Леонид Ивашов: Cамым независимым генсеком НАТО был Джордж Робертсон

По должности генерал-полковник Леонид Ивашов был «слугой двух господ» — одновременно подчинялся и главе Минобороны, и руководителю внешнеполитического ведомства. Но назвать его военным и политическим деятелем второго плана язык не повернется…

— Есть некоторая путаница в источниках, Леонид Григорьевич. Как вас правильно называть: Ивашов или Ивашев?

— У отца документы были на фамилию Ивашев, у старшей сестренки тоже, а вот меня записали уже через «о» — столоначальники сказали: изменилось правописание. Но по-настоящему все мы — Ивашевы, не скажу, что такой уж древний, но достаточно известный дворянский род. Генерал-майор Петр Ивашев, мой прапрапрадедушка, возглавлял инженерную службу у Кутузова, строил дороги и укрепления. Из армии был переведен на должность начальника военно-инженерного института за то, что его сын, Василий Петрович Ивашев, примкнул к декабристам. Самому ротмистру Кавалергардского полка Василию Ивашеву дали двадцать лет каторги. Следом в Забайкалье отправилась и его невеста Камилла Ле Дантю, француженка, дочь гувернантки. Практически один в один сюжет фильма «Звезда пленительного счастья», только Игорь Костолевский сыграл судьбу другого кавалергарда — Ивана Александровича Анненкова.

— По части приключений вы своим предкам не уступаете: пока служили, сменилось десять министров обороны и практически столько же глав внешнеполитического ведомства…

— В Минобороны я пришел с должности заместителя командира полка. Причем не по своей воле, а после тяжелой аварии на учениях, когда врачи почти приговорили меня к нестроевой службе. И должность была рядовая: старший адъютант министра обороны маршала Устинова. Но вот что принципиально важно. Если у прежнего министра обороны маршала Гречко адъютанты выполняли функции обслуги, то Дмитрий Федорович и в свой секретариат, и в адъютанты пригласил офицеров с войсковым опытом и академическим образованием. Бытовыми поручениями занималось девятое управление КГБ СССР, мы же снабжали министра справками, сводками, помогали разобраться в военной специфике, с которой он был незнаком. Впрочем, и по бытовой части я кое-что усвоил. Например, рецепт коктейля от маршала Устинова: зубровка, вино «Лыхны», тархун и что-то там еще. Букет получался своеобразный, но поскольку маршал угощал, отказаться было невозможно.

— Устинов пришел на Вооруженные силы, не имея военного образования. Генералы так и не признали его своим?

— Это было знаковое назначение. Изменилось время, и ставку надо было делать не на массовые армии, а на современную технику, не на победоносную войну, а на сдерживание. Для большинства кадровых военных — задачка не по программе, не тому их учили. А Дмитрий Федорович, который еще до войны стал наркомом вооружений, смотрел на военные проблемы с технической точки зрения. Не раз заявлял, что воевать надо не солдатскими телами, а техсредствами, и что его главная цель — добиться паритета с Западом, что сделает войну против нас невозможной.

Помню, помогали мы ему облачаться на парад: надели мундир с орденами, почти панцирь, потом шинель. А он смотрит на себя в зеркало и говорит с тоской обреченного — парад ведь никак не отменить: «Леня, надо что-то делать с формой. Какой в таком наряде боец! Только ткни — упаду и без посторонней помощи уже не встану. А воевать как?..» По всей видимости, идея эта ему запала крепко. Однажды Устинов остановил свой лимузин посреди улицы и целеустремленным шагом направился к постовому милиционеру, окаменевшему при виде живого маршала. Оказалось, он всего лишь хотел рассмотреть форменное пальто, которым в милиции заменили шинели дореволюционного образца.

Потом вопрос о современном обмундировании Устинов дважды поднимал на коллегии Минобороны. Но старые вояки стояли насмерть. Особенно маршал Москаленко, заявивший, будто шинель — это чуть ли не талисман победы, без которой мы не выиграли бы ни Гражданскую войну, ни Великую Отечественную. Словом, консерватизм был страшный, не только в отношении формы и не только в Минобороны. Чудес хватало. Взять хотя бы историю с ракетным комплексом средней дальности «Пионер» (SS-20), из которого потом «выросли» все наши «Тополя».

Как-то Устинов приехал в Московский институт теплотехники, который специализировался на оперативно-тактических комплексах. Походил, посмотрел, после чего вынужден был заявить министру оборонной промышленности Сергею Звереву, что ничего нового не увидел. Тут поднимается высокий молодой человек и приглашает зайти к нему в отдел. «А что у вас?» — спрашивает Устинов. «А у нас грунтовый стратегический комплекс». Поскольку все стратегическое — это тематика уже другого министерства, Зверев был явно не в восторге. В общем, в один голос отговаривают Устинова: «Не ходите, Дмитрий Федорович, это фантасты!» «Вот к фантастам и пойдем», — сказал Устинов. Зашли и обнаружили к всеобщему удивлению эскизный проект подвижного комплекса с дальностью стрельбы до 5000 километров, который нигде не числился, потому что создавался практически нелегально!

Кстати, именно при Устинове стал на рельсы и Боевой железнодорожный ракетный комплекс (БЖРК), которому долго еще не будет равных в мире. Замаскированный под обычный поезд, он курсирует в общем железнодорожном потоке по стране — попробуй его обнаружить! Такое оружие в ответном или в ответно-встречном ударе было просто незаменимо, к тому же в силу своей уникальности БЖРК не подпадал под договоры об ограничении стратегических вооружений. Американцы торжествовали, когда последний «ракетный поезд» встал на прикол.

И если у маршала Устинова было развито техническое чутье, то его преемник Сергей Леонидович Соколов больше занимался войсками. Коньком маршала Язова были дисциплина и правопорядок. Маршал авиации Евгений Шапошников стал министром обороны СССР уже в переходный период. Армия сокращалась, появилось «лишнее» имущество, был утрачен контроль над резервами, приготовленными на случай войны, и кое у кого сильно зачесались руки. С молотка пошло все без разбора.

С начальником центрального финансового управления генералом Василием Воробьевым мы расследовали случай, когда за 5,5 миллиона еще полновесных рублей было продано спасательное судно, которое только полгода как отремонтировали, истратив в полтора раза больше. А потом, когда затонул «Курск», не знали, чем спасать… И это только один эпизод. В то лихое время под прикрытием приказа о порядке утилизации торговали и новыми танками, и новенькими вертолетами, но кораблями почему-то особенно интенсивно.

На маршала Шапошникова вышли два его заместителя и семь начальников главных управлений Минобороны с предложением о создании специализированной военной биржи. И маршал не смог отказаться. А потом старательно делал вид, будто он здесь ни при чем, что это инициатива снизу, за которую он не отвечает. Но когда я объяснил, что его юридическая ответственность наступила, как только на бумаге было выведено слово «Согласен!», Шапошников тут же биржу отменил. Впрочем, к тому времени коммерциализацию армии остановить было уже очень сложно. Она передавалась как вирус и разъедала армию изнутри.

— Но переходный период кончился, и вместо Шапошникова уже на пост министра заступил десантник Павел Грачев.

— На самый верх Павла Сергеевича Грачева вынесла политическая волна, и к должности министра, на мой взгляд, он был совершенно не готов. Подмахивал направо и налево любые бумаги, причем поток документов шел в обход юридической службы. Все решало его окружение, так называемая команда, к которой и по сей день остается масса вопросов.

Ведь что получилось. Когда Грачев стал председателем Госкомитета по обороне РФ, Ельцин настоял, чтобы его назначили еще и первым замминистра обороны СССР. В Минобороны у Грачева своего аппарата не было, и он попросил начальника Генштаба подобрать ему людей. Естественно, отдали тех, от кого уже давно намеревались избавиться. Никто и подумать не мог, что вскоре Грачев возглавит министерство, а «лишние люди» из полковников накануне отставки моментально превратятся в генерал-полковников.

— Примерно тогда же появилась легенда об исчезнувшем эшелоне с импортной мебелью, сантехникой и прочими ценностями, который будто бы следовал из Германии в адрес военного ведомства.

— Поверить трудно, но это не легенда. После Грачева министром обороны был назначен Игорь Николаевич Родионов, который поставил перед собой и командой задачу хотя бы немного очистить армию от коммерции. Стали разбираться и выяснили: действительно, в назначенное время эшелон вышел из Вюнсдорфа, прошел Брест, Смоленск, но до станции разгрузки Кантемировка так и не дошел. Затерялся. И таких эшелонов-призраков было достаточно.

Чеченская война тоже пополнила многие карманы. Помню, мы расследовали такой эпизод. Наша маневренная группа в составе трех бронемашин напоролась на засаду, а списывают по результатам боя шестнадцать ГАЗ-66. Воровали автоколоннами!

Да и само решение о вводе войск принималось без глубокой проработки чеченского характера, менталитета, без изучения обстановки в республике. Весь анализ — доклад на Совете безопасности о том, будто большинство в Чечне против Дудаева. В общем, Грачева элементарно подставили, а он даже не понял. Потому что все еще мыслил масштабами дивизии, поэтому и сказанул, что проблему Грозного, а заодно и всей мятежной республики можно решить одним полком за два часа.

Когда Грачев вернулся с заседания Совбеза и стал делиться своими полководческими соображениями, Михаил Петрович Колесников, начальник Генштаба, напрямую спросил: «Следует понимать так, что операцию возглавите лично вы?» Грачев в ответ: «А кто же еще!» Так Генштаб оказался как бы в стороне. Руководство группировкой войск, готовящейся приступить к наведению конституционного порядка в Чечне, осуществлялось из поезда под Моздоком, который — и было за что! — прозвали пьяным. Процессом одновременно управляли сразу три известных силовика — Грачев, Степашин и Ерин, причем каждый отвечал только за свое ведомство. Единого руководства не было. Ясности тоже.

Например, командующий войсками Северо-Кавказского военного округа генерал Митюхин ставит вопрос: «На территории моего округа идут боевые действия. Какова моя роль?» Ему отвечают приблизительно в таком духе: мы победим сами, ты только помогай. Легковесный ответ показался генералу сомнительным, и он обратился к юристам, которые разъяснили: поскольку военное положение не объявлено, каждая гибель военнослужащего, каждое разрушение влечет возбуждение уголовного дела. Митюхин, чтобы не оказаться крайним, лег в госпиталь.

К этому моменту главные силовики страны окончательно закомандовались и стали искать реального руководителя. Жребий пал на первого заместителя главкома Сухопутных войск генерал-полковника Эдуарда Воробьева. Причем назначить на должность командующего чеченской группировкой его собирались приказом главкома. Эдуард Аркадьевич обратился ко мне, я — к юристам, которые прояснили картину. Если назначение состоится приказом главкома Сухопутных войск, морская пехота и другие силы, тем более входящие в состав армии, подчиняться генералу Воробьеву не должны и не будут. Назначение должно быть проведено только указом президента. Грачев все эти требования отклонил, поэтому генерал-полковник Воробьев отказался вступать в должность, в чем его и сейчас упрекнуть трудно.

Потом, правда, пытались возбудить против генерала Воробьева уголовное дело. По моему мнению, это была неуклюжая попытка выставить его крайним за неудачи в первой чеченской кампании. Впрочем, к тому времени с лучшим министром обороны все уже было понятно. Его сменил Игорь Родионов.

— А за что Ельцин снял Родионова, который, в отличие от Грачева, войн не проигрывал?

— Не столько Ельцин, сколько его окружение было очень напугано тем, что в какое-то время все ключевые военные посты вдруг оказались в руках политических оппонентов. Игорь Родионов — министр обороны, Александр Лебедь — секретарь Совета безопасности «с особыми полномочиями», Лев Рохлин — председатель комитета Госдумы по обороне. При этом настроены генералы были отнюдь не проельцински. Эта троица, если бы захотела, вполне могла поменять ситуацию не только в армии, но и в стране. Кстати, и начальник Генштаба Виктор Николаевич Самсонов, и вся военная верхушка тоже не были сторонниками Ельцина.

— Таких шансов было немало, но почему-то военные ни одним не воспользовались…

— Это политики не сумели воспользоваться настроениями в военной среде. Вот, например, 1993 год. Как только начались события, я взял наградное оружие и поехал в Белый дом, прихватив с собой шесть генералов и адмиралов. Зашли к Руцкому, который буквально с порога попросил готовить ему речь. Растолковываю трибуну: «Вам не речи нужны, а нужно первым же указом объявить себя верховным главнокомандующим. Следующими — назначить исполняющего обязанности министра обороны, и. о. начальника Генштаба, назначить главкомов видов и командующих округами». Такой документ уже был подготовлен, и в должности исполняющего обязанности министра обороны значился Павел Грачев. Руцкой, как только увидел эту фамилию, буквально зашелся: «Нет! Никогда!..» Говорю: «Так нужно!» Он ни в какую, не убедил я его. Пошли к Хасбулатову. Когда Хасбулатов увидел указ, где Руцкой объявляется исполняющим обязанности верховного, уже у него появились возражения: «Что это вы сразу стали должности захватывать?..»

Не прошло и предложение создать штаб, который координировал бы действия с каждым видом Вооруженных сил. А тех генералов, которые пришли вместе со мной, пытались назначить ответственными за оборону подъездов. В результате связь с армией была потеряна. Результат тоже известен. Например, командир Кантемировской дивизии полковник Поляков напрямую отказался вести дивизию на Белый дом. Командующий войсками Московского военного округа Леонтий Васильевич Кузнецов тоже предупредил, что дальше кольцевой дороги не пойдет. И только командир Таманской дивизии генерал-майор Евневич постарался и нашел несколько танковых экипажей, которые согласились (за должности и квартиры) стрелять по парламенту. Но и этого для истории вполне хватило…

Уже когда Евневич командовал остатками 14-й армии в Приднестровье, я запретил ему появляться в моем кабинете при звезде Героя России. И если он об этом забывал, я просил его выйти и снять звезду. Выходил. Снимал…

— В отличие от других министров обороны Сергей Иванов пришел на должность с поддержкой Кремля, в том числе и финансовой. Почему у него не получилось — ни перевооружение, ни перевод армии на контрактную основу?

— Сергей Иванов неоднократно заявлял: как только наша армия перейдет на контрактную основу комплектования, она станет такой же боеспособной, как армия США. Но ведь это две совершенно разные структуры! Американцы всегда действовали исключительно за пределами национальных границ, поэтому их вооруженные силы организованы по типу экспедиционных корпусов. У нас же главная функция — защита собственной территории, причем огромной. Вот почему без массовой армии нам не обойтись. По крайней мере на нынешнем этапе. И еще один момент. Только человек, не понимающий сущности военной службы, может полагать, будто народ валом повалит в контрактники за восемь тысяч рублей и бесплатное питание. Не могло состояться и перевооружение армии, потому что при Иванове оборонка выживала исключительно за счет поставок за рубеж — без существенного гособоронзаказа…

А вот в Совете безопасности, сориентированном преимущественно на внешние угрозы, Сергей Иванов был на своем месте! Но, возможно, именно оттуда он вынес идею, будто основа нашей безопасности — сотрудничество с НАТО и США.

— А разве не так?

— Погоду в наших двусторонних отношениях всегда делала Америка… На одном из заседаний Совместного постоянного совета, еще до событий в Косово, был такой случай. Мы вынесли на обсуждение пакет предложений по совершенствованию системы коллективной безопасности. Как вдруг поднимается министр обороны США господин Коэн и заявляет, что сегодня эти вопросы обсуждаться не будут. Естественно, я напомнил ему о консенсусе и выразил сомнение в том, что НАТО демократическая организация, коль скоро здесь установлена американская диктатура. Американцы были обескуражены. Как потом выяснилось, с момента создания НАТО критика в адрес «старшего брата» в этих стенах еще ни разу не звучала. И многим пришлось по душе, что американцев наконец поставили на место. Американцы своим высокомерием всем уже надоели, в том числе и соратникам по НАТО. Это не такой уж большой секрет.

— А вот министр иностранных дел Андрей Козырев был другого мнения о США…

— Несколько лет назад первый заместитель госсекретаря США Строуб Тэлбот выпустил книгу «Билл и Борис», в которой немало ругательных страниц посвящает моей персоне. Впрочем, это не так уж удивительно. Но что заслужил Козырев за свою лояльность?

В книге приводится такой эпизод. На одном из пленарных заседаний Генассамблеи ООН Козырев попросил госсекретаря США устроить ему краткую встречу с Клинтоном для того, чтобы вместе сфотографироваться. Американцы поинтересовались, зачем ему такое фото, и Козырев чистосердечно пояснил: дескать, когда этот снимок увидят в России, его позиции усилятся. Как пишет Строуб Тэлбот, они будто бы договорились с госсекретарем, что взамен на фотографию с Биллом Клинтоном потребуют от Козырева поддержать позицию НАТО в отношении Югославии и изменить позицию России по расширению НАТО. Ни больше ни меньше: за фотокарточку изменить политику государства.

А вот с Евгением Максимовичем Примаковым, когда он был министром иностранных дел, мы нередко играли в паре (по дипломатической линии Главное управление международного военного сотрудничества Минобороны, которое я возглавлял фактически, подчиняется главе МИДа). Как он красиво разводил американцев!

Переговоры с Мадлен Олбрайт. Примаков отводит меня в сторону и говорит: «Леонид Григорьевич, я понимаю, что вы интеллигентный человек, но я вас очень прошу, вы там, пожалуйста, поострее! Не стесняйтесь. Вы должны поднять переговорную планку как можно выше, а я, когда будет нужно, опущу…» Как и договаривались, давлю на госпожу Олбрайт так, что вскоре она выходит из себя и уже почти криком кричит. Тогда подключается Примаков: «Подожди, Мадлен! Ивашов представляет Министерство обороны, которое отвечает за военную безопасность. Как же я могу его не слушать? Ты нас с Министерством обороны не поссоришь…» И начинается совсем другой разговор. Теперь вроде как уже Олбрайт и Примаков совместно уговаривают меня согласиться с предложениями нашего МИДа, против которых американцы прежде возражали.

А как мощно Евгений Максимович сыграл в Люксембурге в 1997 году ! Обсуждался вопрос о договоре Россия — НАТО. Натовскую делегацию возглавлял тогда сам генсек Хавьер Солана, ассистировали ему заместитель по политическим вопросам Герхард фон Мольтке (из тех самых Мольтке) и трехзвездный генерал армии США Пехойя. Переговоры шли трудно, но по военным аспектам мы с генералом Пехойя нашли в конце концов общий язык, подготовили текст соглашения и даже завизировали его.

В «гражданском» секторе — сплошное пустословие, идет активный разговор ни о чем. А когда Примаков сказал, что пора договариваться, если военные уже договорились, Солана и Мольтке практически сбежали из-за стола переговоров. На том основании, что в полночь аэропорт закрывается, а они не могут остаться на ночь в Люксембурге, потому что забыли в Брюсселе зубные щетки. В общем, высокая дипломатия…

Но и Примаков не так прост. Когда мы вернулись в наше посольство, Евгений Максимович попросил соединить его с Олбрайт. Звучит приблизительно такая речь: «Мадлен, знаешь, генерал Пехойя уломал самого Ивашова, а Мольтке и Солана не соглашаются! Кто у вас там командует в НАТО? Что за бардак? Как можно так работать?» Ровно через сутки Хавьер Солана по телефону разыскал Примакова в Казахстане и заверил, что он с самого начала был согласен со всем, о чем говорилось в Люксембурге, просто тогда он очень спешил…

— В отличие от Маргарет Тэтчер внешне Мадлен Олбрайт не казалась такой уж железной леди.

— Что вы! Мне приходилось много с ней общаться. Она жесткий и последовательный переговорщик, идея богоизбранности американской нации у нее в крови. И когда было надо, она через колено ломала всех подряд — и премьеров, и натовских министров обороны, которые, между прочим, ее боялись куда больше, чем министра обороны США Уильяма Коэна. Да она и Коэна могла легко поставить на место. А однажды наблюдал, как перед ней заискивал верховный главнокомандующий объединенными вооруженными силами НАТО в Европе генерал Уэсли Кларк. Со своим министром обороны он держался с большим достоинством.

…Помню переговоры в Хельсинки. Зашли в местную столовую. Все занято, и только один стол на восемь человек свободен. Садимся, подходит официант и говорит, что этот стол для госпожи Олбрайт и его никто не смеет занимать. Нам бояться было нечего, поэтому я попросил ребят оставить для мадам Олбрайт два свободных места. Вскоре она появляется. Опалила нас ненавидящим взглядом и прошла мимо, хотя я пригласил ее за стол.

— Получается, госсекретарь Олбрайт заправляла не только внешней политикой США, но и НАТО?

— На мой взгляд, самым независимым генсеком был Джордж Робертсон — потому что лорд, потому что шотландец и потому что гражданин Великобритании. Безусловно, он был более самостоятельным, чем его предшественник Хавьер Солана. Как-то я прямо сказал: «Господин Солана, мне проще договориться с американским полковником, чем с вами!» — «Почему?» — «Потому что с американцем договоришься, и есть надежда, что эта договоренность будет реализована. А с вами, во-первых, сложно о чем-либо договориться, а во-вторых, то, о чем с вами договоришься, могут отменить другие». Он тогда пожаловался на меня маршалу Сергееву.

Так называемый русский отдел в аналитической системе НАТО в свое время возглавлял еще один британец — Крис Доннелли (позже он стал спецсоветником генсека по вопросам Центральной и Восточной Европы). Полковник из МИ-5, высокий профессионал. Настолько грамотно работал, что я поручил подчиненным изучать его стиль и методы. Вообще-то Доннелли всегда действовал очень интеллигентно, но однажды нарушил профессиональную этику, и мне пришлось обойтись с ним достаточно жестко. Как-то накануне очередного саммита глав государств Содружества иду по штабу ОВС СНГ на Ленинградском шоссе и тут, можно сказать, в святая святых нос к носу с ним сталкиваюсь: «Как ты здесь оказался?» Он весело отвечает, что приехал вместе со своими помощниками на какую-то гуманитарную конференцию и, поскольку в Москве плохо с гостиницами, поселился в апартаментах министра обороны одной из стран СНГ. Дескать, друг устроил. Конечно, пришлось выселить Криса и зачистить после него помещение от различных «насекомых». Здесь, уж как говорится, без обид…

— Леонид Григорьевич, это правда, что некий французский майор передал сербам данные о натовских бомбардировках?

— Начальник генштаба вооруженных сил Франции генерал армии Жан-Пьер Кельш, с которым у меня самые добрые отношения, тоже не являлся сторонником бомбардировки Югославии. Кстати, как и многие военные из других стран НАТО. Поэтому в случае с французским майором ничего удивительного нет. Здесь роль сыграли не деньги. Это был поступок мужественный и в высшей степени гуманный, потому что никаких причин бомбить Югославию не было.

Но снова Олбрайт! Когда министр иностранных дел Британии Робин Кук только заикнулся, что его юристы никогда не одобрят ультиматум, предъявленный Белграду, и не поддержат план бомбардировок, у Олбрайт уже готов был совет: «Наймите других юристов!» Вот так делается политика по-американски…

На десятую годовщину бомбардировки бывший советник де Голля генерал Пьер Галуа прислал в Белград видеозапись своего выступления, в котором раскрыл некоторые натовские секреты. Как выясняется, заговор против Югославии существовал давно. В середине восьмидесятых во Всемирном банке состоялось два совещания, на которых пришли к заключению, что Югославия, где нет безработицы, бесплатное образование, медицина и высокая динамика экономического роста, не лучший пример для Европы. Как утверждает Галуа, военные Германии, Англии, Франции и США еще тогда задумались о том, как организовать подрывную деятельность против Югославии. А если потребуется — то и военную операцию.

— И Москва оказалась не самым надежным союзником Белграда.

— На переговорах по Югославии нашу делегацию в качестве спецпредставителя возглавлял Виктор Черномырдин, американскую — Строуб Тэлбот. Диалог начали военные, и нам удалось о многом договориться. Например, о том, что войска тех государств, которые участвовали в бомбардировках, не войдут в Косово, а югославские пограничники будут работать на границе вместе с натовскими пограничными структурами. И самое принципиальное — Россия по этому соглашению получала в Косово под свою ответственность сразу несколько секторов, где проживали преимущественно сербы. Что было вполне логично.

После того как я доложил о результатах, Черномырдин даже упрекнул мидовцев, которые в диалоге с Строубом Тэлботом застыли на мертвой точке. «Наращивать надо!» — говорит… Там действительно процесс затянулся, поэтому я несколько удивился, когда вечером Черномырдин вдруг сказал: «Леонид Григорьевич, вы с генералом Заварзиным уезжайте отдыхать, а мы еще поработаем». Как я потом узнал, ночью Тэлбот организовал Черномырдину телефонный разговор с Альбертом Гором, и утром Виктор Степанович повел себя совершенно по-другому.

Открывается пленарное заседание, поднимается Строуб Тэлбот и заявляет, что американская сторона располагает новым текстом соглашения, который и предлагается обсудить. Виктор Степанович соглашается. Я, естественно, возмутился: как можно обсуждать текст, которого мы в глаза не видели? Предлагаю вернуться в Москву, внимательно изучить новый вариант и дать ответ американской стороне на следующем раунде. Последнее слово за главой делегации, но Виктор Степанович настроен весьма даже благодушно: давай, говорит, все-таки послушаем Тэлбота, только в русском переводе. Я настаиваю: «Виктор Степанович, слушаем Тэлбота, садимся в самолет и летим в Москву». «Там посмотрим, куда летим…» — парирует Черномырдин, как я почувствовал, уже с раздражением.

Тэлбот начинает зачитывать свой вариант, и когда выясняется, что все наши договоренности с американскими военными выброшены, я его прерываю и прошу разъяснений у генерала Фогельсона. Тот докладывает: на все, о чем прежде договаривались, получено согласие Пентагона. И тут Черномырдин спрашивает Тэлбота: «Строуб, будем слушать наших военных?» — «Нет, Виктор Степанович!» — «Тогда давай дальше…» А дальше Черномырдин принял вариант американской стороны.

Естественно, я заявил протест против подобного метода ведения переговоров, а также заявил категорическое несогласие с текстом соглашения. После чего мы с генералом Заварзиным покинули зал заседаний. Уже в нашем посольстве по закрытой связи я попросил маршала Сергеева доложить обо всем президенту Ельцину. Вторым звонком проинформировал югославскую сторону…

Потом ходили слухи, будто мы с Черномырдиным даже подрались. Стычка была действительно жесткая, но до драки не дошло. Было так. Мы с генералом Заварзиным пришли раньше и разместились во втором салоне самолета. Черномырдин тем временем раздавал интервью у трапа. Через некоторое время поднимается на борт и прямо от двери: «Эй, генерал, ну-ка заходи — разбираться будем!» Я не хотел вообще разговаривать, однако Заварзин меня переубедил. Все-таки зашел к нему в салон и первым делом попросил обращаться ко мне так, как записано в наших уставах: «товарищ генерал-полковник» или «генерал-полковник Ивашов». «Посмотрим, будете ли вы генералом, когда мы прилетим в Москву!» — сказал Черномырдин, но, гляжу, уже не тыкает. И тогда я говорю: «Вы предали интересы России, вы предали интересы сербов, вы предали директиву президента Ельцина и даже принципы «восьмерки»…»

Существовала утвержденная Ельциным директива МИДа на ведение переговоров, определяющая наши позиции. Была договоренность с министрами иностранных дел «восьмерки» о принципах осуществления международного военного присутствия в Косово. Все это было размазано. И когда я все это выдал прямым текстом, Черномырдин страшно вскипел: «Какие это принципы «восьмерки» я предал?» Уточняю: «В соглашении с американцами даже упоминания об этих принципах нет». Он тогда обращается к мидовцу: «Ивановский, что, действительно нет?» Тот отвечает: «Нет, Виктор Степанович!» Черномырдина будто прорвало: «А куда же вы смотрели?..» Но шуметь было поздно. По тому варианту соглашения, который он подписал, у нас не только не было своего сектора в Косово, Россия вообще исключалась из миротворческого процесса.

— Что же произошло?

— Мы обсуждали этот вопрос с маршалом Сергеевым. Потом я получил достоверные сведения, о чем разговаривали ночью Гор и Черномырдин. Дело в том, что еще раньше они встречались на вилле Гора в Америке и будто бы договорились, что Альберт Гор будет выдвигаться кандидатом в президенты США, а Виктор Степанович — в президенты России. При этом Соединенные Штаты в лице действующего президента Билла Клинтона и его соратника по партии Альберта Гора обещали Черномырдину поддержку…

Но как распорядиться этой информацией? Показал маршалу Сергееву. Он говорит: «Оставь у меня». — «Зачем?» — «Появится возможность, доложу Борису Николаевичу». — «А если это их совместный проект? Тогда докладывать вы поедете министром обороны, а по дороге обратно вас уже снимут…» В общем, я убедил Игоря Дмитриевича не рисковать. Ситуация в стране была специфическая. Добывалась важнейшая информация, а доложить ее было некому! Более того — докладывать было опасно. И в личном плане, и потому, что можно было поставить под удар наши источники.

— Была ли известна дата начала бомбардировок Югославии?

— Все мы знали. И разведка знала, и наши коллеги из НАТО, которым все это было не по душе, заранее нас предупредили. Министерство обороны разработало три варианта ответных действий. Самый жесткий — разрыв дипотношений с теми странами НАТО, которые участвуют в бомбардировке. Второй вариант — прекращение сотрудничества с НАТО по всем направлениям, ограничение деятельности военных атташе, прекращение с ними всяческих контактов. И третий, наиболее мягкий: сокращается количество совместных контактов, мероприятий и так далее. Маршал Сергеев решил начать со второго варианта. Мы отозвали свое представительство из НАТО, вернули домой всех, кто обучался в странах альянса, и выслали из России все натовские инфраструктуры, включая информбюро НАТО. Любые контакты с военными атташе были исключены. Что было воспринято очень болезненно. Французский военный атташе даже обещал устроить голодовку, если я его не приму. Я не принял.

— Чего он хотел этим добиться?

— В Европе бомбардировки восприняли неоднозначно. Если бы Россия отреагировала мягче, у американцев появилась бы возможность и объясниться с европейской общественностью, и убедить своего обывателя в том, что русские, дескать, не очень-то возражают. Кроме того, после нашей реакции на бомбардировки у них появилась еще и сугубо бюрократическая проблема. Как сказал мне один натовский генерал, на контакты с Россией были выделены определенные суммы, которые в Брюсселе не знали, как списывать.

— Кто в руководстве страны разделял вашу позицию по Югославии?

— На сто процентов — маршал Сергеев и Евгений Примаков. Но в мае Евгений Максимович был удален с поста премьер-министра и уже не мог повлиять на события. А МИД после его ухода своей позиции уже не имел и вообще утратил всякую самостоятельность в принятии решений.

— Насколько серьезное сопротивление могла оказать югославская армия?

— По натовским данным, после бомбардировок где-то половина косовской группировки югославской армии считалась уничтоженной. Но когда начался вывод югославских войск из края Косово, всем стало ясно, что натовская разведка врала. Сербы уходили без потерь, полностью сохранив боеспособность и боевую технику. Понесли серьезные потери ПВО и ВВС. Наземная группировка сохранила свой потенциал.

Почему НАТО не отважилось на наземную операцию? Главная причина в том, что в Брюсселе боялись больших потерь. Вторая причина — не нашлось кандидатов для действий в первом эшелоне. Насколько я знаю, немцы сразу же категорически отказались. Англичане с американцами тоже не изъявили желания. Тогда чуть было не определили в первый эшелон венгров, никак не ожидавших такого подвоха. В общем, воевать по-серьезному никто не хотел. А последняя причина в том, что в ходе наземной операции могло пострадать мирное население, включая косоваров, на выручку которых якобы и стремилось НАТО. Как следствие — весьма нежелательный для Брюсселя международный резонанс.

Благодаря нашему министру иностранных дел Игорю Иванову в резолюции Совбеза ООН под номером 1244 даже упоминания нет о НАТО. Текст ее звучит приблизительно так: в миротворческой операции в Косово примут участие члены ООН и международные организации. Как ни старалась Олбрайт, НАТО попало именно в эту размытую формулировку — «международные организации». Кстати, американцы на переговорах «восьмерки» снова очень рассчитывали на поддержку Черномырдина. И он действительно позвонил, но на этот раз уже с призывом «Не уступать российские позиции!». Резолюция 1244 полностью развязывала нам руки, и мы могли действовать по своему усмотрению. Но во избежание конфликтов предложили американцам договориться.

Строуб Тэлбот и генерал Фогельсон прилетели в Москву с предложением, согласно которому наш батальон должен был располагаться в американском секторе и подчиняться американцам. Потом писали, будто я швырнул этот документ обратно Фогельсону. Было не так, я его просто не принял и предложил партнерам подучить резолюцию 1244. Через полчаса поступило очередное американское предложение: наше присутствие увеличилось уже до двух батальонов, которые определяли в мобильный резерв командующего английской группировкой генерала Майкла Джексона. То есть куда пошлют. Но поскольку у нас был железный принцип по части НАТО — действуем вместе, но не подчиняемся! — ни один из вариантов принят не был. Я прервал переговоры, а когда американцы поинтересовались, как мы теперь будем действовать, честно ответил: самостоятельно! А для прессы уточнил: первыми мы в Косово не войдем, но и последними не будем.

Американцы отправились в гостиницу, а мы сели в кабинете у первого замминистра иностранных дел и подготовили записку Ельцину, в которой отметили, что американские предложения унижают и Россию, и его лично как президента. Ссылаясь на резолюцию 1244, позволяющую нам действовать по своему усмотрению, мы предлагали осуществить ввод своих сил в Косово одновременно с силами НАТО, но без согласования с ними. Когда документ был завизирован, маршал Сергеев съездил к Ельцину и получил его одобрение. Теперь мы могли действовать.

— И наш батальон пошел на Приштину…

— Строуб Тэлбот с полдороги вернулся в Москву. Не зная, куда деть американцев, Игорь Иванов привез американскую делегацию на Арбатскую площадь, и они там толкались по этажу министра обороны, требуя разъяснений. Тэлбот, которому сообщили о вхождении нашего батальона в Приштину, потребовал объяснений, но Игорь Иванов не мог ничего ему сказать. Потом он обижался, что мы не поставили его в известность о своих намерениях. Но мы боялись утечки информации, поэтому в курсе всех деталей марша на Приштину были только военные.

— Говорят, что когда наш батальон вошел в Приштину, в мировых столицах началась предвоенная паника.

— У нас все было спокойно, пока генерал Заварзин не доложил о том, что командир английской бригады, действующей в этом же секторе, просит с ним встречи. Такая встреча была разрешена, хотя провокаций мы не исключали. А часа через полтора, когда была налажена засекреченная связь, я сам вышел на Заварзина. Он доложил, что англичане в принципе нормальные мужики, но никому не доверяют — ни сербам, ни албанцам, ни своим непальским стрелкам, поэтому пять старших британских офицеров просят разрешения переночевать в нашем расположении. Ну что тут скажешь? Разрешили. Разрешили и по рюмочке. Британцам по три, Заварзину — одну.

Так началось взаимодействие. Хотя на второй день англичане все-таки попытались надавить на психику. Подходит британский сержант и говорит, что у него приказ провести через нашу позицию свой танк, и он не может не выполнить этот приказ. Тогда наш сержант подзывает гранатометчика и говорит, что дано распоряжение стрелять по любому объекту, который пересечет линию поста. При этом показал, где граната войдет в английскую броню, а откуда вылетит. Инцидент был исчерпан. Английский сержант ушел и больше не возвращался.

Вообще мы планировали ввести три батальона. Один должен был идти в Косовска-Митровицу и как бы обозначить наш сектор. Второй хотели десантировать на аэродром в Приштине. А третий в качестве резерва должен был высадиться на сербской территории у города Ниш. Но, если помните, венгры и румыны не разрешили нам пролет через свое воздушное пространство. Поэтому батальон, который должен был идти на Митровицу, и повернул на Приштину.

Мы не исключали, что НАТО может применить оружие. Но я привел маршалу Сергееву три контраргумента. Первый: чтобы принять решение о начале военных действий против России, нужно заручиться согласием совета НАТО. По поводу бомбардировок американцам удалось выкрутить руки своим партнерам, но война с Россией — это совсем другое. Второй аргумент: если американцы все-таки будут настаивать, то им понадобится по меньшей мере несколько заседаний, а это выигрыш во времени, когда можно принять дополнительные меры. И третий: если обстановка будет накаляться, мы с одним уважаемым генералом должны были вылететь в Белград, чтобы развернуть югославские вооруженные силы в косовском направлении. Одного слова было достаточно, чтобы сербы поддержали наш батальон всеми силами и средствами. Я знал их настроения. «Вот это самый главный аргумент!» — сказал маршал Сергеев и разрешил действовать.

При этом я не знаю, кто из натовцев горел желанием с нами воевать. Ведь как развивались события? Когда наш батальон вошел в Косово, из Германии прилетел мой коллега и в обход НАТО предложил создать совместную российско-немецкую бригаду — по два батальона с каждой стороны. Итальянцы, те и вовсе отдавали нам свой сектор в полное распоряжение. Кстати, он был заболоченный, самый неудобный.

Но что было, то было: действительно, Вашингтон через командующего объединенными силами НАТО в Европе Уэсли Кларка давил на британского генерала Майкла Джексона, чтобы тот попытался выдавить наш батальон силой оружия из Приштины. Джексон пишет об этом в своей книге. Но я думаю, что английские военные не только Кларка, но и Тони Блэра не послушались бы. Что же касается совместной российско-германской бригады, то этот вопрос мы серьезно изучали. Но американцы взбаламутили албанцев, которые устроили массовые акции протеста против ввода наших подразделений в немецкий сектор.

Поскольку меня продолжают обвинять в том, что будто бы тогда я чуть не развязал третью мировую войну, хочу уточнить: мы действовали строго в рамках международного правового поля, очерченного резолюцией 1244 СБ ООН, которая предоставляла равные права нам, американцам и натовцам.

— Официальная поддержка Москвы у вас была?

— Тогда в России была очень интересная ситуация. Президент вроде как болел, правительство во главе со Степашиным только сформировано, причем с урезанными полномочиями, и поскольку других сильных политических центров в стране не наблюдалось, МИД и Министерство обороны нередко действовали на свой страх и риск. Но в этот раз принципиальное согласие Ельцина было получено, чего мог и не знать, например, телеведущий Евгений Киселев, который уже подготовил передачу о том, как генералы якобы обманули Ельцина. Так вышло, что практически никто не знал о том, что президент был в курсе дел с самого начала.

И вот совещание у Ельцина на следующий день после ввода нашего батальона. Естественно, маршалу Сергееву никто руки не подает, воротят от него носы. Игорь Дмитриевич делает обстоятельный доклад и упоминает о том, что командование английской бригады напросилось к нам на ночлег. И вдруг голос Ельцина: «Рюмку-то налили?» — «Конечно, Борис Николаевич…» В общем, кончилось тем, что Ельцин обнял Сергеева и поблагодарил его за то, что он «щелкнул Клинтона по носу». И уж тогда к поздравлениям присоединились все остальные. Все вдруг стали соучастниками.

— Говорят, в НАТО был праздник, когда стало известно о вашей отставке.

— Строуб Тэлбот пишет, что он по этому поводу поздравил своих генералов. Кстати, еще раньше, в мае 2001 года, после очередного заседания совета Россия — НАТО, лорд Робертсон пригласил в свой кабинет нашу делегацию, вручил мне запонки с символами НАТО и России, бутылку виски и сказал, что это в память о нашем сотрудничестве, которое «не всегда было приятным, но всегда конструктивным». То есть они заранее знали, что я ухожу. В самолете на обратном пути поинтересовался у министра обороны Сергея Иванова, что это все значит. Он: «Ну что вы! С вами так приятно работать…» Но я понимал, что Сергей Борисович лукавит, потому что натовской информации о наших внутренних делах можно было доверять.

Впрочем, был случай, когда они несколько поспешили со мной распрощаться. На очередном раунде переговоров мой контрпартнер генерал Фогельсон в присутствии Мадлен Олбрайт выразил сомнение в том, что я соглашусь с теми предложениями, которые они подготовили. И тогда Олбрайт вспылила: «Я веду переговоры не с генералом Ивашовым!» И потом бросила фразу: «Не делайте большую ставку на маршала Сергеева и генерала Ивашова, очень скоро Ельцин их снимет».

И действительно, после наших расхождений по югославскому вопросу Черномырдин пришел к Ельцину с проектом указа о моей отставке. Как мне потом передали, указ Ельцин подписывать отказался, причем с комментарием: «Не буду снимать. Вот пусть он их мочит!»

— Когда вы защищали Милошевича в Гааге, приходилось ли встречаться с Карлой дель Понте?

— Нет, не приходилось. Там по каждому обвиняемому была сформирована своя судебная группа. Кроме меня в пользу президента Югославии свидетельствовали Евгений Примаков и Николай Рыжков. Но я был единственным из свидетелей, который давал показания два дня подряд. В частности, в первый день я рассказал о двух перехваченных телефонных разговорах Мадлен Олбрайт с Хашимом Тачи. Еще до главных событий он как-то опрометчиво заявил, что, дескать, на территории Косово, кроме албанцев, не будет никого — ни НАТО, ни сербов. Олбрайт, тогда она звонила из Германии, сняла трубку и выдала неразумному косоварскому лидеру по первое число. Следующий их разговор состоялся 25 марта 1999 года, на второй день после начала бомбардировок. На этот раз Олбрайт вышла на связь из США. «Где ваше восстание, — кричала она в трубку,— почему вы не поднимаете восстание?» Когда я привел эти факты, судьи вытаращили глаза.

Но на следующий день состав суда был мрачнее тучи. Видимо, с ними уже провели разъяснительную работу, и представитель британской Фемиды решительно потребовал, чтобы я объяснил, на каком основании прослушивался телефон госсекретаря США. Полагаю, что мой ответ его разочаровал еще больше. Я сказал, что мы отслеживали не звонки Олбрайт, а разговоры бандитов и террористов, и если она выходила с ними на связь, нашей вины в этом нет…

— Вы считаете, что смерть президента Милошевича в камере была неслучайной?

— Конечно. Во-первых, процесс шел не в пользу НАТО. Во-вторых, Слободан не был сломлен. Любое его выступление в суде носило атакующий характер. Они не знали, как остановить поток той информации, которую выдавал Милошевич. А убить можно по-разному. Например, оказанием не той помощи, которая требуется по медицинским показателям, несвоевременным оказанием или вообще неоказанием помощи. Готовясь к процессу, я провел у Милошевича в камере много часов, и он мне рассказал, что те таблетки, которые ему выдавали в тюрьме, снижают давление, но имеют странные побочные явления: ухудшается память, замедляется речь, голова не работает… Он предполагал, что это не случайно.

— Каким могло быть решение суда по делу экс-президента Югославии?

— Моему другу генералу Ойданичу, которого я тоже защищал, без личного участия — таковое трибунал не разрешил, дали шестнадцать лет тюрьмы. Слободану Милошевичу могли присудить пожизненное заключение, то есть его все равно убили бы. Оправдательный приговор был невозможен, потому что тогда следовало бы обвинение НАТО, Гаагского трибунала, Армии освобождения Косово.

— Что же нового можно сказать об Армии освобождения Косово?

— Наркоторговцы присмотрели Косово еще в конце восьмидесятых, потому что здесь сходятся два основных направления наркотрафика — албано-кавказский и турецко-кавказский. По их планам, перевалочные базы должны были расположиться в Северной Албании и на территории Македонии, а Приштина — стать главным диспетчерским узлом. Первую теневую структуру наркомафия создала в Албании. А когда там произошел дефолт, когда разграбили воинские склады, наркомафия скупила оружие, растащенное населением, и хорошо вооружилась под видом Армии освобождения. На первых порах буквально во всех американских реестрах АОК числилась наркотеррористической организацией. Это уже потом их залегендировали под борцов за независимость и переориентировали на национально-освободительную борьбу.

— Вот и вашей родной Киргизии не повезло — оказалась на пути наркопотока.

— Размышляя о событиях на моей малой родине, я вспоминаю Ахмад Шаха Масуда, с которым мы дружили и часто встречались и в Афганистане, и на территории Таджикистана, когда Россия поддерживала Северный альянс. Он на многое раскрыл мне глаза. Как-то сказал, что было время, когда исламский мир смотрел на Советский Союз как на яркую звезду. Я удивился: «Вы социалист, господин Ахмад Шах?» Он рассмеялся: «Нет, просто мусульмане Советского Союза имели то, что не имел ни один мусульманский народ мира». И действительно, республики Средней Азии имели свои академии наук, имели свое высокое искусство, культуру, свой театр и кинематограф. Где это все сейчас?..

Источник: Итоги