23 октября Олег Бахтияров предложил Клубу дилетантов обговорить тему «Некоторые соображения по Седьмому технологическому (социогуманитарному) укладу». В рамках обозначенной темы речь зашла о туманных и неблизких перспективах: не о зоне ближайшего развития, а о том, что предполагается после него. Естественно, о таком материале можно высказывать разве что отдельные соображения, что и взялся сделать докладчик.
Сама идея Седьмого технологического уклада была сформулирована в связном виде Владимиром Лепским, главным научным сотрудником РАН, президентом Клуба инновационного развития. Идеи Лепского были озвучены в беседе с Александром Нексессой, и ознакомиться с ними одноклубники могли заранее, благодаря клубной рассылке, предварявшей заседание (ссылки см. в конце репортажа).
Пятый, информационный технологический уклад кое-где уже начинает вытесняться Шестым. Его отличительные особенности – стремительный взлет работ по робототехнике, биотехнологиям, когнитивистике и информатике. Шестой уклад подразумевает производство технологий, а Седьмой докладчик предложил понимать как производство людей, способных создавать технологии, организовывать условия жизни и формы сознания. На настоящий момент представление о «производстве людей», озвученное докладчиком, находится вне культурного и технологического поля.
Инициативу во внедрении Шестого уклада однозначно перехватили США. Отдельные опережающие работы в Украине и России не могут соперничать с этим массивом; становится понятно, что Шестой уклад нашими станами безнадежно проигран. Отсюда Олег Георгиевич сделал вывод: «раз нельзя догнать, надо опередить». И далее перешел к характеристике тех оснований, того идейного фундамента, отталкиваясь от которого можно совершить рывок в Седьмой уклад.
Считается нормой, что человек получает картины мира, язык и ценности из культуры. По сути, в процессе социализации человека культура разворачивает на нем свои потенции. Но у некоторых индивидов вызывает протест эта обусловленность. Попытки преодоления культурной обусловленности реализовались в таких социальных движениях ХХ века как национал-социализм и коммунизм. Каждый из них провозгласил целью создание Нового человека. Но эти идеи не получили реализации, в том числе и по причине глубинных противоречий внутри данных систем.
Выход за рамки обусловленности культурой не предполагает одичания. Никитин в этой связи высказал мнение, что культуру, как регулятор социальной жизни, должны сменить новые регуляторы, но какие – ему пока неизвестно. Бахтияров же убеждал в возможности переориентации с культурной обусловленности – на поиск и обретение внутренней свободы, которая, в его глазах, является целью существования сознательных существ. Форматированию человека извне культурой можно противопоставить волевую активность, идущую изнутри. Высвобождение этой волевой активности Бахтияров считает залогом формирования и фундаментальной чертой Седьмого уклада. При этом он признает, что созидающая воля в человеке, как правило, спит, и «только иногда отдельными методами ее удается у отдельных людей ненадолго пробудить».
Симптомом пробуждения воли Олег Георгиевич считает муссирующийся в СМИ призыв формировать национальную идею для Украины. «Задача ставится так: мы находимся в печальном положении, у нас утрачены смыслы и ценности, давайте мы создадим идеологию. Постановка задачи беспрецедентна, ее никто никогда не ставил так: давайте сделаем то, что формирует нас. Но вещи, которые нас вдохновляют – не придумываются, не создаются».
Олег Бахтияров увязывает выход в позицию «над» и конструктивный подход в философии. Аудитория КДКД знакома с этим подходом благодаря докладам Сергея Дацюка, который развивает конструктивизм в своих работах. В этом же направлении движется работа FFF, инициированная Владимиром Никитиным.
Переход в волевую позицию не может произойти спонтанно. Лариса Гармаш предположила, что запускающим моментом часто становится столкновение со смертью. Но докладчику довелось видеть разные варианты: у кого-то случался беспричинный инсайт в шесть лет, а у кого-то процесс запускался, когда перед человеком вставал вопрос, отрезать ли пленному уши…
Этот переход могут обеспечить специальные техники – давно существующие в религиозных и духовных практиках, а также недавно созданные. Значительная часть аудитории КДКД с такими техниками знакома не понаслышке (особенно это касается той части аудитории, которая задействована в проектах Олега Георгиевича). Практики такого рода позволяют выходить в позицию, из которой уже можно самостоятельно формировать и техники, и технологии. Эта же позиция, по словам докладчика, позволяет выйти за пределы обусловленности по типу «стимул-реакция». И, конечно же, такими людьми становится очень сложно управлять: ведь они осознают управляющее воздействие. Никакому государству такое не нужно!
В этой связи Кирилл Млинарич подверг сомнению детерминацию социальной действительности со стороны национального государства в будущем. Владимир Никитин напомнил, что начиная с Пятого уклада государство теряет свою определяющую роль; понятие государства или территории становится несущественно.
Однако цивилизационные ориентиры могут оказаться более устойчивыми. Докладчик акцентировал внимание на судьбе христианской цивилизации. Отвечая на вопрос Ларисы Гармаш, он отметил, что идеи высвобождения волевого начала характеризуют прежде всего христианские миры: «Только в христианстве это ставится как внутренняя задача. Вопрос о преображении, о создании нового онтологического мира – Новая земля, Новый человек. Вытащить на поверхность самое главное ценностное ядро: миф об отказе от свободы и пути преодоления этого отказа».
Поэтому и время, за которое может развернуться его прогноз, докладчик оценил как время, оставшееся до краха христианских культур. Сергей Брызгалин, которого интересовали четкие временные рамки, получил таким образом ответ: 30-50 лет. А вот Владимир Никитин склонен вести отсчет поколениями педагогов-преобразователей. Это должны быть три поколения – те, кто задумал, те, кто начали реализовывать и те, кто восприняли преобразования уже как норму. Но принцип преемственности и мирного внедрения перемен был оспорен Дмитрием Батюком, который считает неизбежной грядущую межпоколенческую гражданскую войну (с чем в целом согласились Сергей Дацюк и Олег Бахтияров).
Украина разоблачила финансовые мотивы Словакии в газовом конфликте
Украинцам придется платить за въезд в Евросоюз с 1 января
Водителей в Польше ждут существенные изменения в 2025 году: коснется и украинцев
"Киевстар" меняет тарифы для пенсионеров: что нужно знать в декабре
Тема воспитания человека нового типа вызвала больше всего вопросов и эмоций. Уже хотя бы потому, что она была сформулирована докладчиком провокационно, и как он сам признал, по-хулигански. Ведь речь пошла о внесемейном выращивании и воспитании детей. На это Владимир Никитин заметил, что сам термин «выращивание» предполагает естественную, биологическую составляющую, а в слове «воспитание» акцент стоит на цивилизующей функции, окультуривании.
К осмыслению перспективы внесемейного производства и воспитания детей Олега Георгиевича подтолкнуло осознание демографической катастрофы, которую переживают народы христианской традиции (в условиях демографического взрыва представителей других цивилизаций). А ведь именно они являются носителями активной созидающей воли и традиции актуализации этой воли. И эта традиция может оказаться обречена при такой демографической динамике, считает Бахтияров. Он не видит возможностей восстановить баланс естественным образом, ведь нереально замотивировать современных эмансипированных женщин на рождение 4-5 детей в течение нескольких поколений.
Идеи внесемейного производства детей уже сейчас широко обсуждаются в научных кругах России. Причем в пользу этого высказываются ученые, далекие от социального радикализма, как например, демограф и культуролог Игорь Бестужев-Лада. Политолог Виталий Третьяков предлагает создавать центры воспитания детей, куда бы их могли передавать матери, отказывающиеся от материнства. При введении запрета на аборты в России таких матерей оказалось бы немало. Также высказываются идеи об использовании суррогатных матерей.
Результат советской системы воспитания детей в приютах и детдомах Олег Георгиевич оценивает негативно; по его словам, детдома преимущественно «плодили преступных дебилов». Колонии Макаренко в этом смысле не достаточно показательны – туда попадали не новорожденные, а дети лет 8-12, в целом уже сформированные индивидуальности, с опытом независимой жизни. Так что формировать систему внесемейного воспитания придется фактически с нуля, на совершенно новых, неведомых пока основаниях. При этом докладчик предлагает не упускать из виду, что реализация идей всегда происходит не совсем так, как это видится изначально.
Скепсис Алексея Тарасова, мол, воспитуемые вне семьи дети не будут счастливы, – не смутил Олега Бахтиярова. В самом деле, психотехнологии могут сделать человека несчастливым, а могут и осчастливить; задача же в том, чтоб сделать его свободным. В этом, кстати, и состоит отличие озвученных в докладе идей от положений платоновского «Государства» (что попросил прояснить Тарасов). У Платона человека ставят в рамки, обозримые и достаточно жесткие; Бахтияров же говорит о порождении существ, «которые не нуждаются в таком техническом обеспечении». Никитин кстати напомнил о намерении Платона изгонять творческих людей. Но Седьмой технологический уклад по определению составляют именно такие люди!
Как предположил Олег Оболенский, их можно уподобить мокрецам из «Гадких лебедей» Стругацких (причем выращиваемые и выращивающие, по сути – одно!). Но Владимир Никитин считает более точным сравнение с люденами из книги «Волны гасят ветер». Видимо, неспроста описываемые докладчиком перспективы рождали ассоциации с жанром фантастики. Актуальность поставленных им проблем в глазах Сергея Дацюка оказалась связана (или, во всяком случае, синхронна) с вытеснением научной фантастики – магическим фэнтези.
Итак, главным принципом Нового внесемейного воспитания Бахтияров видит пробуждение активного сознания, необусловленной творческой активности. Он считает, что навязывать готовые культурные формы не так важно, как привить навыки целенаправленного и осознанного формирования культурных норм самим индивидом. Ведь даже самое лучшее образование, развитие всех замеченных талантов не означает выхода за пределы обусловленности. Это можно проиллюстрировать хотя бы опытом Кришнамурти, о котором упомянул Юрий Ясницкий как об образце «выращенного» человека.
Для Олега Бахтиярова Кришнамурти как раз являет образец драматичного осознания несвободы: «У него произошло понимание, что его делают, и что не он сам себя развернул, вот в чем драма. В какой-то момент некоторые люди осознают, что их, по сути, нет – есть нормы, которые исполняются, есть манипулятивные воздействия со стороны грубых структур. Человек в его нынешней форме и не может иначе существовать. Но в этом есть что-то глубоко позорное для нашего сознания. В основе религиозной доктрины лежит переживание внутренней свободы, которая должны быть реализована, и переживание несвободы, в которой мы находимся. И от этого фундаментального переживания не уйти, и такие люди будут рождаться. Тысячелетия эта тема висит. И мы подходим к критическому моменту, когда мы можем сделать это центральным фактором существования».
В контексте этих идей Елена Семеняка напомнила о различении стратегий развития человека: одна из таких стратегий известна как «мета», другая – это «пост». В них отражены представления о первичности (либо же вторичности) прорыва в трансценденцию по отношению к физическому преобразованию человека. По мнению Сергея Дацюка, прорыв в трансценденцию произойдет раньше, чем изменение человеческого субстрата, и только из этого прорыва может появиться энергетика для телесной трансформации.
В отдельном содокладе Игорь Гаркавенко также говорил об энергетике сопротивления. Его идеи перекликались с идеями докладчика, в том смысле, что опорой может служить лишь сакральность собственного «я». Из этого Гаркавенко сделал вывод о наступлении эпохи чистого субъективизма и чистого волюнтаризма.
Конечно, это порождает новые угрозы и опасности, которые Олег Георгиевич фиксирует. Ведь воля человека, таким образом, активнее будет вмешиваться в естественные процессы. Многие вещи, которые кажутся фундаментальными и незыблемыми сейчас, станут подвижными и управляемыми. Что делать в ситуации, в которой можно произвольно формировать прошлое? Окажется ли отдельный индивид лучшим «демиургом», чем культура и история, которые до недавнего времени полностью обуславливали его?
Любовь Бевзенко трактовала это как «претензию занять вакантное место Бога». Аллегорически обозначив создателя как Программиста, она высказала мнение, что изначально заданная программа, в рамках которой живет человек, может и не допускать возможностей перепрограммирования с его стороны. Но созидательные компетенции человека Олег Бахтияров не подвергает сомнению: «Чего от нас Господь хочет? Свободы. Он не хочет, чтобы мы были марионетками. Мы не только мусор на поверхности процессов».
Некое противоречие зафиксировали в логике докладчика Валерия Жовтянская и Евгений Лапин. В самом деле – как можно создать условия для формирования необусловленных людей! Этот парадокс Олег Бахтияров признает, но причины его видит в расщеплении между словами и действиями – якобы в словах он возникает, а в реальности его можно избежать. Так противоположны, по его мнению, свобода и воля, хотя в нынешнем языке смысл этих слов едва не синонимичен. Выход только в том, чтоб строить опыт, а не словесные конструкции. Во всяком случае, для описания реалий Седьмого уклада необходим новый язык, о чем говорили и Владимир Африканович, и Олег Георгиевич. Ведь новые имена порождают новые сущности.
В частности, много претензий было к употреблению слова «технологии». Бахтияров вынужден был пояснять, что под технологиями он понимает совокупность методов решения задач. Причем технологии могут быть, например, на основе музыки, хотя пока эта часть сознания не дошла до технологизации. Наиболее жестко и конкретно высказался в этой связи Игорь Гаркавенко, категорично призвав перенести акцент с технологий на ценности. Ведь и история подсказывает, что именно ценности – тот определяющий фактор, который может сплотить социальную систему и создать новый уклад.