.

В общем, Билибино. Основное население посёлка, как вы уже поняли, – комары. Национальные меньшинства представлены русскими, русскими чукчами и русскими–чукчами. Официальное население 5,3 тысячи человек (убывает на сотню в год). Это без комаров, с комарами здесь где–то полтора миллиарда жителей. Большинство квартир заброшено, при этом цены на них выше, чем в областных центрах в Европейской части России. Сложный механизм рыночной экономики, приводящей к этому феномену, мной так и не был осилен.

Популярные статьи сейчас

Проблема трех тел: как Украине не заблудится в трех соснах

Мэр Харькова заявил про удар по жилому микрорайону Харькова и многоквартирных домах: есть погибшие и раненые

В окружении Путина не верят в причастность Украины к теракту в Подмосковье, - Bloomberg

В Китае отреагировали на заявление Путина о готовности России к ядерной войне

Показать еще

Вообще, цены на все товары, по причине того, что добраться до сюда можно только на самолёте, фантастически высокие. Киви стоит 50 рублей за штуку. Яблоки — 370 рублей за килограмм, сардельки — 650 рублей. 

Разница в ценах в различных магазинах продукта тут, в основном, определяется тем, насколько этот продукт просрочен. Бутылка колы в одном магазине может стоить 50 рублей, а в другом — под сотню. Но каждый знает, что ту, что за 50 брать, скорее всего, не стоит. Продукты при этом, ясное дело, небезопасные, и, само собой, вкус не является их главным достоинством. Пиво похоже на мыло с мёдом, минералка плещется в бутылках, наполненных водой до самого края, яблоки на вкус как бумага (даже московские хуже). Любопытная, кстати, деталь. Стоимость товара настолько зависит от его массы, что себестоимость на конечную цену практически не влияет. Телефоны 4–х летней давности там стоят столько же, сколько полугодовалые модели. Телевизоры все как один стоят 50 000 рублей. При том, что в Москве они отличались бы друг от друга процентов на 30–50. Деньги на это у местного населения берутся за счёт добычи полезных ископаемых и за счёт обслуживания тех, кто добывает эти полезные ископаемые.

Почти на всех легковых машинах (разумеется, только праворульных) большими цифрами написаны номера телефонов. Это такси. Если лень идти, нужно довезти что–то большое или на улице –60, вызывается дешёвая машина (за те же 100 рублей можно купить два полиэтиленовых пакета, например) и везёт тебя куда угодно. Аналогичное практикуется и в других северных городах, например, в Норильске.

Дома почти все одинаковые, раскрашены в яркие цвета и стоят на сваях. У подъездов как гопники поджидают комары, уже запомнившие основные маршруты людей. На домах сверху стоят частоколом антенны. У каждой квартиры своя.

Заметил такую вещь: довольно распространённые в городе велосипеды оставляют без присмотра, никто не боится, что их сопрут. Другая характерная деталь городов средней полосы, бомжи, тут тоже отсутствует. Вместо них тут бичи, люди, которые не имеют собственного жилья и кормятся подработкой на производствах. Ну да, возможно стоит упомянуть, метро тут тоже нет.

Рядом с Билибино находится Билибинская АЭС. Об этом нам напомнила сирена, внезапно заоравшая в час ночи. К счастью, тревога была учебная. Впечатлений была масса. Ну и для создания антуража для рассказа о случае с АЭС, хотя к Билибино эта фотография никакого отношения не имеет:

В домах в Билибино двойные рамы и повсеместно висят ковры на стенах. И дело не в дурном вкусе, причина кроется в том, что так теплее. Меньше греешь соседей.

 

Поселок Весенний

Дома в нём стоят всё на тех же сваях, но все они декоративно убраны, при этом они (не сваи) окрашены в один цвет, белый. Отчего, видимо, практически все и развалились, но это версия. Создан посёлок для нужд старательской артели, которая намывала и намывает тут сейчас золото. Соответственно, живут тут работяги, геологи, две поварихи и… ещё больше комаров.

Практически все мясные блюда в столовой посёлка Весенний из оленины. Вкус поначалу очень специфический, не по душе многим (мне в том числе), но со временем привыкаешь. Посёлок расположен среди сопок, и иной раз подниматься из столовой к нашему домику было невмоготу. И тогда мы добирались до него на вездеходе. В столовую на вездеходе, отличненько, по–моему. Вообще, вездеход тут «маст хэв», на грузовых машинах типа Урала доехать тут можно далеко не до всюду. К слову, именно в такие места нам и предстояло забираться в ходе полевых работ.

В посёлке Весенний нет сотовой связи. Односторонняя связь с миром у нас осуществлялась при помощи Радио России, единственной работающей радиостанции, при условии удлинения антенны метров на 7. Увы, большую часть её эфира составляли программы, после многочасового прослушивания которых, я стал специалистом в области лечения простатита. Звоните шессотпядесятодиндевяностнодевяносто, если хотите исцеления.

Вообще, полузаброшенные посёлки, определённо, обладают своим шармом. Серьёзное впечатление произвела школа в посёлке Весенний. Внутри она выглядит так:

{advert=2}

Интересное место. Так и хочется написать: выпускной удался.

В основном, что понятно, в картинках:

Начну с одного наблюдения. Долгое время я никак не мог понять, почему на фотографиях рисовались очень жёсткие, глубокие и длинные тени, характерные обычно для закатных съёмок. Потом до меня дошло, что причина явления абсолютно та же самая, что и при закате – низкое посаженное солнце. Начиная с часа дня, кажется, что уже вечереет.

Такой прижатый к горизонту путь солнца приводит к просто гениальным закатам. Таких я не видел нигде больше. При этом длятся они часами, плавно перетекая в рассвет.

Говоря о животных на Чукотке, первым делом вспоминаются комары. Наибольшее количество комаров мы встретили на первом участке работ. Их стало столько, что я начал замечать их поведенческие особенности. Например, они (как и осы с пчёлами), после укуса помечают участок тела, который доступен и не защищён, дабы другие комары знали куда устремиться. К счастью, комары были чувствительны ко всякого рода средствам химзащиты и спасение от них существовало. Во время первой половины сезона кремом после бритья, шампунем, кремом от солнца, увлажняющим бальзамом, дезодорантом и всеми прочими гигиеническими средствами для нас стало средство от комаров. Его приходилось наносить даже поверх одежды, робу они прокусывали. На фотографии ниже, кстати, три или четыре часа ночи:

Помимо них насекомых там практически нет. Мошки в небольшом количестве, муравьи в количестве более, чем достаточном и слепни недели две. Вот, в общем–то, и всё.

Вообще, я ожидал увидеть значительно большее разнообразие живности. Но единственными зверями, которые попадались тут относительно регулярно, были евражки и, увы, чаще всего уже приготовленные, олени. Медведей тут практически нет, и это было отрадно. Чукчи имеют традицию не закапывать умерших, а обкладывать их тухлым мясом и скармливать хищникам. То есть, медведи к человеческому мясу тут привыкшие. Их самих при этом есть не стоит, мясо заражено паразитами и есть реальная возможность умереть через час после употребления медвежатины в пищу.

Но порой на кого–нибудь можно нарваться в совершенно неожиданном месте. Так, однажды, выйдя из избы, в которой мы просеивали пробы, мимо меня прогалопировал лось. Что ему взбрело в голову искать посреди едва ли единственного места на сотни километров, где его могут застрелить, думаю, он имел весьма смутное представление.

Ближе к осени начинается миграция оленей, что негативно сказывается на их популяции, стоянки людей им не всегда удаётся обойти. Жизнь оленя тут, в общем–то, ничего не стоит, их тут много как саранчи и «ехал по тундре, грохнул оленя» тут в порядке вещей. Кстати, рога молодых оленей называются пантами и тоже употребляются в пищу.

Птиц тут довольно много и в массе своей они туповаты. В первую очередь это касается куропаток, пару которых я поймал голыми руками. Рядом с теми местами, где живут люди, обрели себя чайки. До океана было около тысячи километров, так что вряд ли они заблудились.

 

{advert=3}


Про Север говорят так: в июне ещё не лето, а в июле уже не лето. Мы застали тут три времени года за два месяца. С июня по первую половину июля тут ещё весна, стоящая у нас обычно во второй половине апреля. Часть сопок, что повыше, была ещё в снегу, а вечная мерзлота начиналась практически сразу под ягелем. Летом же порой было действительно жарко. Причём, не относительно севера, а честные +30. Иногда начинал дуть ледяной ветер с Северного–Ледовитого океана, который приносил прохладу и уносил комаров. Но, увы, не так часто. С первыми числами августа тут начинаются периодические набеги арктических масс с первыми заморозками, а конец августа мало чем отличается на Чукотке от московского октября. И, как и в Москве в октябре, тут запросто может быть за 20 к сентябрю. А может и снег пойти.

Признаюсь, до того, как я увидел лиственницу, я был уверен, что это, ну по названию судя, лиственная порода дерева, а не хвойная. Поэтому я был немного озадачен, когда узнал о том, как называется то дерево, которое я месяц называл елью.

Лиственница – единственное крупное дерево, которое тут растёт. Вообще, разнообразие растений тут ещё более убогое, чем разнообразие животных. Мхи, кедрач и ягель – практически всё, что тут есть. Плюс ещё ягоды на болотах. Болот тут, кстати, достаточно и, что весьма «радовало» по профессиональным причинам, они умудрялись располагаться чуть ли не на отвесных склонах. На этих же склонах порой встречались… так скажем, следы медведей. Что они там делали на камнях, среди кедрача я с трудом представляю. Если только незрелые шишки жрали.

Местные называют все те места, до куда можно доехать из центральной России, материком. Сначала я не очень это понимал, но когда немного поживёшь в тех местах, до куда невозможно добраться по земле, только по воздуху или морем, понимаешь, что лучшего слова для описания остальной части России не подобрать.

На севере естественно друг другу помогать. Против общих серьёзных проблем люди обычно сплачиваются, а жить тут действительно тяжело. Почему они тут живут? У каждого свои причины и судя по заброшенности городов и посёлков их у населения всё меньше.

Это вездеходчик Петя. За свою работу в нашем отряде он получал 300 000 в месяц. Казалось бы, много, но за сезон это примерно миллион рублей. Миллион рублей на год, при поддерживаемом хозяйстве из двух вездеходов и двух тяжёлых машин, при семье из восьми человек и билибинских ценах это отнюдь не состояние. Он, конечно, мог бы продать свои вездеходы (по два миллиона каждый) и махнуть в какой–нибудь крупный город, чтобы стать там мерчендайзером или менеджером, который в массе своей таких как Петя не понимает и, скорее всего, никогда не поймёт… Но зачем ему это? Он заядлый охотник и не любит сложной и невольной жизни, которая придумана не им и не для него. Он может голыми руками из развалившихся кусков железа собрать вездеход и на нём в 60–и градусный мороз стрелять по лосям, а может ходить к 9–и утрам на работу. Думается, для него выбор очевиден. 
Вот из таких людей и состоит малочисленное северное население. Из них и из тех, кто был здесь с самого начала, чукчей.

У меня было два опыта общения с чукчами.

На вертолётной площадке я получил первый опыт общения с местным населением. Ко мне выбежал (вполне возможно и выбежала) чукча с какой–то палкой и начал (или, опять же, ла) кричать, что снимать тут нельзя и что я должен (да хрен с ним) идти к своим, стоять с ними в группе. Даже милицией грозил. Объяснять, что он не прав, я не счёл уместным, пристрелит ещё в порыве страсти. О том, как ведут себя северяне, когда они не трезвые, я был хорошо осведомлён. Неспроста бывший губернатор Чукотки Абрамович едва ли не первым делом ввёл систему, по которой зарплаты чукчам начислялись на карточки, чтобы они не пропивались в первый же день. Абрамовича тут, кстати, любят, некоторые даже почти что боготворят. Население в 50 тысяч человек не слишком хлопотно баловать жестами вроде 1000 рублей в любой конец Чукотки для местного населения (речь о самолёте) или аккуратной и красивой Анадыри, которая заметно ухоженней Магадана.

Второй опыт вспоминали мы всем отрядом до конца практики, и ещё будем вспоминать потом долгое время, по всей видимости. Без попыток на мысли из–за зашкаливающего уровня этанола в крови, одна чукча завалилась к нам в избу и решила устроить там стриптиз по–чукотски. Мы женщин к тому времени месяц не видели и благодаря представшему перед нами зрелищу не думали о них до самого конца полевого сезона. Действенно. 

Кстати, что касается местных, данных чукчами, названий. Тут стоит отметить, что стремление сохранить старые имена географическим объектам приводит к довольно забавным ситуациям. Порой один и тот же объект может записываться совершенно по–разному, у него будет совпадать лишь первая и последняя буквы и иногда их примерное количество. Например, название одного нашего участка было Егдыгыч. Или Екдыкгытч. Или Егдыгыктч. Хрен его знает

Само собой, отношение моё к Северу практически целиком сложилось из моего отношения к людям, там живущим.
Чем больше я находился на Севере, тем больше я понимал, что он мне, пожалуй, куда милее юга. Я привык привыкать, выезжая из Москвы. Привыкать к иному отношению к работе, к отношениям друг к другу, другому образу речи и мысли, и это привыкание не доставляло мне никакой радости. Иная же ситуация была с Севером. Я не чувствовал в общении с людьми, где бы оно не происходило, и малейшей враждебности. 

Поразительно как отличаются люди в пределах одной страны друг от друга. Население в разных частях России действительно очень непохоже между собой. И если москвичи нелепы в своём мнимом всеведении и снобстве, южане раздражают своей базарностью, а забайкальцы просто добивали в прошлом году своим распиздяйством, то про северян мне нечего плохого сказать. 

Пожалуй, возможность побывать в таких местах, в которых я бы сам вряд ли когда–нибудь очутился – лучшее, что есть в моей профессии.

Что мы там делали я написал уже сверху: геохимические поиски.

Если в картинках, то как–то так:

Копали лунки через определённое расстояние:

Отбирали образцы с минерализацией:

И фигачали с ними по болотам и сопкам, ориентируясь по gps:

Затем всё отобранное просеивали и упаковывали в конвертики:

Источник: amaurremi