В Украине идут яростные дискуссии. Одни о том, как обустроить Украину. Другие про то, как гражданское общество сможет обустроить Украину. Третьи все из себя такие прагматичные-прагматичные, они ехидничают про гражданское общество и топят за тотальный протекционизм в пользу ФПГ, поскольку ментальные особенности понимаешь, и сотни лет сложных иерархий и практик, а посему никуда нам от модели Южной Кореи не деться. И вот что бы такого рассказать про «обустроить»?
Один известный классик утверждал, что практика есть критерий истины. На самом деле, практика, как правило, еще и источник теории, потому что сначала индукция, а уж потом дедукция. Сначала понять те типичные особенности, которые присущи объектам, какого-либо множества, а потом выводить сложные кластерные иерархии и многоуровневые концепции. Давайте представим, что страна — это гражданин, который посадил дерево, вырастил детей, построил дом, и сосед гражданина, сделавший то же самое, и сосед соседа, а государство – корпорация, взявшая в обслуживание страну и выписывающая правила постройки дома и посадки дерева.
Согласитесь, такой подход совсем неплох, по крайней мере, это гораздо более здраво, чем выстраивать теории космического масштаба исходя из потребностей личного свечного заводика. Миллионы домохозяйств были, есть и будут, а заводик он сегодня свечной и процветает, а завтра стеариновые свечи востребованы совсем не в тех объемах, со всеми вытекающими из этого прискорбного факта последствиями. Поэтому, когда от частного к общему, то в масштабах ячейки общества базовый пакет «обустроить» не менялся со времен Царя Гороха – «посадить, вырастить, построить». Если из этого пакета взять самое-самое, скажем «вырастить» то есть выкормить, вылечить, выучить, по крайней мере, то жизнь хоть и не налаживается, но становится гораздо понятней.
Ключевой момент в процессе «выкормить, вылечить, выучить», как и в любой экономической деятельности – доступ к ресурсам и эффективное их использование.
С «выкормить» более-менее просто – купить как можно выгодней, другими словами – иметь возможность выбрать. Четверть века назад «выбрать» было производным от места работы и прописки – скромный бухгалтер в гастрономе Елисеевский, в городе Москва и зарплатой сто пятьдесят имел совсем другой горизонт возможностей, чем гордый сталевар из города Запорожье с зарплатой триста шестьдесят. Сегодня потребительский горизонт возможностей зависит от толщины кошелька и понятие «выбрать» приобрело несколько другой смысл – были бы деньги, а каприз привезут.
С «вылечить» и «выучить» все чуть-чуть сложнее – тут по-прежнему большее значение имеет местоположение в пространстве. На то чтобы дать детям сносное образование надо, по крайней мере, переместить свое чадо в места с наибольшей концентрацией образовательного ресурса и заплатить репетитору, который по совместительству является где-то в какой-то школе учителем и которому уже заплачено из налогов. Для того чтобы получить хотя бы приблизительное медицинское обслуживание надо, как минимум, оббежать нескольких врачей (а не только участкового врача в районной поликлинике), либо сразу переместить свое чадо подальше от родных грядок с бурачками, но поближе к центрам цивилизации (желательно за пределы страны), и в любом случае заплатить.
Заметьте, кто нацелен на результат, тот ищет возможность выбрать! Либо здесь, либо за рубежом. Остальные учатся и лечатся, где укажут, хотя они тоже, в конечном итоге, платят. Тот, кто выбирает – платит отдельным членам корпорации за услугу и получает доступ к ресурсу в той мере, в какой может оплатить. Тот, кто не выбирает – получает доступ к ресурсу по остаточному принципу и тоже платит, но уже из своих налогов, как повинность за то, что корпорация контролирует ресурс. В первом случае мы имеем эффективность – личные средства направляются целевым образом на решение личных проблем, во втором – просто не участвуем в выборе и ждем, как карта ляжет. В первом случае – учитель и врач получают вознаграждение за предоставленную услугу, во втором – получают часть ренты, которую снимает корпорация за контроль над ресурсом. Налицо две разных схемы движения финансового ресурса. Ничего нового в этом нет, по большому счету, перетекание ресурса (любого!) от человека к человеку на протяжении всей его истории происходило по двум базовым принципам: путем обмена и путем отъема. Все остальные формы – производные от этих двух. Деньги могут быть потрачены или их могут отнять. Недвижимость может быть продана или ее могут захватить. Рабом в античном государстве можно было стать за долги или в результате попадания в плен.
Принцип «отъема» вертикален – от слабого к сильному. Из «отъема» вырастает государство (та самая корпорация, взявшая в обслуживание страну) – условный Вильгельм Завоеватель сначала накладывает лапу на территории и торговые пути, потом выстраивает систему контроля ресурса – на ключевые позиции расставляются родственники и соратники в обмен на обязательство служить, а те в свою очередь расставляют своих родственников и соратников, и так далее. «Отъем» априори предполагает сословность, клановость, кастовость потому как право отнять не может быть всеобщим – любая группа, в которой доминирует принцип «отъема» в конце концов, расслоится на вожака, приближенных, серую массу и отверженных. Экономическая основа государства с сословной стратификацией – цепочка повинностей сопряженная с возможностью доступа к ресурсной пирамиде. В этой системе доминирующие сословия имеют право контролировать доступ низших сословий к ресурсу, четко разделяя, кто тут объект, а кто субъект процесса, что мы, кстати, периодически ощущаем на своей шкуре, когда очередной чиновник в окошке объясняет нам, что нас много и не все так просто, как нам хотелось бы.
Принцип «обмена» горизонтален – взаимовыгодная сделка двух субъектов. Даже если один из них выше по статусу – в момент совершения сделки они находятся как бы на одной площадке. Никто никому ничего не должен – либо происходит взаимовыгодный обмен, либо расходятся в поисках более выгодного предложения. Крестьянин, отрабатывая барщину на господском поле, выполнял функции низшего сословного кирпичика в государственной вертикали, но отвозя излишки продуктов на городской рынок, вступал в сферу обмена, в которой был сам себе хозяин. Операции обмена связывали горизонтальными связями сотни тысяч таких «хозяйчиков», опутывая континенты сетью рынков, лавок, ярмарок, выплескиваясь далеко за пределы национальных государств.
На протяжении всей истории доминирующие сословия пытались контролировать «обмен», на что тот отвечал более изощренными формами. По дорогам вдруг разбредались тысячи бродячих торговцев, которых невозможно было переловить, на границах княжеств образовывались ярмарки, пачка векселей служила эквивалентом сундукам с наличной и в дальних предприятиях без проблем проходила все таможни и заставы. Даниэль Дефо мог сколько душе угодно высмеивать в «Weekly Review» «нелепую» моду одеваться в индийские хлопчатобумажные набивные ткани, а Брийон де Жуй, купец с улицы Бурдоннуа до посинения требовать от полицейских раздевать прямо на улице женщин одетых в цветистую контрабанду, но дело закончилось тем, что вся Европа одела х/б. Не помогли ни конфискации, ни штрафы в тысячу экю, ни даже пожизненные галеры по приговору суда, потому как самый надежный способ защиты от чужого производителя – научится делать лучше. Ортега-и-Гассет имеет полное право скорбеть об уходе аристократического племени сентиментальных людей долга и презирать городских «проныр», но у благородного сословия не было шансов. Как не было шансов у социалистической автаркии, когда в конце восьмидесятых десятки тысяч советских граждан, ринувшись в слегка приоткрытую щель «железного занавеса», волокли обратно тюки с джинсами и коробки со жвачками, рубя под корень курс и так «деревянного» рубля. Нерушимая народно-хозяйственная пирамида, выдававшая на душу населения больше всех в мире чугуна и стали развалилась в один момент из-за дисбаланса между внешним и внутренним уровнем «обмена».
Лавочник, победивший аристократа, по-другому воспринимает отношение с государством. При этом государство по-прежнему имеет право на насилие (узаконенное право на отъем ресурса – жизни, свободы, денег и прочего), но лавочник, привыкший за деньги что-то получать, считает налоги оплатой за пакет услуг, государство – контрагентом, чиновника – нанятым работником. Цивилизованное отношение врача, учителя и европейского чиновника к гражданину, про которое у нас так много говорят, оно выросло из «купи-продай» – системы координат, в которой невозможно брать деньги у контрагента и считать себя его повелителем.
Однако в социалистической советской автаркии, образовавшейся после «Великого Отъема» в октябре семнадцатого, лавочников не было – они были уничтожены как класс. Впрочем, и классов как таковых тоже не было, поскольку не было свободной продажи труда – были повинности и сословная рента в виде доступа к корыту. Развал социалистической системы хозяйствования был чистой воды сословным переделом, поэтому украинское постсоветское экономическое пространство – это различной величины куски, ломти, крохи ресурсного «тортика», контролируемые разнообразными группами, структурами, корпорациями. Между этими сегментами течет такая себе «протоплазма» – пенсионеры, бюджетники, не имеющие с чего взять и прочая «серая масса», живущая на подачки, пенсии, ставки, льготы, субсидии. Рыночные механизмы в таком социуме превращаются в орудия «отъема». Тендер из процедуры, где побеждает тот кто, предложит более эффективный вариант превращается в состязание между теми, кто больше занесет.
Комизм ситуации в том что, несмотря на ненависть широкой публики к привилегированному меньшинству, распилившему половину страны, ничего другого в гремящих девяностых у нас образоваться не могло. Либо так как получилось, либо вариант с «Бацькой». И никакого варианта с Сингапуром или Польшей. Ни-ка-ко-го!
Чтобы в стране появился Бальцерович, должна была существовать часть социума способная принять болезненный системный слом и совсем другую философию потребления – одно дело, когда все вокруг колхозное, но совсем другое, когда все вокруг является собственностью конкретного Марека, Васи, Джона и любая услуга за деньги.
В Польше такая часть социума была – там жила масса граждан, которые еще помнили досоветские времена и ненавидели Союз.
Стефанчук раскрыл судьбу закона об отмене перевода часов в Украине
Осторожно, мошенники: украинцев предупредили об афере с "тысячей Зеленского"
Паспорт и ID-карта больше не действительны: что теперь делать украинцам
Умер народный депутат Украины
В Украине такая часть социума была микроскопична – в паре областей на Западе.
Жить по-новому означало, прежде всего, отрегулировать сливной бачок в личном туалете и платить за воду то, что она стоит. Бачки текли всей страной и конструктивные особенности советской коммунальной системы «взагалі» не предполагали никакой экономии. Кто-нибудь представляет себе сорок миллионов советских граждан получивших дикие счета за коммуналку, повышение на порядок платы за проезд и как контрольный выстрел – банкротство родного предприятия двадцать лет производящего металлолом?
То что, несмотря на неплохие стартовые условия из Украины не получится Франции, по крайней мере, в ближайшем обозримом будущем, было видно невооруженным глазом. Из партийных секретарей и красных директоров не могло получиться Форда – это другая психология отношений. Форд реализовал себя обменом и оборотом ресурса, а господа-товарищи всю свою жизнь только то и делали, что контролировали ресурс и естественно, когда рушилась социалистическая система хозяйствования, что контролировали, то и подгребли под себя. А чтобы остальная масса не возмущалась беспардонным «распилом» – новые «феодалы» оставили на месте «бесплатную» медицину, «бесплатное» образование, возможность не платить за коммуналку то, что она стоит, пакеты льгот, зарплаты на пустом месте для тысяч чиновников.
Сейчас много говорится о кризисе олигархического консенсуса, но почему-то забывается, что олигархический консенсус – часть общего такого себе клептократичекого консенсуса, при котором верхи не трогают низы, позволяя им откручивать показания счетчиков назад и самим крутиться на стороне, а низы не трогают верхи, позволяя тем пилить, что есть вкусненького в стране.
Этот консенсус работал четверть века и работал бы дальше, но ситуация кардинально изменилась:
Во-первых, привилегированные верхи начали присваивать часть ресурсного пакета низов – они теперь хотят получать за коммуналку то, что она стоит, потому что энергогенерирующие мощности принадлежат им родимым. И они же (верхи) не могут больше поддерживать приемлемый уровень отступного (пенсии, ставки, льготы) потому что общий национальный ресурс обглодан ими до предела и еще хочется.
Во-вторых, вот в этой «протоплазме» – серой массе, которая четверть века крутилась на стороне стали появляться такие себе «радикалы обмена» – частники, работающие в сфере обмена (розничная торговля, услуги, айтишники), нежелающие больше терпеть рэкет высших сословий. Бухтят даже те, кто в начале девяностых был счастлив, когда находил, кому занести. Концентрация этих радикалов возросла в разы и продолжает расти. Можно бесконечно долго варить воду в джезве, но как только в кипящую воду засыпается кофе (даже чайная ложечка) это уже совсем другая жидкость, которая ведет себя не так как вода – ее тоже можно пить, но кипятить до упора нельзя – она сбежит и обгадит всю плиту.
Даже людям далеким от политики понятно, что танцы вокруг крупной собственности ничего не дадут. Национализация или наоборот тотальная олигархизация стратегических предприятий – две стороны одного контекста «отъема» и они не переформатируют систему. Нужен формат консенсуса, работающий в контексте «обмена».
Во-первых, как воздух необходимы лакуны свободные от регуляторного прессинга, которые будут осваивать те самые свободные «радикалы обмена». Эти лакуны уже сейчас видны невооруженным глазом – рынок услуг, розничный рынок, мелкое фермерство и сфера информационных технологий. Должны быть выписаны четкие алгоритмы, позволяющие за три дня открыть магазин, парикмахерскую, кафе, фирму, ферму и прочее, под полную ответственность владельца, а все кто имеют претензии, могут свои предложения подать в суд. Мелкие фермеры должны быть освобождены от любого лицензирования даже те, кто занимается (страшно сказать!) виноделием. Вино — это не самогон, а сельхозпродукция, которую можно получить раз в сезон – ее не имеет смысла лицензировать.
Во-вторых, поскольку дело идет к тому, что за коммунальные услуги придется платить по полной программе, то вся документация, касающаяся коммунальной монополии, должна быть открыта. По всей цепочке! Нельзя приходить к покупателю и говорить ему: «Ты мне должен миллион, а за что – не скажу. Или давай или пошел нафиг из квартиры!».
В-третьих, концепции развития общего пространства должны реально обговариваться – нельзя строить в историческом центре башню из стекла и бетона только потому, что у кого-то есть административный ресурс получить все разрешения, а сам «инвестор-строитель» уже давно живет за пределами нашей чудесной родины и ему пофиг на эту родину.
Необходимость, переформатировать консенсус сословий, пилящих ресурсную ренту – в консенсус групп обменивающихся ресурсами, давно назрела.
В этом нет ничего особого и запрос на системный слом огромен и уже есть часть социума готовая поддержать болезненные реформы, но проблема в том, что в Украине у власти как раз и находятся представители корпораций неплохо живущих за счет ренты (и камикадзе-реформаторы в том числе). Эти корпорации нарастили неплохой жирок на «распиле» и не видят смысла отказываться от столь приятной процедуры. Полякам в конце восьмидесятых противостояли коммунисты владевшие максимум служебной дачей и машиной, а нашим сегодняшним есть что терять. Поэтому и появляется на свет божий налоговая реформа, предлагающая тотальный онлайн контроль розничного оборота и в офисы айтишных компаний вламывается СБУ. Поэтому в аптеках за бешеные деньги продаются лекарства, которые не лечат. Поэтому дороги – бездонная яма в прямом и переносном смысле. Поэтому в историческом центре города лепятся башни из стекла и бетона, и появляются проекты подземной парковки в археологическом слое двенадцатого века.
