Семнадцать месяцев, вероятно, все же недостаточный срок для того, чтобы со всей основательностью судить о направлении изменений, которое приобретает развитие обновленного украинского государства. Впрочем, здесь следует дифференцировать – государство, общество и экономика могут существенно отличаться по динамике, форме и содержанию происходящих в них (и с ними) процессов.
Исторически такое уточнение обосновать легко – так, еще четверть века тому назад ЮАР была промышленно развитой экономикой с государственным режимом апартеида, полтора столетия назад США одновременно являлись рабовладельческой демократией и индустриализирующейся экономикой. Франция в условиях Третьей республики существовала и как достаточно свирепая колониальная империя. В Зимбабве Роберту Мугабе не так давно удалось уничтожить одну из крупнейших эксплуатирующих экономик Африки с развитым сельским хозяйством. В Румынии Николае Чаушеску сумел осуществить потрясающий эксперимент – в одно и то же время он построил продвинутую дорожную инфраструктуру, выплатил внешний долг, довел страну до голода и драматического собственного свержения. Рядом с нами бытует промышленно развитая Беларусь, совмещающая этот статус с постмодернистской диктатурой, в которой присутствуют одновременно элементы феодальной патримонии и неосоциализма – и инвестиционно привлекательный, инфраструктурно перспективный Казахстан, во главе которого, по сути, находится патриархальный вождь межплеменного союза.
Иными словами, социальная ткань и ее метаморфозы явно гораздо сложнее и причудливее, нежели они когда-то представлялись наивным прогрессистам XIX и несгибаемым перфекционистам ХХ столетия.
Асинхронность и дисгармония развития Украины в этом смысле не специфична и не нова, однако давно привлекает внимание исследователей.
Думается, логично и здесь развести три ракурса по разным «комнатам». В 2013-14 годах украинское общество пережило трансформационный взрыв, нехарактерный для большинства стран, формально принадлежащих к СНГ.
Похожие процессы произошли в 2003 году в Грузии, в 2005-м – в Молдове, в 2005-10 гг. – в Киргизии, но ключевым в этом сравнении является слово «похожие».
Так, к примеру, в 2013 году Украина не испытывала проблем грузинского 2003-го года (обнищание, развал госаппарата, кризис отпавших анклавов).
На политическую жизнь Кыргызстана оказывали и оказывают влияние факторы, в украинском случае выраженные слабо (внешние факторы) либо по-другому, в ином преломлении (этнокультурная разнородность, незавершенность рыночных преобразований).
Молдавские политические потрясения типологически наиболее близки украинским, поскольку содержат модернизационный элемент и напоминают модернизационный конфликт (поколенческий, классовый и культурный).
Однако украинская революция 2013-14 гг. является, по-видимому, фундаментальным историческим событием (в отличие, кстати, от массового мирного протеста 2004-5 гг.) в жизни украинского общества и полноценно участвующего в этой драме восточного соседа.
Дело в том, что мы воочию убедились в адекватности научного представления об «архетипах» — мышления, поведения, организации крупных социальных групп.
Феномен Майдана содержит в себе элементы – практически все – известные по истории и гуситской революции в Чехии, революции и войны за независимость Нидерландов, «Великого восстания» в Англии, французской буржуазной революции и периода «весны народов» в Центрально-Восточной Европе и Италии.
Отсюда и возможная характеристика современного украинского общества как революционизированного: экстерном сдавшего экзамен на Реформацию и пытающегося транслировать опыт Просвещения в строительство буржуазной демократии.
Путин оставил регионы РФ без защиты ради двух городов, — глава СНБО Коваленко
МВФ спрогнозировал, когда закончится война в Украине
Украинцам грозят штрафы за валюту: кто может потерять 20% сбережений
Паспорт и ID-карта больше не действуют: украинцам подсказали выход
В то же время украинское государство остается пока что вылущенной скорлупой постсоветского «реликта»: ее бывшая сердцевина, «гумилевские» субпассионарии-паразиты «выпали», частью сбежав в Россию, частью воюя против Украины в двух анклавах на востоке, частью затаившись в ожидании возможности продолжать свою «работу».
Изменившаяся общественная ткань пытается переварить или перестроить эту пустую скорлупу – но пока что с переменным успехом, поскольку новое общество ясно выражает запрос на переучреждение государства снизу. Это самая, на сегодняшний день, конфликтная линия.
Что касается экономики, то ее вызов, как ни странно, проще прочих: относительно эффективные стабилизационные и рыночные реформы середины 90-х – начала 2000-х годов все же не были завершены, а это привело к поражению в строительстве полноценных институтов рынка и демократии.
В результате место командно-административной системы хозяйствования заняла внешне капиталистическая, а внутренне криминальная олигархически-корпоративная диктатура в демократических декорациях. Что и привело, в итоге, к городской герилье зимой 2013-14 гг.
Нынешняя власть поставила перед собой амбициозную задачу – сокрушить эту паразитическую модель методами шоковой терапии и жесткой адаптации к европейским стандартам в сфере регулирования.
Вот в этом разрезе пока и преждевременно судить об успехе или неудаче.
Потому что даже в самых быстрых «кейсах» (Польша, страны Балтии, Грузия), не отягощенных, к тому же, военной агрессией – позитивный результат реформ проявился значительно позже, чем через 17 месяцев.
Стоит при этом учесть, что более или менее скоординированные преобразования начались не более полугода назад…
